Конфуцию приписывают мысль, что именно знаки и символы управляют миром, а не слово и закон.  Знаки и символы были нужны человеку всегда, без них не могла состояться и развиваться его духовная, интеллектуальная и социально-экономическая жизнь. Особенно важными были и остаются символы, олицетворяющие традиции и преемственность поколений. Эти древние символы не умирают, они имеют особую власть над потомками тех, кто послал их в будущее…

  В 2005 г. исполнилось 340 лет со времени основания древнего российского поселения на реке Селенге – Селенгинского острога – города Селенгинска, сыгравшего в первый век своего существования важнейшую роль в становлении и укреплении государственности в Забайкалье и уступившего в дальнейшем свою главенствующую роль Удинску (Верхнеудинску-Улан-Удэ) и Кяхте.

  Среди печатных работ, посвященных истории давно покинутого и незаслуженно забытого сегодня древнего города на правом берегу Селенги, в том числе и публикаций автора данного изложения², специальных обращений к его символике, как и к символике преемника исторического поселения на левом берегу реки, не обнаруживается. 

  Еще в наших выступлениях в защиту исторического герба Улан-Удэ (Удинска-Верхнеудинска)³ обращалось внимание на то, что в истории древнего города Селенгинска оказался полностью забытым один принципиально важный для местного краеведения эпизод, прямо касающийся также и истории современного Улан-Удэ, а также еще и Иркутска. Это документально и печатно зафиксированный в прошлом факт наличия у древнего Селенгинска одной из двух самых первых в Восточной Сибири и первой для Забайкалья печати с изображением бабра (тигра) с соболем в зубах, изображением, отнесенным к Селенгинску заметно раньше, чем к Иркутску и Иркутской губернии вообще. Мимо него прошли не только современные восточно-сибирские историки и краеведы, но и ведущие российские специалисты по сибирской сфрагистике и геральдике никак его печатно не обозначили.

  И нам думается, что не мог быть этот факт, оказавшись в наше время обнаруженным, отнесен к малозначащим и остаться хотя бы без упоминания о нем. Тем более в ходе того весьма широкого печатного обсуждения в Иркутске изображений бабра и соболя на исторических гербах города и губернии⁴. Или, будь он известен, не нашел бы своего места в наиболее известном и полном для сибирских городов современном исследовании Н.А. Соболевой по российской городской и областной геральдике⁵, а также в пока единственной в своем роде книге И.Г. Куренной по восточно-сибирской геральдике⁶. Поэтому весьма значимым не только для истории и культуры древнего Селенгинска и современного Улан-Удэ открытием следует считать обнаружение официального описания древнейшей печати Селенгинска, пригородом которого в относящееся к ней время и первые десятилетия своего существования считался Удинск.

  В старинном, 1883 г., издании «Иркутск. Материалы для истории города ХVII и ХVIII столетий» помещена «Опись 1684 года», подлинник которой, как указано здесь же, «хранится в моск. архиве мин. юст. по сибирскому приказу, книга за №941, л.л.1-14». Вот соответствующее извлечение из неё: «Лета 7192 генваря в день по государевым царевым и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича, Всея Великия и Малыя и Белыя России самодержавцев указу и по отписке из Енисейска боярина и воеводы князя Констянтина Осиповича Щербатого стольник и воевода Иван Остафьевич Власов отдал, а письмянной голова Леонтей Костянтинович Кислянской принял Иркуцкой острог и острожные ключи и всяких великих государей казну и хлебные и пушечные запасы (...), а в приказной избе в ящике печать государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича (...) сребренная, а на ней вырезано: бабр соболя поймал, кругом вырезаны слова: печать государева земли Сибирския города Селенгинска; в средине над зверем вырезано слово: бабр (выделение мое. – Э.Д.)». Здесь же также упомянуто, что «в приказной же избе в таможенном столе таможенных в маленьком ящике две печати великих государей сребряные»; описания этих печатей не дается⁷.

  Нам представляется, что в прямой связи с этой селенгинской печатью следует рассматривать короткое замечание историка А.П. Васильева, дважды повторенное им в его монографии 1916 г. «Забайкальские казаки»: «(…) Иркутский острог, сначала игравший по отношению к Селенгинску служебную роль – как опора на пути к Байкалу. В 1683 году Иркутский острог был приписан к Селенгинскому городу. А в 1690 году Иркутский острог обращен в город и к нему, наоборот, приписан город Селенгинск («Иркутскаго присуду»). (…). В 1683 г. к Селенгинскому острогу были приписаны Иркутский, Баргузинский, Кучицкий, Верхнеангарский и Баунтовский (Телембинский и Еравнинский) остроги. Селенгинский острог возвысился над всеми своими старыми собратьями и как южный форпост скоро обратился в город. Возвышением своим он обязан осложнению с Китаем»⁸. При этом А.П. Васильев ссылается на другое малоизвестное сегодня старинное издание – книгу 1886 г. Н.А. Найденова «Сибирские города. Материалы для их истории XVII и XVIII столетий: Нерчинск. Селенгинск. Якутск»⁹.

  В почти забытом сегодня факте о кратковременном подчинении Иркутского острога Селенгинскому острогу, объясненном Васильевым обострением отношений с Китаем, не усматривается ничего особо необычного: последующая восточно-сибирская история содержит два примера, когда селенгинские коменданты И.Д. Бухольц и сменивший его потом В.В. Якобий приглашались еще и на временное управление Иркутском¹⁰. Факт этот подтверждает наличие и довольно подробное описание в цитируемой описи 1684 г. одной только селенгинской печати, при отсутствии даже упоминания о какой-либо иркутской печати. 

  Особое значение имеет вопрос датировки этой селенгинской печати. Можно обоснованно предполагать, что этот важнейший атрибут административной власти на местах проследовал из Москвы в Сибирь вместе с обличенным ею высоким царским назначенцем, которым мог быть тогда только сам стольник и воевода Власов. В современных научных изданиях указывается¹¹, что Власов послан из Москвы на воеводство в 1680 г., а по «Списку городовых воевод (…) ХVII столетия (…)», составленному по напечатанным правительственным актам¹², стольник Иван Остафьевич Власов правил Селенгинском с 1679-1680 гг. по февраль 1684 г., а Иркутском – с 28 июля 1682 по февраль 1684 г. В группе Есиповской летописи собрания Сибирских летописей под 188 (1680) и 189 (1681) гг. Власов называется воеводой «на Селенге», «в Иркутском» же под 189 г. (1681) назван воеводой А.Л. Толбузин, а в некоторых здесь текстах Иркутск до того и иногда после вообще не называется; в 191 г. (1683) «Ивану Власову велено быть на воеводстве в Даурах, в Нерчинском»¹³. Точно фиксирует пребывание Власова в 1681 г. в Селенгинском остроге его отпись оттуда царю Федору Алексеевичу, составленная по результатам проведенного им здесь сбора сведений о местных полезных ископаемых¹⁴.

  Таким образом, если селенгинская печать привезена из Москвы самим Власовым, то она была изготовлена не позже 1680 г. А по части надписи на ней – «печать государева земли Сибирския города Селенгинска» – можно считать, что она относится ко времени до 25 июня 1682 г. – дате венчания на престол царей Иоанна и Петра Алексеевичей, после чего печати изготовлялись уже от обоих «Великих  государей», как это видно, например, по надписи на древней печати Албазинского острога¹⁵.

  Вот так и оказывается, что обнаруженная селенгинская печать с изображением бабра (тигра) с соболем в зубах является одной из древнейших восточно-сибирских печатей. А чтобы убедиться в том, что это изображение помещено на ней намного раньше, чем появилось на иркутских печати и гербах, приведем еще и другие сведения по сибирской сфрагистике.

  Для основанного в 1632 г. Якутска известны описания нескольких ранних городовых печатей, из которых самая первая представляют особый интерес для данного изложения. В названной монографии Н.А. Соболевой, со ссылкой на «роспись 1635 г.», цитируется следующее: «На якутской бабр в роте несет соболя, высподе горы и трава и около вырезано: «Печать  государева земли Сибирские Якуцкаго острогу». А по последующим росписям приводятся описания: «На Великой реке Лене в Якутском остроге печать государева: орел поймал соболя, а около вырезано: «Печать государева новые Сибирские земли, что на великой реке Лене» (роспись 1692 г.); те же  изображения и надпись имеются на печати в росписи 1656 г., но без упоминания названия города или острога; печать Якутского острога 1682 г.: орел вцепился когтями в зверька (…); Красное поле, серебряный престол, на нем золотое Евангелие (...)»¹⁶.

  В «Историческом обозрении Сибири» П.А. Словцова (1767-1843) отмечено, что к «наказу» 1692 г. сибирским властям была приложена «опись казенных печатей 20 сибирских городов и острогов». В примечании по этому узаконению историк выскажет свое мнение о появлении символики первой якутской печати: «Любопытная из них есть якутская с изображением барса. Шкура его, вероятно, попалась в ясак, когда Тугурский острог с амурскими угодьями заведывался от Якутска»¹⁷. 

  Одной из самых первых восточно-сибирских печатей следует считать ту, о которой пишут Д.Я. Резун и Р.С. Васильевский в «Летописи сибирских городов»: «Уже по росписи 1635 г. Илимску была дана печать, на которой изображена «выдра, верх ея звезда, высподе стрела, а около  вырезано: «Печать государева земли Сибирские волоку Ленского Илимскаго острогу». В 1692 г. была дана новая печать: «под соболем стрела, а над соболем репей». Эта печать была повторена в 1705 г.»¹⁸. О печати с несколько иным описанием под 1629 г. упоминает А.И. Лосев в летописном «Обозрении (…)»: «Сей город (Илимск. – Э.Д.)  имел первую  печать серебряную, на ней  был резан бегущий соболь, под ним – стрела, а наверху – звезда»¹⁹. Считается²⁰, что летописец неточен в отношении даты, так как Илимск был основан на год позднее – в 1630 г.

  Самая первая известная печать Иркутска имела забытую сегодня символику. Сошлемся, прежде всего, на то же исследование Н.А. Соболевой, в котором дается описание этой печати «по росписи 1635 г.[? – Э.Д.]»: «Орел в левой ноге лук держит тетивою вниз, под высподом трава, а около вырезано: «Печать государева земли Сибирские Иркутского города». Заметим, что величание здесь Иркутска «городом», с учетом его основания в 1652 г., превращения в острог в 1661 г. и именования городом с 1682 г., позволяет датировать эту печать не ранее 1682 г. Тем более, что тут же указано: «Печати с подобным изображением нет в росписи 1656 г.; в росписи 1692 г. аналогичное изображение на Даурской Нерчинской печати; печати города Иркутска 1711,1743 гг.: «бабр» (надпись на печати) несет соболя в зубах»²¹. То же сообщается и в последующей книге этого автора «Старинные гербы российских городов»²².

  Получение в Иркутске из Сибирского приказа печати и герба в Иркутской летописи П.И. Пежемского датируется 18-м февралем 1690 г.²³. Под 1790 г. здесь имеется также и такая запись: «Герб города Иркутска Высочайше пожалован первоначально 18 февраля 1690 г., а сего года в 26 октября высочайше подтвержден. Он представляет в серебряном поле бабра, бегущего по зеленой траве в левую сторону щита и имеющего в челюстях своих соболя (…). Бабр (Felis pantera) – кровожадный, сильный и лютый зверь, живет в жарких странах. Он иногда забегает в Сибирь из Китая. Шкура его светло-желтого цвета с чернобурыми поперечными полосами, с длинным хвостом. Этот же зверь изображен на гербе города Иркутска и всей Иркутской губернии»²⁴.

  Получение «печати в Иркутск второй раз» отмечено в «Обозрении (…)» А.И. Лосева 18 февраля 1696 г. «со следующим описанием»: «(…) печать в Иркутском  серебряная, на ней вырезан  бабр, несущий во рту соболя, а от головы бабра вырезана надпись: «Печать Государевой Земли Сибирския». Звери сии  для того удостоены изображением на печати, что первый, бабр, – из всех в Сибири зверей реже, а соболь по множеству и дороговизне своего рода торговлею очень славен в Сибири»²⁵.

  В «Топографическом описании Иркутского наместничества (…)» 1792 г. дается следующее описание: «Герб города Иркутска прежде имел в  серебряном поле бабра, несущего во рту соболя, а ныне с распространением над подчиненныя всего наместничества города положен в серебряном поле с надписью «бабр». Как в приложенном изображении видно, получен из бывшаго Сибирскаго Приказа в Иркутск 1694-го года с изданным в воеводском наказе, воспоследовавшем 1696-го года февраля 18-го дня следующим описанием: «Великаго государя царя и Великия и Малыя и Белыя  России самодержавца печать в Иркутском серебреная вырезано бабр, а от головы вырезано печать государевой земли сибирския». Звери сии для того удостоены изображением на печати, что первой, т.е. бабр, из всех в Сибире зверей режее, а второй, т.е. соболь, как множеством и дороговизною своего  рода, так и знаменитою торговлею, которая соболями очень славна в Иркутском наместничестве»²⁶.

  Только о самой первой иркутской печати могла идти речь 25 мая 1688 г. в «Наказе иркутскому воеводе Л.К. Кислянскому»: «А как он, Леонтей, приедет в Ыркуцкой, и буде окольничего и воеводу Федора Алексеевича Головина заедет он в Ыркуцком, и ему, Левонтью, да поезду ево, окольничего и воеводы, к Москве быть у дел великих государей с ним, окольничим и воеводою, с Федором Алексеевичем в товарищах и всякие великих государей дела делать заодно. А которая великих государей послана печать с ним, Левонтием, с Москвы и ту печать брать ему, окольничему и воеводе. А ему, окольничему и воеводе, велено тое великих государей печать до поезду своего к Москве, и ту ему, окольничему и воеводе, великих государей печать брать ему, Левонтью, и о том к нему, окольничему и воеводе, в грамоте великих государей, которая к нему послана, об отдаче ему, Левонтью, Иркуцкого и иных острогов написано”²⁷.           

  Из содержания этого документа следует, что получен он воеводой Кислянским вместе с печатью в Москве при отъезде к месту его назначения в Иркутский острог. Его приезд из Москвы в Иркутск второй раз в качестве воеводы в иркутских летописях датируется 1689-м г.²⁸. Получение же из Сибирского приказа герба и новой печати с символикой «бабр (тигр) – соболь» отнесено, как уже отмечалось, к 18 февраля 1690 г. – по летописи П.И. Пежемского, и во второй раз к 18 февраля 1696 г. – по «Обозрению (…)» А.И. Лосева. А по вышеупомянутому «Топографическому описанию (…)» получение тех же печати и герба для Иркутска относится к 1694 г. и «воспоследование» этого в воеводском наказе - к 18 февраля 1696 г. 

  Ранее обращалось внимание на древнейшую печать Албазинского острога. О ней, применительно к 1668 г., упоминается в том же «Обозрении (…)» А.И. Лосева: «В городе Албазине получена печать серебряная, на ней вырезан двоеглавый орел с надписью: «Печать Великих Государей Сибирския земли Албазинского острога». Тут же сообщается: «Тогда же албазинский воевода от царских щедрот получил серебряный ковш и чару серебряную же. (…). Известно, что печать албазинская, ковш и чара серебряныя найдены в архиве Нерчинского острога в 1766 году, апреля 17 дня»²⁹. Об этих же албазинских раритетах, со ссылкой на Лосева, писал в 1821 г. историк В.Н. Берх³⁰. В современной же монографии А.Р. Артемьева, посвященной городам и острогам Забайкалья и Приамурья, эта печать отнесена ко времени «не ранее 26 мая 1682 г., когда на царство были посажены Иван и Петр Алексеевичи, но и не позднее этого года, поскольку именно тогда было учреждено Албазинское воеводство»³¹.

  У В.Н. Берха обнаруживается и практически забытое сегодня описание древнейшего за Байкалом герба Албазина: «Послан был туда воеводою тобольский боярский сын Алексей Толбузин, который и прибыл 1684 года в июне. Около сего времени пожалован был Албазину особливый герб, изображающий орла с распростертыми крыльями, у коего в правой ноге находится лук, а в левой стрела»³².

  Сведения о самой первой печати древнейшего забайкальского города Нерчинска менее определенны. В монографии Н.А. Соболевой «по росписи 1635 г.» упоминается о печати «Даурских острогов, нерчинской…», описания которой не было, а по росписи 1692 г. цитируется: «На Даурской Нерчинской: орел одноглавый держит лук вниз тетивою»³³. В работе Д.Я. Резуна и Р.С Васильевского, в связи с обретением в 1689 г. Нерчинским острогом статуса города, упоминается только о городской печати с тем же символическим изображением³⁴. В специальном очерке И.Г. Куренной о самой первой нерчинской печати, обозначенной в монографии Н.А. Соболевой, даже не упоминается³⁵.

  Таким образом, с учетом уточнения А.Р. Артемьева в отношении даты албазинской печати, рассматриваемую древнюю селенгинскую печать, относящуюся, скорее всего, ко времени до 1680 г., но во всех случаях не позже 25 июня 1682 г., следует считать даже древнее уникальной, хранящейся сегодня в Государственном Эрмитаже албазинской печати, а ее символика в виде бабра (тигра) с соболем в зубах привнесена на нее, как установлено выше, заметно ранее, нежели на печать и гербы Иркутска и Иркутской губернии.

  Изображения этой древнейшей за Байкалом селенгинской печати нам обнаружить не удалось. Возможно, что о ее внешнем виде можно как то судить по приводимому здесь снимку той же албазинской печати³⁶.

  Из приведенных выше исторических описаний восточно-сибирских печатей и гербов с изображениями бабра (тигра) и соболя уже вполне объяснимо использование на них изображения соболя. Его увековечивание на печатях и гербах как ценнейшего в прошлом и настоящем пушного зверя Сибири настолько естественно и понятно, что не нуждается в каком-либо особом объяснении. Применительно к территории современной Бурятии использование изображения соболя как гербового символа имеет и сегодня весьма важный смысл в связи с наличием в республике уникального Баргузинского заповедника, обязанного своим образованием, прежде всего, идее сохранения именно этого замечательного представителя местного животного мира³⁷.

  Совсем не случайное помещение на древних печатях и гербах Восточной Сибири, в том числе на печати Селенгинска, изображения другого великолепного творения природы – тигра – подтверждают многие исторические свидетельства. Вот лишь некоторые из них.

  В еще более глубокой древности путешественник Марко Поло писал: «Великий государь царей Кублай-хан [хан Хубилай. – Э.Д.] (…). Расскажу вам еще о превеликом чуде: приводит перед великим государем большого льва, завидит лев великого хана и смиренно ложится перед ним, словно как бы признает его за своего государя, и лежит без цепей. Есть чему подивиться!». А в том, что речь здесь идет именно о тиграх, можно убедится из последующего повествования: «Много у великого хана леопардов, приученных к охоте и зверей ловить (…). Много у великого хана львов больших, покрупнее тех, что в Вавилоне. Прекрасная на них шерсть, отличной масти, черными, рыжими и белыми полосами»³⁸.

  Известный в прошлом деятель Сибирского отдела ИРГО И.С. Сельский, отвечая на вопрос немецкого ученого-энциклопедиста Александра Гумбольдта о появлении тигра в «северной Азии» - Восточной Сибири, в 1856 г. опубликовал собранные им данные, предварив их следующим: «Восточная Сибирь сопредельна Монголии и Маньчжурии, которыя составляют последний северный предел обитаемости тигра. (…). У нас были случаи появления тигра и в Забайкалье и в горных отрогах Саяна».

  Весьма интересно, как выскажется здесь Сельский по поводу появления изображения тигра на гербе Иркутской губернии и его последующего искажения: «Любопытно знать, по какому случаю составлен герб Ирбутской [Иркутской. – Э.Д.] губернии: на щите в серебряном поле изображен бобр (тигр?), держащий во рту соболя. Нельзя ли допустить такое мнение, что первые казаки, зашедшие из Якутска в Северную Манчьжурию, на берега р. Амура, встретили там тигра и что этот случай послужил поводом к составлению герба? При этом надобно заметить, что в течение последних лет наш герб был искажен: вместо тигра на казенных печатях и гербовых пуговицах изображали бобра, держащего во рту соболя. Это неудачное и ни с чем несообразное изменение резко бросалось в глаза и обижало права достопочтенной древности; но ошибка эта впоследствии была исправлена».

  Вот некоторые случаи из довольно значительной по их общему количеству подборки Сельского: «В семисотых годах был убит тигр в дачах тунгусов князя Гантимура. Шкура зверя была препровождена ко Двору в Петербург. (…). О появлении тигра в Якутской области мне известны три случая. (…). Между редкими вещами почетного гражданина [Иркутска. – Э.Д.] Баснина находится тигровая шкура молодого животного, убитого около Якутска. В бытность мою в Баргузине мне передали о двух случаях появления тигра в Ангарском крае. В 1824 году, в июне месяце, тигр показался в окрестностях Нижнеангарска. (…). Несколько лет спустя, недалеко от Нижнеангарска, в окрестности селения Горемыки (по-тунгузски – Нектыра) забежал тигр. (…). Шкура этого тигра принесена в дар Иркутскому музеуму его высокопреосвященством Нилом. (…). В 1845 году, перед  Рождеством, убили тигра заводские крестьяне, в 30 верстах от Большого Нерчинского завода. Шкуру его я видел у купцов Кандинских. В том же году был случай появления тигра на пограничной линии близ р. Аргуни, невдалеке от Цурухайтуя. (…). Шкуру этого тигра я видел у сенатора Толстаго. (…). В Гусиноозерской кумирне, принадлежащей селенгинским инородцам, я видел шкуру тигра огромных размеров; но мне неизвестно, где убит был этот тигр. Лет десять тому назад был убит молодой тигр около Тунки. Шкура его была продана в Иркутске за 35 руб. ассигн. Кроме приведенных мною примеров, без сомнения, были и другие случаи появления тигра в Восточной Сибири; я указал только на те из них, которые мне известны».

  Заключая свои сведения, Сельский отметит: «Вообще тигр есть временный, случайный гость, появляющийся у нас из-за китайской границы и забегающий далеко в наши пределы, во время преследования диких зверей; поэтому зимовки его в Восточной Сибири нет и не может быть. Далее замечено, что тигры чаще перебегают из Маньчжурии, нежели из Монголии, потому что там ему надо делать большой пробег по Гобийской степи»³⁹.

  В 1884 г. А.А. Черкасов в знаменитых «Записках охотника Восточной Сибири», относящихся к 1856-1863 гг., в главе «Бабр» напишет: «Вероятно, читатель уже догадался, какого зверя сибиряки называют бабром, да оно и не трудно для образованного человека. (…) бабр зверь не заморский, а просто попадающийся в Восточной Сибири и на р. Амуре (…), и что сибиряки бабром зовут без различия барса и тигра (…). Известно с давних времен, что в Даурию нередко заходят из Манджурии, Тибета и других уголков Небесной Империи тигры и барсы. (…). Но как бы то ни было, а дело в том, что в южную половину Восточной Сибири изредка заходят тигры и барсы. (…) сами по себе эти звери здесь не составляют предмета охоты и появление их считается чрезвычайным случаем»⁴⁰.

  В специально посвященной тигру монографии 1966 г. А.А. Слудского тоже обобщены прошлые сведения о появлении тигров в Околобайкалье и их обитании в Восточном Забайкалье: «В 1828 г. этот хищник добыт у Ангары близ Балаганска (Северцов, 1855). В 1834 г. тигр появился и был убит у Нижне-Ангарска (…). Через несколько лет там добыли второго тигра (Сельский, 1856). Тигры обитали в Забайкалье. В середине прошлого столетия [ХIX в. – Э.Д.] их неоднократно убивали близ рек Аргуни, Газимура и Шилки. В то время, кочуя вслед за северными оленями, они из верховий Амура и Шилки заходили на Становой хребет (Сельский, 1856; Брандт, 1856; и др.). В Юго-Восточном Забайкалье тигры нередко появлялись и в начале текущего столетия [ХХ в. - Э.Д.], а также в 50-х годах. Один зверь был убит 22 ноября 1853 г. у реки Газимур в Усть-Карском районе Читинской области, а второй – в том же году 24 декабря на берегу р. Шилки в Могочинском районе. В 1853 г. в Юго-Восточное Забайкалье заходили восемь тигров (А.Н. Леонтьев – устное сообщ.). По-видимому, тигры проникли в Забайкалье из Китая с хребта Большой Хинган. Особенно далеко на север тигры заходили в 1905 г., когда один зверь был убит 21 ноября в 80 км от поселка Усть-Мая (..). Известны и другие случаи проникновения тигров в Якутию (…)”⁴¹.      

  Здесь же особо отмечается, что с древнейших времен все азиатские народы почитали тигра как существо сверхъестественное, одаренного мудростью и обладающего человеческими и божественными качествами. Во многих азиатских странах, в том числе в Монголии, а также среди народностей Дальнего Востока, сформировался особый культ тигра, зверь этот стал неотъемлемой частью народного фольклора. Эвенки, удэгейцы, орочи и нанайцы «воздавали тигру почести как божеству, приносили ему жертвы в виде своей охотничьей добычи». Изображение тигра использовалось, например, в Китае и Монголии как олицетворяющее силу и власть⁴².

  А в отношении же дискуссионного и сегодня названия «бабр» в книге 1992 г. С.А. Гурулева о происхождении названий сибирских зверей и птиц указано: «Бабр – снежный барс. Название считается заимствованием через тюркское babr – тигр из персидского babar – дикое животное из семейства кошачьих, за которыми охотятся из-за шкуры (М. Фасмер). А.М. Щербак отмечает азер. бãбìр, тур. бэбр, якут. бабiир – барс, леопард (пантера), сравнивая их с персидским названием и высказывая возможность заимствования из санскритских языков. Русские документы ХVII в. сообщают следующее: «(…) зверь бабр величеством болши лва, в шерстью глиннаст, а шерсть ниска, а по нем полосы черны поперег, а губа что у кота и прыск котовой, а сам черевист, ноги коротки и страшен, ногти что у льва», 1625 г.; «А присылается из Сибири царская казна, ежегод (…) песцы черные и белые, и зайцы и волки, и бабры и барсы», 1667 г.»⁴³.

  Таким образом, прошлые изображения тигра с соболем на печатях и гербах Восточной Сибири отражали важные ориентиры и реалии местного животного мира.

  По геральдическим же канонам вообще весьма широко распространенные изображения на гербах зверей относят к негеральдическим естественным фигурам, составляющим на печатях и гербах самую большую группу негеральдических фигур.

  Так, в классическом теперь труде П.П. фон Винклера «Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской Империи, внесенные в полное собрание законов с 1649 по 1900 год» отмечено, что изображение, например, соболя помещено на гербах «Верхотурья, Иркутска, Якутска, Иркутской губернии, Якутской области», а тигра - на гербах «Асхабада, Владивостока, Иркутска (старый герб), Закаспийской и Каспийской областей»⁴⁴. По Винклеру, изображение тигра с соболем в зубах, обозначающее принадлежность к Иркутскому наместничеству, было в 1790 г. «Высочайше утверждено» на верхней части гербов городов: в Иркутской губернии – окружных Верхоленска (Оленска), Киренска и Нижне-Удинска; в Якутской области – заштатных Жиганска и Зашиверска; в Забайкальской области – окружных Баргузинска, Верхне-Удинска и заштатного Сретенска; в Приморской области – окружных Гижиги (Ижигинска) и Охотска, заштатного Нижне-Камчатска и упраздненного Акланска. В Иркутске тогда же был утвержден герб города с этим изображением⁴⁵.

  Но хронологически самым ранним, как уже подробно рассмотрено выше, является появление символики тигра с соболем в зубах на печатях Якутска и Селенгинска (пригородом которого являлся Удинск, впоследствии Верхнеудинск). Но эта символика в герб Якутска 1790 г. не попадет, а здесь появится орел, держащий в когтях соболя⁴⁶. Таким образом, несмотря на формальное привнесение изображения тигра с соболем в зубах на герб Верхнеудинска как наместнического, только Верхнеудинск – исторический преемник Селенгинска – сохранит на своем гербе приоритет появления в Восточной Сибири гербовой символики в виде тигра с соболем в зубах, а за Байкалом - вообще самого первого появления.

  Сегодня не без основания можно считать, что к вышеприведенному объяснению появления изображения тигра и соболя на древней селенгинской печати и историческом гербе города Улан-Удэ добавляется еще и сугубо экологический смысл – постоянное предупреждение о большой ранимости дикой природы Забайкалья и невосполнимости уже многих ее потерь.

  Если селенгинская печать являлась самым первым прямым официальным атрибутом древнего Селенгинска, то символический атрибут почти того же времени, о котором тоже следует здесь упомянуть, можно связать с ним лишь косвенно и только благодаря принадлежности одному из самых выдающихся деятелей тех же первых десятилетий этого исторического поселения. Деятелем этим был ссыльный в Селенгинский острог опальный запорожский гетман Демьян Игнатович Многогрешный (?-1703).

  Из глубины трех веков смутно и противоречиво возникает образ этого необычайной судьбы человека, ровесника и активного участника важнейших государственных преобразований на Украине и в Забайкалье. В памяти своих забайкальских современников, а затем и в практически угасших сегодня местных народных преданиях он предстает личностью легендарной. Наиболее значимыми забайкальскими делами опального гетмана было активное участие в обороне Селенгинска и Забайкалья вообще от нападений войск монгольских феодалов, помощь «воинским делом» русскому послу Ф.А. Головину в заключении в 1689 г. Нерчинского договора с Китаем и служение приказным (приказчиком, то есть, по существу, воеводой) Селенгинска. В наших предыдущих очерках уже подробно рассказывалось об этих забайкальских делах гетмана, беззаветно служившего забайкальскому краю, отдавшего ему почти три последних десятилетия своей жизни⁴⁷. И памятуя о этих его непреходящих заслугах, приведем здесь его гетманский герб, описание которого содержит следующее: «Дем'ян Многогрішний та його нащадки користувалися гербом, що мав щит, на якому в червоному полі зображено перехрещені золоту стрілу й срібний меч вістрями додолу»⁴⁸.

  Если существование и описание первой, очевидно, очень быстро забытой печати «города Селенгинска» выявляется только из одного малоизвестного документа (вышеназванной «Описи 1684 года», с указанием хранения архивного подлинника в «моск. архиве мин. юст. по сибирскому приказу»), напечатанного, по-видимому, только один раз и в региональном иркутском издании, то последовавшая за ней печать «Города Иркуцка Селенгинскаго пригорода Его Императорскаго Величества» была печатно описана в московском 1858 г. «Сборнике снимков с древних печатей, к грамотам и другим юридическим актам, хранящимся в Московском архиве Министерства юстиции». Здесь дано ее изображение, которое тоже приводится в нашем изложении. Оно сопровождается следующим пояснением: «Печ. города Иркутска Селенгинскаго пригорода, приложенная под указом из Селенгинской Воеводской Канцелярии 1734 года архимандриту Селенгинскаго Троицкаго монастыря Мисаилу с братиею, на владение пахатною землею и сенными покосами по течению реки Селенги; по Селенгинскому уезду за №12»⁴⁹. Эта печать зафиксировала понижение официального статуса древнего поселения на Селенге до «города Иркутска Селенгинского пригорода» в отличие от более значимого «города Селенгинска» по первой печати.

  В статье 1871 г. иеромонаха Мелетия «Археологическое открытие о Святителе Иннокентии (...)», напечатанной в «Прибавлениях к Иркутским Епархиальным Ведомостям», помимо упоминания о печати Иркутской Провинциальной канцелярии с бабром, упоминается о той же самой второй селенгинской печати: «Селенгинская земская канцелярия красовалась изюбрем, пораженным стрелой охотника»50.

  В связи с этой, тоже художественной, печатью весьма важно обратить внимание на то, что ее символика бесспорно отражает именно местный сюжет и природный колорит. Напомним, что изюбрь был в прошлом и остается сегодня одним из самых великолепных представителей живой природы и объектов охоты Забайкалья.  

  Удается обнаружить и еще один забытый сегодня факт учета и повторения в прошлой официальной символике Селенгинска именно местных природных мотивов.

  Прямо относящимися к древнему Селенгинску символом следует считать и герб Селенгинского полка, покрывшего себя неувядаемой славой в Отечественной войне 1812 г., защите в 1854-1855 гг. от англо-французской агрессии русского Севастополя и во многих других военных компаниях России. Об историко-культурном наследии Селенгинского полка тоже уже рассказывалось в нашем очерке51.

  В связи с выявленными нами и рассматриваемыми здесь селенгинскими мотивами в гербе полка и селенгинским же временем его утверждения напомним некоторые исторические сведения об образования полка и его передислокации из Селенгинска, приводимые в старинной «Памятной книжке (…)», выпущенной к 100-летию полка:

  «1796 г. 41-й пехотный Селенгинский полк сформирован в царствование Императора Павла 1-го 29-го ноября 1796 года из 3-го и 4-го Сибирских полевых баталионов в Восточной Сибири, в городе Селенгинске, и назывался первоначально «Селенгинским мушкетерским полком». Полк состоял из двух баталионов и двух гренадерских рот. Первым шефом полка был генерал-майор Аршиневский, а полковым командиром – полковник Лебле.

  1811 г. В 1811 году полк назван «пехотным», в этом же году полк выступил из Сибири в Европейскую Россию» 52.

  Из этой хронологии следует, что полк сформирован как пехотный в Селенгинске в 1796 г. на основе пребывавшего там же Селенгинского мушкетерского полка и до 1811 г. квартировал также в Селенгинске. А теперь обратимся к тоже приводимому в нашем изложении изображению герба полка53. В подписи к трем гербам на рисунке значится: «Гербы Иркутского, Селенгинского и Нерчинского пехотных полков. 1764 г.». Совершенно очевидно, что на Селенгинском гербе в качестве основного символа изображен изюбрь с ветвистыми рогами, на Иркутском, по-видимому, виден «бабр», а на Нерчинском – орел. Отсюда устанавливается, что герб Селенгинского пехотного полка датируется намного раньше официально обозначенного года формирования полка. Среди прочих объяснений несогласия этих дат можно предположить, что герб к Селенгинскому пехотному полку перешел от одноименного мушкетерского. Оставив этот вопрос для отдельного исследования, важно обратить внимание на два более важных для данного изложения обстоятельства: во-первых, герб присвоен воинскому формированию в период его весьма длительного пребывания в Селенгинске и, во-вторых, в качестве основного символа на гербе изображен весьма характерный местный зверь.

  Из соименной древнему городу символики полка приведем еще «Знак 41 Селенгинского пехотного полка»54, о времени и обстоятельствах учреждения которого имеются следующие сведения: «Утвержден 28 марта 1910 г. в память 100-летнего юбилея полка (29 ноября 1896 г.). Знак представляет собой серебряный лавровый венок, перевязанный красной эмалевой лентой с юбилейными датами: «1796-1896». На венок наложены золотые (стилизованное изображение) вензеля Павла I и Николая II. Выс.– 55 мм; шир.– 35 мм».

  В отношении же гербов исторического Селенгинска следует учитывать следующее. Так случилось, что сам древний город на правом берегу Селенги, именовавшийся в последние свои десятилетия Старый Селенгинск, выполнив свою историческую миссию, умер55, так и не получив своего собственного городского герба. Жители города, претерпевавшие на древней селитьбе многие наводнения и пожары, сильные песчаные ветры и транспортные неудобства, постепенно покинули его и переселились на более удобный во всех отношениях левый берег реки, образовав Новый Селенгинск.

  Вскоре после состоявшегося в 1840 г. официального решения о переносе города был утвержден и герб Нового Селенгинска. Но в названном выше труде П.П. фон Винклера он не приводится по причине отсутствия его в «Полном собрании законов Российской Империи с 1649 по1900 год», на котором только это геральдическое собрание основывалось. Здесь было помещено только указание на наличие у города герба56.

  В 1924 г. забайкальский краевед А.В. Харчевников опубликует самое первое описание исторических памятников Селенгинска, в котором довольно подробно расскажет и о гербе Нового Селенгинска, сравнив его верхнюю часть с одним из изображений герба Иркутской губернии:

  «Кроме плана в городском управлении Селенгинска хранится на стене в раме под стеклом и герб города, полученный после того, как Селенгинск был перенесен с правого берега реки Селенги на левый. Герб нарисован на полулисте бумаги. Наверху листа надпись: «Копия». Под эти словом: «На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано: «Утверждаю. Красное Село 20 июля 1846 года». Далее посреди листа: «Герб города Селенгинска». Затем изображение самого герба. Под ним его описание: «Щит разделен на две части, в верхней, меньшей, в серебряном поле губернский герб, а в нижней, пространной, в голубом поле на вершине зеленаго холма возраждающийся феникс». Под описанием герба подпись: «С подлинным верен; Исправляющий должность Секретаря Павел Штейн». Герб Селенгинска в верхней части походит на герб Иркутской губернии: «бабр» тащит соболя. Различие между ними заключается в том, что на иркутском гербе – соболь перегнутый и нарисован красной краской, а на Селенгинском соболь прямой, повернул к «бабру» голову и нарисован другой краской. В нижней части герба изображен горящий на вершине холма костер, на котором стоит, подняв голову вверх, белая птица с двумя крыльями. Вокруг ее головы в круге ореол»57.

  Цветное изображение рассмотренного А.В. Харчевниковым герба Нового Селенгинска 1846 г. дано в названной выше книге И.Г. Куренной58, по которой оно приводится и в нашем изложении. В жизнеутверждающей символике этого герба важно обратить внимание на прямой учет местных обстоятельств, ставших причиной переноса на другой берег Селенги древнего поселения. Но феникс, возрождающийся из пепла, – это не только напоминание о фактически пережитых горожанами в Старом городе губительных пожарах, это и пожелание, надежда на общее возрождение и процветание древнего поселения на новом месте… Эта символика понималась и как фактически подтверждаемый признак участия центральной власти в нелегкой судьбе далекого забайкальского города.

  Однако со временем значимость такой именно главной символики нового города, видимо, стала считаться уже не столь характерной и для него предлагались уже другие гербовые ориентиры. Уже в 1858 г. в рамках общего пересмотра губернских и местных гербов рассматривался и вопрос замены герба Селенгинска. При этом следовало учитывать, что еще в 1851 г. была образована Забайкальская область, а в 1859 г. был утвержден ее герб, которым должны быть после этого увенчаны гербы всех вошедших в эту область городов вместо иркутского губернского герба. В августе 1872 г. «Правительствующаго Сената Департамента Герольдии Гербовое отделение» составило «Записку о гербе Селенгинска» и «Описание проекта герба окружного города Селенгинска». В то же время аналогичные документы здесь были составлены и по гербам Баргузина, Верхнеудинска и Кяхты59. 

  В записке по новому гербу Селенгинска отмечалось: «Вследствие предписания Г. Герольдмейстера от 22 августа 1858 года за №3075 о пересмотре всех губернских и местных гербов я полагаю изобразить в поле волнообразно пересеченную китайскую шапку, так как означенный город находится на реке Селенге и имеет торговое сношение с Китаем. В вольной части поместить герб Забайкальской области. Исправляющий должность Управляющего Гербовым Отделением»60. Описание же проекта этого герба дано следующим: «В щите волнообразно пересеченным лазурным и серебряным, в шести рядах золотая китайская шапка. В вольной части герб Забайкальской области. Щит украшен серебряной башенкою о трех зубцах короною и окружен двумя золотыми колосьями, соединенными александровскою лентою (см. Сент. Вед. 1858 №73 рис…)»61.

  Проект этого герба Селенгинска приводится здесь нами по той же книге И.Г. Куренной62. О символике несостоявшегося герба города сегодня можно сказать, что в ней заложена более широкая государственная значимость древнего поселения, нежели та, которой обладал действующий герб города, отражавший пусть и очень важные в истории города, но все же в большей степени только его собственные градостроительные обстоятельства. А основной китайский мотив нового герба может рассматриваться как стремление обозначить и  увековечить прошлые заслуги древнего города в установлении забайкальских границ и налаживании добрососедских отношений с Китаем и подчиненной ему в прошлом Монголией. Без такого именно понимания предлагавшейся символики было бы трудно объяснить ее появление в то время в проекте нового герба города при удалении последнего от границы более чем на сто километров и уже полной утрате им своего первоначального главенствующего стратегического и торгового значения в сношениях с Китаем.

  Завершая это изложение, важно отметить, что его следует рассматривать только как первую попытку собирания и обобщения такого рода культурного наследия Селенгинска исторического. Продолжение разысканий в этом направлении, думается, позволит выявить еще многое из незаслуженно забытого.

  И при этом следует всегда помнить, что символика древних и старинных  местных гербов и печатей была и остается символикой государственной и уже поэтому обязывающей во все времена к бережному к ней отношению и преемственности поколений. Особенно важно не забывать об этом современным «государевым людям» - администраторам наших исторических городов и мест. А потому давно пора, а сегодня особенно, всем главным их чиновникам сдавать что-то вроде экзамена на знание местного историко-культурного наследия и публично принимать обязательства его добросовестно учитывать и сохранять.