Присоединение Сибири, установление дипломатических и торговых отношений со странами Средней и Юго-Восточной Азии было невозможно без преодоления языковых барьеров. Отсюда та значительная роль в присоединении Сибири, которую сыграли знатоки иностранных языков — переводчики и толмачи. Переводчики являлись специалистами по устному и письменному переводу, входили в штаты только центральных приказов. Толмачи осуществляли устный перевод, входили в штаты как центральных, так и местных государственных органов [1, с. 10 – 12]. В Сибири толмачи имели статус служилых людей «по прибору» и числились при приказных и таможенных избах, гостиных дворах.
Роль толмачей в присоединении Сибири уже привлекала внимание историков. На нее обратил внимание С.В. Бахрушин [2, с. 185]. Интересные документы о толмачах Якутска середины XVII в. выявил В.Н. Иванов [3, с. 55 – 56]. Историко-этнографическое исследование роли толмачей в межэтнических контактах провела А. А. Люцидарская [4, с. 27 – 31]. Цель настоящей работы — анализ роли толмачей в осуществлении внешнеполитических функций Русского государства в Сибири XVII в.
Строительство первых сибирских городов и приведение в подданство местных народов выявило потребность в наделении воевод полномочиями в сфере внешней политики и привлечения к осуществлению этих полномочий сибирских служилых людей. «Посольские службы» казаков могли проходить как в пределах России, так и за ее рубежами. В Тобольске и других сибирских городах служилые люди встречали и сопровождали послов иностранных государств, стояли на караулах у посольского двора. В случае если послы направлялись в Москву, служилых людей отправляли в провожатых с ними [5, c. 85].
Еще более важны были «посольские службы» за рубежами Русского государства. Н.Н. Оглоблин писал о них: «...каждый рядовой служилый человек в Сибири мог ожидать, что волею судьбы он получит дипломатическую "посылку" к какому-нибудь "мунгальскому царю", калмыцкому "тайше", "князцу" и т. п. Несмотря, однако, на явное дилетантство этих случайных дипломатов, их "посольская служба" шла как следует: они не только соблюдали в точности все посольские обычаи и церемониалы того времени, словно заправ-[42]ские дипломаты, но и достигали действительных результатов по существу поручаемого им дела» [6, с. 156 – 157].
Обязательными участниками отрядов служилых людей, отравлявшихся приводить в подданство «новые землицы» или в посольские миссии к ойратам и «мунгалам», были толмачи. Без них действия отрядов служилых людей теряли всякий смысл, чему сохранилась масса свидетельств. Так, в 1640 г. енисейские служилые Е. Киселев и К. Ванюков в своей челобитной писали, что были посланы «в новые землицы на Тате и на Амге», но из-за отсутствия толмача «в тое земли попасть не могли, и ради вожа и толмача в Ленский острог... назати воротилися» [7]. «Без русского толмача быть нельзя», — писал якутскому воеводе сын боярский К. Лошаков, отправляясь в 1668 г. в поход [8, с. 339].
В этих походах толмачи выполняли все обязанности служилых людей и подвергались всем опасностям государевой службы. В районе Верхней Тунгуски в 1628 г. был убит толмач Кузьма Семенов [9, с. 172]. Во время волнения бурят 1658 г. Иван Похабов сообщал, что буряты откочевали в Монголию, убив толмача Ивана Байкала [10, с. 220]. В 1680-х гг. был ранен монголами селенгинский толмач Клим Турчанинов [11, с. 245, 364]. В Якутии во время походов служилых людей погибли толмачи Дунай Петров (1637) [9, с. 209 – 243] и Демка (1652) [12, с. 336].
Центром внешних сношений Русского государства в Сибири на протяжении всего XVII в. являлся Тобольск. Тобольские воеводы принимали и отправляли посольства к правителям Джунгарии, государства Алтын-ханов, владетелям Халхи. Это обстоятельство обусловливало наличие в Тобольске достаточно большого количества толмачей. Согласно «перечневому списку» тобольских служилых людей за 1677/78 г., там были толмачи «татарские», «калмыкские» и «остяцкие» [13, с. 32]. В конце XVII в. при Тобольской приказной палате состоял в должности «калмыцкой грамоте переводчика» Спиридон Безрядов. Этот факт следует подчеркнуть, так как переводчики в штат местных органов власти обычно не входили. В 1689 и 1691 гг. он переводил письма от Галдан-хана на имя царя и тобольского воеводы [14, с. 26, 376, 431].
Следует отметить, что в Западной Сибири проблема языковых барьеров, видимо, не стояла особенно остро. В Древней Руси знание татарского языка было достаточно распространенным. Пути за Урал осваивались задолго до похода Ермака. Современные этнолингвистические исследования доказывают, что в языках сибирских татар и народов Югры еще до XVI в. появились заимствования из русского языка [15, с. 74 – 77]. В XVI — начале XIX в. татарский язык являлся вторым дипломатическим языком в России [16, с. 52 – 172].
С начала колонизации Сибири в составе толмачей были русские казаки. На казаков, знавших татарский язык, «посольская служба» возлагалась вне всякой очереди [17, с. 63, 67, 85]. Еще одним источником комплектования кадров толмачей были сибирские «иноземцы», принявшие православие. Многие из них еще детьми попадали в плен к русским, становились ясырями и некоторое время пребывали в статусе дворовых людей или жили при служилом гарнизоне русского острога. Но затем они могли быть поверстаны в государеву службу и со временем становились толмачами. Для такого изменения своего статуса, они [43] должны были соответствовать как минимум двум условиям: усвоить русский язык и продемонстрировать преданность российскому самодержцу.
Основание Томска, а затем Кузнецка и Красноярска привело к установлению пограничных отношений с западными монголами-ойратами, государством Алтын-ханов и их кыштымами. Ни в Москве, ни в русских городах Сибири тогда не было знатоков монгольского языка и в качестве языка-посредника использовался татарский. Например, при приеме ойратских послов тайши Хара-Хулы 29 января 1620 г. царем Михаилом Федоровичем в приставах участвовал татарский переводчик Семен Андреев [18, С. 92 – 93].
Использование языка-посредника вызвало затруднения. Так, в 1642 г. в Тобольск приехал джунгарский посол, который привез два письма на монгольском языке от Чокур-тайши, брата Батур-хунтайджи. В Тобольске их перевести не смогли и писали в Посольский приказ: «... что в тех листах написано тово неведомо, потому что в Тобольске колмацких переводчиков нет». Письма были переслали в Москву, но и там их перевести не смогли [19, с. 51].
Только в 1679 г. в Посольский приказ был переведен Павел Иванович Кульвинский, занимавший в нем до 1690-х гг. должность штатного переводчика «мунгальского и калмыцкого» языков. Помимо этих языков он знал тибетский. До назначения в Посольский приказ Кульвинский служил в Томске и Тобольске. В 1662 г. входил в состав посольства к Алтын-хану. В 1666 – 1667 гг. в чине томского сына боярского возглавлял посольство к джунгарскому правителю Сенге-тайше [19, c. 56 – 57; 20, c. 90, 121, 147 – 157, 250, 251, 281; 14, c. 296, 297, 307, 313, 380, 388, 393, 437, 438].
В Томске знатоки монгольского языка появились в 30-х гг. XVII в. Участником посольства 1638 г. к Алтын-хану был толмач Томской приказной избы Никита Чура. Проведя переговоры, посольство возвращалось в Томск через «немирные» земли енисейских кыргызов. В Табунове улусе джунгары вторглись в ставку посольства и с угрозами забрали Чуру с собой, заявив, что опознали в нем своего беглого холопа. Сам Чура говорил своим похитителям, что «он человек русской, природный государев холоп» и предпочтет смерть жизни в Джунгарии («...жив у них быть не хочет»). Русские власти приложили большие усилия и добились освобождения толмача. После возвращения в Томск он получил жалованье в размере «7 рублей с четью на подмогу», и продолжил свою «государеву службу» [21, c. 85, 86; 22, c. 130, 136, 147, 159 – 161].
В 1640-х гг. с «мунгальского» языка переводили служилый бухарец, толмач Ермамет и томские служилые люди И. Уланов, Ф. Федоров и И. Шумилов. Все они участвовали в посольствах. Ермамет Шагалаков побывал в Джунгарии, Бухаре, Самарканде и Ташкенте, после чего вернулся в Томск [22, c. 34, 50, 79, 84, 228 – 230].
С 60-х гг. XVII в. толмачем в Томске числился Корнило (Кармашко) Капустин. В 1656 г. он еще в чине конного казака входил в состав посольства к телеутскому князцу Коке. В 1666 г. в чине городового татарского толмача ездил в составе посольства к правителю Джунгарии Сенге-тайджи [23; 24, c. 93, 101; 20, c. 139, 140, 142]. В 1670-х гг. устным переводом с калмыцкого языка владели томский толмач Григорий Алемасов и служилый татарин Копланда Тозмаметев [20, c. 251].
[44] В конце XVII в. томским толмачом был Иван Березкин. Его дед, служилый Артемий Березкин в 1630-е гг. был членом посольства к Алтын-хану и в 1639 г. отвез статейный список посольства в Москву. Еще один его ближайший родственник, Григорий Березкин, служивший конным казаком, получал прибавку к жалованью за «монгольскую службу» [25; 22, с. 103, 160, 170; 26, c. 8]. Знание монгольского языка поддерживалось в клане томских служилых людей Шумиловых. В 1660-е гг. «для толмачества» в Монгольские земли ездил в составе посольства Василий Шумилов. В конце XVII в. Иван Шумилов служил толмачом при Томской приказной избе [27].
Некоторые из томских толмачей принадлежали к племенной элите народов Сибири. Так, томские служилые люди Канаевы, по мнению Г. Ф. Миллера, были одними из первых служилых «новокрещенов» и вели свою родословную от сына Кучума — царевича Каная [28, c. 26 – 28, 30 – 31, 156, 165 и др.]. По другой версии, томские Канаевы были родственниками телеутского князя Коки [4, c. 28]. В конце XVII в. томский служилый человек Василий Канаев получил статус городового толмача [29].
Опытные толмачи были в Кузнецке. Кузнецкий сын боярский Евтиха Савинов в своей «скаске» сообщал, что отец его выехал «из Крыма» в Москву, затем был прислан в Кузнецкий острог, где служил 30 лет в городовых татарских толмачах, затем назначен головой местных служилых татар [30, c. 284].
Среди красноярских служилых людей известность получил Иван Айкан, выходец из енисейских кыргызов, родич «государева изменника» князца Ереняка. Еще ребенком он попал к русским, был вывезен воеводою А. Акинфиевым в Москву, крещен и долгое время жил у него во дворе. Как писал сам Иван Айкан, «на Москве взрос» и русской грамоте выучен. После смерти Акинфиева он бил челом на Красный Яр в службу, сначала был в толмачах, затем «за службу» и за «крещение» переверстан в дети боярские. По наблюдению С. В. Бахрушина, «в нем причудливо сплетались старые природные черты с вновь приобретенными в русской служилой обстановке навыками» [2, c. 185].
Другим известным красноярским толмачем был Меркул Журжин (Чюрчин). В составе красноярского посольства он ездил к Алтын-хану. Затем, в 1678 г., возглавлял посольство в монгольские улусы Кегеня-хутухты. Результатом этой поездки стало согласие Кугеня-хутухты и тайджи Тарыша принять российское подданство со своими улусными людьми [20, c. 320, 329-332, 335, 344, 353, 356].
Остро проблема языковых барьеров встала при присоединении Восточной Сибири и Дальнего Востока. Как доказал В. Н. Иванов, без помощи толмачей, входивших в партии русских землепроходцев, было бы невозможно открытие и освоение Северо-Востока Азии [3, c. 54 – 57]. В конце 1630-х гг. на Лене уже было не менее 28 толмачей. Перед приездом первых якутских воевод была составлена справка, в которой констатировалось: «якутцкому и тунгускому языку досужих людей много и толмаческая им служба за обычей». 28 толмачей были разбиты на несколько «статей», что, видимо, отражало их квалификацию. О толмачах первой и «середней» статьи сказано, что они «по якуцки и по тунгуски горазды».
[45] Справка позволяет выяснить источники комплектования якутских толмачей. Ими были служилые люди — Федор Серкин и Кондрат Камясин, Павел Амосов, Федор Поздыш, Постник Иванов. Особо отмечу, что к толмачам «середней» статьи были отнесены знаменитые землепроходцы, казачий десятник Василий Бугор и пятидесятник Евламий Шалам. Вторым источником комплектования толмачей были русские промышленники — Федор Степанов (пермяк), Иван Тевко, Дмитрий Пустозерец и др. Третьим — крещенные тунгусы и якуты: Иван, Прокопий Яковлев и Гаврила [31; 3, с. 55 – 56].
При присоединении огромных пространств Северо-Востока Сибири толмачей, находившихся на государевой службе, было явно недостаточно. Поэтому во время своих походов служилые люди зачастую прибегали к помощи «новокрещенных» казачьих жен [9, с. 200; 32, с. 339]. Даже в Якутске у стольника и второго воеводы М. Б. Глебова в 1642 – 1643 гг. вместо толмача переводами занималась «баба якуцкая Быгыкай, прозвищем Манка» [33].
В отписке якутскому воеводе в 1668 г. сообщалось, что «...толмача русского ламутских языков нет же, и подьячего нет же, писать некому. А ламутских женок у служилых и у промышленных людей много, да еще не надежны, не можно на них надеяться, и без русского толмача быть нельзя» [32, c. 339].
При присоединении к Русскому государству Забайкалья встала проблема необходимости проведения переговоров с монголами Халхи и маньчжурами. Известно, что толмачи, знавшие маньчжурский язык, служили в нерчинском гарнизоне. Так, в состав миссии Игнатия Милованова, направленной в Пекин в 1670 г., входил толмач Афанасий Федоров, знавший маньчжурский язык [34, с. 284].
Монгольский и тунгусский язык знал в конце XVII в. нерчинский толмач Яков Галка. В 1688 г. по поручению воеводы И.Е. Власова он проводил разведку в Приамурье «за Шилку-реку верх по Урынге-реке до соляных озер и до коих мест доехать мочно», во время этой разведки он захватил в «языки» двух «мугальских людей» [14, c. 143, 421].
Городовым толмачем Нерчинска был в это время Григорий Харитонов Куча. В апреле 1688 г. он переводил показания пленных монголов улуса Далая-хунтайджи о походе монгольских и маньчжурских войск на Нерчинск и Селенгинск. В июле — показания ясачного тунгуса Онгора о завоевании Гладан-ханом Халхи. 31 июля 1688 г. по требованию Ф.А. Головина Куча был отправлен в разрядный шатер посольства, при этом нерчинский воевода писал о нем: «лутче того толмача мунгальского языка... никто не знает» [14, с. 144, 145, 167, 168, 170, 171, 421].
Заметной личностью в Забайкалье был селенгинский толмач Тарас Афанасьев. Службу он начал в Енисейске и с отрядом енисейских служилых людей Г. Ловцова участвовал в 1665 г. в постройке Селенгинского острога. Уже тогда он проявил способности к монгольскому языку, почему был послан в Москву с монгольскими послами. Вернувшись в Селенгинск, Афанасьев продолжил службу. В 1668 г. он исполнял обязанности толмача в составе посольства И. Перфильева к халхскому Даши-хунтайджи. В 1675 г. осуществил письменный перевод письма халхского Тушету-хана царю Алексею Ми-[46]хайловичу. В 1676 г. вновь сопровождал монгольского посла в Москву. В 1682 г. возглавлял посольство к монгольским тайджам [20, с. 131, 144, 145, 193, 281, 282, 300, 302, 393, 394, 397, 420, 439, 501].
Тарас Афанасьев ярко проявил себя во время пребывания в Забайкалье великого и полномочного посла Ф.А. Головина. Он участвовал в миссии гонцов Н. Венюкова и И. Фаворова, провел переговоры с ханами и тайджи о пропуске гонцов через «Мунгальскую землю» в Цинскую империю. В 1687 г. находился при Головине в Удинском остроге. Именно он перевел «мугальский лист» от главы ламаистской церкви. Головин подчеркивал, что без него перевести этот лист было некому «для того, что переводчика мугальского языка с Москвы не послано и в даурских острогах не сыскано». В 1687 – 1688 гг. Афанасьев находился при гонце С.Я. Коровине в Халхе. Именно Афанасьев первым сообщил в Селенгинске, что Галдан-хан «воюет монгольских людей и по реке Орхону взял много городков». В 1688 г. по поручению Головина он ездил в разведку и захватил «мунгальского мужика», полученные от пленного сведения позволили осуществить успешный поход и отогнать монголов от Селенгинска. Участвовал Афанасьев и в переговорах о приведении в русское подданство табунгутов [14, с. 28, 30, 35, 36, 60, 75, 76, 90, 91, 95, 97, 107, 108, 158, 176, 183].
Не менее остро стояла проблема с толмачами в Приамурье. В отряде Е.П. Хабарова в 1649 – 1653 гг. толмачами были казачий десятник из енисейского гарнизона Константин Иванов, знаток тунгусского и монгольского языков, служивший ранее толмачем в Забайкалье в отряде И. Галкина. В Приамурье он выучил даурский язык от крещеного тунгуса Логина Ярофеева. Последний был в отряде Хабарова войсковым толмачем, знал даурский и дючерский языки. Третьим толмачем, знавшим гиляцкий язык, был бывший гиляцкий князец, захваченный еще В. Поярковым и вывезенный в Якутск, получивший при крещении имя Кузьма и сохранивший прозвище Гиляк [35, с. 81].
Но этих знатоков языков народов Приамурья оказалось недостаточно. В 1651 г. Е.П. Хабаров сообщал якутскому воеводе, что в установлении контактов с местными народами ему помогала юкагирская «женка именем Малья, а та женка ясырка» [12, с. 280]. 3 июня 1651 г. Хабаров вступил в первый в истории России дипломатический контакт с маньчжурами. В Гайгударов городок, захваченный накануне русскими, прислали для переговоров своего представителя «богдоевы люди». Маньчжурского языка никто из русских не знал, понимали его пленные дауры, но, видимо, тоже очень плохо. После долгих попыток завязать беседу Хабаров понял только, что посланец от «царя Шамшакана», который повелел с русскими «свидеться честно», а «дратись не велел» [35, с. 70].
После сражения под Ачанским городком 24 марта 1652 г. в плен к отряду Хабарова попал Кабышейка, назвавший себя «богдойским служилым человеком Нюлгуцкого города». В 1654 – 1655 гг. отрядом О. Степанова были пленены три «никанских мужика», т. е. китайца, захваченные ранее маньчжурами и проданные ими «в Дючеры в холопи». Там же, на Амуре, китайцы были крещены в православную веру в походной Спасской церкви. В мае 1655 г. они были отправлены в сопровождении казаков в Якутск [36, с. 136, 194, 205, 206, 210].
[47] Один из этих китайцев, принявший при крещении имя Трофима Иванова, в 1655 г. был отправлен из Якутска в Москву, но задержан в Енисейске воеводой А.Ф. Пашковым, который поверстал его в казаки и намеревался взять с собой в Даурский поход «для толмачества китайсково и даурсково и тунгусково языка». Однако в 1656 г. енисейский воевода все же отправил его в Москву [36, с. 236].
В Москве «доурский выходец Тимошка Иванов сын Нике» подал челобитную с просьбой поверстать его в конные казаки по Томску, которая была удовлетворена [37]. Согласно предположению В.С. Мясникова, именно Трофим Иванов был тем китайцем, который в 1675 г. по поручению Н.Г. Спафария перевел в Тобольске грамоту китайского императора, доставленную И. Петлиным еще в 1618 г. [37].
При анализе роли толмачей в осуществлении внешнеполитической функции Русского государства в Сибири, следует остановиться на вопросе о уровне адаптации сибирских «иноземцев» к русской службе и отношениях с соплеменниками. Поверстание в русскую службу для многих из них означало полный разрыв даже родственных связей с соплеменниками. Так, в 1648 г. приказчику Колымского острога В. Власьеву подал челобитную чукча Апа с просьбой о зачислении его толмачом и разрешении участвовать в прииске «неясачных землиц». Чукча сообщал, что был взят в аманаты самим Власьевым в 1647 г., но «род и племя» от него «отступились» и не стали платить за него ясак. В этой ситуации он и решил «служить» государю: «во всем прямить и чюхоч своих радников привести под ... царскую высокую руку». Будучи толмачом, он предложил свои услуги не только в сборе ясака, но и в «выискивании неясашных юкагирей и захребетников, и подростков и... непослушников чюхоч призвати» [38, с. 254 – 255].
Но некоторые из них сохраняли связи с соплеменниками и пытались использовать свои полномочия на государевой службе в интересах своих народов так, как они их понимали. В 1596 г. в Тюмени толмач Дмитрий Токманаев, являвшийся, по предположению А.А. Люцидарской, новокрещеном из местных татар [4, с. 29], «распускал слух» о том, что в Сибирь скоро приедут новые воеводы с указом и изменят положение аборигенов в лучшую сторону. В грамоте о его действиях говорилось: «...толмач Митя своровал, смуту и ссору в служилых людях и ясачных татарах учинил. Татары от его воровства побежали и изменили». Толмача заключили в тюрьму, но затем он был прощен и вернулся к выполнению своих обязанностей [28, с. 148, 149, 287].
В 1660-е гг. толмач из новокрещенов Алексей, служивший в Телебинском остроге, будучи в ясачных волостях, подговаривал тунгусов «идти войною под Нерчинский и под Телебинский остроги и побивать служилых людей», после чего откочевать в Халху [39, с. 327]. Юкагирский толмач Иван Сидоров, оказавшись среди своих соплеменников в бассейне р. Яны, казаков «колол и убежал с юкагирями к родникам своим» [39, с. 405]. В 1680-х гг. албазинский толмач, казак Любим Иванов на нартах ушел от служилых людей к тунгусам с государевой пушниной и с заложниками-аманатами [40, с. 218].
[48] Неприятный инцидент произошел во время посольства Н. Г. Спафария в Китай в 1676 г. В составе его посольства был толмач, китаец на русской службе, знавший «по китайски и по нанкински». По пути в Пекин этот толмач стал распускать слухи среди китайцев, что посольство Спафария на самом деле разведывательный отряд перед стотысячным войском, которое по сигналу посольства начнет боевые действия. В то же время Спафарию и русским людям толмач говорил, что китайцы привели в готовность монгольские войска и собираются истребить посольство.
Спафарий и представитель Палаты внешних сношений Китая Мала, узнав об этом, переговорили между собой. Мала подтвердил китайский обычай оберегать неприкосновенность послов. Затем был допрошен толмач, который сознался в том, что распускал слухи из-за своей ненависти к маньчжурам. Мала присутствовал при допросе, «смеялся много и говорил, что такого лукавства еще не слыхал, что в одно время хотел меня и их обмануть и смутить». После этого Спафарий выслал толмача для суда в Нерчинск [36, с. 513 – 514].
Подведем итоги. Присоединение Сибири к России и установление международных отношений с монгольскими ханствами и Китаем было бы невозможно без толмачей — знатоков языков народов Сибири, Монголии и Китая. Именно этим определялось включение в штаты приказных изб, гостиных дворов и гарнизонов русских острогов должности толмача, их высокое положение на государевой службе. Толмачами могли стать русские служилые и промышленные люди, но часто ими становились выходцы из «новокрещеных» аборигенов.
Толмачи, безусловно, сыграли исключительную роль в отношениях между русской администрацией и переселенцами, с одной стороны, и народами Сибири — с другой. В составе отрядов служилых людей, приводивших в подданство «новые землицы», и посольских миссий толмачи участвовали в переговорах с племенной знатью народов Сибири, монгольскими владетелями, бюрократией империи Цин, выполняли функции гонцов. Таким образом, их можно отнести к вспомогательному посольскому персоналу. Будучи служилыми людьми, они выполняли и общие для них обязанности: участвовали в сборе ясака, выполняли разведывательные функции во время походов в «немирные землицы» и т. д.
Но самая важная функция сибирских толмачей не была регламентирована ни государевым указом, ни обычаем. Без них было бы невозможно установление человеческого общения между русскими и местными жителями. Их деятельность по своей сути была направлена на взаимопонимание, на сближение разных культур. В частности, толмачи помогали коренному населению освоить азы русской речи. Особенно распространение русский язык, видимо, получил среди родовой элиты, «лучших людей» сибирских аборигенов.

Список литературы

1. Беляков А.В. Служащие Посольского приказа второй трети XVII в.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2001.
2. Бахрушин С.В. Научные труды. Т. III, ч. 2. М., 1955.
3. Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии в состав Русского государства. Новосибирск, 1999.
[49] 4. Люцидарская А. А. Толмачи в Сибири. Период начала колонизации территории // Гуманитарные науки в Сибири. 2011. № 3.
5. Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири XVII в. Новосибирск, 1988.
6. Оглоблин Н.Н. Сибирские дипломаты XVII в. (Посольские «статейные списки») // Исторический вестник. 1890. Т. 46, № 10.
7. Архив СПбИИ РАН. Ф. 160. Оп. 1. Д. 10. Л. 25.
8. Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссией (далее — ДАИ). СПб., 1853.
9. Миллер Г.Ф. История Сибири. М., 2005. Т. 3.
10. Сборник документов по истории Бурятии. XVII в. Улан-Удэ, 1960. Вып. 1.
11. Русско-китайские отношения в XVII в.: материалы и документы: в 2 т. М., 1973. Т. 2: 1686 – 1691 гг.
12. ДАИ. СПб., 1848. Т. 3.
13. Тобольск: материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1885.
14. Русско-монгольские отношения. 1685 – 1691: сб. док. М., 2000.
15. Аникин А.Е. Из лексического комментария к русской колонизации Сибири // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. № 4.
16. Хисамова Ф.М. Татарский язык в восточной дипломатии России (XVI — начало XIX в.). Казань, 2012.
17. Никитин Н.И. Начало казачества Сибири. М., 1996.
18. Русско-монгольские отношения. 1607 – 1636. М., 1959.
19. Чимитдоржиев Ш.Б. Взаимоотношения Монголии и России в XVII – XVIII вв. М., 1978.
20. Русско-монгольские отношения. 1654 – 1685: сб. док. М., 1996.
21. Бутанаев В.Я., Абдыкалыков А. Материалы по истории Хакасии XVII — начала XVIII в. Абакан, 1995.
22.  Русско-монгольские отношения. 1636 – 1654: сб. док. М., 1974.
23. РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Д. 819. Л. 70; Оп. 1. Д. 251, 438; Д. 1435. Л. 376, 377, 402.
24. Уманский А.П. Телеуты и русские в XVII – XVIII вв. Новосибирск, 1989.
25. РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 979. Л. 356; Д. 1435. Л. 402, 404; Д. 1452. Л. 21 об.
26. Кузнецов-Красноярский И.П. Томский сын боярский Федор Протопопов. Томск, 1891.
27. РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 1371. Л. 88, 241; ДАИ. СПб., 1853. Т. 5.
28. Миллер Г.Ф. История Сибири. М.; Л., 1941. Т. 2.
29. РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 1435. Л. 371 – 417.
30. Каменецкий И.П. Русское население Кузнецкого уезда в XVII — начале XVIII в. Омск, 2005.
31. Архив СПбИИ РАН. Ф. 160. Оп. 1. Д. 1. Л. 117 – 119.
32. ДАИ. СПб., 1853. Т. 5.
33. РГАДА. Ф. 214. Стб. 705. Л. 77.
34. Мясников В.С. Землепроходец и дипломат. Документальный портрет русского дальневосточника XVII в. (Игнатий Милованов) // Мясников В.С. Квадратура китайского круга: избранные статьи: в 2 кн. Кн. 1. М., 2006.
35. Леонтьева Г.А. Землепроходец Ерофей Павлович Хабаров. М., 1990.
36. Русско-китайские отношения в XVII в.: материалы и документы. М., 1969. Т. 1: 1608 – 1683.
37. РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 560. Л. 219 – 220.
38. Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на СевероВостоке Азии: сб. док. М., 1951.
39. ДАИ. СПб., 1851. Т. 4.
40. ДАИ. СПб., 1869. Т. 11.

Воспроизводится по:

Присоединение Сибири к России: Новые данные: материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета, 2014. С. 41 – 49