В изучении истории отношений русской администрации с аборигенными правителями в Сибири XVII- XVIII вв. особое место занимают следственные дела. Они наглядно показывают непростой характер складывающихся взаимоотношений между воеводской властью и местной кочевой знатью.

Несмотря на определенную тенденциозность в освещении событий и отстаивании своих интересов участниками судебного процесса, материалы «розыскных дел» дают достаточно полное представление о сути и причинах конфликтов между русской администрацией и кочевыми правителями, позволяют выявить круг вовлеченных в них лиц, определить их роль, показать значение аборигенного и ясачного фактора в административной политике России в Южной Сибири в Петровскую эпоху. Последнее обстоятельство особенно важно в связи с попытками некоторых современных исследователей пересмотреть тезис о положительном влиянии русских на аборигенов Южной Сибири в процессе интеграции их в состав России.

В работах Г.П. Самаева, Л.Р. Кызласова, Л.И. Шерстовой ясачно-административная политика русского правительства в регионе оценивается преимущественно с негативных позиций. Ее направленность авторы усматривают в завоевании потестарных образований, переориентации их хозяйственной деятельности на пушной промысел, разрушении традиционной культуры и ментальности. Авторы также выдвигают необоснованные тезисы «о бережном сохранении» местных тюркоязычных народов со стороны джунгарской и телеутской знати, «упорядоченном» и «нормированном» ею сборе ясака с алтайских волостей, существовании «ойрато-теленгитского» этнического единства и другие спорные суждения [1, с. 35-36].

В январе 1722 г. в Тобольскую губернскую канцелярию поступили две челобитные от телеутского князца Байгорока Табунова на кузнецкого воеводу Бориса Синявина и его помощников. Их составителем был сын владетеля «белых калмыков» Табуна Кокина (правил в 1669 — 1697 гг.) и внук Коки Абакова, которые играли важную роль в налаживании политических и торговых связей между телеутами и Россией в XVII в. [2, с. 118-119, 290].

В челобитной Байгорок сообщил о себе, что кочевал в «обских краях», имел подвластных ему 3000 «дымов» (семей), служил джунгарскому контайше и «никаких обид русским властям не чинил, и послов их принимал со всеусердным радением». Летом 1715 г. Байгорок и его люди были захвачены по приказу воеводы Б. Синявина и отконвоированы в Кузнецк. Собранный ими пушной ясак для джунгарского правителя на сумму 32 руб. и лошади были конфискованы и присвоены Синявиным, а самого Байгорока, сковав, заключили в тюрьму. Содержали его там три года, подвергая большим унижениям: «...и нужники у него у Синявина на дворе и улицы чистил, ходя наготою, и глину на кирпичное дело топтал». Спустя некоторое время Синявин отпустил двух его спутников «в калмыки» за выкупом. Но, несмотря на присланный выкуп в 60 лошадей и камку, из которых воевода взял себе пять лошадей и два «подстава» камок на сумму 38 руб., пленники не были отпущены на волю.

Далее Байгорок писал, что бежал из Кузнецка, но посланный в погоню отряд, во главе с самим комендантом, настиг его с тремя товарищами в степи. Схваченных беглецов Синявин велел пытать, «сжечь до смерти»; отчего двое умерло, а Байгорок, с оставшимся в живых спутником, были препровождены в Кузнецк, а затем в Тобольск [3, с. 295-297].

В Тобольске 22 апреля 1722 г. Байгороком была составлена новая челобитная. По новым его обвинениям в адрес Синявина, последний якобы посылал дворянина Ивана Максимова, сынов боярских Григория Архилевского, Федора Сорокина, Федора Козьми-[8]на с отрядами в кузнецкие волости для поимки джунгарских сборщиков ясака, возглавляемых Дюренгом и Мергенем. Не настигнув джунгар, они присвоили себе собранную джунгарами пушнину и десять лошадей. Джунгарского посла Номоя с «охранным листом» Синявин приказал в Кузнецке сковать, поместить в тюрьму, а затем выслал в Тобольск, а десять его лошадей воевода присвоил. Якобы по его же приказу бердский приказчик Иван Буткеев разорял телеутские юрты, при этом трое было убито и двое ранено [3, с. 298].

Челобитные Байгорока привлекли внимание властей на фоне сложной обстановки в регионе. В 1710 г. джунгарский владетель Духар осадил и сжег Бикатунскую крепость, возведенную в самом центре телеутской земли, и разграбил многие деревни Кузнецкого уезда¹. В октябре 1714 г. джунгарские послы заявили в Тобольске, что города Томск, Красноярск, Кузнецк построены на джунгарских землях и должны быть снесены, иначе будут захвачены [4, с. 17]. В 1716 г. была разрушена Ямышевская крепость и захвачено много русских пленных. В октябре 1719 г. были избиты члены русского посольства в Урге, где их больше года держали под арестом. На их глазах мучили русских пленных, взятых под Ямышевым [Там же, с. 34]. Следует добавить, что в 1717 г. был арестован и вскоре казнен главный управитель Сибири губернатор М. Гагарин, обвиненный в многочисленных злоупотреблениях.

Специальным указом от 13 мая 1722 г. правительство потребовало от Тобольской губернской канцелярии обменять Байгорока на пленных русских «ясатчиков» и провести тщательное расследование всех фактов, изложенных князцом «с подлинной очисткой», и о результатах его незамедлительно сообщить в Петербург. Проведение «подлинного сыска» было поручено сыну боярскому Василию Кореневу из Енисейской провинциальной канцелярии, к ведомству которой относился Кузнецкий уезд. Следствие было предписано проводить в присутствии представителя от джунгарской стороны и «нарочного» из Тобольска [3, с. 299]. Эти установки свидетельствовали о том, что правительство придавало аборигенной политике в Сибири особое значение.

К этому времени Синявин был уже опытным администратором. Он происходил из служилой воеводской династии. Его старший брат Ларион был воеводой в Кузнецке в 1699-1703 гг. В 1703 г. воеводство перешло к Борису, который управлял уездом до 1706 г. В 1707 г. с участием кузнецких служилых людей был возведен Абаканский острог, в 1710 г. — Бикатунская крепость. Затем оба брата были назначены первым и вторым воеводами в Иркутске. В 1715 г. Б. Синявин, будучи уже полковником, был вновь определен в Кузнецк комендантом (вместо упраздненной воеводской должности), а в 1722 г. переведен на новое место назначения [1, с. 99, 338]. При нем были построены Мунгатский и Бердский остроги (1715), Белоярская (1717) и Бийская (1720) крепости в Верхнем Приобье. Тогда же на Иртыше были заложены Омская (1716), Железнинская (1720) и Ямышевская (1721) крепости. В условиях значительного расширения русского фронтира ему приходилось принимать необходимые меры по защите пришлого и коренного населения от воинственных кочевников и укреплению границ российских владений в Южной Сибири.

Следствие в отношении коменданта, передавшего дела полковнику Б. Серединину, началось 13 августа 1722 г. и закончилось в ноябре того же года. В ходе розыска помимо воеводы было допрошено 86 чел. — восемь дворян, 12 детей боярских, 19 начальных и приказных людей, 49 казаков. Показания воеводы, участников и свидетелей событий были дополнены справками Кузнецкой канцелярии, «наказами» и «памятями» начальных лиц.

Главной задачей следственной комиссии являлось установление причин и инициаторов пленения Б. Табунова. Отвечая на первый пункт допросного листа, «по какому указу и за что он [Байгорок. - И.К. ] взят был в Кузнецк», Синявин показал, что Табунов был пленен по его распоряжению, так как в соответствии с воеводским «наказом» ему велено «ясачных иноземцев от немирных землиц оборонять», и что от Байгорока «русским и ясачным иноземцам обиды и разорения были», о чем он своевременно извещал Тобольскую канцелярию [3, с. 301]. Тем самым воевода с самого начала отмел от себя обвинения в произволе и своеволии, которые нередко допускали его предшественники.

Синявин также постарался снять с себя подозрения, связанные с присвоением того, что собрали люди Байгорока, выкупом за его не состоявшееся освобождение и ограблением прибывшего в Кузнецк с этой целью телеутского посла Номоя. По словам Синявина, Номоя он отправил в Тобольск, действуя в соответствии с указом, «а не из взяток» [3, с. 304, 308].

Показания воеводы были дополнены в промемории Кузнецкой канцелярии от 5 октября 1722 г., присланной по запросу сыщика В. Коренева. Согласно ей, пленение Байгорока была вызвано изветом конного казака Дмитрия Уленджи, сообщившего, что Байгорок и сын другого телеутского князца Чап Шалов собирают ясак на р. Карабаихе с неподвластного им населения. В связи с этим воеводой был послан в указанный район сын боярский Степан Серебряников² с отрядом. При поимке были конфискованы оружие, 27 лошадей, различные меха. Последние были внесены в приход Кузнецкой канцелярии, а затем, по словам канцеляристов, пушнина была возвращена аборигенам по их челобитной для уплаты ясака, а лошади отданы людям Байгорока [4, с. 20, 21].

В промемории также сообщалось о прежней «вине» Байгорока. В ноябре 1710 г. он приезжал в ту же волость с 30 воинами и «чеоктонов улус шесть юрт разбил и ясачного татарина Чеоктона поймав, у живого глаза велел выколоть и ременья из спины вырезали [9] и повесили на дерево» за то, что Чеоктон сообщил в Кузнецк о нападении калмыков на Кузнецк в 1710 г., что позволило спастись многим кузнечанам [3, с. 310].

Канцелярия также представила копию указа Тобольской губернской канцелярии от 1714 г., содержащую рапорт Синявина в Тобольск, где воевода сообщал об участии людей отца Байгорока Табуна в нападении на Бийскую крепость в 1710 г., ее разрушении и захвате в плен многих русских и ясачных людей. Здесь говорилось о пленении Байгорока. Губернская канцелярия рекомендовала освободить Байгорока при соблюдении двух возможных условий: 1) взять с него «договор» об отказе телеутов в дальнейшем «воевать» и разорять русские города и ясачные волости «за порукою калмыков князцов и владельцев»; 2) обменять Байгорока на русских пленных и «беглых к калмыкам ясачных людей» [2, с. 311-312]. Указ был подписан самим М. Гагариным с припиской «об отпуске или удержанию его чинить полковнику по тамошнему состоянию, смотря как лучше, так и чинить». Таким образом, Синявину была предоставлена самостоятельность в его действиях в отношении Байгорока, чем он и не преминул воспользоваться.

В промемории Кузнецкой канцелярии содержались и факты о незаконном сборе ясака «по 6 соболей с человека» в забийских волостях джунгарским сборщиком Дюренгом летом 1713 г. и мерах, принятых против него Синявиным.

Согласно справке А. Мельникова, Синявин, узнав о происках Дюренга, направил для его поимки отряд под руководством сына боярского Григория Рыхлевского. Но Дюренгу удалось бежать, бросив при этом в Кумандинской волости большой «погромный ясак»: 660 белок, кошлока, три бобровые черевиси, 66 железных котлов, 109 таганов, шесть стремян и другую «железную мелочь». Все это, по словам Г. Рыхлевского, было отдано им «для сбережения» ясачному татарину той же волости Щеголку Адаянову «с товарищи». Однако в приход Кузнецкой канцелярии поступило на 100 белок меньше и не все названные железные изделия. В связи с недостачей местная администрация дважды проводила допросы ясачных и служилых людей об отсутствующем «погромном ясаке» и каждый раз получала о его количестве разные и противоречивые сведения [3, с. 313-314].

Невзирая на приведение оправдательных свидетельств Рыхлевским и его людьми, из материалов следствия видно, что часть пушнины и железных изделий была все-таки присвоена ими. Но очевидно и то, что эта часть не шла в сравнение с алманом Дюренга и других джунгаро-телеутских сборщиков дани, чьи грабительские операции пресекали в этот период кузнецкие воеводы.

Одним из опасных обвинений, выдвинутых Байгороком в отношении Синявина, был несанкционированный поход служилых людей под командованием И. Максимова и Ф. Сорокина на джунгарских сборщиков дани Манзу Басаева и Замсуна в 1713 г. На следствии воевода заявил, что он об этом событии «за продолжением времени не упомнит, а явно о том о всем в кузнецкой канцелярии» [3, с. 306].

Из предъявленной канцелярией справки, составленной подьячим М. Игнатьевым, следовало, что причиной тому был телеутский князец Манзу Басаев, который требовал алман на контайшу с двоеданцев Сагайской волости «по 30 полиц куяшных, по 30 стрелных железцов, по 2 котла железных, по наковалну, по 2 молота с человека», угрожал им войною, избил несколько ясачных, взял алман «насильством» и «велел им сагайцам платить [телеутам. — И.К.] по соболю, а на контайшу по 5 соболей с человека» [3, с. 319]. Чтобы пресечь эти действия, Синявин направил дворянина И. Максюкова и подъячего Ф. Сотского, поручив им выразить протест по поводу излишнего алмана.

В справке также содержались «обиды» в отношении других телеутских князцов Бейконя и Шала, отца кузнецкого узника Чопа Шалова, удачно совершившего побег из тюрьмы. В 1714 г. в телеутскую землю был направлен сын боярский Андрей Ефремов с небольшим отрядом; ему была поставлена задача вернуть ясачных людей, живших ранее на р. Кондоме и бежавших в телеутские владения. Во время пребывания в «калмыках» два казака, промышлявших торговлей, были захвачены по приказу князцов М. Басаева и Манзу. Служилые люди были ограблены и подвергнуты всяческим унижениям [3, с. 322]. Пленники были освобождены отрядом сына боярского Андрея Федорова, который, согласно справке Кузнецкой канцелярии, отобрал у калмыков десять лошадей, из них восемь были отданы ясачным людям «с распискою», а две лошади пострадавшим служилым.

Последнее обвинение Байгорока против воеводы состояло в том, что по указу Синявина бердский приказчик Иван Будкеев совершил нападение на телеутские юрты в 1716 г., разорил их и убил трех человек. В связи с тем, что ко времени сыска Будкеева уже не было в живых (он умер в 1717 г.), по данному факту были допрошены С. Серебряников и жители Бердского острога. Все они заявили, что «про то они не ведают... и не слыхивали». Однако, как установили исследователи, в июле 1717 г. С. Серебряниковым, бывшим в то время приказчиком Белоярской крепости, был послан с разведывательной целью на левый берег Оби отряд из 50 чел., который вопреки воеводской инструкции вступил в бой с телеутами. В сражении погибли 15 калмыков и четверо русских. После этого боя Серебряникову было запрещено под угрозой смертной казни посылать в разведку «многолюдством» и вступать самовольно в сражения с неприятелем [2, с. 185].

В допросных пунктах также содержались вопросы, касавшиеся условий содержания Табунова и его людей под стражей в Кузнецке, обстоятельства задержания и применения к ним пыток во время их побега. Опрошенные по этому поводу дворяне А. Меньшиков, И. Максюков и Я. Вагин заявили, что Байгорок и его люди содержались три года под караулом в разных местах: на аманатском дворе, в тюрьме, на постоялом дворе и «в работе их на нужнике и глине» не использовались [3, с. 327]. Однако вряд ли эти показания соответ-[10]ствовали действительности. Примерно в это же время уже упомянутые русские послы (И. Чередов и его спутники) находились на положении пленников в джунгарской Урге, где в течение 15 месяцев их заставляли «колодцы чистить с принуждением, а иных и били и сидели за караулом с великою нуждой» [4, с. 34].

Участвовавшие в поиске беглецов начальные люди Ф. Максюков, С. Серебряников, И. Бызов сообщили, что застигли их уже в 80 верстах от Кузнецка «в чернолесье» на р. Ускунае и, возвращаясь с ними домой, встретили воеводу, который приказал, применяя пытки огнем, выведать истинные планы беглецов. Под их воздействием Байгорок сообщил, что он решился на побег, когда ему стало известно о намерении телеутов и джунгар «идти войной» на Кузнецк, и беглецы надеялись встретить их на подходе к городу. Поимщики также заявили, что от пыток два беглеца умерли, а когда, «они не ведают», и о судьбе их неизвестно. Эти показания почти дословно подтвердили рядовые служилые Кузнецка и жители подгороднего села Ильинского [3, с. 334-336]. Лишь сын боярский М. Валишевский внес ясность в этот вопрос, заявив, что «зженные калмыки померли на аманадском дворе и кинуты за город на болото, а кто выкинул, про то он не ведает» [3, с. 349-350]. Показаниями М. Валишевского следственное дело было завершено. Неизвестно, какая была принята резолюция по нему центральной властью. По-видимому, действия кузнецкого воеводы и его приближенных были признаны правомерными и адекватными обстановке в регионе.

Вместе с тем кузнецкий сыск показал, что борьба за ясак и коренное население в Южной Сибири в первые десятилетия XVIII в. вступила в новую, завершающую стадию и приобрела упорный и напряженный характер. Русские власти развернули широкомасштабное строительство крепостей в верховьях южносибирских рек, что способствовало более эффективному распространению их влияния на новые ясачные территории. Джунгарские правители вместе с телеутскими, киргизскими и другими кочевыми князцами все чаще прибегали к насильственным действиям и мерам устрашения в отношении русского и ясачного населения.

В этих условиях политика России была направлена на ослабление джунгарского присутствия в двоеданнических фронтирных районах и на предотвращение произвола и злоупотреблений в отношении ясачного населения со стороны как джунгаро-телеутских правителей, так и русской администрации, что способствовало в конечном счете вхождению его аборигенов в цивилизованное пространство более могущественной державы. В осуществлении этой политики нетрудно заметить традиции государственного патернализма в отношении покоренных народов и перманентную борьбу с кочевыми правителями, берущие свое начало еще со времен Киевской Руси.

ЛИТЕРАТУРА

1. Каменецкий И.П. Русское население Кузнецкого уезда в XVII - начале XVIII в.: проблемы жизнедеятельности в условиях фронтира Южной Сибири. Омск, 2005.

2. Уманский А.П. Телеуты и русские в XVII — XVIII веках. Новосибирск, 1980.

3. Памятники сибирской истории. СПб., 1885. Кн. 2.

4. Конюхов И.С. Кузнецкая летопись. Новокузнецк, 1995.

5. Моисеев В.А. Россия и Джунгарское хозяйство в XVIII веке (очерк внешнеполитических отношений). Барнаул, 1998.

ПРИМЕЧАНИЯ:

¹ АРАН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 19. Л. 51.

² Примечательно, что С. Серебряников происходил из старой служилой династии. Его род прославился в борьбе с кочевниками и даже вошел в одно из местных сказаний о защитниках земли Кузнецкой.

ИСТОЧНИК:

Гуманитарные науки в Сибири, № 2. 2009 г.