Беломестные казаки, пожалуй, самая малоизученная категория Зауральского казачества. В силу подчиненности беломестных казаков слободским администрациям документы, связанные с ними, хранятся преимущественно в фондах местных учреждений, причем в разрозненном виде. Поэтому эта разновидность служилых людей остается весьма малоисследованной. В частности, она лишь мимоходом упоминается в монографии Н.И. Никитина [11] и «Истории сибирского казачества» [6]. Едва ли не единственной, специально посвященной беломестным казакам Зауралья работой является статья Е.В. Вершинина [2], в которой [40] выясняются лишь самые общие сведения об этой группе казачества: время появления, время исчезновения и численность. Данные об изменении состава беломестных казаков в отдельных слободах, в первую очередь, в Ирбитской и Белослудской приведены в работах Ю.В. Коновалова [7, 8].
В настоящей работе приводятся некоторые новые сведения о раннем этапе существования этой группы служилых людей, и исследуется, характер воспроизводства её состава за период между переписями 1680 и 1710 гг. в Ирбитской, Белослудской и Аятской слободах. На основе данных об условиях жизни данной социальной общности в Ирбитской слободе выдвинута гипотеза о причинах выявленных различий в характере воспроизводства состава беломестных и городовых казаков.
Фактическая замена стрельцов-годовальщиков, составлявших на раннем этапе гарнизон слобод Верхотурского уезда, началась несколько позже, чем предполагает Е.В. Вершинин [2]: не в конце 1630-х, а с ноября 1641 г., когда по слободам были разосланы памяти о вербовке желающих из вольных и гулящих людей [13]. Однако, судя по всему, гулящие люди без энтузиазма восприняли это предложение. Лишь в 1645г., спустя 3 года после выхода памяти по данному вопросу, удалось призвать 16 гулящих людей [10, с. 597; 20, с. 50]. Одной из причин этой задержки, видимо, было стойкое нежелание воеводской администрации допускать в эту категорию крестьян. На первых порах кое-кого из пашенного сословия всё же пришлось принять на службу. Однако уже в 1654 г. белослудские и ирбитские крестьяне были возвращены в своё прежнее состояние [4, л. 163].
От городовых казаков беломестные отличались, во-первых, отсутствием жалованья. Во-вторых, менее подвижным характером службы. Хотя им порою приходилось участвовать в дальних экспедициях, однако в основном обязанности были связаны с несением караулов и участием в разъездах и разнообразных «посылках»: конвое преступников, доставке отписок и памятей и т. п. [см., например: 12, л. 5, 14, 54, 57]. Однако с учетом того, что обязанности городовых казаков также были [41] весьма разнообразны и не всегда связаны с походами, а жалованье беломестным казакам все же пришлось ввести (4,25 р., 2 пуда соли) [14, л. 216-220], положение обоих групп, на первый взгляд, было весьма близким.
Исходя из этих соображений, можно было бы предполагать, что тенденции в комплектации беломестных казаков в слободах будут теми же, что и у казаков в городах. В отношении же последних установлено, что к концу XVII в. (во многом благодаря правительственной политике) замещение вакантных мест стало происходить практически исключительно за счет казачьих отпрысков, причем часто непосредственно родственниками выбывших [11, 72—73]. Беломестные казаки вошли в новый век гораздо менее замкнутой группой. В 1680 г. в Ирбитской слободе было 11 беломестных казаков и 1 затинщик. С ними жило семеро родственников, старше 14 лет, то есть достаточном для замещения «выбылых окладов» уже в ближайшие год—два, пятерым родственникам было от 5 до 12 лет, т. е. они могли бы вступить в службу через 10 лет [15, л. 571—573об.]. Однако, несмотря на достаточное количество потенциальных преемников, через 15 лет половина казаков была поверстана из представителей других социальных групп. Один из новых казаков был из местных крестьян; другой, судя по фамилии - из крестьян расположенного рядом монастырского села Покровского, ещё один был сыном местного священника [21, 15, л. 577об. 1, Ольковы]. К 1710 г. численность казаков в Ирбитской слободе сократилась до 8-ми человек. Из них 3-рое продолжали служить с 1695 г. и 1 - с 1680 г. Оставшаяся половина вновь не идентифицируется с родственниками служивших ранее, казаков. Правда, один из них носил фамилию Пушкарев, что говорит о его происхождении из служилой среды [16, л. 330 об.—331]. Схожие наблюдения можно сделать относительно ещё менее многочисленных казаков Белослудской и Аятской слобод. В первой из них в 1682 г. известно 6 казаков и 2 затинщика, а в 1710 г. из 4-х казаков один, по-видимому, служил ещё в 1682 г., другой, судя по фамилии, был потомком [42] выбывшего казака; двое других были прибраны со стороны. При этом отдельно записано 2 двора, «казачьих детей», которые, судя по отчествам, были детьми не служивших на тот момент людей, а казаков из списка 1682 г., уже выбывших со службы. [9, л. 42; 18, л. 88; 15, л. 356об.—357]. В Аятской слободе между казаками, известными в 1676 г., и «беломесцами», зафиксированными в отдаточных книгах 1704 г., в принципе не просматривается связей. А вот отмеченный в 1704 г. «казачий сын» вновь имеет отчество, совпадающее с именем одного из казаков, служивших в 1676 г. [18, л. 8; 3, л. 58об.]. Данные о том, что в начале XVIII в. большая часть беломестных казаков происходила из тяглых слоев северных уездов (но без сопоставления со списками казаков предшествующего периода и оценки возможностей замещения выбылых окладов по наследству), приводит Н.И. Никитин [10, с. 78—79].
Представленные сведения позволяют говорить о том, что служба в этой категории служилых, дававшая возможность выйти из тягла (или не попасть в него), привлекала крестьян, детей священников, некоторых (судя по истории набора первых беломестных казаков, немногих) гулящих, но уже гораздо в меньшей степени казачьих детей.
Рассмотрим данные об условиях жизни «беломесцев». Как уже указывалось, им приходилось постоянно находиться в разнообразных «посылках». Негативным фактором была прямая подчиненность приказчикам. Последние нередко били подчиненных, а то и вовсе использовали в качестве бесплатных работников. Кроме того, выполнение обязанностей зачастую встречало сопротивление со стороны крестьян [21]. В рассматриваемый период более многочисленным беломестным казакам Камышевской, Красноярской и Новопышминской слобод даже удалось добиться выведения из подчинения приказчикам и избрания собственного сотника [17, с. 352]. Однако одновременно с этими подвижками, судя по исчезновению соответвующих статей из окладных книг 1690-х гг., была прекращена практика выдачи жалования беломестным казакам [8, с. 18].
[43] В 1680 г. четверо из 11 Ирбитских казаков не имели своей запашки, а один держал лишь очень небольшую (0,5 дес. в поле). Вряд ли случайно, что только с одним из них жили взрослые дети, в то время как с казаками, имевшими пашню (в основном 2—3 дес. в поле), жило 1—2 родственника 14—15 лет [15, л. 571—573об.]. В целом, это соответствует наблюдениям Н.И. Никитина о положении служилых людей в городах: ни в одном из гарнизонов численность служилых, имевших запашку не превышало 50%; с большинством тех, кто имел в Таре (1701 г.) пашню, проживали взрослые родственники. Выплата жалования городским служилым людям к концу XVII в. не прекратилась, но стала гораздо менее регулярной [11, с. 163, 165, 167]. На беломестных казаков, по-видимому, можно распространить общий вывод исследователя о разнородности экономического положения служилых, скорректировав его собственный частный вывод о близости экономического беломестных казаков к крестьянам. Точнее было бы сказать, что часть из них была близка к крестьянам, другая - к вольным и гулящим людям, кормившимся черной работой и иногда живших по чужим дворам [11, 196—198].
Так почему же при общем сходстве так заметно различается уровень преемственности состава? И это при том, что количество окладов уменьшалось, а количество тех, кто мог назвать себя казачьим сыном, росло. Гипотеза о том, что это связано с прекращением выплаты жалования, сталкивается с тем, что в предшествующий период (1654—1680) наблюдалась близкая картина: через каждые 10—15 лет среди казаков, заступавших на место выбывших едва ли половина была из казачьих родственников при том, что общее количество окладов уменьшалось [7, с. 27—28; 8, с. 16—18]. Поэтому на данный момент основными факторами представляются прямая подчиненность приказчикам и сравнительная немногочисленность контингентов беломестных казаков.
[44] В городах служилые люди концентрировались в значительном количестве, нередко составляя большинство населения. Действовало войсковое самоуправление с выборными командирами. Эти условия способствовали ограничению произвола «начальных людей» и формированию привычки к тяготам «государевой службы» и представлений о её престиже. Беломестные казаки в большинстве слобод были немногочисленны и составляли, по сравнению с крестьянами, меньшинство. В Ирбитской слободе они избирали десятника [19, л. 24], но фактически подчинялись напрямую приказчикам, от которых терпели многочисленные обиды. По-видимому, в «штатском» окружении служба отцов выглядела менее привлекательной и то, что в XVIII в. беломестные казаки вступили со сравнительно низким количеством потомственных кадров, объясняется тем, что у них не сформировалось устойчивого корпоративного самосознания.
Примечания
1. Брылин А.И., Елькин М.Е. Словарь фамилий крестьян Покровской волости XVII—XX вв. // Уральский родовед. Вып. 2. Екатеринбург, 1997. С. 3—36. URL: http://godro.genealogia.ru/text/slovar.htm.
2. Вершинин Е.В. Беломестные казаки Зауралья в XVII в. // Казаки Урала и Сибири в XVII — XX вв. Екатеринбург, 1993. C. 52-58.
3. Елькин М.Е., Трофимов С.В. Переписные и отдаточные книги Аятской и Краснопольской слободам, Покровскому и Богоявленскому селам и Пышминской монастырской заимке 1704г. (текст) // Уральская родословная книга. Уральские фамилии. Екатеринбург, С. 331-351.
4. Именная книга Ирбитской слободы за 1654/55 гг. // Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1111. Верхотурская приказная изба. Оп. 4. Д. 30.
5.* Именной список беломестных казаков Аятской слободы // РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 201. (здесь и далее * отмечены архивные документы, электронная копия которых любезно предоставлена Ю.В. Коноваловым)
[45] 6. История сибирского казачества / Ануфреев А.В. и др. Иркутск, 1995.
7. Коновалов Ю.В. Население Ирбитской слободы в первые годы её существования (1632—1682) // Ирбит и Ирбитский край: Очерки истории и культуры. Екатеринбург, 2006. С.11—35.
8. Коновалов Ю.В. Очерки истории села Белослудского // Соль земли. Летопись килачевского крестьянства Ирбитского района Свердловской области. Екатеринбург, 2008. С. 7-30.
9. *Крестоприводная книга Верхотурского уезда 1682 г. // РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 746.
10. Миллер Г.Ф. История Сибири: В 4 тт. Изд. 2-е, доп. Т. II. М., 2000.
11. Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири XVII в. Новосибирск, 1988. 255 с.
12. Отписки Ирбитского приказчика И. Будакова (1698г.) // РГАДА. Ф. 1111. Оп. 2. Д. 852.
13. Памяти в Невьянскую, Ницынскую и Ирбитскую слободы о поверстании беломестных казаков (ноябрь - декабрь 1641 г.) // Архив Санкт-Петербургского Института Истории. Ф. 28. Верхотурская воеводская изба. Д. 298. Сст. 1—2; Д. 314. Сст. 4—5; Российский государственный архив древних актов. Ф. 1111. Верхотурская приказная изба. Оп. 2. Д. 734. Л. 20—21.
14. *Переписная книга Верхотурского уезда 1666 г. // Тобольский государственный историко-архитекурный музей заповедник. КП. 12692.
15. Переписная книга Верхотурского уезда 1680 г. // РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 697.
16. Переписная книга Верхотурского уезда 1710 г. // http://census1710.narod.ru/perepis/214_1_1539_1.htm
17. Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI—начале XVIII вв. М., 1972. 392 с.
18. *Список именной аятских беломестных казаков1676 г. // РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 201
19. Сыск о злоупотреблениях Ирбитских приказчиков 1698 г. // РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 68/1.
20. Шунков В.И. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII в.). М., 1956. 432 с.
[46] 21. Челобитная ирбитских беломестных казаков в составе сыска о злоупотреблениях приказчика И. Томилова // РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 312. Л. 24—25.
Воспроизводится по:
Западная Сибирь и сопредельные территории: демографические и социально-исторические процессы в XVIII–XX вв. – Омск, 2009. С. 39—46. |
