Лобашков А.М.

Подлинная история ссыльного углического колокола.

(Послесловие к очерку М. Пыляева “Исторические колокола”)

 В 1988 г. Верхневолжское книжное издательство выпустило книгу ярославского краеведа А. М. Лобашкова о подлинной. истории угличского колокола и его возвращении из Тобольска в Углич. Мы печатаем фрагменты из этой книги, основанные на документах и свидетельствах очевидцев, которые обнаружил автор в результате краеведческого поиска. Текст приводится по изданию А. М. Лобашкова “История ссыльного колокола (Литературная обработка Н. Б. Трофимовой, Ярославль, 1988 г.) с сокращениями. Опущена начальная часть очерка с предисловием, историей города Углича, описанием трагической судьбы царевича Дмитрия, его канонизации, а также последние страницы работы и заголовки разделов. Публикуется все, имеющее отношение к подлинной истории Угличского колокола, его возвращению из Тобольска в Углич. Все это существенно дополняет и уточняет сведения очерка М. Пыляева.

...До 1591 г. в Угличе на колокольне Спасского собора висел ничем не примечательный, обыкновенный набатный колокол, который к тому времени, как говорится в летописях и устных преданиях, жил триста лет. Но вот 15 мая 1591 г. по приказу Марии Нагой пономарь Федот Огурец оглушительно зазвонил в этот колокол, оповещая народ о гибели царевича Димитрия. Угличане расплатились с предполагаемыми убийцами наследника престола.

Царь Борис Годунов жестоко наказал не только участников этого самосуда, но и колокол, оповестивший о гибели Димитрия.

По обычаю того времени, осужденных в ссылку преступников метили, лишая возможности побега:

клеймили, рвали ноздри, за особые провинности отрезали уши и языки. Кое-кто из угличан тоже тогда лишился языка “за смелые речи”. А набатный колокол, звонивший по убиенному царевичу, сбросили со Спасской колокольни, вырвали ему язык, отрубили ухо, принародно на площади, наказали 12 ударами плетей. Вместе с угличанами отправили его в сибирскую ссылку.

Угличане не поверили расследованию Шуйского, все-таки утверждали, что царевич Димитрий убит приспешниками Бориса Годунова. Потому и себя сочли несправедливо наказанными. 1 апреля 1592 года в день высылки был в городе “великий плач и стенания”. Целыми семьями отправлялись в Сибирь иные жители Углича.

Целый год они на себе, под конвоем стражников, тянули набатный колокол до Тобольска. Немало настрадались в пути. И колокол, пока тащили его через холмы да овраги, переправляли через реки да болотные топи, тоже получил отметины, был поцарапан. В Тобольске тогдашний городской воевода князь Лобанов-Ростовский велел запереть корноухий колокол в приказной избе, сделав на нем надпись “первоссыльный неодушевленный с Углича”. Это подтверждают “Сибирские летописи” и “Статейный список сибирских воевод”.

Затем колокол висел на колокольне церкви Всемилостивого Спаса. Оттуда был перемещен на Софийскую соборную колокольню. А в 1677 году, во время большого тобольского пожара “расплавился, раздался без остатка”. Об этом сообщает “Сибирский летописец” (1590—1715 гг.).

Довольно подробно описывает этот пожар “Северный архив. Журнал древностей и новостей по части истории”. (Часть 19-я, СПб., 1826 г., с. 131—133): “Мая в 29 день, в 13 часу дня судом праведным Божиим от молнии, от первого ударения громного загорелся в Тобольске в Знаменском монастыре у церкви вверху престол Знамения пресвятые богородицы и в той же части от другого ударения громного, от молнии же, загорелся на горе у церкви Входа в Иерусалим, что на Торговой площади, шатер с восточной стороны, да у церкви же Живоначальные троицы, что у гостиного двора, шатер же. И от того молнийного запаления... разгорелся пламень великий Божиим попущением и гневом его праведным: град рубленый Тобольск и приказные палаты, старая и новая, что на горе недовершенная, и церковь Вознесения Христова и боярский двор со светлицы и казенные амбары, Соборная апостольская церковь Софии премудрости божий. И церковь Живоначальные троицы, новосозданная, преукрашенная, что на Святительском дворе и Церковь Сорока мучеников...

Сенная и Софийская колокольня и митропольи кельи и приказы, и ограда, и дворец,' и гостиный двор, и таможня, и лавка, и тюремный двор, и... около Никольские церкви к казенным вратам мирских жилых домов у всяких чинов людей 102 двора, и острог, что от Собора к Николе Чудотворцу, да дне башни острожные, что на базарном взвозе, выгорели без остатка. А на Соборной колокольне большой колокол, что государское жалованье, в 110 пудов и колокол литейный, что лит в Тобольске в 35 пудов, и колокол благовестный в 30 пудов, что государское жалованье, прислан Киприяну архиепископу, первопрестольнику, и колокол часобитный Углицкой, все раздалось и растопилось без остатка. А в Знаменском монастыре от того молнийного воспаления сгорели три церкви... загорелись и архимандрические старые и новые кельи и колокольня и больница и хлебная и братских шесть келий, а в Преображенской церкви 2 яруса десных икон сгорело же...”

То, что угличский колокол расплавился в 1677 году во время этого пожара, подтверждено и исследованием знатока сибирской истории Оксенова. Писал об этом и журнал “Москвитянин” (1849 г., № 9, с. 12) в статье “Замечательные по Сибири колокола”, журнал “Нива” (1906 г., № 24, с. 384), а также “Восточное обозрение” и “Сибирские летописи”.

Итак, с 29 мая 1677 года настоящий угличский ссыльный колокол не существует. Волею судьбы “вечный ссыльный” оказался не вечным.

Как писали тобольские губернские ведомости 19 октября 1891 года, “в воспоминание о прошлом”, то есть о том, что был здесь “первоссыльный неодушевленный с Углича”, в XVIII веке отлили новый колокол — такой же по весу, но отличающийся от прообраза по форме. Павел Конюскевич, митрополит Сибирский  и Тобольский,  “для отличения его от прочих колоколов” приказал учинить на нем надпись следующего содержания:

“Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви всемилостивого Спаса, что на торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитный, весу в нем 19 пуд. 20 ф.”.

В 1837 году по распоряжению архиепископа тобольского Афанасия колокол повесили при Крестовой архиерейской церкви под небольшим деревянным навесом. “Теперь угличский колокол сзывает к богослужению, бывающему в Крестовой церкви, но доколе он висел на соборной колокольне, в него отбивали часы и при пожарных случаях били в набат”, — сообщали “Ярославские губернские ведомости” (1850 г. № 5, с. 42—43).

В 1890 году колокол был куплен у архиерейской церкви Тобольским музеем и стал его собственностью.

А в Угличе про “опальный колокол” со временем стали забывать. Видный местный историк Ф. Киссель, автор изданной в 1884 году книги “История Углича”, не нашел нужным хотя бы упомянуть, что “виновник расправы с убийцами царевича Димитрия” — церковный колокол был сослан в Сибирь, хотя и имеются в книге разделы: “Убиение царевича Димитрия”, “Казни, ссылки и награды Годунова”.

Но время шло вперед. С начала XVII века убийство царевича стало фактом, признанным правительством и освященным церковью. Расправу угличан с тех пор считали выражением их патриотизма и преданности царской власти. Значит не заслуживали они того возмездия, которому подверглись при Годунове.

“Это соображение, — пишет  “Исторический вестник” (1892 г., с. 492), — утвердилось в сознании угличан, и в декабре 1849 года они пожелали каким-нибудь внешним образом ознаменовать незаслуженность позора, которому два с половиной века тому назад подвергся их город. И вот угличане, в числе 40 человек, подали прошение министру внутренних дел о возвращении ссыльного колокола. Когда об этом доложили императору Николаю 1, он распорядился: “Удостоверясь предварительно в справедливости существования означенного колокола в Тобольске, и по сношению с г. оберпрокурором Святейшего Синода, просьбу сию удовлетворить”.

Дело поступило в Святейший Синод. В Тобольске создали комиссию во главе с археологом-любителем протоиереем А. Сулоцким “для изыскания свидетельств, подтверждающих подлинность ссыльного колокола”. Комиссия установила, что колокол не тот.

“Замечательно, — пишет А. Сулоцкий, — что подпись на ссыльном колоколе вырезана именно в то время, а какое предполагается переливка его, то есть между 1780—1792 годами. Доказательство справедливости сего замечания находится на самом колоколе. В ней говорится: “...а потом на Софийской колокольне был”. Из этих слов очевидно, что подпись вырезалась в такое время, когда ссыльный колокол не был на соборной Софийской колокольне, а таких случаев было только два. Первый — между 1780—1798 годами, второй с 1836 года, когда колокол спущен был с соборной колокольни и подвешен подле архиерейской церкви”.

Получив такое сообщение, Святейший Синод предписал Ярославской духовной консистории: “Собрать самовернейшие сведения о том, не известно ли епархиальному начальству или же духовенству г. Углича чего-либо положительного о том колоколе, о возвращении коего из г. Тобольска просят угличские граждане...” Но никаких архивных документов, никаких точных сведений из Углича и Ярославля представить не могли.

В возвращении ссыльного колокола было отказано.

Один из инициаторов возвращения колокола из ссылки В. Серебренников не успокаивается на этом. Он пытается доказать, что находящийся в Тобольске “угличский колокол” настоящий и пишет об этом в статье “Ссыльный угличский колокол в Тобольске” (Ярославские епархиальные ведомости, 1860 г., № 10). Подлинность угличского колокола он подтверждает довольно своеобразно:

“Во-первых, удовлетворительные сведения о том, в какое время, в каком месте находился колокол, какое имел назначение, куда поступал потом и прочее, показывают, что местная внимательность Тобольска постоянно имела и имеет его, так сказать, на виду, как предмет славный по своей исторической давности.

Во-вторых, твердая уверенность в этом вызвала и потребность выразить ее каким-нибудь видимым знаком на самом колоколе, и Тобольск отметил его надписью, как будто заставляя тем самым его самого заговорить о своей исторической участи... Невозможность и несообразность помещения подобной надписи на колоколе не подлинном видна сама собою”.

Пытался доказать подлинность колокола и угличский купец М. Хорхорин, тоже несогласный с определением Святейшего Синода.

Но все аргументы опять же оказались неубедительными. Ничего нового о судьбе опального колокола они сообщить не могли. И старания их оказались безуспешными.

После первой попытки вернуть в Углич колокол прошло еще немало лет. Приближалась трехсотая годовщина со времени его ссылки. Угличане уже не помышляли о возвращении к этому юбилею своего “первоссыльного неодушевленного”, так как твердо были уверены, что в Тобольске, у архиерейского двора, висит другой колокол.

Может быть, опальный колокол и вовсе был бы предан забвению, если бы не вспомнили о нем угличские земляки, проживающие в Петербурге, в том числе угличский мещанин и питерский купец второй гильдии Леонид Федорович Соловьев. Он родился в Угличе, окончил трехлетнюю начальную школу, мальчиком был отдан в услужение в Питер, быстро продвинулся у купца в приказчики, а затем, семнадцати лет от роду, и сам стал купцом. Человек предприимчивый и чрезвычайно настойчивый в достижении поставленной цели, Соловьев и на этот раз решил добиться своего во что бы то ни стало.

У него было немало знакомых купцов, которые поставляли товар двору царя Александра III и были в хороших отношениях с квартирмейстером царского двора, генерал-адъютантом Рихтером. Они и обещали помочь в возвращении колокола, заявив, что “дело выйдет наверняка”.

Л. Ф. Соловьев, конечно, знал, что находившийся в Тобольске колокол не является подлинным, что его принадлежность Угличу, увы, ничем не докажешь. Но он и не собирался этого делать. Иную поставил купчик перед собой цель — передать родному городу этот вновь отлитый колокол к трехсотлетию ссылки, чем заработать славу и для Углича, и, прежде всего, для себя самого, “принимающего участие в достохвальном событии”.

Соловьев прекрасно понимал, что волокита с получением колокола могла длиться долго, и предложил Угличской городской думе еще в 1887 году возобновить хлопоты о возвращении колокола.

Вновь появляются статьи об угличском колоколе, теперь уже в “Новом времени” и в “Свете”. Действительный член Уральского общества любителей естествознания и Тобольского губернского статистического комитета Флориян Лахмайер шлет письмо угличскому городскому голове:

“Считаю небезынтересным для господ граждан г. Углича мое заявление, осмеливаюсь беспокоить Вас, милостивый государь, предложить гражданам, не пожелают ли они приобрести от меня историческую, самую древнюю собственность города Углича. А именно угличский колокол натуральной величины со всеми подробностями и документами Тобольского полицейского управления. Сей колокол сделан из бумаги (папье-маше), весу в нем 5 пудов, выкрашен и бронзирован под натуральный, так что только можно найти разницу ощупью. Приготовлен он был мною на Сибирско-Уральскую выставку в Екатеринбурге... где я удостоен медали и высокой чести объяснять способ его приготовления и историю ссылки его императорскому величеству, великому князю Михаилу Николаевичу со свитой, которому благоугодно было обратить свое внимание на историческую древность.

Зная по истории, что граждане города Углича не раз подымали вопрос о возврате им их собственности с города Тобольска, и старания их не могут увенчаться успехом, я со своей стороны предлагаю копию сего колокола, но ничем не уступающую настоящему (кроме весу и металлу), с подробной и точной надписью на нем, за 200 рублей. То есть сколько мне стоит модель, работа, транспорт и поездка во Тобольск.

Научно-исторический вопрос с моей стороны удовлетворен, и если господа захотят во своем городе дополнить исторический памятник, т. е. дворец царевича Димитрия моим колоколом, то таковой я могу переслать через транспортную контору в городскую думу по получении моих расходов 200 рублей”.

Был ли дан ответ Лахмайеру из Углича — неизвестно.

В конце ноября 1887 года Соловьев пишет уже третье письмо угличскому городскому голове Н. Н. Серебренникову, под которым подписалось восемь угличан, проживающих в Петербурге. Они предлагают материальную помощь в возвращении колокола, заявляя, что сами готовы поехать за ним в Тобольск. Аналогичное письмо из Петербурга получил и настоятель Угличского собора. Но Углич молчал...

В январе 1888 года Соловьев собирает около шестидесяти проживающих в Петербурге угличан, председательствует на этом собрании и делает доклад.

— Наш изгнанник-колокол по суду истории, оказалось, терпит незаслуженное наказание, ссылку по оговору, — заявил он. — Настало время исправить ошибку, снять позор с невинного. Давайте ходатайствовать о его возвращении на родину. Звон его в нашем родном городе напомнит о том счастливом времени, когда Углич был не забытым далеким углом, а цветущим торговым городом, имевшим далеко не малое значение в семье других русских городов. Пусть наши земляки под его звон вспомнят далекое прошлое своего города, пусть под этот звон они воспрянут духом, и, по примеру своих прадедов, постараются поставить свой родной город на тот уровень, на котором он был в более счастливые времена!

Угличане, проживающие в Петербурге, просили думу родного города предоставить полномочия Леониду Федоровичу Соловьеву для ходатайства о возвращении колокола из Тобольска в Углич.

Протокол  был писан в Углич городскому голове Н. Н. Серебренникову.

В P. Соловьев вновь пишет Серебренникову и просит ответить ему быстрее, 'ввиду того, что высочайший двор в первых числах марта месяца разъедется, в чем может быть большое затруднение общего нашего желания”.

Тогда городской голова решил обратиться к ярославскому губернатору. Губернатор ответил, что со своей стороны не видит препятствия к обсуждению в Угличской думе вопроса о возвращении ссыльного колокола.

Наконец дума обсудила этот вопрос и предоставила Соловьеву полномочия — ходатайствовать о возвращении колокола. Тот сразу же организовал в столице общество земляков-угличан, которое в Петербурге иронически называли “обществом колокольного звона”.

За своей подписью и печатью председателя Угличского общества о возвращении колокола предприимчивый купец отправил письма министру внутренних дел и синодальному обер-прокурору, ярославскому архиепископу и тобольскому епископу.

В апреле Л. Ф. Соловьев уже сообщает Н. Н. Серебренникову: “По высочайшему повелению ходатайство наше удовлетворено. Теперь мы обсуждаем, как нам лучше и торжественнее возвратить колокол в наш родной город. Мы надеемся, что жители Углича со своей стороны тоже позаботятся об этом”.

Однако в Тобольске посчитали распоряжение его превосходительства министра внутренних дел недостаточным, ждали, когда вопрос решит “его величество”, поскольку сослан колокол по распоряжению царя Бориса Годунова.

“Я затрудняюсь дать согласие к отправлению в Углич находящегося в Тобольске при домовой архиерейской церкви колокола, так как этот колокол вовсе не составляет собственность архиерейского дома. Желающие возвратить его в Углич пусть имеют переписку с начальником Тобольской губернии г. Тройницким”, — писал в 1889 году Авраамий, епископ Тобольский и Сибирский ярославскому епархиальному архиерею.

Пыл Соловьева на некоторое время остыл, но через год проявился с новой силой.

В июне 1890 года Соловьев пишет в угличскую городскую управу, что городское управление Тобольска колокол по его просьбе не отдает, что это, мол, их собственность, и просит управу написать свое ходатайство в Тобольск. В июле вновь обращается “с усердной просьбой” — воздействовать на тобольскую управу.

Видимо, ходатайство в Тобольск было послано, поскольку в декабре Соловьев сообщает в Углич, что тобольские губернатор и архиерей колокол не отдают, и предлагают управе просить ярославского губернатора направить прошение о возвращении колокола в Правительствующий Сенат для доклада императору Александру III.

Городская управа, считая ссыльный колокол в Тобольске не настоящим, не решилась вводить в заблуждение губернатора, и тем более, императора.

Угличская городская дума на заседании 28 декабря 1890 года приняла следующее постановление: “Во избежание излишней и. бесплодной переписки с г. Соловьевым по настоящему делу, прекратить с ним всякие отношения” и даже “предложить г. Соловьеву освободить на будущее время городское общественное управление от дальнейших своих заявлений по настоящему вопросу”.

Испытывая на себе длительную напористость Соловьева, городская управа для крепости попросила вручить ему ответ через петербургскую полицию. Что и было сделано.

Но Соловьев продолжает действовать самостоятельно через ярославского губернатора и Святейший Синод.   Из Углича писали Соловьеву: “Милостивый государь, Леонид Федорович! Многие угличане душевно сочувствуют Вам, но официально выходит напротив. В заседании 11 июля в думе слушали Ваше письмо, посланное начальнику губернии. По прочтении председатель, он же городской голова, заявил: “У нас поставлено — с Соловьевым никаких переписок не иметь...” Будет ли это написано в журнале городской думы, не знаю. Что ответят господину начальнику губернии по Вашему письму, вероятно, Вас уведомят. Если угодно Господу Богу, осуществится желание угличан, да поможет Вам царевич Димитрий. Угличанин.”

По-иному отнеслись к заявлению Соловьева в Святейшем Синоде. Там не стали долго разбираться с этим делом, даже не пытались проверить, тот ли церковный колокол находится в Тобольске, а просто доложили о просьбе угличан императору Александру III. Государь “на всеподданнейшем о сем докладе... изволил собственноручно начертать: “Я полагаю, что все-таки вернуть его обратно в город Углич можно, так как в Тобольске он совершенно не нужен и легко заменить его другим”.

Святейший Синод положительно отнесся к заявлению Соловьева, конечно, неспроста. Купец этого не скрывал. В своем письме 7 октября 1891 года в Угличскую думу он сообщает: “А что мне это стоило, то в настоящее время я считаю лишним доводить до сведения думы, так как расходы по этому делу для меня были весьма обременительны”. И раньше, в августе 1891 года, он писал, что расходы “простираются до весьма солидной цифры, но благодаря тому, что обладаю собственными средствами... не прибегаю к испрошению на то у угличских граждан какого-либо вспомоществования”. И земляки, проживающие в Петербурге, писали в Угличскую думу, что “Соловьев при ходатайстве этом, два раза восходившем на рассмотрение Святейшего Синода, вовлечен был в большие расходы”.

Так что не царевич Димитрий, а вполне реальные хлопоты и материальные затраты помогли Леониду Соловьеву добиться успеха.

Указ о возвращении церковного колокола был получен в Угличе 27 октября 1891 года и на следующий день рассмотрен в городской думе. Думе ничего не оставалось, как объявить глубокую благодарность живущим в Петербурге угличанам и лично Л. Ф. Соловьеву за успешное ходатайство их перед Синодом и царем.

Соловьев был в восторге. “С момента объявления мне высочайшей резолюции не могу нарадоваться благополучному исходу дела, — писал он в Углич. — Дела, тяготевшего надо мною около четырех лет, вовлекшего в большие расходы и породившего массу неприятностей. Но слава Богу, все это пережито и вся брошенная в меня грязь исчезла яко дым”.

Только вскоре оказалось: еще не все пережито. Как раз в это время в Тобольском архиве был обнаружен документ, который утверждал вполне определенно, что во время большого тобольского пожара 29 мая 1677 года угличский колокол “растопился без остатка”. Тобольский губернатор Тройницкий в октябре 1891 года собирает чрезвычайное заседание комитета местного музея.

Вот что было записано в протоколе этого заседания:

“Был доложен комитету Указ Святейшего Правительствующего Синода Тобольскому губернскому правлению о возвращении в Углич вывезенного из оного в 1593 году церковного колокола... каковой находится ныне в Тобольском музее (зачитывается Указ).

Господин губернатор, председатель комитета, заявил собранию, что в последнее время, а именно в минувшем сентябре, в тобольских книгохранилищах найдена книга журнала (часть 19) “Северный архив” (издававшийся в 1826 году Булгариным и Гречем), в которой помещен “Сибирский летописец”, доставленный в редакцию известным археологом и историком Верхом. В коем находится ясное доказательство, что ссыльный угличский колокол в пожар тобольского собора в 1677 году “растопился без остатка”.

Так как доклад господина обер-прокурора Святейшего Синода его императорскому величеству 19 июня с. г. был сделан на основании сведений, какие имелись, и так как ныне на основании слов летописца ясно, что угличский колокол давно не существует, то для исполнения указа Святейшего Синода пришлось бы теперь передать г. Угличу колокол. ему никогда не принадлежавший и, очевидно. отлитый в воспоминание о прежнем на средства г. Тобольска, взять спорный колокол из тобольского музея, которому он принадлежит ныне. “Тобольские губернские ведомости” 19 октября 1891 года сообщали, что по предложению губернатора собрание постановило: “Ввиду вновь обнаруженных несомненных доказательств того, что имеющийся в музее колокол не есть подлинный угличский, и ввиду того, что он для Тобольска представляет значительный исторический интерес, так как более двух веков слыл в народной молве ссыльным, обращал на себя всеобщее внимание, что в 1837 году в бозе почивший император Александр II, посещая еще наследником престола Тобольск, изволил сделать в него удар и таковой же удар сделал ныне при посещении музея августейший наш покровитель, войти с ходатайством в министерство государственных имуществ... о том, чтобы вновь обнаруженные данные об угличском колоколе были доставлены на высочайшее благовоззрение со всеподданнейшей просьбой комитета Тобольского музея об оставлении на месте находящегося ныне в музее колокола”.

Вот, оказывается, на какой документ ссылался гласный Угличской думы И. Г. Жуков, сообщавший в 1892 году местным жителям, что привезенный из Тобольска в Углич колокол не тот, в который звонили при гибели царевича Димитрия.

Доказательства, что колокол, висящий в Тобольском музее и именуемый “угличский ссыльный”, — не подлинный, здесь действительно обоснованы, и если они будут доложены императору, то для угличан дело может кончиться крахом. Соловьев со всей своей энергией вновь развивает лихорадочную деятельность, делает все, чтобы просьба тоболяков не дошла до Александра III. О своих хлопотах он сообщает в письмах новому угличскому городскому голове М. А. Жаренову:

“Тобольский губернатор учинил чрезвычайное собрание, в коем постановили ходатайствовать об оставлении колокола в Тобольском музее, основывая ходатайство на вновь открывшихся каких-то слухах, подобных тому, как и ранее, постоянно тормозивших в моем ходатайстве, и о каковых действиях мною доведено до сведения господ министров внутренних дел и государственных имуществ, а ранее и г. оберпрокурора Святейшего Синода и начальника Ярославской губернии...

Его превосходительство директор канцелярии оберпрокурора успокоил меня, сказав: “Колокол во всяком случае им придется отдать”.

Затем Л. Ф. Соловьев пишет в Углич:

. “Я представлялся господину министру государственных имуществ и господину обер-прокурору Святейшего Синода, у последнего тотчас же познакомили меня с ходатайством тобольского губернатора об оставлении исторического колокола навсегда в Тобольске, так как Углич никогда не владел им... 28 сего декабря я вновь представился перед министром государственных имуществ с просьбою о выдаче окончательной справки. Получил бумагу, из коей видно, что ходатайство Тобольского губернского музея его превосходительством отклонено... Своевременное заявление мое господину министру государственных имуществ помогло в деле, а то бог весть что могло случиться...

Везде надо было успеть, чтобы не опоздать отклонить ходатайство тобольского губернатора... А теперь познакомлю Вас с Тобольском и с тем, какую роль играет в нем наш колокол. Ни один турист не опустит из виду, чтобы не повидать первоссыльного угличского колокола, сосланного Борисом Годуновым в 1593 году. Лишь только пароход пристанет к пристани, то извозчики первым долгом предлагают обозреть его и при этом начинают рассказывать историю Углича... Очевидно, Тобольску не так легко расстаться с ссыльным колоколом...

Это мною было своевременно предусмотрено и где следует заявлено формальным порядком, не жалея ничего, лишь бы все эти препоны новые отклонить, чтобы благодаря всевышнему дело совершилось в пользу Углича”.

Ходатайство тобольского комитета министерством государственных имуществ согласно отзыва обер-прокурора Святейшего Синода отклонено...

Теперь Л. Ф. Соловьев торопит угличское начальство принять неотложные меры к получению ответа от тобольского городского головы на письмо министра государственных имуществ об отклонении ходатайства:

“Из полученного мною письма от протоиерея отца Александра Субботина видно, что ответу из Тобольска нет. Очень грустно, и это могло случиться от тобольского городского головы С. М. Трусова... Я имел с ним удовольствие лично видеться в С.-Петербурге в 1890 году, таких каверзников поискать, словом — Сибирь!.. По моему воззрению, не следует от него и ждать, попусту время проводить, а надлежало обратиться к комитету музея или ближе к делу — к губернатору Тройницкому...”

В те годы в тобольской печати шел острый спор:

возвращать или не возвращать угличский колокол.

Редактор неофициальной' части “Тобольских губернских ведомостей” (1888 г., № 5) горячо восставал против этой затеи:

“Больно было бы нам, тоболякам, привыкшим, уже в течение нескольких веков, считать угличский колокол своим неотъемлемым достоянием, лишиться его безвозвратно. Дозволяем даже себе думать, что с потерею его наш древний город, и без того уже значительно стушевавшийся в сфере экономического быта, потеряет еще более своего значения. Но Бог милостив, будем надеяться, что с помощью его и рассеется грядущая на нас туча”.

Другого мнения был автор “Сибирской газеты” (1888 г., № 43). Он пишет о судьбе угличского ссыльного колокола совсем иначе:

“Какую роль играл этот “поселенец” в нашей жизни? Бывало приедет кто-нибудь из России и первым делом на Софийскую колокольню! Подойдет к “корноухому”, треснет его пальцем в перчатке и с сознанием собственной безупречности произнесет: “Что, негодяй, не умел молчать, когда того требовал дух времени, вот и виси”.

В эти минуты “корноухий” издавал какие-то странные звуки: в них слышалось не то сожаление о родине, где ему отрубили ухо, не то привет счастливцу, который умел молчать во всякие времена...

Теперь думают возвратить “корноухого” на родину. С Богом! Пусть хоть на старости лет повидает родные места! Зачем нам это безухое медное существо, с клеймом на лбу, где ясно обозначено его преступление? Как исторический памятник, свидетельствовавший о том, что было возможно на Руси в 1591 году, “корноухий” в Тобольске совсем не кстати...”

Автор этой публикации предлагает отправить колокол в Углич, в центр России, где он будет более полезен, “поскольку там совершают судьбы, там и строптивые водятся...”.

И вот в “Сибирском листке” (1892 г. № 8) появилось следующее сообщение:

“Наконец спор тоболяков с угличанами из-за ссыльного колокола окончился. Комитет Тобольского губернского музея, как мы сообщили, просил министра государственных имуществ вторично доложить государю императору дело о злополучном колоколе. На днях министр государственных имуществ уведомил комитет музея, что не считает удобным утруждать особу его величества вторым докладом об этом деле. Таким образом, угличане скоро явятся в Тобольск, заберут “свое сокровище” и водворят его на прежнее место...”

Начался торг по купле и продаже колокола. В Петербург приезжал тобольский городской голова Трусов и в переговорах с Соловьевым вначале спросил за передачу колокола 15 тысяч рублей. Но Тобольский музей назначил цену в 600 рублей, объяснив, что столько уплачено за отливку нового колокола для архиерейской церкви, который повешен взамен снятого угличского.

Позднее, когда эта сумма была уже уплачена, Леонид Соловьев сообщил угличскому городскому голове: “В годовом отчете расходов Тобольского музея значится: на отливку нового колокола для архиерейской церкви израсходовано 360 рублей 65 копеек”.

Так что тобольские власти все же запросили с угличан значительно больше.

Но угличскую управу и местное духовенство это ничуть не смущало. Главное — возвращается на родину “первоссыльный неодушевленный”. Не смущало и другое обстоятельство, что церковный колокол совсем не тот, а лишь копия его, изготовленная позднее. В представлении угличан и всех верующих он должен быть “способным на святые деяния и чудеса”, а о многих “приключениях” ссыльного колокола народу сообщать не стали. Так в представлении людей он остался “первоссыльным неодушевленным”, “невинным страдальцем” и предметом особой святости.

Колокол предстояло доставить на родину и устроить ему пышную встречу. Этим были озабочены представители местной власти и православной церкви.

В марте 1892 года состоялось заседание Угличской думы, на котором было решено создать комиссию для поездки за колоколом, ассигновать им 600 рублей для оплаты Тобольскому музею и 500 рублей на расходы, связанные с доставкой колокола в Углич. 28 апреля 1892 года депутация на пароходе отправилась в Тобольск. В деле возвращения колокола хранятся телеграммы, посланные комиссией с пути следования.

А в Угличе тем временем одно за другим шли заседания особой комиссии думы по выработке программы торжественной встречи колокола. На этих заседаниях, в силу их особого характера, не подавалось обычного чая, а были введены в обиход более крепкие напитки “для возбуждения фантазии”.

На берегу Волги, напротив Спасо-Преображенского собора были выстроены пристань, куда должен причалить пароход, и специальные мостки, по которым понесут прибывший колокол.

Городской голова подписывает извещение всем гласным Угличской городской думы:

“Возвращаемый по Высочайшему соизволению из Тобольска в Углич, так называемый ссыльный колокол, имеет быть доставлен депутацией в Углич, сегодня 20 сего мая в 10 часов вечера на пароходе, колокол будет снят с него и перенесен гражданами города на носилках на площадку у Преображенского собора. Здесь завтра, по окончании божественной литургии в соборе, городским духовенством будет совершен из собора на площадку крестный ход и здесь отслужено благодарственное Богу молебствие.

Извещая об этом, имею честь просить господ гласных пожаловать на встречу колокола и для перенесения его с парохода к собору, а равно на торжественное молебствие”.

Подобное извещение городской голова направил и обывателям города Углича.

И вот пароход подошел к пристани. О том, как проходила встреча колокола, подробно описано в “Ярославских епархиальных ведомостях” (1892 г., № 24, с. 373—375):

“20 мая в 11 часов ночи, во время перенесения колокола с парохода на южный вход паперти Спасо-Преображенского собора, двухтысячная толпа народа сопровождала колокол при неумолкаемом “Ура!”.. На всю остальную часть ночи избран был из числа граждан, под управлением купца Н. А. Бычкова почетный караул в присутствии двух полицейских надзирателей... 21 мая к окончанию в соборе божественной литургии, около 10 часов утра колокол повешен был на особо устроенном перекладе, а в собор прибыло все городское духовенство и все представители городского и общественного управления. По окончании литургии духовенство в преднесении святых икон Преображения господня, Югской богоматери и святого царевича Димитрия, вышло на соборную площадь и здесь совершило благодарственное Господу Богу молебствие...

Протоиерей собора А. Субботин произнес перед молебном речь следующего содержания:

“Святая истина и правда, по древней мудрой русской пословице, ни в воде не тонет, ни в огне не горит... Древний колокол... снова явился в том месте, где пролита невинная кровь страдальца... Возблагодарим же Бога, возвратившего нам по молитвам святого страстостерпца царевича Димитрия этот дорогой для угличан памятник”.

По окончании молебна протоиерей, окропив крестообразно святой водой колокол, позвонил в него...

Граждане глубоко внимали звукам привезенного колокола, не обращая ни на что другое своего внимания: кто молился за пострадавших предков, за процветание многострадавшего и униженного града, кто стоял понурив голову, кто вздыхал, а кто и тихо плакал. Духовенство возвратилось в собор. Народное чувство продолжало выражаться: граждане сами подходили под колокол и подносили своих детей, гладили его руками, прикладывали к нему свои головы, крестились при взгляде на него, любовались им и долго не расходились”.

А. П. Субботин в упоминаемой уже книге “Волга и волгари” пишет, что “колокол встречало около десяти тысяч народа, что многие вынимали платки, прикладывая их к колоколу и потом обтирали физиономии, чтобы перенести на них часть святости с колокола”.

В тот же день, за подписью семи главных руководителей Углича направляется ярославскому губернатору благодарственное письмо следующего содержания:

“Вознеся Господу Богу теплое моление за обожаемого его императорское величество государя-императора Александра Александровича, по случаю доставления вчера ночью в Углич дорогого ему памятника — углицкого ссыльного колокола, возвращенного по всемилостивейшему монаршему благоволению к Угличу, последовавшему в 19 день июля 1891 года, городская дума сейчас в экстренном заседании своем постановила почтительнейше просить Ваше превосходительство подвергнуть к стопам его императорского величества выражения, одушевляющих всех обывателей города, чувства в безграничной и неизменной верноподданической преданности и благодарности за всемилостивейшее внимание к Угличу”.

Уроженец Углича, проживавший в Петербурге, Леонид Владимирович Колотилов в честь этого события прислал на родину свои стихи:

Приехал гость давно желанный, Привет тебе, земляк родной! Три века жил ты, как изгнанник, Теперь настал и праздник твой.

Пробыв в опале триста лет, Ты снова дух наш ободряешь. Хоть прежней жизни здесь уж нет, Ты нам в сердца ее вселяешь.

Мы будем знать, что с водвореньем На место прежнее опять, Опять тебя с благоговеньем Глубоко будут почитать.

По-другому реагировали на это торжество ученые и журналисты. Обратимся снова к книге “Волга и волгари”:

“И вдруг оказалось, что эта прекрасная эпопея была проделана ради призрака или, проще говоря, вышло много шуму из ничего. Колокол оказался не настоящим ссыльным, а совсем другой, имеющий с ним общего только один вес — 19 пудов.

Каково было узнать об этом!.. Знаменитые русские ученые, осмотревшие колокол, с первого раза усомнились в его подлинности: и форма не та, и надпись на нем не XVI, а XVIII век. Сомнения их подтвердились и летописными указаниями, из которых ясно, что в 1677 году, то есть 215 лет тому назад, во время большого тобольского пожара угличский колокол вместе с другими “раздался, растопился без остатка”... Спустя много лет из разных кусков был вновь отлит похожий колокол. Таким образом, все было напрасно: и тоболяки печалились напрасно, и угличане хлопотали, тратились и торжествовали напрасно, им возвратили совсем другой колокол, позднейшего литья”.

В “Историческом вестнике (1892 г., № 11) в статье “Торжество по недоразумению” С. А. Андрианов так и пишет: “Как ни жаль, а приходится разрушать иллюзию угличан. Они сделались жертвами крайне печального недоразумения”.

Долгое время вызывали удивление наступательные действия и грамотно сочиненные письма Соловьева. Многие угличане знали, что он имел всего трехклассное образование и слыл большим любителем спиртного. Но все станет ясным, если мы ознакомимся с письмом некоего Семена Дмитриевича Карпулова угличскому городскому голове М. А. Жаренову. Вот что в нем написано о Л. Ф. Соловьеве:

“Он страдал отсутствием понятия о том, как ближе и удобнее приступить к этому ходатайству... не умел даже подписать своего настоящего происхождения... Без помощи других он не мог и помышлять о счастливом исходе дела. Вся его деятельность в деле ходатайства заключалась в подписывании необходимых прошений и других бумаг... Ваш согражданин Василий Александрович Мехов был очевидцем того, как Соловьев умолял меня  написать  последнюю  всеподданнейшую просьбу, а равно просьбу командующему императорскою главною квартирою генерал-адъютанту Рихтеру”...

  Однако, как бы то ни было, а дело с получением колокола Соловьев довел до конца. И с 1891 года стал ходатайствовать о предоставлении ему звания почетного гражданина города Углича.

Дума вынесла решение дать Соловьеву такое звание, а почти через год в апреле 1893 года ярославский губернатор сообщает угличскому городскому голове, что “государь-император по представлению министра внутренних дел соизволил на присвоение Л. Ф. Соловьеву звания почетного гражданина города Углича”.

И Соловьев как почетный гражданин города, видимо, опять же чужими трудами, выпускает книгу под названием “Краткая история города Углича” (С.-Петербург, 1895 г.), в которой стихами воздает честь привезенному из Тобольска колоколу:

Ликуй, изгнанник Годунова! Свидетель древних страшных дней, Ты возвратился в Углич снова, Ты вновь на родине своей!

А перед “отцами” города Углича стояла, выражаясь по-современному, сложная проблема: где этот колокол, эту “святыню” повесить, чтобы он служил укреплению в простом народе православной веры. Предложений было много. Ярославский губернатор дал указание угличскому городскому голове: “Все предложения по сему предмету представлять мне и не дозволять без моего разрешения' каких-либо близ дворца построек”. Позднее губернатор распорядился “поместить колокол для безопасности в музее на перекладине”. Что и было сделано(...)

Библиографическое описание:

Лобашков А.М. История ссыльного колокола. Ярославль, 1988.