Н. Оглоблин.

Служба в Сибири Демьяна Многогрешнаго.

I.

Обстоятельства жизни в Сибири бывшаго гетмана Демьяна Игнатовича Многогрешнаго, сосланнаго туда в 1672 г., мало известны. Кроме кратких известий Бантыша-Каменскаго¹), Словцова ²), Соловьева ³), мы имеем по данному вопросу 3 акта, изданные Археографическою Комиссиею ⁴), и 3 акта, недавно напечатанные г. Гоздаво-Голомбиевским ⁵). Данныя этих источников очень отрывочны: они относятся в 1672 — 4, 1682 — 4, 1688 и 1694 годам. Притом же, они касаются, главным образом, внешней судьбы ссыльнаго гетмана в Сибири: разсказывают — как его пересылали из города в город ⁶), как заключали его там в тюрьмы и по собственному почину московской администрации, и по проискам гетмана Ивана Самойловича, участливо осведомлявшагося в 1683 г. [150] "о Демке Многогрешном: в котором он сибирском городе и ныне жив-ли и в целости-ль?!!" ⁷). Но как в действительности жилось этому несчастному "Демке" в Сибири — вдали от родины, среди непривычной природы и обстановки, так далекой от былого величия гетманской власти, — указанные источники не дают на это почти никакого ответа.

Вся ли сибирская жизнь Демьяна Игнатовича прошла в переездах из одной тюрьмы в другую, или же и в Сибири он дождался лучших дней? — Акты, найденные г. Голомбиевским, говорят⁸), что в конце 1682 г. Многогрешный был освобожден из иркутской тюрьмы и написан в "дети боярские" по Иркутску ⁹), с годовым "окладом" в 18 рублей, по 18 четей ржи и овса и 4¹/₂ пуда соли. Но получивши звание боярскаго сына — отбывал-ли Многогрешный действительную службу, наравне с другими иркутскими боярскими детьми? или же он только номинально носил это звание? — Сомнения эти вполне естественны.

Известно, что московское правительство сначала решило бывшаго гетмана и его сотоварищей по ссылке определить "в пешую казачью службу" по сибирским городам: Демьяна велено отослать для этого в Селенгинский острог, его брата Василия (бывшаго черниговскаго полковника) — в Красноярский, гетманскаго племянника Михаила Зиновьева — в Якутский, полковника Матвея Гвинтовку — в Кузнецкий и есаула Павла Грибовича — в Томский остроги. Но после бегства Грибовича "в Запороги" в 1673 г., вопрос о службе ссыльных был оставлен, и велено было заключить их в тюрьмы "в указных местах" (т. е. — по тем городам, куда они разосланы ¹⁰). В 1674 г., после новаго бегства нескольких ссыльных черкас (Микиты Опалинскаго и др.), опять подтверждено о строгом заключении по тюрьмам атамана и его сотоварищей, при чем правительство ясно постановило: "а у наших великого [151] государя ни у каких дел ссыльным людем, которые сосланы за великие вины и за многие воровства после 170 году, быть не велел, и к Москве их не отпускать" (т. е. не посылать их в Москву по служебным делам — с воеводскими отписками и т. п. ¹¹).

Этот указ прямо относился и к Многогрешному. Указа не могли забыть и в 1682 г., когда бывший гетман удостоился звания иркутскаго боярскаго сына. Возможно, что это звание он носил номинально, может быть только в видах улучшения его финансоваго положения: назначенный ему, как боярскому сыну, денежный и хлебный "оклады" несомненно были выше того "поденного корма", какой он получал раньше в качестве "тюремнаго сидельца". Да если иркутския власти и успели привлечь Многогрешнаго к отбыванию действительной службы, то эта служба его не была продолжительна: царская грамота о назначении гетмана боярским сыном писана 14 декабря 1682 г. ¹²), а 6 августа 1683 г. состоялся указ — "по письму" гетмана Ив. Самойловича — о новом заключении Многогрешнаго в тюрьму, "за крепкими и твердыми караулы, с добрыми приставники", при чем он лишен был звания боярскаго сына и опять переведен на прежнее положение: "кроме" велено давать ему "против иных тюремных сидельцов" ¹³). В следующем 1684 г., "по частократному прошению" Самойловича, этот указ был строго подтвержден и Д. И—ч переведен из Иркутска в один из "дальних" сибирских городов — в Селенгинский острог, но не для службы, а чтобы держать его там "за крепким караулом" ¹⁴).

Итак, на этот раз Многогрешный не долго пробыл свободным (относительно говоря) служилым человеком. Сколько лет он провел после этого перерыва в заключении — неизвестно. Но в 1688 г. мы встречаем его в Селенгинске опять служилым человеком и теперь уже на действительной службе. Известия об этом периоде его жизни очень коротки. [152] Бантыш-Каменский ¹⁵) глухо говорит, что в 1688 г. Д. Многогрешный, вместе с сыном Петром, "помогал" известному послу для переговоров с китайцами окольничему Федору Алексеевичу Головину и в усмирении Табунутов и в разбитии Мунголов". Вообще автор замечает, что бывший гетман "наряду с детьми боярскими" исполнял в Селенгинске "всякую городовую и уездную службу".

Любопытные намеки делает Словцов ¹⁶) о характере служебной деятельности Д. И-ча в Селенгинске и об отношениях к нему Головина. Разсказывая о набегах монголов на Селенгинск в начале 1688 г., он говорит, что неприятельские отряды отступили в конце марта, не тревожимые русскими: "посол (т. е. Ф. А. Головин) не велел следить отступившаго неприятеля, потому что конница (русская) была так плоха, что не могла поймать языков, при всех усилиях селенгинскаго (sic) сына боярскаго Дамьяна Многогрешнаго, предпочтительно послом употребляемаго в конных посылках".

Итак, Ф. А. Головин, один из выдающихся русских государственных людей конца XVII в., оказывал внимание бывшему гетману. Естественно предположивши в нем, как бывшем "казаке", способности командовать конницею, Головин "предпочтительно" и употреблял Многогрешнаго в партизанской службе. Повидимому, он и не ошибся: Словцов отмечает, что гетман прилагал "все усилия" к исполнению дававшихся ему поручений ("поймать языков" и проч.), но ничего не мог добиться вследствие плохаго состояния русской конницы. Таким образом, и из этих немногих намеков Словцова видно, что Многогрешный был на действительной службе и здесь, в той маленькой роли, какую послала ему судьба, служил "по совести"....

Последнее известие о сибирской службе Многогрешнаго относится к 1694 г. Оно заключается в "письме китайскаго думнаго боярина Сонготина к иркутскому воеводе кн. Ив. (Пет—чу) Гагарину, по случаю бегства в Китай подвластных России монгол [153] Табунутовъ" ¹⁷). В этом акте Сонготин приводит — со слов отписки к нему Гагарина — выдержку из отписки к последнему Демьяна Многогрешнаго из Селенгинска. Сонготин так начинает выписку из "листа" к нему кн. Гагарина: "в нашей - де державе в Селенгинском городе седок Демьян Многогрешной из Селенгинскаго места в Иркутской город в посланном письме написал".... Далее идет выпись из этого "письма" Многогрешнаго, к иркутскому воеводе о бегстве Табунутов.

Итак, в 1694 г. Многогрешный опять служил в Селенгинске — был там "седоком". Странно, что русский переводчик "листа" Сонготина перевел употребленное здесь последним какое-то китайское слово таким термином ("седок"), который не употреблялся в русском языке XVII века в применении к служилым людям. Но смысл этого термина понятен. В XVII в. в ходу было выражение, что такой-то начальный человек "сидит" в таком-то приказе, или на воеводстве, "на приказе" (т. е. — при исполнении особо порученнаго, приказаннаго ему дела) и т. п. Понятно отсюда, что "седок" есть старшее, начальное лице, сидевшее в известном месте.

Следовательно, Д. Многогрешный в 1694 г. сидел "на приказе" в селенгинском остроге, т. е. был там — по служилой терминологии XVII в. — "приказным" (человеком). Ниже мы увидим документальное известие, что именно селенгинским "приказным" Д. И — ч был в 1691 г. Обыкновенно служилые люди (высших уездных рангов — боярския дети, казачьи головы, атаманы, сотники [154] и т. п.) посылались "на приказ" на годичный срок, но в отдаленных острогах сидели и по два года, и более. Возможно, что и Многогрешный был "приказным" Селенгинска с 1691 г. по 1694 г. Очевидно, он привязался к этому пункту, так как именно здесь получил свободу после долгих лет тюремнаго заключения. Да и положение, "приказнаго" в отдаленном Селенгинске было довольно самостоятельное и более свободное, чем служба боярскаго сына в своем уездном городе — Иркутске, на глазах у воеводы. "Приказный" в своем остроге и в окрестном районе ясачных волостей был таким же воеводою, но только меньших размеров, чем воевода уезднаго города и в большей зависимости от последняго, чем тот от Сибирскаго приказа в Москве. А Многогрешному, стоявшему некогда у такой обширной власти, не могли не нравиться и самые слабые отблески былого могущества.

Вот и все, что дают указанные источники о сибирской службе Д. И—ча. Сведения эти — очень неполны и недостаточны для характеристики его жизни в Сибири. Тем более интереса должны представить новые документы о Д. Многогрешном, 1691 — 2 гг., найденные мною в столбце № 1182 Сибирскаго приказа, хранящемся в Москов. Архиве Мин—ва Юстиции, и — один документ Иркутской приказной избы, 1681 г., хранящийся в том же Архиве ¹⁸) и любезно сообщенный мне г. А. А. Гоздаво-Голомбиевским (за что приношу ему благодарность). Последний документ — черновая "отписка" в Сибирский приказ иркутскаго воеводы Ивана Власова, посланная в июле 1681 г.

Как мы уже знаем, в конце 1682 г. Демьян Игнатович был "написан" в иркутские боярские дети и стал получать определенное " государево жалованье" (см. выше). Настоящая отписка Ив. Власова относится ко времени, предшествовавшему этому назначению, и говорить, что летом 1681 г. Д—н Игн—ч находился в Селенгинске, но не в тюрьме, а на свободе: воевода пишет, что бывший гетман с семьей "скитаетца меж двор и помирает голодною смертию", так как в указе о его ссылке не определено — "чем ему з женою и з детьми питатца"...

[155] Выражения о скитанье "меж двор" и о "голодной смерти" ни в каком случае нельзя понимать в буквальном смысле. Это — обычныя в XVII в. фигуральныя выражения, сплошь и рядом встречающияся в челобитных служилых и др. людей. Эти сильныя фразы употреблялись единственно для того, чтобы усилить впечатление известной просьбы.... Это именно фразы, а не указания на действительные факты.... Фактом же остается здесь только то обстоятельство, что Многогрешный по выходе из тюрьмы, живя на свободе в Селенгинске и не будучи служилым человеком, не был обезпечен определенным содержанием от казны.

Возможно, что он содержал в это время себя и семью на те остатки прежняго богатства, какие удалось ему сохранить при ссылке в Сибирь. Но в 1681 г. этот источник изсяк, и Д—н Игн—ч подал приехавшему в Селенгинск Ив. Власову "челобитную" о назначении "корма". Воевода, отписывая об этом государю, но не препровождая при отписке самой "челобитной" гетмана, сообщает, что "видев ево (гетмана) крайнюю нищету"— велел выдавать Д—ну Игн—чу "по шти денег на день", а хлеба не решился давать без государева указа. Да и о назначенном гетману денежном корме воевода спрашивает государя: "давать-ли" эти деньги Многогрешному?....

Решение государя неизвестно, но нет оснований предполагать, чтобы распоряжение Ив. Власова было отменено. Полагаю, что именно настоящая отписка Власова и послужила толчком к назначению Многогрешнаго в следующем году иркутским боярским сыном, с определенным денежным, хлебным и соляным окладами жалованья.

В виду особеннаго интереса "отписки" Ив. Власова привожу ее здесь целиком:

"Государю, царю и великому князю Федору Алексеевичу, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, холоп твой Ивашко Власов челом бьет: в нынешнем, государь, во 189-мъ году, июля в (пробел) день, бил челом тебе, великому государю царю и великому князю Федору Алексеевичю, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, а в Селенгинском мне холопу твоему подал челобитную бывшей черкаской гетман Демьян Игнатьев: по указу отца твоего, государева, блаженные памяти великого государя, царя [156] и великого князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, сослан - де он в Сибирь, в Селенгинск, з женою и з детьми, а чем - де ему з женою и з детьми питатца — того в указе отца твоего, государева, блаженные памяти великого государя не написано, и он - де з женою и за двемя сынами и с тремя дочерьми скитаетца меж двор и помирает голодною смертию, и чтоб ты, великий государь, ево пожаловал ради своего государского ангела великого Христова мученика Федора Стратилата и ради своего государского многолетного здравия — чем ему з женою и з детьми пропитатца. И я, холоп твой, видев ево крайную нищету, милости ради Божии и твоего ради государского многолетного здравия, по твоему, великого государя, указу, велел ему, Демьяну, з женою и з детьми давать из твоей, великого государя, казны, до твоего, великаго государя, указу, по шти денег надень, нужного ради пропитания, а хлебного жалованья без твоего, великого государя, указу дать ему не смел. А в Селенгинском, государь, хлеб купят весчей пуд муки ржаной по 6 алтын, по 4 деньги и больши. И впредь, государь, ему, Демьяну, з женою и з детьми твое, великого государя, хлебное и денежное жалованье и по шти-ли денег на день давать-ли — о том что ты, великий государь, мне, холопу своему, укажешь?"

Перехожу к найденным мною документам столбца № 1182 Сибирскаго приказа, которые подробно разсказывают об одном эпизоде из селенгинской службы Многогрешнаго в 1691 г. Это — а) отписка в Сибирский приказ иркутскаго воеводы Леонтья Конст—ча Кислянскаго, осенью 1691 г., б) "доклад" Сибирскаго приказа, в феврале 1692 г. и в) грамота новому иркутскому воеводе кн. Ив. Петр. Гагарину, от 5 марта того же года.

Документы разсказывают о набеге "мунгальских воровских людей", в феврале 1691 г., под Селенгинский острог, в котором сидел тогда "приказным" именно иркутский боярский сын Демьян Многогрешный. Как этот рассказ, так и дальнейшия подробности документов о приготовлениях к походу в "Мунгальскую степь" значительнаго русскаго отряда, "начальным человеком" котораго был назначен именно Д. И—ч, затем — сведения о рекогносцировке в степь отряда гетманскаго сына Петра Многогрешнаго, о его стычке с мунгалами и смерти на этом бою (в [157] июле того же года) и проч. — все это очень наглядно рисует боевую жизнь Селенгинских служилых людей. Может быть, именно такая тревожная жизнь и влекла Д. И—ча в этот порубежный город, живший в постоянном страхе то наездов "воровских (т. е. вольных) мунгальских людей", то измены окрестных еще недостаточно объясаченных инородцев (особенно Табунутов).... В этой постоянной тревоге текущей жизни меньше безпокоили Д. И—ча мучительныя воспоминания об иной жизни и ином крае....

Ценны также немногия данныя настоящих документов о старшем гетманском сыне — Петре Демьяновиче. Оказывается, что и он, подобно отцу, был иркутским "боярским сыном" ¹⁹) и служил при отце. Когда последний был назначен " начальным человеком" селенгинскаго отряда, собиравшегося в поход против мунгалов — Петр был определен "в товарищи" отцу. Для молодого Петра это было очень лестное назначение, вряд-ли вызванное действительными заслугами его, а скорее вниманием и уважением иркутских властей к старику-гетману. По крайней мере документы говорят, что когда в июле 1691 г. Петр был послан отцом в степь "в подъезд" (на рекогносцировку) против мунгальскых людей — он действовал так неосторожно, что его отряд был совершенно разбит, и сам Петр пал здесь жертвою собственной неосторожности.... Это не говорит об его военных способностях. Впрочем, может быть, он был в это время слишком молод.

Перехожу к подробной передаче содержания документов столбца № 1182, пользуясь "докладом" Сибирскаго приказа, сохранившимся вполне и в лучшем виде, чем "отписка" Л. К. Кислянскаго. Все существенное "отписки" целиком внесено в "доклад. "

 [158].II.

В январе 1692 г. Сибирский приказ получил "отписку" иркутскаго воеводы Л. К. Кислянскаго, посланную им осенью (вероятно, в сентябре) 1691 г. и сообщавшую вести о мунгальских движениях около Селенгинска. Кислянский делает обзор этих движений с февраля 1691 г., пользуясь "отписками" в Иркутске "приказнаго" Селенгинскаго острога Демьяна Многогрешнаго. Первая отписка Д. И—ча послана Кислянскому в первых числах февраля. Многогрешный сообщал в ней о набеге под острог "воровских мунгальских людей" 2 февраля. Дело было так:

Мунгалы "тайно" подъехали под Селенгпнск и "отогнали" государев скот — 19 "рогатых скотин", 4 коней и 1 верблюда. Кроме того, они успели захватить "конные и рогатые табуны" селенгинских жителей. Сколько именно было голов в последних табунах — неизвестно. Многогрешный замечает, что табуны захвачены мунгалами "без остатку. "

Вина Многогрешнаго здесь очевидна: острог и его окрестности так небрежно охранялись, что мунгалы могли незаметно подойти и захватить весь городской скот!.... Желая поправить свою оплошность, Многогрешный бросился с служилыми людьми в погоню за мунгалами, отряд которых не превышал 400 человек. Русские успели догнать мунгалов. Завязался горячий бой. Демьян Игнатович нещадил себя: его "ранили многими раны", как "переранили" и других "многих" служилых людей. Но и личная отвага Д. И—ча не поправила дела: мунгалы успели уйти от русскаго отряда и увести весь скот. Может быть, именно раны Многогрешнаго, заставившия его покинуть отряд, и помешали успеху преследования.

Мунгалов пробовали затем остановить кочевавшие под Селенгинском „ясачные тайшичи" (Чюван и Аюшка, дети Чик-Ирденя, и др. ), но и над ними мунгалы одержали верх: многих "улусных людей" побили, других ранили, взяли в полон и захватили их скот. Затем мунгальская партия двинулась "за Кемницкую степь".

Вместе с отпискою об этой неудаче Д. И—ч прислал Кислянскому мунгальскаго "выходца", добровольно перешедшаго в [159] русские пределы. Кислянский передает в своей отписке Сибирскому приказу добытыя у этого выходца разныя "мунгальския вести" (о месте нахождения и силах Кутухты и проч.).

Затем Кислянский сообщает, что Многогрешный прислал ему челобитную селенгинских служилых, жилецких и ясачных людей, просивших разрешения предпринять поход "в степь", чтобы "смирить" дерзость мунгалов. Очевидно, инициатором этой челобитной был Многогрешный, горевший желанием отомстить мунгалам за неудачу 2 февраля.... Тем же чувством были проникнуты, конечно, и все селенгинцы, пострадавшие от мунгалов.

Кислянский решился удовлетворить это челобитье и сделал необходимыя распоряжения для подготовки похода. Снаряжение экспедиции поручено его инициатору — Многогрешному, а в помощь ему приданы — его сын Петр, иркутский боярский сын, затем селенгинский боярский сын Любим Уваров и селенгинский "прикащик", козачий десятник Федор Леонтьев.

Зная недостаточность селенгинских ратных сил, Кислянский приказал двинуться туда из Удинского острога отряду стрельцов "приказа" Никифора Сенотрусова. Кроме того, Многогрешному было разрешено организовать команду "охочих служилых людей" из "улусных людей" (ясачных инородцев) и разных русских "охотников". "И у того всего собранного войска велел он (Кислянский) быть начальным человеком Демьяну Многогрешному, а в товарищах — сыну ево Петру". Над удинскими стрельцами поставлен Любим Уваров.

Делая эти распоряжения, Кислянский вместе с тем счел долгом своим преподать Д. Игн—чу несколько общих советов относительно будущаго похода против мунгалов. Когда служилые и ясачные люди — писал Кислянский Многогрешному — соберутся "на урочной срок" в Селенгинск, Д. И—ч должен "в поход итти воинским поведением".... Напоминание было, кажется, не лишним в виду того, что 2 февраля селенгинския власти обнаружили полное отсутствие "воинскаго поведения"....

Далее, Кислянский продолжает: встретивши "в степи" мунгальских людей, Д. И—ч должен "посылать на перекричку (т. е. — для переговоров) лутчих людей с толмачами и говорить, чтоб они, тайши, с улусными своими людьми, не теряя своих людей, шли [160] в сторону великих государей.... в вечное холопство и в ясачной платеж...." В случае неудачи переговоров Д. И—ча, "со всяким опасением и осторожностию, прося у Бога милости, смотря по людям", должен "чинить воинской промысл" над мунгалами.

Пока шли эти приготовления, Многогрешный в июне сообщил Кислянскому, что 29 апреля он посылал "для проведыванья воровских неприятельских мунгальских людей вверх по Селенге реке" селенгинских конных козаков Стефана Михайлова, Афанасья Голаго и толмача Ивана Татаринова с отрядом из 22 табунуцких ясачных людей и 2 мунгалов (выходцев). 13 мая Михайлов вернулся в Селенгинск и подал Многогрешному "доезд" о своей рекогносцировке. Вместе с тем он представил "мунгалетина", пойманнаго отрядом на устье рч. Буры. Михайлов захватил здесь всего 4 мунгалов, 1 "бабу" и 5 "малых подростков", но о судьбе их Д. И—ч ничего не писал Кислянскому. На рч. Шаморе русский отряд "подсмотрел" партию в 25 мунгалов. Михайлов пустился в погоню за ними и настиг их в вершинах рч. Шаморы. Здесь оказалася у мунгалов укрепленная стоянка, которой русским не удалось взять: "сидят (мунгалы) в крепких местех. в каменю и в засеке. И те де воровские люди от них Стеньки с товарищи отбились".... Других мунгальских партий Михайлов не встречал.

В ответ на эту отписку Кислянский писал Многогрешному, что "до указу великих государей" поход в мунгальскую степь откладывается. Очевидно, Кислянский боялся взять на себя ответственность за этот поход, который мог повести за собою разныя дипломатическия осложнения с порубежными китайскими властями, а в худшем случае мог окончиться и поражением селенгинскаго отряда. Но в ожидании московскаго ответа Кислянский разрешал Многогрешному делать "подъезды" в степь "для проведыванья...., смотря по вестям и по людям", но советовал делать это "со всяким оберегательством, тайным обычаем"....

Не успел этот советь дойти до Селенгинска, как 20 июля Кислянский получил оттуда печальную весть о разбитии мунгалами отряда Петра Многогрешнаго и о смерти этого старшаго сына гетмана.... Сам Д. Игн—ч ничего не писал Кислянскому: очевидно, горе старика было так велико, что у него не хватило сил [161] доложить иркутскому воеводе о гибели сына и о новой неудаче селенгинских ратных людей.... Не написал в Иркутск и товарищ Петра по этому неудачному походу — селенгинский "прикащик" Федор Леонтьев, может быть, больше Петра виновный в неудаче подъезда".... Кислянский узнал о погроме русских из отписки козачьяго десятника Дмитрия Евсеева. Ее доставили в Иркутск участники "подъезда" — казачий пятидесятник Антон Березовский и стрелец Иван Суклерский. Из их распросных речей в Иркутской приказной избе и из отписки Евсеева Кислянский сообщает Сибирскому приказу следующия подробности о неудаче отряда Петра Многогрешнаго и Ф. Леонтьева.

Отряд их состоял из 400 козаков и ясачных инородцев. Отряд отправлялся "для проведыванья" тех воровских мунгальских людей, которые 2 февраля отогнали селенгинские табуны....

Таким образом, и по численности отряда, и по цели его движения — это был совсем не "подъезд"....Селенгинцы просто горели желанием отомстить мунгалам за набег 2 февраля. Им не понравилось предписание Кислянскаго — подождать с походом "до указу великих государей", и они решили немедленно учинить этот поход под видом "подъезда".... Демьян Игн—ч или не мог, или вернее не хотел мешать такому самовольству. Он даже поставил своего сына во главе отряда....

Отряд двинулся из Селенгинска вверх по р. Селенге. На берегах рч. Могая русский отряд "наехал" на многолюдное становище мунгалов: русские сосчитали здесь 451 юрту, а людей в них более тысячи. Казалось бы, что именно тут следовало русским наблюдать строжайшее "оберегательство".... Но не так вышло на деле: "воинское поведение" у мунгалов оказалось выше, чем у "Петра с товарищи"....

Участники несчастнаго боя откровенно разсказывали Кислянскому, что мунгалы учинили бой с русскими — "подсмотря преже их, изготовясь, из прикрытных мест из-за лесу учали из ружья стрелять, и ударя на русских людей с ружьем и с копьями, воинским поведением"....

Единственным оправданием русских может служить разве то обстоятельство, что бывшие в отряде табунуцкие ясачные люди — около 100 человек — "изменили, и изменя — дали тыл, и [162] служилых русских людей смешали всех, и лошадьми давили, и лошади (у русских) отбили и с собою уводили"... Впрочем, и эту измену нельзя в сущности назвать неожиданною, так как сами же селенгинцы заметили здесь Кислянскому, что табунуты "и прежде сего" не раз изменяли русским подобным же образом.... Следовательно, незачем было и брать табунутов в поход, а раз взявши — необходимо было следить за ними в оба....

Как бы то ни было, но русские сильно пострадали на этом бою: число раненых неизвестно, а убито 18 козаков и других служилых людей. В числе их был и иркутский боярский сын Петр Демьянович Многогрешный.... Единственный успех русских на этом бою выразился в том, что они отбили у мунгалов "затинную пищаль" (может быть, раньше захваченную мунгалами у русских же).... Перед боем русские "поимали мунгальского мужика з бабою", но на бою мунгалы отбили "бабу" и только " мужика" удалось доставить в Селенгинск.

Не легко было отступление русскаго отряда с рч. Могая: мунгалы 10 верст преследовали ослабевший отряд, везший своих убитых и раненых.... Но затем мунгалы повернули назад.

Узнавши об этой неудаче, Кислянский немедленно распорядился отправить в Селенгинск из Удинскаго острога 100 стрельцов "приказа" Никифора Сенотрусова, а из Иркутска послал туда же 22 пуда 29 "гривенок" пороху, на пополнение оскудевшей "зелейной казны". Кислянский снова и настойчиво предписывает селенгинским властям "жить во всякой осторожности, с отъезжими денными и нощными караулы"... Настаивает он также на тщательном "розыске" об измене подданных табунуцких людей.

"Доклад" оканчивается извлечениями из "вестовых отписок" Кислянскаго о дальнейших движениях мунгалов около Селенгинска. В этом разсказе уже не встречаем участия Многогрешнаго. Отписки из Селенгинска к Кислянскому идут от других лиц. Но значит-ли это, что Д. И—ч перестал в это время сидеть здесь "на приказе"? — Может быть, но во всяком случае, если эта смена и произошла, то по желанию самого Многогрешнаго и не носила характера наказания. При наличности последняго Кислянский не мог бы умолчать о том в своих [163] отписках Сибирскому приказу. Да и последний упомянул бы о наказании Многогрешнаго в своем приговоре на "докладе". Между тем, в этом приговоре нет и упоминания о Многогрешном, а не то что выговора ему за неудачу 2 февраля и проч. Очевидно, и иркутския власти, и центральное правительство снисходительно отнеслись к старику, может быть, и действительно мало виновному в постигших его неудачах....

В приговоре Сибирскаго приказа, от 5 февраля 1692 г., читаем, что "по указу великих государей..., боярин князь Иван Борисович Репнин, слушав сей виписки, приказал — послать" к иркутским воеводам грамоту о том, чтобы в Селенгинске и других острогах служилые люди жили "от воинских и от мунгальских воровских людей со всяким опасением и осторожностью" и проч. Кроме того, приговор напоминает тем же служилым людям, чтобы они ясачным людям "тесноты и налог.... ни где не чинили", а оказывали бы им "ласку и привет и береженье"... В этих заключительных словах приговора содержится, очевидно, намек на "измену"  табунутов....

Этот приговор передан новому иркутскому воеводе кн. Ивану Петровичу Гагарину в грамоте от 5 марта 1692 года.

Вероятнее однако, что и после неудачи Петра Многогрешнаго отец его продолжал оставаться "на приказе" в Селенгинске и, если не писал к Кислянскому в конце лета 1691 г., то или по болезни, или вследствие огорчения смертью сына, или по другим случайным причинам. По крайней мере мы уже знаем, что Демьян Игнатович был селенгинским "приказным" и в 1694 году, когда он писал кн. Гагарину о бегстве в китайские пределы тех именно табунутов, которые были причиною гибели его сына Петра в 1692 г. (см. выше).

Последнее известное мне сведение о сибирской службе Демьяна Игнатовича относится к 1695 году. Именно: "отписка" иркутскаго воеводы стольника Ивана Николева, 1699 г., разсказывающая о сношениях с китайскими порубежными властями прежняго воеводы Афанасья Савелова, по поводу набегов мунгальских людей в 1695 г. на Селенгинск, сообщает между прочим, что "приказным человеком" Селенгинска в этом году был именно Демьян Игнатьевич. В приложенном к отписке "листе" [164] китайскаго "дворцоваго боярина" Сонготу (Сонготин) Многогрешный снова (см. выше) назван селенгинским "седоком"  ²⁰).

Год смерти Демьяна Игнатовича Многогрешнаго неизвестен.

Но сохранилось любопытное известие, что в последние годы жизни Демьян Игнатович "постригся" в монахи. Вот оффициальная, но, к сожалению, довольно глухая запись об этом факте:

В "хлебной и соляной расходной книге" по г. Иркутску, 1701 г., в числе "окладов" хлебнаго и солянаго жалованья боярских детей на втором месте стоит оклад Д. И. Многогрешнаго: "оклад 18 чети ржи, овса тож, пол-пята (т. е. 4¹/₂) пуда соли — Демьян Игнатович сын Многогрешной, и в прошлом 204 (1696)-м году он, Демьян, постригся" ²¹).

Но эта же запись книги 1701 г. свидетельствует, что в этом году гетман - монах был еще жив, иначе книга непременно отметила бы факт его смерти (и умре в таком-то году), как например она отметила смерть "неженского протопопа Семиона Адамова" (л. 543: "в прошлом во 195 (1687)-м году умре"), известнаго защитника Албазина "казачьяго головы" и "московскаго списка дворянина" Афанасья Ивановича Бейтона (ibid.: "умре" в 209 (1701)-м году") и других лиц, "оклады" которых и после их смерти вносились в книги до тех пор, пока не были передаваемы иным служилым людям.

III.

Остается еще сказать о судьбе членов семьи Д—на Игн—ча.

Известно, что с гетманом отправились в ссылку жена Анастасия, сыновья Петр и Иван, дочь Елена, брат Василий бывший черниговский полковник, и, наконец, племянник Михаил Зиновьев ²²).

Долго-ли прожила с мужем в Сибири жена гетмана — неизвестно. О дочери же Елене мы знаем, что она вышла замуж [165] за сибирскаго дворянина Ивана Бейтона ²³). Это — сын известнаго полковника Афанасья Ивановича Бейтона, знаменитаго защитника (после смерти воеводы А. Л. Толбузина) Албазина против китайцев, в 1686 — 89 гг. Словцов замечает (1, 133), что "от сего брака идут две линии, пользующияся в Иркутске хорошим именем по учебной и гражданской службе" (писано в 1830-х годах).

Но кроме Елены, у Д—на Игн—ча были еще две дочери: "отписка" иркутскаго воеводы Ивана Власова (см. II главу) говорит не об одной, но о "трех дочерях" гетмана. Может быть, последния 2 дочери родились у него в Сибири?... Имен их И. Власов не называет.

О судьбе старшаго гетманскаго сына Петра Демьяновича сообщено выше. О младшем сыне Иване ничего неизвестно.

В иркутском "розборном списке" 1699 г., кроме Петра Многогрешнаго, упоминается еще боярский сын "Яков Демьянов сын Многогрешной", поверстанный боярином О. А. Головиным, с окладом в 7 рублей, по 7 четей ржи и овса и 2 пуда соли. "Розборной список" прибавляет, что Яков Демьянович "в прошлом во 199 (1691) году умре" ²⁴).

Был-ли это 3-й сын гетмана? или это был Иван, носивший почему либо и имя Якова? или же историки ошибались, называя втораго сына гетманова Иваном? — решить не могу.

О брате и племяннике гетмана сообщу несколько новых сведений, взятых из документов начала XVIII в., собранных известным сибирским историографом Герардом Миллером и недавно напечатанных в издании Археографической коммиссии: "Памятники Сибирской истории XVIII века" ²⁵).

Об одном эпизоде из служебной деятельности красноярскаго боярскаго сына Василия Игнатьевича Многогрешнаго ²⁶), относящемся [166] к 1692 г., говорит документ 1700 г. — "выпись" Сибирскаго приказа из "распросных речей" служилых людей и из воеводских "отписок" о набегах киргизов на порубежные сибирские города ²⁷). О Василии Многогрешном говорят здесь выдержки из "отписки" Красноярскаго воеводы Петра Мусина-Пушкина, 1693 г. (сс. 15 — 16). Воевода разсказывает об удачном "бое" Вас. Игн—ча с "изменником" Тубинским, "князцом" Шандычкою, в марте 1692 г. Вот подробности этой экспедиции, взятыя Мусиным-Пушкиным из "отписки" к нему В. Многогрешнаго из Канскаго острога и из представленнаго им по возвращении в Красноярск " послужнаго списка" (т. е. — отчета о воинских подвигах ратных людей в походе).

В январе 1692 г. Красноярские служилые люди и канские ясачные люди били челом воеводе, "чтоб великий государь пожаловал их — велел тубинскаго князца Шандычку с улусными его людьми, за многое их воровство и за измену и за разорение — смирить, и послать из Красноярска служилых людей, чтоб над ними учинить поиск"....

В феврале был сформирован в канском остроге отряд, поставленный под начальство В. Многогрешнаго. Как велик был отряд — неизвестно.

В. Игн—чу предписано было вступить сначала в переговоры с Шандычкой и требовать возврата "грабежных животов", захваченных Тубинцами у канских ясачных людей. Только в случае неудачи этих переговоров, В. Многогрешному разрешалось "чинить воинской поиск"....

В марте он отписал Мусину-Пушкину, что Шандычка "великаго государя указу учинился ослушен — для разговору к ним не пошел".... Вместо переговоров Тубинцы стали стрелять "из луков и пищалей" по служилым людям, "и они-де служилые люди видя такое воровство, учинили бой: и Божиею помощию, и его государским счастием тех воров и изменников Шандычку с товарищи побили, а жен их и детей поимали в полон, и знамя взяли"....

[167] Из представленнаго В. Многогрешным "послужнаго списка" видно, что на этом бою русских было убито 6 человек, ранен 21 чел., а Тубинцев будто бы убито около 500 чел, да "в полон взято жен и детей" около 600 человек.

В 1694 г., "за тое их красноярцев к великому государю службу и радение, послано с Москвы в Красноярский Василью Многогрешному с товарищи великого государя жалованья — за побитых и раненых по рублю, за явственной бой ²⁸) по полтине человеку, всего на 800 рублев собольми и (другою) рухлядью".

В ноябре 1694 г. красноярский воевода Алексей Башковский прислал в Сибирский приказ следующую челобитную Василия Многогрешнаго (привожу с некоторыми сокращениями):

"Великим государям царям.... бьет челом холоп ваш, дальние Сибирские стороны города Красноярска сынишко боярский Васька Многогрешный: в прошлых, государи, годех отцу вашему... и брату вашему... и вам великим государям служил я, холоп ваш, лет с пол-третьятцать; и ныне вам великим государем служу всякие ваши... службы, и посылан был против ваших государских неприятелей Калмыцких и Киргизских людей, с Красноярскими служилыми людьми начальным человеком многажды, и бился с ними... не щадя головы своей. А в... 200-м году посылан был я... на вашу... службу в Канскую землю... на воров и изменников на тубинского князца на Шандычку с товарищи..., Тубинцов побили с 500 да в полон взяли жен и детей с 600 человек. И ныне я... устарел, а дети мои... Пронъка да Митька в вашу... службу ни в какой чин... не приверстаны. А в... 201 году в Красноярском волею Божиею умре сын боярский Юрья Саковской и после, государи, ево, Юрья, детей... мужеска полу никово не осталось и в ево место в дети боярские иной нихто не приверстан, а вашего жалованья денежной ему оклад [168] был 12 рублев, и тот денежной и хлебной и соляной ево оклады иному не отданы. — Милосердые великие государи цари... ! пожалуйте меня... за мои службишки и для... старости, велите... сынишке моему Проньке быть на... место... Саковского в ево... окладе, а в мое место... после смерти моей в дети ж боярские поверстать сынишка ж моего Митьку и велите, государи.. свой... милостивой и разсмотрительной указ учинить, чтоб мне... за службы мои призрением вашею государскою милостию детишек моих быть порадованну и им, детишкам, после смерти моей... без чину и без вашего... жалованья меж двор не волочитца и голодною смертию не помереть и ваших государских служб не отбыть! Великие государи, смилуйтеся!" — "К сей челобитной, вместо сына боярскаго Васьки Многогрешнаго, Гришка Пахоруков руку приложил"²⁹). — Никакого приговора на челобитной нет.

Перехожу к гетманскому племяннику Михаилу Зиновьеву. Известно, что он сослан был в Якутск в 1674 г. ³⁰). Сначала его держали здесь в тюрьме, а затем (когда именно  — не известно) освободили и включили в число служилых людей. В начале XVIII в. мы встречаем его в звании "прикащика" ("приказнаго" человека) одного из камчатских острогов, т. е. — в высших рядах служилых людей Якутскаго уезда. Любопытный эпизод из его служебной деятельности — поездка в Камчатку в 1702 г. — находим в одном документе 1710 г.: "скаска" якутских служилых людей, поданная в якутской приказной палате воеводе стольнику Дорофею Афанасьевичу Траурнихту, о морских островах против устьев pp. Камчатки, Ковымы (ныне р. Колымы), Яны. и др. ³¹). О "прикащике" Михайле Многогрешном ³²) говорит именно "скаска" служилаго человека Михайлы Насеткина (сс. 502 — 503). Если сам Михайло Многогрешный не был допрошен воеводою Траурнихтом, то нельзя-ли отсюда заключить, что в 1710 году Михайлы уже не было в [169] живых? — Возможно, хотя с другой стороны возможно и то, что во время снятия воеводою "скасок" Михайло отсутствовал из Якутска.

М. Насеткин разсказывает, что в 1702 г. он послан был "в камчадальский острог с прикащиком Михайлом Многогрешным, для ясачнаго сбору". Из анадырскаго острога шли они до пенжинскаго острога "на оленях и на собаках". Здесь построили "суды — карбасы" и "выплыли в Пенжинское устье". Взявши у ясачных коряков "бойдары", М. Многогрешный и М. Насеткин с устья р. Пенжины ³³) двинулись "морем на Камчатку", к устью р. Лесной ³⁴). Отсюда, "поделав нарты и лыжи", добрались они в камчатский острог.

Из камчатской службы Михайлы Многогрешнаго М. Насеткин упоминает о двух походах его против "немирных камчатцких мужиков"— к устью р. Камчатки и в "Курильскую землю" ³⁵). Во время перваго похода видели они „против Камчатского устья" остров ³⁶), но "какие на том острову люди есть" и преж сего на том острову руские люди бывали-ль — того де он, Михайло, ни от кого не слыхал"....

В „Курильскую землю" ходил М. Многогрешный с отрядом в 50 человек. В этом походе проведали они "от Курильскаго острогу ³⁷) дале в Нос ³⁸) земли, и от того-де места дале земли в Нос нет—пришло море, только видеть в море за переливами (т. е. —проливом) земля (т. е. —Курильские острова), а [170] проведать-де той земли не на чем — судов морских и судовых припасов нет"... Это — одно из наиболее ранних свидетельств о начале знакомства русских с Курильскими островами.

Обратный путь М. Многогрешнаго и М. Насеткина с Камчатки в Якутск шел чрез анадырский острог на р. Ковыму (ныне р. Колыма). Здесь сели они на суда, выплыли в море и шли "морем в Индигирское устье". На пути между устьями pp. Ковымы и Индигирки видели они "остров ³⁹) в море", но есть-ли на нем люди — не знают.

Этими сведениями и заканчивается "скаска" М. Насеткина.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹) "История Малой России", II, 136, откуда перепечатаны Марковичем в его "Ист. Малороссии", II,  200.

²) "Истор. обозр. Сибири", 1, 128, 133, 176, 187 (по 2-му изд. 1886 г.).

³) "Ист. Росс.", XII, 122.

⁴) Доп. Ак. Ист., VI, № 95, 1,11 и X, № 67, XXXII. — № 95, 1 напечатан также в Полн. Собрн. 1, № 562.

⁵) "Чтения Моск. Общ. Ист. и Древн.", 1888, кн. 1, статья и три документа о пребывании в Сиб. гетм. Д. Мног—го", сс. 3 — 10.

⁶) Из Тобольска гетмана перевезли в Енисейск, оттуда в Иркутск (Доп. Ак. Ист., VI, № 96, 11), затем в Селенгинск (Голом6иев., 10).

⁷) Голомбиев., 9.

⁸) Ibid., 5 - 7.

⁹) Словцов (1, 128 и др.) ошибочно называет Многогрешнаго "селенгинским боярским сыном."

¹⁰) Но известно, что гетман тогда не попал в назначенный ему Селенгинск, а очутился в Иркутске (Д. А. И., VI, №96, 11).

¹¹) Доп. Ак. Ист. VI, № 95, 1.

¹²) Голомб., 7.

¹³) Ibid, 8.

¹⁴) Ibid., 9 - 10.

¹⁵) "Ист. Мал. Рос", II,  136.

¹⁶) "Ист. Обозр. Сиб.", 1, 128.

¹⁷) Доп. Ак. Ист., X, № 67, XXXII. — Г. Голомбиевский (стр. 5) относит этот акт к 1692 году. Но я не могу с ним согласиться, так как в заголовке акта ясно указан именно 1694 год: "списки с листов, которые присланы Китайского государства от ближних людей.... в нынешнем 202 году...." (1694 г.). Правда, в самом начале "листа" Сонготина упоминается и 200-й (1692) год; Сонготин говорить, что его "письмо" к кн. Гагарину "послано 200 году в 4 месяц в 12 числе".... Но русские XVII в. никогда в таких выражениях ("4-й месяц 12-е число") не датировали времени. Вероятно, Сонготин говорит здесь — если это не ошибка - не о русском, а о китайском летосчислении. Да и странно было бы предположить, что "письмо" Сонготина, посланное им в 200 г., получено в Иркутске в 202 г.!....— Кн. И. П. Гагарин воеводствовал в Иркутске в 1692—95 гг. (см. "розыскное дело" о его злоупотреблениях» 1697 г. - Сибир. приказа столбец № 1292).

¹⁸) Иркутск. Губернск. Правления столбец № 7, лл. 6 — 7.

¹⁹) Иркутский "розборный список" служилых людей, 1692 г., сообщает об умершем Петре Дем—че, что он "поверстан" был в боярские дети Фед. Ал. Головиным, с годовым "окладом" в 10 р., по 10 четей ржи и овса и 3 пуда соли (Сибир. пр—за столб. № 1397)

²⁰) Сибирскаго приказа столбец № 1397.

²¹) Сибирскаго приказа кн. № 1316, л. 644.

²²) Соловьев, XII, 122.

²³) Бантыш-Каменский, 11, 136.

²⁴) Снбирск. приказа столбец № 1397.

²⁵) I-й том вышел в 1882 г., II-й в 1886 г.

²⁶) Вас. Игн—ч сослан в Красноярск в 1674 г. (Д. А. И., VI, № 95, 11). Когда он получил звание боярскаго сына — неизвестно, но, вероятно, в 1682 году, т. е. тогда же, когда и Демьян Игн—ч "написан" в иркутские боярские дети.

²⁷) Пам. Сиб. Ист., 1, № 1.

²⁸) В " послужных списках" XVII в., отмечавших различные подвиги ратных людей во время нзвестнаго боя, об отличившихся вообще храбростию делались такия пометы: имрек "бился явственно", т. е. — явно для всех выделился своею храбростию. Отсюда и специальный термин  — "явственной бой". Если же кто кроме общей храбрости отличился еще и особыми подвигами, то и это также отмечалось, напр.: имрек "бился явственно, убил мужика" (т. е. — неприятельскаго воина), или — "ранил мужика", "взял языка" (т. е. -полоненика) и т. п.

²⁹) Сибир. приказа столбец № 1317.

³⁰) Доп. Ак. Ист., VI, № 95, 11.

³¹) Пам. Сиб. Ист., II, № 118, 6.

³²) В актах о ссылке гетмана Многогрешнаго, 1674 г. (Д. А. И.,. № 95, 1, и 11). Михайло Зиновьев не носит фамилии своего дяди. Очевидно, он принял ее только впоследствии — на службе в Якутске.

³³) Р. Пенжина впадаете в Пенжинскую губу — самую северную оконечность Охотскаго моря, омывающую западные берега головы Камчатскаго полуострова.

³⁴) Р. Лесная впадает в Охотское море, на западном побережье головы полуострова, у мыса Пенгепеме.

³⁵) Так называлась в то время южная часть полуострова Камчатки, лежащая против оо. Курильских.

³⁶) Никакого острова нет против устья р. Камчатка, но русские могли принять за остров противолежащие к с.-в. и в-ку берега Камчатской губы. Правда, оо. Командорские можно считать лежащими против Камчатскаго устья. Но вряд-ли М. Многогрешный мог видеть их с берега: ближайший о. Беринга лежит в 200 в. к с.-в. от устья р. Камчатки.

³⁷) Курильский острог находился около озера Курильского, лежащаго на юг полуострова, около 100 в. к с.-з. от мыса Лопатки.

³⁸) "Носом" назывался в то время м. Лопатка — самая южная оконечность полуострова, против оо. Курильских.

³⁹) Очевидно, они видели один из 5 оо. Медвежьих (в 150 в. к с. -з. от дельты р. Колымы), вероятнее всего — самый крупный из них — о. Крестовский (в 50 в. к с. -з. от мыса Крестовскаго).

Библиографическое описание:

  Чтения в историческом обществе Нестора Летописца.-Киев,1892.-С.149-170.

Сетевая версия – В. Трухин, 2008