Е. А. ОПОЛОВНИКОВА

РУССКИЕ КРЕПОСТИ В СИБИРСКОМ ЗАПОЛЯРЬЕ.

Нельзя не признать, что в настоящее время вопросы истории сибирского градостроительства решаются успешно на самых различных уровнях¹. Исследуются проблемы истории основания и социально-экономического развития сибирских городов в конце XVI—XIX вв., формирования их архитектурно-планировочной структуры и внешнего облика, типологии оборонительных укреплений, генезиса городской культуры Сибири, историографические и источниковедческие материалы по градостроительству².

Тема городов Сибирского Заполярья достаточна велика. Мы же ограничимся изучением Алазейского, Верхнеколымского и Ашойского острогов. В литературе есть некоторые разрозненные сведения об истории возникновения этих поселений, но совершенно нет данных об их постройках и характере архитектуры. А в основу нашей работы помимо документальных и литературных источников положены также и результаты исследований памятников деревянного зодчества, проведенных нами в течение ряда лет в Якутии ³.

Освоение русскими Сибирского Заполярья началось со строительства на берегах Лены Якутского острога (1632 г.). Отсюда они двинулись на Алазею и Колыму. Путь в этот край лежал через «хрепты», Индигирку, извилистую и капризную Алазею (или Алазейку).

Сведения о первооткрывателях Алазеи противоречивы: в одном случае называют Дмитрия Ерило (или Ярило)⁴, в другом — Михаила Стадухина ⁵, в третьем — Ивана Ерастова ⁶. Некоторые исследователи, например В. И. Кочедамов, объединяют походы М. Стадухина и Д. Ерилы⁷. Называют также имя Вторко Катаева, посланного в 1641 г. на Алазею и выдержавшего жестокий бой с юкагирами ⁸. Но у нас нет серьезных оснований не доверять челобитной, поданной 17 июля 1646 г. в Якутскую приказную избу Иваном Ерастовым «с товарищи» — енисейскими казаками Федором Алексеевым Чюкичевым, Терентием Алексеевым и Афанасием Степановым ⁹. Из нее видно, что Ерастов в 1641 г. с отрядом в 15 чел. из устья Алазеи на кочах дошел до лесных мест, где и было поставлено им зимовье, огороженное тыном, «косой острожок». Сама постройка представляла знакомый нам тип малой обособленной крепости — зимовья в виде избы или башни с «нагородней», которая выполняла функции жилья и оборонительного сооружения. В 1646 г. это зимовье было расширено, что, возможно, и дало повод позднейшим исследователям считать это датой основания Алазейского острога. Но устное народное предание, записанное нами во время полевых обследований, упорно говорит о казачьей «крепостце», зимовье, которое предшествовало острогу. Острог на Алазее явился важным структурным звеном в [64] системе освоения Колымо-Индигирского края. Как и другие остроги, этот был центром сбора ясака и добычи пушнины и транспортно-транзитным пунктом, без которого было бы невозможно регулярное административно-хозяйственное управление и освоение края. Алазейский и колымские остроги были стационарными поселениями и, несмотря на малочисленность русского населения, выполняли важную роль в ознакомлении местного населения с более развитыми формами социальной жизни, в том числе и через семейно-брачные и производственные связи русских промышленников и юкагиров.

Первая Алазейская крепость была «косым» острогом. В Сибири такие остроги получили широкое распространение. Они преобладали на северо-востоке края, что, вероятно, объясняется спецификой природных условий: твердый грунт и вечная мерзлота затрудняли земляные работы. Охотский острог вначале даже официально называли «Косой острог». Кроме того, в этом районе еще до прихода русских у коренных народов уже бытовала практика сооружения «косых» острогов, и здесь произошло совмещение двух оборонительных тенденций деревянного зодчества — местной и русской.

Как целостная система жилых, хозяйственных и культовых строений, опоясанных оборонительными укреплениями типа «городни», Алазейский острог был построен уже значительно позже — в самом конце XVII — начале XVIII в. Во всяком случае, в «Чертежной книге Сибири» С. У. Ремезова 1701 г., которая составлялась по данным 80—90-х гг. XVII в., в низовьях р. Алазеи отмечено «зимовье Алазейское»¹⁰. Приводится знакомый перечень традиционных для древнерусских крепостей-острогов сооружений: избы и амбары, церковь на пригорке и кладбище близ нее, съезжая изба и аманатская «избенка», баня и торговое «место».

Алазейскому острогу в отличие от Зашиверска или Мангазеи не суждено было стать городом. Причиной тому послужил ряд обстоятельств. Во-первых, постепенно вся торговля края сосредоточилась в Среднеколымске, который с 1775 г. получил статус города, а с 1822 г. стал центром Колымско-Индигирского края, подчинив себе все немногочисленные поселения, расположенные в его пределах, в том числе и Алазейск. Во-вторых, население Алазейского острога заметно сократилось в результате эпидемии оспы. В 1884 г. эта болезнь унесла половину населения Колывано-Индигирского края. П. Рябов по следам этой катастрофы писал: «...на реке Алазее когда-то было значительное русское поселение, Алазейск, от которого теперь и следа не осталось»¹¹. Но это утверждение не совсем точно. По словам местных жителей, церковь на территории бывшего острога сохранялась, по меньшей мере до конца 30-х гг. нашего столетия. И кроме нее долго еще стояли какие-то постройки, хотя в них давно уже никто не жил. Территория бывшего Алазейского острога впервые обследовалась нами в 1981 и 1983 гг. От старых построек до наших дней на поверхности земли сохранились лишь некоторые венцы бревен. [65] Но даже по этим скудным остаткам можно представить былую мощь стоявших здесь сооружений, рубленных из могучих, почти полуметровых в диаметре, стволов. Невольно возникает вопрос: откуда они здесь, в этом небогатом растительностью крае, где за 100 лет не вырастает ни одного дерева толще 10—15 см?! Наличие такого строительного материала в этих безлесных местах заставляет по-новому взглянуть на материально-техническую организацию освоения Сибирского Заполярья в XVII — XVIII вв.

Даже немногочисленные остатки Алазейского острога наглядно повествуют о прочности традиций в народном зодчестве. Здесь и рубленные «в обло» венцы бревен, и потолки «в накат», поддерживаемые могучими балками-матицами, и широкие плахи дощатых полов. Использовались простые и мудрые строительные приемы — «как красота и мера скажут»— так писалось в старину в рядных грамотах на строительство церквей. «Плотничье искусство уже с первых лет нашей истории прочно стояло на ногах»,— писал известный знаток русской старины И. Забелин ¹².

По остаткам острога можно получить представление о его былой архитектуре, причем нам важны не столько конкретные формы и размеры построек, сколько общий характер архитектуры, ее эмоционально-образная суть. Однако, располагая скупыми письменными сведениями об Алазейском остроге и ограниченными материальными остатками строений, мы можем лишь приблизительно воссоздать характер его сооружений, используя утвердившийся в реставрационной практике и архитектурной теории метод аналогов.

В ходе обследований Алазейского острога на его территории нами выявлено три планировочно-пространственных акцента, расположенных на самых высоких отметках его территории. И вот эта тяга человека-строителя в своем пространственном размещении селитьбы к разновысоким строительным площадкам, по всей видимости, является каким-то всеобщим универсальным законом в его градостроительной деятельности. На первой площадке, ближайшей к месту слияния двух рек и занимающей мысовое, столь распространенное в градостроительстве ¹³ положение, были обнаружены контуры двух зданий. К одному из них, почти квадратному в плане (6,85x6,74 м), с юго-западного угла примыкала тыновая стена. Основания ее бревен хорошо были видны в расчищенном слое земли. Нижние венцы сруба принадлежали, видимо, массивной крепостной башне, не уступавшей по своим горизонтальным параметрам самым крупным башням Мангазеи ¹⁴. Но по своей архитектуре Алазейские крепостные башни были более скромные: по размерам основания они напоминали башни Братского острога ¹⁵. Названные аналоги помогли нам создать графическую реконструкцию Алазейского острога (рис. 1). С северной стороны к башне вплотную примыкала небольшая клеть (5,40 x 4,35 м), срубленная из значительно более тонких бревен, чем башня, и, вероятно, позже. Одна стена этой клети, служившей то ли аманатской, то ли складским помещением и удобно притулившейся близ башни, [66] выходила на внешний фасад крепости и шла вровень с тыном.

В конструктивном отношении тын был обычным: поставленные вплотную друг к другу бревна, сверху заостренные, скреплены поперечными связями - брусами. Вместе с тем в построении тына, на наш взгляд, была яркая, неповторимая особенность: изломанность его линии на довольно коротком отрезке между двумя зданиями, равном всего 7 м. В этой свободе линий проявилась основная черта народного зодчества — при традиционных формах и конструкциях всегда сохранялась свобода композиционно-пространственного построения. Творческая раскованность столь же характерна здесь, как и строгие, выверенные веками законы архитектуры. Мало того, эти две, казалось бы противоположные, особенности народного зодчества всегда были взаимосвязаны. Ломаные очертания стены Алазейского острога определялись характером рельефа местности. А взаимосвязь сооружения с природой, как известно, — один из ведущих законов строительного искусства.

Остатки тыновой стены найдены и в самой р. Буор-Юрэх, у левого ее берега. Это объясняется тем, что река когда-то протекала значительно правее современного русла. Поэтому поляна, на которой в прошлом стоял острог, была несколько шире.

На второй площадке, расположенной поодаль от тына, внутри острога, было обнаружено основание здания размером 3,6x4,5 м. Сохранился потолочный накат, ровно упавший на пол, когда от ветхости рухнули поддерживающие его стены. У подножия этого холма, у самой кромки воды, сохранились также остатки тыновой [67] стены и один венец какого-то здания, к которому с обеих сторон примыкал тын. По-видимому, это была еще одна крепостная башня, что вообще-то характерно для планировки малых острогов Сибири.

На третьем холме, самом дальнем от места слияния двух рек, стояла когда-то, как утверждают старожилы, церковь, которая как бы завершала систему высотных доминант Алазейского острога. Остатки бревен в земле выявляют строгое расположение здания по оси запад — восток, т. е. именно так, как располагались в старину культовые постройки. Расположение церкви на этом месте оправдывалось и тем, что близ нее находилось кладбище.

Об архитектуре, точнее, о типологической принадлежности церкви — памятнике шатрового типа — можно судить лишь по одному имеющемуся у нас на сегодня источнику — по «Чертежной книге Сибири» С. У. Ремезова, в которой условным изображением Алазейска служит шатровая церковь, стоящая как бы позади крепостной башни. Причем изображение Алазейской церкви несколько отличается от изображения Зашиверской, но почти идентично церкви Колымского зимовья и Анадырского острога ¹⁶. Ценность «графических изображений древних памятников русского деревянного зодчества» в атласе Сибири С. У. Ремезова ¹⁷ хорошо известна. Однако необходимы дополнительные поиски источников, ибо таким значком Ремезов мог обозначить и часовню, нередко заменяющую по своим функциям церковь на Крайнем Севере. Проведенные раскопки основания здания показали, что церковь была невелика. К квадратному в плане четверику размером 5,0x5,0 м примыкала небольшая трапезная, также почти квадратная в плане — 3,10x3,30 м. Алтарный прируб был пятигранным — по аналогии с известной нам Зашиверской церковью ¹⁸. Для определения точной даты сооружения Алазейской церкви, как и самого острога, конечно, необходимо провести дополнительные архивные изыскания и полевые обследования, дендрохроно-логический анализ материальных остатков сооружений. Но уже сейчас, думается, можно сделать некоторые предположения. Судя по тому, что церковь не упоминается в росписи Алазейского ясачного зимовья (а это маловероятно для практики описаний острогов и зимовий, если бы там существовала церковь), поставленного приказчиком Н. Тютиным в 1677 г.¹⁹, можно думать, что церковь или часовня были построены позже, но до конца XVII в., так как ее изображение присутствует в чертеже С. У. Ремезова. По всей видимости, Алазейская церковь — современница Зашиверской.

Интересно проследить характер решения надмогильного сооружения. Каждая его деталь типична и традиционна всему русскому деревянному зодчеству. Подобные захоронения мы еще недавно могли встретить на старообрядческих кладбищах Русского Севера ²⁰. Однако на всей обширной территории Якутии надмогильные постройки именно такой, сугубо русской, формы нам встречать [68] не удавалось. Обычно якутские христианские захоронения представляли собой довольно  оригинальную трактовку древнейших русских надгробий, как бы специально осуществленную для якутской земли с учетом ее природного колорита и особенностей якутского фольклора. Сравнение с ними Алазейского надмогильного памятника неслучайно: с одной стороны, оно оттеняет его самобытность, а с другой — подчеркивает живучесть старых традиций русского зодчества.

Письменных известий о русских поселениях на Колыме не так уж много. Систематические историко-культурные обследования этого региона не проводились. Поэтому большое значение для реконструкции облика русских острогов на Колыме в XVII — XVIII вв. имеют немногочисленные графические изображения. На карте С. У. Ремезова на всей Колыме изображено только одно русское поселение — «зимовье Колымское» с рисунком церкви и избы, стоящей к ней вплотную. В последнее время в науку введен большой массив графических материалов ²¹, но среди них нет относящихся к Колымскому острогу. Нам известно два изображения русских поселений на Колыме конца XVIII в., столь насыщенного многочисленными экспедициями по изучению северо-восточного побережья Северного Ледовитого океана. На первом, опубликованном Г. А. Сарычевым в «Путешествии...», запечатлен Верхнеколымск, который некогда был местом складирования «провианта и запасов» для Анадырского и Нижнеколымского острогов. Это небольшое поселение состояло из нескольких домов и юрт. Во второй половине XIX в. здесь насчитывалось всего около 30 чел. и стояло три общественных здания (церковь, училище да рыбный магазин)²². Картина написана «рисовальным мастером» Лукой Ворониным — участником экспедиции И. Беллингса — Г. Сарычева 1785—1792 гг.²³ На этой картине Верхнеколымск изображен небольшим поселением с традиционно якутскими жилыми постройками на переднем плане, среди которых преобладают так называемые юрты-балаганы. Их конструктивная особенность заключается в том, что стены были сложены из вертикальных, чуть наклонных внутрь бревен, обмазанных снаружи земляным раствором. Основание сооружения составляли горизонтально уложенные бревна с дерном, образующие некое подобие избяной завалинки.

Срубные постройки, знакомые нам по России силуэты амбаров и изб, тоже присутствуют в изображенном пейзаже. За ними видна крепость, обнесенная деревянной стеной. Эта стена сложена из горизонтальных бревен, укрепленных в вертикальных связях-опорах. Такие ограждения характерны для всей Сибири, и в жилых усадьбах они назывались «заплоты». Подобным образом связывались и бревенчатые стены некоторых хозяйственных построек. Этот оригинальный прием рубки был довольно широко распространен в заполярном деревянном зодчестве; остатки подобных конструкций найдены при раскопках Мангазеи и Алазейского острога. Более того, в старой части современного Среднеколымска, [69] который разделяется па две площадки речушкой Анкудиновкой, до сих пор сохранились срубленные таким же способом амбары, сооруженные в конце XIX в.

Л. Воронину принадлежит также и рисунок Среднеколымска²⁴, который был более значительным поселением, чем Верхнеколымск (рис. 2). Во второй половине XVIII в. в Среднеколымске насчитывались 10 обывательских домов, 60 чел. населения обоего пола и церковь. По данным 1764 г., «в Среднеколымске был острог деревянной в заплотье, вышиною в печатку сажень, а по Округлости 100 сажень», однако острог был «ветхой» и «поразломан». На рисунке Воронина как раз и виден сохранившийся заплот по линии церкви, колокольни и башни, на фасаде острога со стороны реки и пристани этот заплот уже отсутствует. Причем одной из угловых башен острожных укреплений были большой двухэтажный амбар или же изба.

На р. Мал. Анюй, правом притоке Колымы в ее нижнем течении, стояла еще одна русская заполярная крепость — Анюйский острог. Его остатки сохранились до наших дней ²⁵.

Анюйская крепость — «зимовье звериных, соболиных и лисьев промыслов», как называл ее С.У. Ремезов, — славилась большими ежегодными ярмарками, затмившими постепенно все торги колымских поселений. По крайней мере, в XVIII и XIX вв. здешние ярмарки были многолюдными, в то время как в целом колымская торговля стихала. [70]

Сейчас современный пос. Анюйск стоит на правом берегу Мал. Анюя. Но Анюйское поселение не раз переносилось с места на место. По мнению В. И. Кочедамова, после Нижнеколымска М. Стадухин поставил ясачное зимовье на Бол. Анюе, но затем оно было перенесено на Мал. Анюй к устью р. Ангарки, почему и стало называться Ангарской крепостью ²⁶. Однако знакомство с архивными и литературными материалами, рассказы местных жителей и собственные полевые обследования убеждают нас в том, что в истории появления русского поселения на Анюе много неясного. Вероятно, сначала Анюйское зимовье действительно стояло на Бол. Анюе, но после «замирения» края, во второй половине XVIII в., «по указанию Зашиверского комиссара Баннера в 1775 году... была построена Ангарская крепость» уже близ устья Ангарки на Бол. Анюе ²⁷. Потом ее перенесли на другое место, на Мал. Анюй, разместив на острове, отчего она стала называться в народе «Островной». Однако постоянные разливы реки разрушали крепостные строения и требовали немалых затрат и усилий на их ремонт, столь сложный в условиях безлесного Заполярья. В судовом журнале бота «Иркутск», совершавшего в 1739 —1741 гг. плавание под командованием капитана Д. Лаптева из устья Лены вдоль берегов Северного Ледовитого океана, отмечалось, что «многие из казаков всю землицу Чукоцкую вдоль и поперек ходили, никакого леса на ней не видели»²⁸. В 1848 г. стихия окончательно разрешила все мучения жителей: очередной разлив реки снес не только саму крепость, но и часть острова, на котором она стояла. После этого крепость была заново отстроена на живописном склоне левого берега Мал. Анюй, на 10 верст ниже по течению. Но местные жители по традиции называли эту крепость «Островной», и располагалась она в 250 верстах от Нижнеколымска. Сейчас на месте крепости стоит пос. Островное.

Построенная в конце 40-х гг. XIX в. Анюйская крепость — самый поздний из известных в Сибири памятников крепостного зодчества, сохранивший как первооснову именно оборонную, а не какую-либо другую свою функцию (рис. 3). Срублена была она «из тонкоствольных листвиниц, с башенкой над воротами, маленькой часовней, караульным домом, десятком жалких срубов для жилья и рядом лавочек и ларей... Кругом крепостцы раскинуты стойбища бродячих племен со стадами оленей, а в ограде помещаются русские с сотнями ездовых собак и товарами для обмена»²⁹.

Сейчас можно получить представление лишь о двух сооружениях крепости — ее стене и башне, верх которой все еще возвышается над бывшими крепостными воротами. Оба сооружения замечательные своим своеобразием. Впрочем, утверждение о непохожести Анюйских построек, разумеется, весьма условно потому, что их конструкция и формы типичны для всего народного зодчества в целом и встречаются в ряде построек, хотя и в несколько иной трактовке. Так, башня напоминает амбар-крепость тойона Пономарева в Мегино-Кангаласском районе Якутской [71] АССР (рис. 4). Его сруб кверху постепенно сужается, образуя невысокую четырехгранную пирамиду-шатер. Однако в Анюйской башне в отличие от амбара Пономарева четкого силуэта шатра не видно: грани его чуть округлы и образуемая ими пирамида наверху усечена. Вряд ли кровля башни была такой первоначально — слишком явной в архитектурно-художественном и в конструктивно-техническом отношениях предстает тогда ее незавершенность. Но если вспомнить многоугольные срубные постройки якутов, то такая форма может приближаться к традиционной местной. Каковы бы ни были ее истоки и каковой она ни была бы в действительности, с остроугольным или же с плоским завершением, несомненно одно — здесь мы встречаемся с оригинальным симбиозом двух строительных традиций.

Не менее замечательна и многоугольная конструкция Анюйской крепости. Сама многоугольность, конечно, не редкость и встречается в планировке русских городов и острогов Сибири. Так, судя по рисунку Ремезова, многоугольной была стена Кузнецкого острога. Но она состояла из стоячих бревен, а в Анюйской крепости многоугольная стена срублена из горизонтально положенных бревен, связанных по углам «в обло», т. е. «городни».

Многоугольные стены неудобны для защитников крепости, ведущих ружейный обстрел. Их внутренние углы создают мертвые зоны, затрудняющие обстрел противника. Но в старину такие стены возводили довольно часто, поскольку они были прочными [72] и усложняли взятие их приступом. Фрагменты таких конструкций встречались на старых оградах некоторых деревянных монастырей и погостов: Водлозерского Ильинского погоста, Кижского культурного ансамбля. Что же касается Анюйской крепости, которой не пришлось быть свидетельницей военных столкновений, то в ней воплотилась традиция сооружения первых крепостных сооружений Анюя, вобравшая строительный опыт русского и местных народов.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: Кириллов В. В. К проблеме изучения древнерусского города XVI —XVIII вв. // Русский город: Исследования и материалы.— М., 1984. — Вып. 7.— С. 4—39.

² См.: Аргентов А. В. Очерк Нижнеколымского края // Сборник газеты «Сибирь».— Б. м., 1876.— Т. 1.— С. 387—396; Биркенгоф А. Л. Потомки землепроходцев. — М., 1972; Аргентов А. В. Нижнеколымский край // Изв. РГО. — Спб, 1880. — Т. 15, вып. 6. — С. 433—451; Кочедамов В. И. Первые [73] русские города Сибири.— М., 1978: Оксенов А. В, Срсднеколымск и его округ // Ист. вестн.— Спб, 18.— Т. 21, № 7.— С. 105 — 127; Приклонский В. Л. Летопись Якутского края, составленная по официальным и историческим данным.— Красноярск, 1896; Рябов П. Полярные страны Сибири // Сибирский сборник. Приложение к «Восточному Обозрению».— Спб, 1887. — С. 1—42; Сарычев Г. А. Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану.— М., 1952; Сафронов Ф. Г. Русские па северо-востоке Азии в XVII — середине XIX в.— М., 1978; Полевой Б. П. Новое о начале исторического плавания С. И. Дежнева в 1648 г. // Изв. ВСОГО СССР. — Иркутск, 1965.— Т. 63.— С. 51 — 57; и др. [73]

³ Ополовников А. В., Ополовникова Е. А. Деревянное зодчество Якутии. — Якутск, 1983; Они же. Черты самобытности в памятниках деревянного зодчества Якутии // Проблемы охраны и освоения культурно-исторических ландшафтов Сибири. — Новосибирск, 1986, — С. 109 — 128.

⁴ История Якутской АССР.— М., 1957.— Т. 2,— С. 25, 33.

⁵ Это имя названо в материалах Музея Арктики и Антарктиды (г. Ленинград): зал № 1, «Карта освоения Сибири».

⁶ Визе В. Ю. Моря советской Арктики. — М., 1948; Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на северо-востоке Азии. — М., 1951.— С. 12.

⁷ Кочедамов В. И. Первые русские города...— С. 27.

⁸ Баландин С. Н. Оборонная архитектура Сибири в XVII в. // Города Сибири. Экономика, управление и культура городов Сибири в досоветский период. — Новосибирск, 1974.— С. 15. Но на с. 17 он называет имя И. Ерастова.

⁹ Открытия русских землепроходцев...— С. 22.

¹⁰ Чертежная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 году.— Спб, 1882.— С. 19.

¹¹ Рябов П. Полярные страны... — С. 6.

¹² Забелин И. Е. Черты самобытности в древнерусском зодчестве // Русское искусство.— М., 1900.— С.  3.

¹³ Лаппо Г. М. Рассказы о городах. — 2-е изд. — М., 1976. — С. 75—76.

¹⁴ Ополовников А. В., Крадин Н. П. Стены и башни Мангазеи // Архитектурное наследство. — М., 1980. — Т. 28. — С. 89 — 97.

¹⁵ Воротников И. О древних башнях в селе Братском // Памятная книжка Иркутской губернии на 1881 год. — Иркутск, 1881. — С. 152 — 156; Никитин А. В. Братский острог: к истории архитектурных памятников Сибири //СА. — 1961. — № 2.— С. 213 — 226.

¹⁶ Чертежная книга Сибири...— С.   19.

¹⁷ Гольденберг Л. А. Атлас Сибири С. У. Ремезова как источник для истории сибирских городов // Города Сибири. Эпоха феодализма и капитализма. — Новосибирск, 1978. — С. 163.

¹⁸ Ополовников А. В. На краю света // История СССР. — № 3. — 1970.—С. 178 — 187; Он же. Еще один неизвестный памятник русского деревянного зодчества // Архитектурное наследство. — М., 1972. — Т. 20. — С. 100 — 108; Окладников А. П., Гоголев 3. В., Ащепков Е. А. Древний Зашиверск. Древнерусский заполярный город. — М., 1977.

¹⁹ Дополнения к Актам историческим... — Спб, 1859.— Т. 7. — С. 274 — 275, № 57.

²⁰ Ополовников А. В. Русский Север. — М., 1977. — С. 78 — 86.

²¹ Алексеева М. А. «Собрание Российских и Сибирских городов». Серия гравюр XVIII века // Сообщения Гос. Рус. Музея. — Л., 1964. — Вып. 8.— С. 65 —75; Враская О. Б. Отечественные города в гравюре (кроме Москвы и Ленинграда) // Фонд гравюр как источник изучения архитектуры русских городов. — Л., 1978. — С. 103—131.

²² Энциклопедический словарь/Изд. Брокгауз и Ефрон. — Спб, 1892. — Т. 6.-С. 64.

²³ Сарычев Г. А.  Путешествие... — С. 71, рисунок «Вид Верхнеколымского острога с реки Ясашны».

²⁴ Там же. — С. 73, рисунок «Вид Среднеколымского острога и реки Колымы вниз по оной». [74]

²⁵ Иохельсон В. И. Очерк зверопромышленности и торговли мехами в Колымском округе с 37 рисунками в тексте // Труды Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова. — Спб, 1898.— Т. 10, ч. 3. Источник выявлен М. Д. Новиковой, научным сотрудником Якутского государственного краеведческого музея им. Ем. Ярославского.

²⁶ Кочедамов В. И. Первые русские города... — С. 27.

²⁷ Иохельсон В. И. Очерк зверопромышленности... — С. 135.

²⁸ Центральный гос. архив Военно-Морского флота СССР, ф. 913, оп. 1, д. 1, л. 40.

²⁹ Иохельсон В. И. Очерк зверопромышленности... — С. 135. [75]

Библиографическое описание:

  Памятники быта и хозяйственное освоение Сибири./ Новосибирск: 1989. 192 с. ISBN 5-02-029059-9.-С.63-75.

www.nsu.ru/aw/bookloader?id=225