1656 г. июля 22. — Отписка приказного человека Онуфрия Степанова якутскому воеводе М. С. Лодыженскому о походе его отряда по Амуру и о насильственном уводе маньчжурами даурского населения

/л. 185/ Государя царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Русии стольнику и воеводе Михаилу Семеновичю да диаку Федору Васильевичю великия реки Амуру новой Даурской земли приказной человек Онофрейко Степанов челом бьет.

По государеву указу и по наказной памяти велено мне, Онофрейку, быта на великой реке Амуре у всяких государевых дел — у ясашного соболинаго збору и меж служилых людей росправа чинить. Да в прошлом 163 году июня в 7 день отпустил я, Онофрейко, из Комарского острожку в Якутцкой острог к тебе, государеву воеводе, Якутцкого острогу сына боярского Федора Иванова Пущина [с] (Сделанная в XVIII в. копия документа страдает многими недостатками: пропусками слов, неверным прочтением и т. д. Здесь и далее делается попытка восстановить пропущенные части текста.) десятью человеки вверх по великой реке Амуру на Тугирской волок /л. 185 об./ и в Якутцкой острог к тебе, государеву воеводе, для ведома, чтоб тебе, государеву воеводе, ему, Федору Пущину, о новой аргунской государеве службе ведомо учинити, что там на Аргуне-реке государева служба не сподобилася. И я, Онофрейко, об том, что он, Федор Пущин, пришед в Комарском мне, Онофрейку, подал наказную память от тебя, государева стольника и воеводы, о ссуде хлебных запасов и о гулящих людех и о вожах, ведущих людех, за государевою печатью Якутцкого острогу и за диачею рукою Федора Тонково, об том обо всем в прошлом же во 163 году писал я, Онофрейко, к тебе, государеву воеводе, в отписке с служилыми людьми Туринского острогу с Мишкою Решановым да с Савкою Ивановым Киркиным.

И тот Федор Пущин сверх Великия реки Амура воротился назад, не дошед до Урки-реки и до Тугирского волоку, и в Якутцкой острог к тебе, государеву воеводе, ведомо не учинил про новую аргунскую службу, и приплыл ко мне, Онофрейку, в войско на усть Шингалу-реку, и сказал мне, Онофрейку: пройди де я, Федька, вверх по великой реке Амуру не мог, даурские люди не пропустили. А воротился он, /л. 186/ Федор Пущин, не ведомо зачем. А приплавил он с собою сверх великия реки Амура ясырей; а про то не вестимо, где он, Федор, взял, а сказывают, что он, Федор, погромил ясачного мужика.

И впредь он, Федор Пущин, бил челом государю, а мне, Онофрейку, подал челобитную послужити государеву службу на великой реке Амуре покаместа он сподобится хлебными запасы. И тот Федор Пущин ходил со мною, Онофрейком, и с служилыми людьми вверх по Шингалу-реке для государева соболиного сбору и для хлебных запасов, и вверху Шингалы хлебными запасы с служилыми людьми сподобились, хлеба набрали, чем зима прозимовать. И как будем на усть Шингалу-реки всем войском с хлебными запасы, и я, Онофрейко, его, Федора Пущина, с его полчаны с усть Шингалу-реки посылал, сподобя хлебными запасы вверх по великой реке Амуру на новую Аргунь-реку. И он, Федор Пущин, с усть Шингалу-реки вверх по великой реке Амуру с своими полчаны, с служилыми людьми, не пошел, не ведаю для чего, на новую Аргунь-реку, и сказал: я де, Федька, ныне на Аргунь-реку нейду, а иду де я, Федька, на весну, перезимовав, а /л. 136 об./ ныне де мне итти стало невмочь. А не пошел он, Федор, неведомо зачем. И сплыл он, Федор Пущин, на низ в Гиляцкую землю со мною, Онофрейком, и с служилыми людьми вместе.

И как буду я, Онофрейко, на рубежу Гиляцкие земли, да в прошлом во 163 году зимою иноземцы гиляцкие люди государю изменили и служилых людей Якутцкого острогу Оничку Логинова побили /л. 137/ с товарищи 30 человек (а шли де они, Оничко Логинов, с Ламы на великую реку Амур), что гиляцкие люди на великой реке Амуре побили и животы их розделили по себе меж собою, и я, Онофрейко, на тех изменников гиляцких людей ходил и языков взял. И на роспросе они, иноземцы гиляцкие люди, сказали и повинилися: побили де мы государевых служилых людей 30 человек, а вожа де мы ламского тунгуса взяли к себе жива, да и ныне де он, Широнка-тунгус, у нас жив. И того они ламского тунгуса Широнку привезли ко мне, Онофрейку, в войско, и тот Широнка сказал: вел де я через камень с Ламы на великую реку Амур служилых людей Якуткого острогу Оничка Логинова с товарыщи 30 человек, и тех де служилых людей гиляцкие люди побили, а живот их и ружье розделили по себе. И я, Онофрейко, под юртами находил многие казачьи признаки, ружье и всякой борошень. И я, Онофрей, проведав допряма, им, иноземцом, по государеву указу давал наказанье, кто чего довелся, и дав наказанье, привел их к шерти, и отпущал по своим улусом и по урочищам, где кто был прежде на своих... (В тексте копии, по-видимому, пропущено несколько слов.)

... (В тексте копии пропуск в половину строки.) река прошла, и тот Федор Пущин хотел итти из Косогирского зимовья на море, не ведаю куда. И я, Онофрейко, его, Федора, с служивыми людьми в Косогирском остроге задержал и не отпустил, потому что ему наниз на море итти не указано, а велено ему, Федору, быти вверху великия реки Амуру на Аргуне-реке. И тот Федор Пущин из Косогирского острогу пошел вверх по великой реке Амуру.

И как буду я, Онофрейко, с служилыми людьми вверху великие реки Амуру, и вверху великие [реки] Амуру дючерские люди государю изменили Тумалинского улусу и выше Тумалинского улусу и до Долдойского улусу многими улусы, и /л. 137 об./ государевых служилых людей побили, а сказывают: 40 человек было тех служилых людей, а плыло де их сверху великия реки Амуру вниз в барке, да 2 струга были с ними гребные. И про то мне, Онофрейку, не ведомо, какие те плыли руские служилые люди, и откуду, и с которым государевым указом. И про то подлинно проведати не мог. И по многим улусам в юртах [213] находил многие казачьи признаки всяких борошней, а идучи вверх на плесах находил на берегу барки жжены изрубленые, а про то не знаю, какие откуда те барки — сверху великия [реки Амура] (В тексте копии: Кири. По-видимому, ошибка, переписчика XVIII в.) приплыли с людьми или их уносило водою?

И по Амуру-реке до Шингалы-реки дючерских людей не объявилося, а объявилось дючерских людей на Амуре немного, а те остальцы дючерские люди объявились немногие люди, а сказывают, что де их, иноземцов дючерских людей, богдойской царь велел свести с великия реки Амура и снизу Шингалу-реки в свою Богдойскую землю на Кургу-реку, вверх по Шингалу-реке житья их и юрты богдойского царя князец Сергудай сожег и до конца разорил. А что в прошлом во 163 году сбирал я, Онофрейко, с дючерских людей государев ясак, и тех улусов по Шингалу не стало, и ясаку /л. 188/ имать стало не с кого, все иноземцы сведены в Богдойскую землю, и по улусом, где были пашни, и те все улусы пусты и выжжены, и севов нет, хлеба не сеяно нигде нисколько.

И как пришел я, Онофрейко, с служилыми людьми, ходил стругами легкими скорым ходом подлинно про тех дючерских людей проведати и про хлеб, сеян или нет. И дючерских людей вверху Шингалы нигде не объявилося до Малзинского улусы и выше, и севов нет нигде, и юрты, улусы все выжжены и разорены, а государева ясаку взяти стало не с кого. И хлебных запасов ныне на усть Шингалы на великой реке Амуру в войске [нет], с служилыми людьми и амурскими охочими казаками стали все голодны и холодны и всем оскудали, хлебных запасов в войске не стало нисколько, и свинцу и пороху нет, все издержали. А впредь [как] жить и как чем питатца, и впредь не знаем, как нам холопем государевым, стало государевым ясаком и своими головами промышлять. И ноне все в войске оголодали и оскудали, питаемся травою и кореньем, и ожидаем государева указу. А сойти с великия реки Амура без государева указу не смеем никуда. А богдойские воинские люди под нами стоят /л. 188 об./ близко, и нам против их, богдойских всяких людей, стоять и дратца стало нечем, пороху и свинцу нет нисколько.

Да послал я, Онофрейко, с усть Шингалу-реки государеву ясачную соболиную казну сбору прошлого 163 году и нонешняго 164 году с даурских, и дючерских, и гиляцких людей к государю к Москве, и с отписки и с ясачными книги. А что с кого, с даурских, и дючерских, и гиляцких людей, сбирал ясаку, и то написано в ясачных книгах порознь по статьям. А что государевы казны в сборе, и то писано в отписке — сколько лисиц черных и бурых, и соболей, и лисиц красных, и шуб собольих, и пластин собольих, и лисьих пластин в одеялах. И всей тое государевы [казны] послано к государю к Москве 95 сороков 24 соболя, да шуб собольих — 62 шубы собольи иноземских целых и поротых, а в них 23 сорока 39 пластин, да на шубах пластин — 44 пластины, да лисьих пластин — 56 пластин, лисиц целых красных с лапы и с хвосты — 3 лисицы, да выдра неподделаная, да 2 лоскута выдряных, 2 малахая хвостовые собольи, да 3 пластины хвостовые собольи, да 2 лисицы черные, да 3 лисицы чернобуры, да 2 лисицы бурые, да лисица чернобурая служилого /л. 189/ человека Захарка Кузмина. И те государевы лисицы все с лапы, с передними и задними, и с хвосты, и те лисицы подписаны. А соболи, и шубы, и пластины не подписаны, не розобраны, потому что стало дело ускорное и войско стало голодно, розбирать и подписать стало незачем, хлебных запасов на Амуре-реке  в войске не стало нисколько, все служилые люди оголодали, голодные и холодны и нужны. И у того служилого человека у Захарка Козмина взята [лисица] в государеву казну без цены до государева указу, и тот Захарко ноне за тою лисицою послан к государю к Москве за государевою казною и с отписки и с ясачными книгами. А отосланы та государева соболиная ясачная казна и отписки с усть Шингалу 164 году июля в 22 день.

Того ж числа отпустил я, Онофрейко, с усть Шингалу на новую Аргунь-реку на государеву службу с тою же казною вместе до Урки-реки [Федора Пущина]. А как пошел он, Федор Пущин, и я, Онофрейко, ему, Федору, дал полчан его всех служилых людей, кто с ним, с Федором, приплыл сверх великия реки Амура, и тот Федор взял с собою только 20, а достальных оставил на великой реке Амуре на усть Шингалу в войске.

А в том бы тебе, государеву воеводе, не подивить, что я, Онофрейко, преже сего у государевых ни у каких дел не бывал и смышленых подьячих в войске нет же. А у тое государевы казны (у лисиц и у соболей сороков) и отписок печать моя Онофрейкова — 3 древка на печати, середнее велико, а 2 меньши.