ГОРОДА И ОСТРОГИ ЗЕМЛИ СИБИРСКОЙ - КНИГИ И ПУБЛИКАЦИИ.


Главная
Роман-хроника "Изгнание"
Остроги
Исторические реликвии
Исторические документы
Статьи
Книги
Первопроходцы

К ИСТОРИИ ТОМСКАГО БУНТА 1648 ГОДА.

 

  

Н. Оглоблин.

К ИСТОРИИ ТОМСКАГО БУНТА 1648 ГОДА.

В ряду сибирских бунтов XVII века Томский бунт 1648г. занимает выдающееся место 1). Возникши на обычной для этого века почве раздоров между главным воеводою и его товарищами, бунт разросся до необычайных размеров до открытой борьбы двух враждовавших сторон. Бунт служилых и жилецких людей против воеводы кн. Осипа Ивановича Щербатаго, руководимый его товарищами Ильей Никитичем Бунаковым и дьяком Борисом Исаковым Патрекеевым, разрешился тем, что воеводе «отказали от воеводства», «заперли» его на воеводском дворе и проч.

В отместку за это кн. Щербатой выдвинул против Бунакова тяжкия обвинения, будто тот собирается в Сибири «Дон заводить», будто «хочет Сибирью завладеть» и вместе с своими «воровскими кругами» стремится «смуту и воровство завести» в других сибирских городах, пересылаясь «тайным обычаем» с тамошними «ворами» путем «воровских грамоток»...

Пусть это обвинение в каких-то сепаратических замыслах Бунакова и его сторонников и не было доказано, но нет дыма без огня... Уже одна мысль о возможности возникновения подобных замыслов заслуживает внимания и тем более, что действительно в это время возникала «смута» во многих сибирских городах Нарыме, Кузнецке и др. Брожение это тем любопытнее, что оно стоит в какой-то связи с известными московскими смутами 1648 г. 2). Документы разсматриваемаго дела отмечают, что ближайшим результатом брожения было то, что «изо всех сибирских городов на воевод поехали (челобитчики) бити челом государю»...

Бунаков с своей стороны обвинял кн. Щербатаго в каких-то изменнических сношениях с калмыцкими тайшами. Воеводе не трудно [4] было оправдаться от этих подозрений, но много труднее от других обвинений, выставленных челобитными на него «ото всего города» и уезда.

Большинство служилых и жилецких людей держалось Бунакова и Патрекеева. Во главе их партии стоял ссыльный человек Григорий Осипов Плещеев-Подрез 3) бывший патриарший стольник 4), затем выдающимися деятелями были Томске служилые люди боярский сын Федор Иванов Пущин 5), подьячий Тимофей Мещеринов, казачий пятидесятник Иван Володимерец, черкашенин Михаил Яроцкий, казак Василий Михайлов Мухосран и многие другие. Во главе малочисленной воеводской партии стоял боярский сын Петр Сабанской 6).

Помимо прямаго значения предлагаемых материалов, они очень ценны массою заключающихся в них бытовых подробностей, относящихся преимущественно к служилым людям. Особенно обращают на себя внимание данныя о значении и роли воеводских товарищей, о пределах их власти, об их отношениях к главному воеводе и т. п. предмет мало изследованный в исторической литературе.

Прямое и косвенное отношение к Томскому бунту 1648 г. имеют многие столбцы Сибирскаго приказа, хранящиеся в Московском архиве м-ва юстиции (см. в указанных цитатах «Обозрения ст. и кн. Сиб. пр. »). Но ниже предлагаемые материалы к истории бунта Взяты только из 3 столбцов, наиболее существенных по содержанию, именно:

а) Столбец 309 документы о смене с воеводства кн. Осипа Щербатаго с товарищи, 157 года.

б) Столбец 466 Томский «сыск» о бунте 156 г., произведенный в 160 г. Тобольскими «сыщиками» письменным головою Степаном Скворцовым и подьячим Петром Ерохиным.

в) Столбец 469 «очная ставка» кн. Щербатаго с Бунаковым в Сибирском приказе, 160 г.

Все эти материалы приведены мною в извлечениях, с сохранением наиболее характерных мест и выражений подлинника. Все существенное сюда вошло, отброшены же неимеющия значения подробности, разныя повторения, формальности и т. п. Столбцы не пагинированы.

[5] а) Столбец 309.

1) Грамота Томскому воеводе кн. Ос. Щербатому, от 19 сентября 157 г.

В 156 году писал он царю, что в Томске, «по заводу» Григорья Плещеева и «по совету товарищей твоих воеводы Ильи Бунакова да дьяка Бориса Патрекеева», служилые люди боярский сын Федор Пущин и пятидесятник Иван Володимерец с товарищи «учинили многую смуту и воровство Томских служилых людей побили, а иных они, Илья и Борис, в тюрьму посадили Петра Сабанского с товарищи 23 человек, без нашего указу, а иных подавали за приставы ».

Ф. Пущин и казак Василий Мухосран с товарищи приходили к кн. Щербатому в съезжую избу «с большим шумом и с невежеством, по заводу ж» Бунакова и Патрекеева, «лаяли» князя и «в съезжей избе сидеть у наших дел не велели, и на воеводском дворе» тебя заперли, и приставили караульщиков, и приходить к тебе никому не велели»... Засаженных бунтовщиками в тюрьму служилых людей «хотят поморить голодом напрасно»...

В 155 г. Бунаков и Патрекеев «извещали на тебя кн. Осипа наши царственныя великия дела» и тогда же били на князя челом царю томские «служилые и всяких чинов люди» пятидесятник Иван Володимерец с товарищи, « что де от твоих безмерных налог и убытков, и от великие твоей жесточи под судом им у тебя до нашего указу быть невозможно ».

«И ты де кн. Осип в съезжей избе у нашего дела сидеть не учал, и выждав их, Илью и Бориса, из съезжей избы, приходил с своего двора с своими людьми в съезжую избу, и нашу печать Томского города, и многие наши дела, и наказы» прежним воеводам «поимал к себе на двор» и все это «держишь у себя».

Бунаков и Патрекеев отпустили в Москву челобитчиков от имени служилых, посадских, крестьян и ясачных людей, которые «били нам челом ото всего города на тебя кн. Осипа во многих наших делах, и в своих обидах, и в налогах, и в насильствах»...

«И мы указали тебя кн. Осипа и Илью Бунакова в Томском переменить 7), а против ваших отписок» и челобитных на князя [6] «указали взяти вас воевод и дьяка» и из челобитчиков «кого они меж себя излюбят», «для роспросу и очных ставок в Тоболеск, и из Тобольска про то про все в Томском сыскать. А до перемены новых воевод» ведать Томск князю с Бунаковым и дьяком Михаилом Ключаревым, а челобитчикам «тебе не мстить и к ним не приметываться»... Грнгорья Плещеева посадить в тюрьму, до царскаго указа. Томскую печать, воеводские наказы и государевы дела, взятые князем на дом, все вернуть в съезжую избу.

2) Грамота Илье Бунакову и дьяку Мих. Ключареву, от 19 сентября 157 г.:

Повторение предыдущей грамоты, но с новым добавлением:

Илья Бунаков и Борис Патрекеев, «по градскому челобитью», посадили в тюрьму «советинков» кн. Щербатаго Петра Сабанскаго с 23 товарищи: «и то ты Илья и дьяк Б. Патрекеев учинили негораздо, своею дуростью и воровством», так как посадили их «без нашего указу и без сыску».

Федор Пущин с товарищи «большого вашего товарища кн. Ос. Щербатаго обезчестили» и «у наших дел быти не велели, а вы от того их воровства не унимали и в том им потакали, и за то воровство довелися вы нашие опалы и большого наказанья».

«Да тыж Илья» и дьяк Патрекеев отпустили в Москву челобитчиков на кн. Щербатаго боярскаго сына Ф. Пущина и казачьяго пятидесятника Ив. Володимерца с товарищи, «дав им от себя одну проезжую грамоту, знатно что потакаючи во всем Томским людям для своей бездельной корысти».

Если кн. Щербатой «учнет кому томским служилым и всяким людям за челобитье их недружбы свои мстить и напрасно к ним приметываться без вины..., и ему кн. Осипу за то от нас быть кажнену смертью»... Если служилые и жилецкие люди не станут подчиняться князю (до приезда новых воевод), будут его безчестить и т. п., «и им за то от нас потому ж быть кажненым смертью»... Сабанскаго с товарищи велено выпустить из тюрьмы.

3) Грамота им же, от 17 сентября:

Пущин и Володимерец с товарищи били челом, что кн. Щербатой у служилых людей «насильством своим дворовых их людей ж ясырь поотнимал и держит их у себя на дворе»... Грамота предписывает отобрать их у князя и отдать челобитчикам.

[7] 4) Челобитная Томских служилых и жилецких людей, в сентябре

157 г.:

Просят, чтобы кн. Щербатову было запрещено вывозить из Томска дворовых людей и ясырь челобитчиков, и просят дать «судимую грамоту» в Томск на случай иска к князю.

Приговор начальнаго человека Сибирскаго приказа: «приказал боярин кн. Алексей Никитич Трубецкой писати о том в Тоболеск к боярину и воеводам кн. Ивану Ивановичу Салтыкову с товарищи: и в тех их (челобитчиков) людех на кн. Осипа давати суд, и по суду и по сыску указ им чинить по государеву указу».

5) Грамота Тобольским воеводам, 157 г.:

Об исполнении вышеуказаннаго приговора.

6) Наказная память новым Томским воеводам, 157 г.:

Память на имя преемников кн. Щербатаго с товарищи Михайла Петровича Волынскаго, Богдана Андреевича Коковинскаго и дьяка Михаила Ключарева.

В 152 г. сослан из Москвы в Томск «за многое воровство» Григорий Плещеев-Подрез, котораго велено «дать за пристава» и, если он «учнет каким воровством воровать», или кто из томских жителей «учнут приставати» к его воровству, то посадить его в тюрьму. Плещеев стал воровать в Томске « людей побивал», у одного служилаго человека «руку отсек», продавал табак, пиво, брагу и т. п.

В 153 г. его перевели в Нарым, где он также «воровал» и о нем, о попе Якове Исакове и др. производилось там «сыскное дело», после котораго Плещеев сослан в Кузнецк. И здесь он «многим воровством воровал» — бил людей, грабил и пр., о чем подавали челобитныя служилые и жилецкие люди. Мало того: «подговоря к себе Кузнецких ссыльных людей», Плещеев собирался с ними «через степь бежать на Яик» для чего готовил вино (завел собственную винокурню) и др. припасы. Но замысел его был открыт.

В Кузнецке «держать его стало не уметь» и его снова перевели в Томск, где за одну «затейную челобитную» о мнимом «государевом деле» велено его «бить батоги», что было исполнено в съезжей избе при кн. Щербатом и дьяке Патрекееве, но Бунаков, [8] «дружа ему Подрезу, в ту пору в съезжую избу не поехал»... После наказания Плещеев «сел на лошадь», заявляя князю, что тот «бил его батоги не за дело»...

С тех пор Плещеев «учал» на Щербатаго «умышлять всякие свои воровские замыслы», продолжая попрежнему «воровать» всячески. Так, бил челом на него пашенный крестьянин Семен Тельной, что Плещеев «жену его (Устиньицу) держит у себя для блуда на постеле», а челобитчика бьет и мучит. За это челобитье Плещеев покушался отравить Тельнаго, давши ему сулему в рыбной ухе. Последний «занемог», когда «выхлебал» той ухи. Опасаясь за это преследования, Плещеев еще сильнее стал агитировать против кн. Щербатаго и «меж градскими людьми большую ссору чинить».

Когда в 156 г. решено, по государеву указу и «по градской скаске», перенести Томский «город» на новое место и уже начата была постройка новаго «города», Илья Бунаков, пользуясь болезнью кн. Щербатаго, сначала мешал этой работе, а потом и совсем остановил ее. Он распустил рабочих, запретил «градским людям» давать деньги на работу, «горододельца» Петра Терентьева «называл изменннком», как и кн. Щербатаго, за неправильную якобы постройку крепости. Бунаков собирался с весны строить «город» на другом, избранном им месте, а не на том, которое избрал князь и градские люди. Они не слушались Бунакова, отстаивая и продолжая уже начатую постройку. Бунаков «лаял» князя за эту постройку, затем «стакался» с Плещеевым и Пущиным с товарищи начавши с ними «заводы заводить» против Щербатаго.

В том же 156 г., по государеву указу, велено Плещеева освободить из-за пристава и «поверстать» по Томску. Бунаков и дьяк Патрекеев, «дружа» Плещееву, выдали ему полный оклад годоваго жалованья, хотя «по росчету» следовало выдать меньше не за целый год, а с того числа, «в котором числе прислана государева грамота»... Плещеев, «обнадежась на государскую милость, что ему велено служить по Томскому», стал еще сильнее «воровать всяким воровством». Он начал «к себе прибирать ссыльных людей» и «к тому их приводил, чтоб из Томского бежать»... Об этом замысле «извещал» воеводу боярский сын Кузьма Черницын, присутствовавший на совещании о том Плещеева с пашенными крестьянами (из ссыльных людей) Максимом Зеркальцовым с товарищи. Крестьян забрали в съезжую избу, допрашивали, но большинство заперлось и только немногие сознались, что на обеде у Плещеева шла [9] речь о побеге, но они «были-де пьяны»... Крестьян отдали «на поруки».

В 154 156 годах «многижды» бил челом кн. Щербатому баярский сын Леонтий Полтев на боярскаго сына Федора Пущина, который «отнял» у перваго жену Татьяну и держит ее у себя «насильством», угрожая Леонтью смертью. В 156 г. Леонтья «не стало скорою смертью»...

В 156 г. Пущин послан дьяком Патрекеевым, с «товарами» его, для торговли по ясачным волостям, причем Пущин сеял смуту среди инородцев, распуская слухи, будто кн. Щербатой собирается «сильно крестить» их и т. п. Для успокоения инородцев воевода посылал в ясачныя волости боярскаго сына Степана Гречанина.

По уверениям князя, Пущин возбуждал против него инородцев по наущенью Бунакова и Бориса Патрекеева. Дьяк, «хотя кн. Осипа погубить, призывал к себе в дом Чацких мурз и татар Отеменя Тарладова с товарищи многажды, и поил их у себя довольно, и им говорил и на то приводил, чтоб они, мурзы и татарове, на кн. Осипа посягнули и государю били челом с Ф. Пущиным вместе. Но они, «не прельстясь ни на какую его Борисову ласку, ему Борису и людям его (участвовавшим в переговорах Григорью Артамонову с товарищи) отказали»...

Для составления своих «затейных челобитных» на кн. Щербатаго, Пущин и подьячие Тимофей Мещеринов и Тимофей Федоров, «по ночам приезжали» к Бунакову и Патрекееву, где «складывали» челобитныя, заставляя подписывать их «многих всяких чинов людей», а кто отказывался тех «били ослопьем и с большим пристрастием», подписавшим же Бунаков выдавал за 2 года вперед «полные оклады» их годоваго жалованья. «В подмогу» челобитчикам он занимал деньги у церковных старост у Воскресенскаго старосты Игнатия Петлина взял 40 р., у Богоявленскаго 30 р., у Троицкаго 60 р. и у Благовещенскаго 40 р.

1 мая 156 г. дьяк Борис Патрекеев велел Воскресенскому попу Пантелеймону «после вечерни, отставя повечерню (т. е. повечерие), для своих именин молебен петь». Поп отпел молебен. Архиепископский «десятильник» боярский сын Иван Коряковской заметил попу и дьяку, что «они то делают не в чин: простым людям молебны не поются после вечерни, отставя повечерню, а поются (так) молебны на государев ангел и на господские праздники, и то-де Борис затевает не свойскую меру»... Десятильник заявил [10] тоже прихожанам той церкви и кн. Щербатому, к которому прибежал спрятаться от «людей» дьяка, хотевших его убить за этот протеста.

Вообще, сторонники Бунакова и Патрекеева били и всячески преследовали сторонников кн. Щербатаго, которые стали прятаться, оставляя последняго без поддержки. Пущин с товарищи разграбили дома боярскаго сына Петра Сабанскаго, коннаго казака Василья Балахнина и др.

С Б. Патрекеевым приехал в Томск его шурин кн. Михаил Вяземской. Оба они занялись «винной продажей» и «торгом» в ясачных волостях, куда ездил князь. Винной продажей занимался и Бунаков чрез своего племянника Кирилла Савина Бунакова. Ни последний, ни кн. Вяземской не представили воеводе ни «государевых грамот» о службе в Томске, ни «проезжих грамот», т. е. приехали «самовольством»... Вино, которым торговал кн. Вяземской, доставляли ему «с Руси» люди Патрекеева.

В 156 г., на молебен в день ангела царевны Ирины Михайловны Бунаков и Патрекеев опоздали, причем дьяк около церкви за что-то избил до крови подьячаго съезжей избы Кирилла Якимова (за замечание об опоздании?..), а войдя в церковь и, «не умыв рук, кровавыми руками принял праздничную чашу и пил»...

Дьяк из-за «посулов» ставит многих «гулящих людей» в «пешие казаки» и т.п.

Кн. Щербатой запрещает крестьянам выдавать их дочерей, и родственниц за казаков и др. служилых людей, чтобы «холостых крестьян жеребей не запустел, а тех-де государевых крестьян половина холостых, а никто за них дочерей дать не хочет». Но Бунаков и Патрекеев разрешали крестьянам выдавать дочерей и др. за казаков и казачьих детей, вследствие чего крестьянские «жеребьи пусты будут», так как многие крестьяне стары, а молодые остаются без жен.

Ссыльных людей, присланных на пашню, но незаконно поверстанных в службу, кн. Щербатой, по примеру Тобольска и на основании государева указа, снова вернул в пашню, вследствие чего «ссыльные люди взволновались и хотят кн. Осипа убить, и посадили его взаперти, стакався с ведомыми ворами» Подрезом-Плещеевым, Ф. Пущиным и др.

[11] б)Столбец 466.

Томские «сыски» писъменнаго головы Степана Скворцова и подъячаго Петра Ерохина, 160 года 8):

«Розыскныя речи», снятыя 16 февраля сыщиками «на съезжем дворе» в Томске с «жилецких и оброчных людей» Семена Белокопыта и др. (7 человек); . все они решили ничего «не сказывать» про смуту и раздоры кн. Щербатаго с товарищами, так как-де по этому делу они (розыскные люди) послали в Москву «своих челобитчиков» и, когда те вернутся и скажут «кому государь укажет сыскивать, и они (тогда) к сыску готовы, а до (возвращения) челобитчиков им к сыску не хаживать»...

Такия же «отказныя скаски» заявили сыщикам и остальная группы розыскных людей жнлецкие и оброчные люди (Кондрат Анисимов, Семен Шалай и др.), духовные, служилые и др. Многие (Духовской поп Меркурий Леонтьев и др.) заявляли, что они уже «сказывали» на предыдущем сыске Томских воевод Михаила Волынскаго и Богдана Коковинскаго и «против прежних своих речей сказывать в другой ряд нечего и неупомнят»... Казаки к тому добавляли, что не станут давать сыщикам показаний, «покамест их челобитчики с Москвы в Томской будут»...

Видя,такую общую и упорную уклончивость от дачи показаний по главному вопросу о бунте, сыщики перешли к разследованию побочных обстоятельств бунта и тут заставили томчан разговориться не только по этим частным вопросам, но и по существенному предмету сыска. Особенно ценныя данныя получены при розыске Скворцова и Ерохина по челобитным боярских детей Юрия Тупальскаго и Петра Собанскаго с товарищи на Григория Плещеева-Подреза.

Розыскные люди обстоятельно показывали о многочисленных воровствах Плещеева, как он разная «обиды чинил градским людям» в Томске и Кузнецке (куда сослан в 153 г.), курил вино, табак продавал, ложно «извещал» на Кузнецкаго воеводу Афанасья Зубова в «государеве деле» и пр. По челобитьям кузнечан Плещеева перевели в 156 г. снова в Томск, где наказали батогами и т. д. За новыя «воровства» томчане просили «вывесть» из Томска Плещеева и его «советников» Федора Пущина, Василья Ерголъскаго, Михаила Яроцкаго с товарищи. Вызванный кн. Щербатым в [12] съезжую избу, Плещеев хотел зарезать князя, но его удержали и посадили в тюрьму.

9 апреля 156 г. явился в съезжую избу «тюремной дворской» боярский сын Трифон Татаринов и заявил князю, что Плещеев объявил за собою «государево дело». В тоже время подошли к избе около 40 «советников» Плещеева. Кн. Щербатой, «узнав, что то дело у него (Плещеева) заводное », собрал к себе на помощь своих сторонников из служилых (П. Сабанскаго с товарищи) и посадских людей, также приезжих служилых людей из Сургута, Енисейска и др.

Посланные в тюрьму подьячие вернулись с отказом Плещеева передать им заявленное «государево дело» и с требованием вызова его в съезжую избу. О том же кричали перед избою сторонники Плещеева... Князь позвал в избу Семена Паламошнаго и Федора Баранина, спрашивая их: «только Григорья Плещеева-Подреза взять в съезжую избу не будет ли какова дурна?.. » Те вышли, посоветовались с сторонниками Плещеева Вас. Мухосраном и Степ. Володимерцом с товарищи, и от их имени ручались воеводе, что «от них крови не будет, а Гр. Плещеева роспросить, а роспрося, в тюрьму посадить»...

Князь послал за Плещеевым Сабанскаго. Явившись в съезжую избу, Плещеев закричал, что «ведает» на князя и на « советников» его «государево великое царственное дело», но какое именно — снова не объявил.

«Советники» Плещеева Ф. Пущин В. Мухосран и др. стали «бить ослопьем» и розгонять сторонников кн. Щербатаго, затем ворвались в съезжую избу и «от съезжей избы и от государевых дел отказали» князю «и сидеть ему в съезжей избе не велели»... Князь пошел «к себе на двор», к которому бунтовщики, «по совету» Бунакова и Патрекеева, приставили 20 караульных и никому к князю «ходить не велели»...

Толпа продолжала шуметь около съезжей избы. С. Паламошной и Ф. Баранин стали допрашивать Плещеева, а его речи записывал пеший казак Артем Чечюев. Это происходило перед избою, затем Бунаков и Патрекеев допрашивали его в избе, а после допроса разрешили ему жить на своем дворе. В тот же день они посылали к Плещееву «с кормом, с вином и с ествою».

На другой день начались у Пущина с товарищи «воровские круги», на которых бунтовщики «приговорили, что им под свою руку всех привесть в Томском городе всякого чину людей, чтоб написать [13] челобитную вновь» на кн. Щербатаго и в ней заявить, что прежняя челобитная высылке из Томска Плещеева, Пущина и др.) подписана ими «в неволю»...

Бунтовщики, «с докладу» Бунакову и Патрекееву, посылали по 30 40 человек» в дома сторонников Щербатаго и насильно их «в свои воровские круги приводили, и ослопьем били, и за бороды драли, и на площадь вывезчи по грези и по лужам волочили, и пересажать в воду (т. е. утопить) хотели», требуя, чтобы те приносили в круги «повинные челобитныя, за руками»... Многие исполняли это требование «воровскаго» мира

Особенно жестоко избили в кругу Юрия Тупальскаго, его сына Луку, Дмитрия Белкина и др. Бунаков посадил их затем в тюрьму, поручивши особенному надзору «дворскаго» М. Яроцкаго, приставивши 20 караульных. Опасаясь сношений тюремных сидельцев с кн. Щербатым, караульные «всякую еству печеную», какую тем приносили домашние, «в куски розрезывали», ища записок. В тюрьме не давали им воды я на ночь запирали, «чтоб их уморить, чтоб они с духу и без воды померли»... Но заключенные спаслись тем, что тайно «воду покупали».

К Плещееву ежедневно люди дьяка Патрекеева приносили вино и еству, и «с ним думали»...

Печать кн. Щербатаго на зелейном погребе Бунаков срезал и запечатал своею. Все государевы дела из съезжей избы перевезены на двор казака Девятки Халдея.

Всех сторонников князя не могли посадить в тюрьму и стали дома их грабить, причем людей били, «жен позорили» и пр., «всякого вневолю к себе в воровскую мысль приводили» и написали на кн. Щербатаго и его сторонников «составную ложную челобитную», для чего Пущин с товарищи и «их подьячие» Тимофей Мещеренин и Тимофей Хромой приходили «думать» к Бунакову и Патрекееву. У последних «безвыходно жили» Пущин, Володимерец и Мухосран. Они же постоянно «на доклад ходили» к Плещееву. Составивши эту челобитную, бунтовщики заставляли попов, жилецких и служилых людей подписывать ее «в неволю», а других «за очи писали», приневоливая к тому же Чацких татар и Обских остяков, но те и другие инородцы «отказали».

С разрешения Бунакова и Патрекеева бунтовщики посылали многих челобитчиков в Москву. Еще в 152 г. воеводский товарищ Андрей Молекнинов (предшественник Бунакова) и дьяк Борис Патрекеев отпустили челобитчиком в Москву Нефеда, («а [14] прозвище Федотка») Лучанина, который из Москвы ходил «за рубеж, в. Литву» откуда, затем вернулся в Москву ...

Все эти подробности о бунте взяты сыщиками из челобитной на Плещеева, подданной Ю. Тупальским и П. Сабанским с товарищи. На розыске по этой челобитной монахи Казанскаго монастыря: Томском уезде) чернец Варлаам с братией (7 человек) сказали, что знали о посылке в Москву челобитчиков на князя; но «про иные статьи» челобитной «ничего не ведают, потому что живут в монастыре, а в город они приезжают временем»...

Показания попов, служилых, жилецких и ясачных людей — все направлены против Плещеева, напр. Богоявленский поп Сидор Лазарев сказал: тотчас по приезде в Томск Плещеев «на лошадях днем и ночью по улицам ездил, и многих Томских всякого чину людей, и жен, и дочерей их всякою воровскою поганою лаею лаял, и коньми таптывал, и собаками травливал, и саблею рубил» и т. п. Распросные люди подтверждали показания челобитной о роли Плещеева в Томских смутах и пр. О самом бунте они сообщали кое-какия новыя подробности, но не существенныя.

Розыск Скворцова и Ерохина о Федоре Пущине с товарищи, которые в челобитной на кн. Щербатаго «многих Томских всяких чинов людей писали за очи», а других приневоливали подписывать, наказывая сопротивлявшихся «ослопьем и смертным убойством»:

Некоторые розыскные люди показали, что соглашались жаловаться на Щербатаго только за «городовое дело», на которое вычитались деньги из их «окладов», а «иных статей» челобитной на князя «писать не веливали»... Челобитную же па Плещеева подавали и подписывали «волею, а не в неволю»...

Но мпогие причастные к делу были в отсутствии из Томска, а другие «в сыску отказали» и к сыщикам на съезжий двор «не пришли»... «Скаски» давших показания одне говорят об «угрозах» при подписании челобитной, другия «не ведают» ничего, некоторыя отвергают угрозы и приневоливание.

Розыск начатый в декабре 160 г., Тобольских письменнаго головы Степана Львова Скворцова и подьячаго Петра Ерохина о тех розыскных людях, которые «государеву указу учинились ослушны и к сыску не пошли», так как - де в 158 г. уже «сказывали» на розыске Томских воевод, «а вам - де, Степану и Петру, против тех речей сказывать в другой ряд нечево»...

На розыске об этом ослушании, большинство, отвечало в таком роде: «потому - де ныне против государева указу не сказывает, [15] опасаясь того, чтоб ему с прежними своими речьми в чем не рознится»... Сыщики объясняли, что они «не спрашивают» о сыске 158 года, но розыскные люди продолжали стоять на своем отказе от дачи показаний, о бунте, несмотря на напоминания сыщиков о «крестном целованье» и «государеве указе»... Многие прямо выражались, что «в другой ряд сказывать нечево и не хотим»... Другие ждали результатов челобитья их на Москве - «против первых наших речей; что государь укажет»...

Одних ясачных людей, Томских бухарцов и некоторых жилецких людей (преимущественно крестьян) сыщики заставили дать показания, но в последних ничего существенная) нет.

Розыск по этому4 предмету смешан с предыдущими и несколькими новыми сысками— 1) по челобитной промышленных людей Ивана и Архипа Яковлевых с товарищи на злоупотребления Ф. Пущина с товарищи, 2) о том, что П. Сабанской с товарищи, сидя в тюрьме, держали при себе «топоры, да ножи, да веревки», 3) о 2 «ящиках с государевыми делами и печатью», взятых кн. Щербатым из съезжей избы на свой воеводский двор и др. По всем этим частным сыскам розыскные люди охотно давали ответы сыщикам.

Розыск о дьяке Борисе Патрекееве, который, находясь в Томске с 14 сентября 153 г., «приходных и росходных книг и сметных списков своею рукою не закреплял» и, «стакався» с подьячими съезжей избы Захаром Давыдовым и Кирилом Екимовым, «многою государевою казною корыстовался, деньги и хлеб к себе таясь имал», о чем кн. Щербатой долго «не ведал», а когда узнал и стал останавливать дьяка, успеха не имел...

Из розыска оказалось, что Патрекеев и шурин его кн. Михаил Вяземской (см. выше) торговали в Томске вином, пивом, медом, табаком, а «люди» дьяка Гр. Артемонов и др. езднли в Енисейск и Красноярск для торговли скотом и «заповедными товарами».

Когда воевода узнал об этих «блуднях» Патрекеева, дьяк сошелся с Бунаковым и Пущиным, которые подговорили «корчемника и вора» Подреза-Плещеева «сказать» на кн. Щербатаго «государево царственное дело», затем их «советники» князю «отказали» от воеводства и т. д.

Когда приехал в Томск новый дьяк Михаил Ключарев, на смену Патрекеева, Бунаков вопреки обычаю не встретил его «за острогом», а звал его на свой «воровской съезжий двор»... Ключарев отказался туда ехать и трижды посылал казачьяго голову [16] Зиновья Литосова и боярскаго сына Степана Молокова к Бунакову, чтобы тот «велел отпереть и роспечатать съезжую избу и сел избе) с кн. Осипом и с ним Михаилом»... Но Бунаков не исполнил этого законнаго требования новаго дьяка. В сдедующие два дня Ключарев много раз посылал к Бунакову с тем же требованием, наконец сам поехал к нему с государевою грамотою о своем назначении, звал его в «разрядную избу», чтобы он приехал с кн. Щербатым «принять» от дьяка грамоту, но Бунаков «отказал» сам не поехал и съезжей избы не отпер... Вместо того Бунаков послал к Мих. Ключареву своим «советников» Юрья Ядловскаго, Вас. Ергольскаго, Тимофея Хромова и др., которые «Михаиле от государевых дел отказали», причем посланные вели себя «с шумом, и с криком, и с невежеством», Щербатаго и Ключарева «лаяли» и проч.

Ключарев обратился к противной партии к боярским детям Юрью Тупальскому, Матвею Хованскому, Дм. Копылову и др., с вопросом, «что они ему Михайле отказывают?..» Те отвечали, «что они ему не отказывают, потому что он прислан от государя, а они государеву указу не противны»... За эти речи сторонники Бунакова Андрей Щербак, Остап Ляпа, Тим. Хромой и др. «влежачь били» Тупальскаго, а остальных разогнали.

На другой день Илья Бунаков послал к Ключареву «своих друзей» Ергольскаго и др., с таким заявлением: «только он Михайло не поедет к Илье на козачей двор, и ему подьячих и деншиков не дадут, и дела ему до градских людей нет»...

Ключарев «отказал, что итти ему к Илье на его съезжий двор мимо государевы съезжие избы нельзя, да и потому, что подал на него Илью из тюрьмы» подьячий Василий Чебычаков «в великих государевых делах, и в слове, и в измене изветную челобитную»...

Бунаков снова послал к дьяку своих друзей, которые вторично «ото всего ему отказали», требуя выдачи государевой грамоты. Но Ключарев подлинную грамоту отдал кн. Щербатому, а список обещал предъявить Бунакову «в государевой розрядной избе».

Когда были посажены в тюрьму сторонники кн. Щербатаго, то дьяк Патрекеев «к тюрьме жен и детей и людей их с милостынею не припускал, и в мир с кузовьем для (сбора) милостыни, и в домы, и в мыльни не отпускал»...

Около этого времени Борис Патрекеев «злою смертию от шурина своего от кн. Мих. Вяземского и от людей своих от Гришки Артемонова с товарищи умер» в Томске.

[17] 23 сентября Бунаков послал своего «деньщика» Дм. Мешкова по улицам и «на торгу кликать велел, чтоб всякие люди Нарымскому воеводе Афанасью Нарбекову и Нарымским служилым людям никакого хлеба и огородных овощей и никаких запасов не продавали)... (Не был ли вызван в Томск Нарбеков с отрядом, для поддержки кн. Щербатаго?..).

Когда Бунаков «сидел» на казачьем дворе Девятки Халдеева, то «всякие росправные дела меж градских людей чинил»...

Поп Сидор Лазарев показал, что «Борис Патрекеев перед смертью збрел с ума и оттого умер»...

После его смерти кн. Щербатой не велел отпускать в Москву жены, шурина и людей Патрекеева, «для отчоту государевой казны», но Бунаков их отпустил «за посул», «не дождався государева указу», причем посылал своих людей «являть» по церквам и посаду, что он отпускает в Москву семью Патрекеева.

12 июля, в Троицком соборе на обедне и панихиде по царе Михаиле Федоровиче был кн. Щербатой, к которому затем пошли попы и служилые люди «вина пить» (поминальную чашу). Когда возвращались от него казаки Антон Паламошной и Василий Попов и казачий сын Василий Шумилов, их подстерегли у городских ворот «советники» Бунакова, избили «ослопьем» и посадили на съезжем дворе скованными. На другой день, по приказу Бунакова, их били «нещадно» кнутом на козле.

Также жестоко был избит приведенный из тюрьмы подьячий Вас. Чебычаков, подавший «извет» на Бунакова. Подьячий протестовал: так как де он «сказывает» на Бунакова «государевы дела и измену и государево слово, и ему бить его нельзя»... Бунаков велел бить его еще сильнее, крича палачу «чтоб кнут переменил и бил гораздо, на смерть»... Несчастному подьячему дали 200 ударов.

В это же время Скворцов и Ерохин делали розыск о злоупотреблениях вообще кн. Щербатаго и Бунакова (по доносам их друг на друга). Многие розыскные люди показали, что кн. Щербатой ни у кого не отнимал «калмыцких торгов» чем, как и в остальном, обвинял его Бунаков), но покупал лошадей и на Русь посылал с сыном «про домашний обиход для роботы, а скот всякой на ежу»...

На своем дворе князь, действительно, «для прохладу (т. е. для развлечения) стрелял», но «стен не секал»...

Свидетели «не ведают», чтобы он чрез своих людей отнимал часть добычи у промышленных людей, но «добровольно, а не [18] в неволю» участвовал в их промыслах, или же посылал своих людей отдельно «в дикия места, а не в урочища руских людей и ясачных татар и остяков».

«Ясырь» от служилых людей, бывших в калмыцком походе, князь получил, но «впочесть».

Били челом на князя ясачные люди, что он «женам их позорства чинил, и на постелю жен их и дочерей к себе сильно имал», но это на розыске не подтвердилось.

Обвиняли также его жену княгиню Ефимью и сына кн. Константина, что они, едучи в Томск, «многих ясачных людей били» и пр. Но и это отвергли как ясачные люди, так и остяцкий толмачь казак Иван Жадная-Брага.

Розыск по челобитной на князя жилецких и оброчных людей Петра и Ивана Старцовых, бивших челом «во всех людей место». Они обвиняли князя, что он отнимал у них звериныя и рыбныя ловли, посылая туда своих людей, или же брал взятки с частных промыслов... Вместе с крестьянами челобитчики «ставили двор» князю...

С них же он брал деньги на «городовое дело», хотя оно велось на средства государевой казны. За неплатеж этих, денег держал их «на правеже» в крещенские морозы, так что «у многих ноги перезнобились». Чтобы добыть эти деньги, многие «жен и детей и дворишка закладывали», а «иные по миру с блюдом ходили» и проч.

В розыске по этой челобитной большинство показало, что ничего «не ведает», другие подтверждали некоторыя обвинения и почти. все согласно утверждали, что деньги на городовое дело имались с жилецких людей правежом, но не таким жестоким, как говорит челобитная, и притом, имались «по совету Томских градских всяких чинов людей)... О закладе жен и пр. «не ведают»...

Василий Губа и еще некоторые жилецкие люди заявили, что челобитной Старцовых с товарищи «они не писывали и писать никому не приказывали», так как им никаких «обид» от князя «не бывало»... Двор ему они ставили, но никаких притеснений тут не было. Деньги на городовое дело с них «правили рядовым правежем», но «босых» на правеже не видели и никого там не били...

Некоторые отказались говорить об этом сборе, так как де они «в мирской службе не бывали»...

На разныя работы для кн. Щербатаго «имали гулящих людей, а жилецких людей не имали»...

[19] Когда жилецкие люди и крестьяне строили государеву мельницу под Томском, то мирские сборщики собрали с них около 60 р., чтобы «ударить челом» князю, но дошли ли до него эти деньги — осталось невыясненным...

Розыск по челобитной на князя пашенных крестьян Нефеда Вязмитина «во всех пашенных крестьян место»: князь «чинил всякия обиды калмыцкие торги у них отнял и на себя торговал»... До князя пахали они «государеву десятинную пашню», считая десятину в 60 саж. длины и 30 саж. поперег, а при нем десятина стала в 90 саж. длины и 40 саж. поперег...

«Советник» князя, прикащик пашенных крестьян Василий Старков потребовал с них для князя 300 р., для уплаты коих они «закладывали жен и детей» и продавали скот... Старков привез «сажень в 4 аршина» и ею отмеривал десятинную пашню...

В 155 г. они посеяли «про свою нужу по четверику и по полуосмине хлеба», а Старков этот хлеб «у них отнял» и крестьяне совсем «обнищали». Подали о том челобитную князю, но он ее «изодрал», избил челобитчиков и в Москву их не отпустил, говоря: «я и сам не Москва ли?!.».

Крестьяне строили воеводский двор, мельницу, для князя «каменье ломали, пруды прудили», лес рубили и проч., в летнюю рабочую пору, так что на себя не могли работать. Князю подражали его «советники» и тянули с крестьян что возможно... Заняты они были и «городовым делом», на которое имали с них деньги жестоким правежом, когда приходилось им «закладывать» своих жен и детей, «по миру с блюдом ходить и на Христово имя просить»... Собрали они и заплатили «городовых денег» 102 рубля.

Розыск подтвердил, что при кн. Щербатом размер «государевых десятин» был увеличен... Злоупотребления Старкова большинство подтверждало, но участие в них князя не было выяснено... Правеж «городовых денег» не был таким жестоким, как говорит челобитная... О «калмыцких торгах» и проч. отвергают.

Но все крестьяне подтвердили, что с них собирали деньги в «посул» кн. Щербатому и часть этих денег была вручена его «людям»...

Столбец оканчивается розыском о разных злоупотреблениях Бунакова: об употреблении им на своих «поварнях» государева «стараго острожнаго леса», о «пытке» им коннаго казака Луки Пичугина, который составлял «воровскую челобитную» на «советников» Бунакова и проч.

[20] в) Столбец 469.

« Очная ставка» кн. Щербатаго  с Бунаковым  в Сибирском приказе, 160 года 9):

Показание Ильи Бунакова (начала столбца не сохранилось):

Подьячаго Михаила Сартакова он бил за то, что «в съезжую избу приходил пьян и государевых дел не делал, и умер де он не от тех его побой», как он ложно говорит в своей « духовной» (отрывок ея приложен к делу).

Подьячаго Василья Чебычакова он бил за то, что тот избил служилых людей на «городском карауле» и «тюрьму хотел разломать, по кн. Осипову папою»... За это же дело бил он батогами пятидесятника Филона Клементьева, казаков Антона Паламошнаго, Василья Попова и др.

От подьячаго Макара Колмогорца он не слыхал таких слов, «что он Илья хочет Сибирью завладеть также, как и Никонор Шульгин 10) завладел Казанью»...

Коннаго казака Немира Попова бил «за градскую смуту, что он свою братью побивал и к его двору приступом приступал», вместе с другими подьячими и служилыми людьми, при участии Благовещенскаго попа Бориса... Приступавшие «убить его хотели с ножами ходили»...

«Да кн. Осип Щербатой допрашиван: какия непригожия слова про государевы грамоты Илья говорил»?

«И кн. Осип сказал»: когда присылались в Томск государевы грамоты, Бунаков «отымал» их у гонцов и читал «в своих воровских кругах». Когда пришла грамота о том, чтобы «кн. Осипу с товарищи сидеть всем вместе в съезжей избе попрежнему», Бунаков грамоты «не послушал» и с своими «советниками называл государевы грамоты «воровскими»... После этого кн. Щербатаго «в городе заперли»...

Бунаков отвечал: «государевы грамоты воровскими не называл, и естьли будет он и грамоты называл воровскими вели государь ему язык вырезать»...

Щербатой: Калмыцкий князь Кока Абаков прислал Бунакову какое-то «составное письмо», которое он переслал в Москву...

[21] Бунаков: писал он Коке «о вестях», а в Москву переслал его ответное, «письмо» и «статейный список» посольства к нему. Этот ответ Коки, по просьбе «градских людей», читался им вслух на паперти Воскресенской церкви, для сообщения «воинских вестей»...

«А не сидел-де он Илья с кн. Осипом у государева дела для его измены, что он кн. Осип списывается с Калмыцкими тайшами»...

Кн. Щербатой просил подробнее допросить Бунакова об этих сношениях...

Бунаков заявил, что подробностей не знает, так как то «дело делалось до него Ильи», но представил (начальным людям Сибирскаго приказа кн. А. Н. Трубецкому и дьяку Григ. Протопопову, разбиравшим это дело) «статейной список» посольства к кн. Коке казака Немира Попова, где «все объявилось»...

Следует «статейной список», поданный 25 февраля 157 г. Илье Никитичу Бунакову вернувшимися «из Белых Колмаков от князца Коки Абакова» казаками Немиром Екимовым (он же Попов) с товарищи.

Статейной список передает со слов Коки, что в 155 г. ему доставили писанное по-калмыцки «письмо» кн. Щербатаго к Контайше, которому князь предлагаете «воевать его кн. Коку и улусных его людей, а он-де кн. Осип» с своей стороны пошлет против Коки отряд томских ратных людей...

К кн. Щербатому еще относились следующия слова Коки Не­миру Попову: «какой-де у вас такой был воевода кн. О. Щербатой! у котораго-де казака увидит он коня доброго и он де у него того коня и отоймет, или де у кого увидит жену добру и он де к себе емлет»...

Кн. Щербатой заметил, что ни о какой его «измене» нет и речи в этом «статейном списке»... Притом же он ведал порубежныя дела и вел сношения с зарубежными владетелями не едино­лично «на посольском дворе он кн. Осип один не сиживал: бывали с ним товарищи его, и служилые многие люди, и подьячие, и толмачи». Сам же он не мог, если бы и хотел, переписываться с калмыцкими тайшами по незнанию языка...

Затем князь сослался на известный 11), «затейно» составленный «советником» Бунакова казачьим десятником Васильем [22] Бурнашовым «статейной список» посольства его к князцу Коке. По ложным показаниям этого документа, направленным против кн. Осипа, «Кока его кн. Осипа очистил», для чего последний посылал к нему особое посольство 12).

Щербатой обвиняет Бунакова в незаконном верстанье в конные и пешие казаки посадских и гулящих людей, пашенных и оброчных крестьян, их детей и родственников, за что брал с каждаго по 10 20 р.

В подтверждение князь представил «именныя росписи» новоприборных казаков.

Бунаков: прибирал он только казачьих детей и родственников, и не за деньги... Многих же верстал сам князь...

Щербатой добивается за что именно Бунаков называет его «изменником»?..

Б в: «изменником-де его называет по статейному списку» Бурнашова и по «пыточным речам» последняго... «Пытали» Бурнашова новые воеводы М. Волынской, Б. Каковинской и дьяк М. Ключарев. Последний «задушной друг ему кн. Осипу»...

Щер й: Волынской «друг» Ильи, а Коковинской «Илье свой» человек и, потому, князь бил челом, чтобы им не поручали розыска о Томской смуте...

Щербатой снова опровергает показания «статейнаго списка»  Бурнашова, набрасывавшия тень на верноподданническия чувства князя... 13).

Щ й: всем сибирским воеводам, служилым и жилецким людям ведомо, что по приказу Бунакова все «отписки и всякия письма» князя перехватывались «на заставах» и доставлялись Б ву, «и он в своих воровских кругах читал (их) и списки с них списывал»... Когда их отношения обострились, Б в «городовыя ворота запер и решотки запустил» и «лестницы у сеней (воеводскаго двора) были розобраны», так что князь выбежать не мог...

Б в: «шлется он на весь город», что до приезда М. Волынскаго князь свободно и в церковь «хаживал, и в деревни езживал»...

Щ й: в своем показании о лишении свободы также «шлется на весь город, опричь Ильиных советников»... Для выезда из [23] Томска получил он 2 дощаника от Бунакова и один от М. Ключарева. Когда дощаники были нагружены его «животами» и запасами, то Зиновей Литосов с товарищи, по приказу Бунакова, дощаники «у людей его, с животами и с запасы, отняли и людей побросали в воду»... Животы и запасы князя Бунаков отдал ясачным людям «придобрывал» их...

Б—в отвергает это и спрашивает: с какою целью он их «придобрывал» «какого де добра» ждал от ясачных людей?..

Щ—й: «и наперед сего» он бил челом на Б—ва, «что он придабривал к себе руских и ясачных людей поил и кормил» их и проч., чтобы «все люди были в его Ильине воле, и для своей корысти»...

Б—в сказал, «что он против кн. Осиповы ссылки шлется на весь Томской город и на (другие) городы, опричь его кн. Осиповых друзей», обещая принести «друзьям роспись»... Заставы были устроены для поимки не гонцов с отписками и письмами Щербатаго, а разных беглецов и т. п.

Щ—й стоял на своем и в подтверждение разсказал случай, как он отправил в Москву своих гонцов с отписками и «грамотками», которыя, в виду «воровских застав» Бунакова, «заделаны были в доску» вместе с драгоценностями жены (серьги, ожерелья и пр.), как эту доску перехватили сторонники Б—ва и доставили к нему.

Все это ведомо казаку Ивану Лаврентьеву, который «ныне на Москве»: «и шлется он (князь) в том на его Ивашкову кожу»...

Б—в сознался, что ему была доставлена «доска « с грамотками и отписками в Тобольск Щ—го, кои Б—в отослал в Москву, но драгоценностей там не было... Вообще, никаких «животов» он не отнимал у Щ—го...

«А ныне-де кн. Осип шлется на Ивашкову спину Лаврентьева, и в том де государева воля»...

Щ—й перечисляет свои отписки к царю, бывшия в той «доске»...

Б—в настаивает, что там были только частныя «грамотки» князя, да одна «отписка» его к Тобольскому воеводе. С грамоток он велел снять списки «вперед для спору»...

Щ—й: пойманных гонцов его привели к Б—ву «на его воровской казачей двор», там избили и отдали «за приставы», но они бежали к князю и вместе с ним были «в городе заперты» до приезда новаго воеводы М. Волынскаго. Грамотки Щ—го Б—в «в воровских своих кругах чел»...

[24] Б—в: « в котором месте в Томском городе у него Ильи круги были» и где были его «заставы»?..

Щ—й: «как-де у Ильи тайные круги были и покаместа он воровства не укрепил (круги происходили) у его Ильина двора и на дворе, в день и в ночь, потому что у него в то время были люди небольшие». Бывали также круги на дворе Подреза-Плещеева. А когда они «укрепили свой воровской завод», то «пришли в город к съезжей избе, и в то время в воровских кругах людей было много. И его кн. Осипа хотел перед съезжею избою зарезать Подрез-Плещеев», но у него отняли 3 ножа. «И того ж числа Ильины советники - воры ему кн. Осипу отказали (от воеводства). А после того многие круги были в остроге на площади, да за острогом у пруда» около мельницы Б. Патрекеева, на площади у Богоявленской церкви и «в иных во многих местах»...

Затем Щ—й перечислил заставы, устроенныя Б—м в 10 и 20 верстах от города.

Б—в: на его дворе «кругов и бунтов не бывало, а будет-де мирским людям доведется о чем бить челом, и у них сход бывает у церкви в трапезе», как всегда, бывало и раньше, и при Щм. Заставы же были на обычных местах, как и при прежних воеводах.

По случаю вновь возникших препирательств о посольстве казачьяго десятника Василья Бурнашова к калмыцкому князцу Коке Абакову, кн. Щ—й подал копию «статейнаго списка» от 8 мая 157 года (на 8 листах).

В «статейном списке» Бурнашова против кн. Щ—го направлены след. места:

Кн. Кока говорил Бурнашову: «потому я многое время в город (Томск) людей своих не посылал, што сидел воевода кн. Осип Иванович, а дурно многое делал» — «грабил» служилых и ясачных людей и проч.

В «грамотке» к Контайше «называется кн. Осип Иванович непристойными речьми: пишется к Контайше в грамотке «государю царю» и «братом» (его) называется он кн. Осип»… Кока объяснял Контайше, что «кн. Осип Иванович худо (так) называется», что «государь царь» один и пр.

Кн. Щ—й «велит Контайше придтить под город под Томской войною на государевых людей воевать»... Контайша звал на это Коку, но тот отказался, помня «шерть» царю...

В объяснениях по поводу подлогов Бурнашова Бунаков между [25] прочим заметил, «что он грамоте мало умеет, а скорописи честь не умеет»... (Но последнее опровергается 2 собственноручными «грамотками» Бунакова, поданными кн. Щербатовым на розыске см. ниже).

Щербатой: «советники» Бунакова Федор Пущин, Лаврентий Хомяков, Остафий Ляпа с товарищи « грабили» дома сторонников Щ—го Петра Сабанскаго, Юрья Тупальскаго, Василья Былина, Родиона Качалова и др. и «с ним Ильею делились»...

Разные документы, представленные кн. Щербатым к розыску: «изветныя челобитныя» служилых людей на Бунакова, Патрекеева, Плещеева и проч.

«Очныя ставки» Щербатаго и Бунакова но поводу этих документов.

Любопытна «именная роспись», составленная Плещеевым: «имена тем вором, которые забыли государево... крестное целование, а передалися кн. Осипу Щербатому на винную чарку (sic) и которые с ним умышляли всякое дурно: дети боярские ведомой вор Петр Сабанской» и т. д. еще 9 боярских детей, подьячий, казачий десятник, 8 казаков и пашенный крестьянин из ссыльных людей Василий Сергеев.

Очная ставка по поводу «извета» какого-то Стеньки Салдата, что Бунаков и его сторонники «хотят вверх по Оби Дон завести»...

Бунаков: «в которых местех они хотели Дон заводить»?..

Щербатой: «они хотели Дон заводить вверх по Оби»...

Б—в: «он Дону заводить вверх по Оби не хачивал, и явки де от Стеньки Салдата и ни от кого про то не слыхал», в чем «слался на весь город»...

Щ—ой: когда Григорий Жданин и С. Салдат «являли», что Бунаков «с своими советники хотят Дон заводить вверх по Оби реке и вверх Бии и Катуни», Бунаков, «собрав своих советников, в том чвсле таможеннаго голову Федора Митрофанова, «хотели Гришку и Стеньку пытать, и умысля-де (то), они велели бить в сполошной колокол». По тревоге сошлись служилые и жилецкие люди, и Бунаков велел Гришку и Стеньку «бить кнутьем на козле»...

Б—в: С. Салдат «сказывал» ему, что «он сидит в тюрьме, и научают де его Петр Сабанской с товарищи, чтоб он Стенька сказал на него Илью государево великое дело, по князь Осипову составу»... Солдат подал о том таможенному голове «повинную [26] челобитную»... Били-ли Стеньку «не упомнит», а Гришку бил «за вину»: кн. Щ—ой, «напоя вином» его, «велел на него Илью завести государево дело»...

Щ—й: «всем служилым и всяким людям ведомо, как тот Гришка и Стенька то государево дело на него Илью являли».

Затем кн. Щербатой бил челом, «чтоб Илью допросить: на какие-де росходы он Илья прошал из Тобольска денег 16 тысяч рублев»?

Б—в: «того-де он не помнит никак»!

Щ—й «слался» на Тобольских воевод Василья Шереметева с товарищи, на Томских подьячих и на собственную «отписку» Бунакова в Тобольск, прибавляя: «знатно-де, что он таких великих денег просил для того, что он хотел с советники своими заводить Дон вверх по Оби и Катуни»...

Б—в: «вот де будет кн. Осип такую отписку написал в Тоболеск сам его Ильиным имянем»!..

Щ—й: «он такие отписки в Тоболеск не писывал»...

Затем кн. Щ—й продолжал: «сказывает Илья, что будто воровских кругов и бунтов не бывало», а Федор Пущин с товарищи Михаила Салькова и других лиц «отдавали за приставов из тех воровских кругов»...

Б—в: «того не ведает», что делали Пущин с товарищи...

(Выпускаю здесь новыя препирательства Щ—го с Б—м о «статейном списке» Бурнашова и проч.).

Щ—й: «запирается Иван во всяком заводе и воровстве, и в измене себя прикрывает, а как де он к Москве писался в грамотках высоким имянем, какова имяни ему Бог не дал, а та де грамотка письмо его к жене дьяка Бориса Исаковича Патретева.

И кн. Щ—ой подал следующую «грамотку» Бунакова:

«Государыне моей Алене Ивановна (sic) Илья 14) Бунаков челом бьет: буди, государыня, здорова на веки! А про нас в(с)помянете, и мы у вас живот свой зле канчаем. Спрашивают (с) Бориса15) двух дел, и счету на мне, и твоево отпуску ис Томскова к Москве. Не выда(й)тя нас, помогайтя нам, а мы вам зла никокава не сотворим. Всех пущо нас и на меня князь 16) и дьяк Михаила 17) [27] хочет меня в Бореса(во)м деле в конец погубить и сибирским житьем задержать. А у меня с вами договор был, что меня ни в чем не выдать. А ныне чая (— ю) за всех за вас адин живот свой канчаю и позор принимаю. Пожалуй, Иванавна и князь Михаила Иванович 18), попомнетя свое слово посопствуйтя нам» 19)...

Бунаков признал, что эта грамотка писана его рукою.

Щербатой представил другую «грамотку» Бунакова к его «братьям» (двоюродным?) Федору и Аникею Бунаковым:

«Государем моим братьем Федору Сидоровичю (и) Аникею Сидоровичю братишка ваш Илейка челом бьет: будитя, государи мои, здоровы навеки! А про меня извольтя и я печалех своих от варвара от кн. Осипа Щербатова адва жив: пишет на меня измену. Да онжа промыслам своим меня осадил велена меня считать и за ево годы. Пожалуйтя, государи, проситя милостивай заступы у боярина Григорья Гавриловича 20) и у Степана Гавриловича 21), что(б) меня не выдали такому льву на снеденья: велел бы меня счесть с моево приезду, а не с князя... (Осипова приезда). А челопитною (— ую) я послал к вам и вам бы пожаловать вычесть с приказными людьми. Пожалуйтя, светы мои, вынитя меня изо дна адова, а я вам челом бью! А о Михайле Ключареве я писал, что ево звали в Приказ 22), и он сам не пошел, и городами 23) на нево быот челом. А нынеча мне от нево великая теснота и позор. А я вам, государям своим, многа челом бью».

Бунаков: «та грамотка письмо его Ильина рука».

И Бунаков «бил челом, чтоб кн. Осипа допросить где он те его грамотки взял»?

Щербатой: «нашел-де те грамотки его князь Осипов человек Ивашко Воронин в Тобольску на площади, под горою».

Затем кн. Щербатой подал известную 24) «скаску» Томскаго казака Ивана Лаврентьева «про московскую смуту», 157 года.

Щербатой: Бунаков «сказывает», что он и его сторонники ему [28] князю «от государевых дел не отказывали, и он бы сказал для чего он Илья государевы дела из съезжей избы из города на казачей на сезжой двор переносил»?...

Бунаков сознается, что «подьяческие ящики с делами» он, «по воровскому челобитью», велел перенести «на съезжей двор», но «старых дел» из съезжей избы не трогал...

Щ—й: переносили «всякия государевы дела и указныя всякия государевы грамоты», кои носили «по многие дни», причем государевы грамоты Бунаков «поимал к себе на двор», где и держал их «долгое время»...

Б—в: он велел перенести к себе только «свой ящик», но государевых грамот у себя не держал...

Щ—ой стоял на своем и «слался на весь город», уверяя, что съезжая изба «была пуста и кормили в ней остяков»...

Затем кн. Щербатой продолжал:

«Как де посылал Илья Бунаков с своими советники в Кузнецкой острог и в иные остроги, тайным обычаем, воровские грамотки к вором глухо, а иных де воров имяна объявятся, и с тех де грамоток списки (есть) в Сибирском приказе, а в тех воровских грамотках написано, чтоб смута и воровство завесть в тех острогах также, какое и он Илья завел в Томском городе с своими советники, что послали они из Томского к Москве 40 человек бить челом государю на него кн. Осипа и на Петра Сабанскаго с товарищи».

«Да и изо всех де сибирских городов на воевод поехали бить челом государю, и они — де (томские «воры») Кузнецких и изо всех чинов (городов?) людей к себе в Томской с собою государю бити челом ждали и их — де не дождались, и ониб — де спешили за ними, а только де они ныне не поедут бити челом государю к Москве, и им де и детем их такова времени не дождатся».

«Да в тех воровских грамотках написано: велено их прочесть на площади, и похваляючись, что они Томские воры и завотчики Петра Сабанскаго с товарищи 22 человек ослопы били и в тюрьму сажали. И как — де воровские грамотки на площади вычли, и в тож — де время в Кузнецком остроге учинилась смута большая, и хотели воры побить многих добрых людей, и о том — де воевода из Кузнецкого к государю писал, и с тех воровских грамот прислал списки».

«А посылал де с такими грамотки Илья в Кузнецкой острог Ондрюшку Батонога, с племянником с Богдашком», о чем писал государю Кузнецкий воевода.

[29] В Красноярск Бунаков посылал «воровския грамотки» с Зиновеем Литосовым с товарищи, а в Енисейск «с мужиком», котораго Илья «привез с Руси, а называл его своим».

Бунаков: «воровских грамоток в те остроги с теми людьми не посылывал, и слался на тех же людей».

Щербатой: «он Илья и сам сказал (?), что посылал те грамотки тайным обычаем, и государь бы пожаловал велел про те грамотки сыскать по рукам, кто те грамотки писал».

Б—в: «вось де будет какие воровские грамотки и он кн. Осип писал с своими советники, хотя его погубить»!

Щ—й: «как — де ему на себя такие грамотки писать»?!.

Затем кн. Щербатой подал «письмо за своею рукою» о разных более  мелких обстоятельствах из времени борьбы и раздоров с Бунаковым и его партией. «Письмо» в 43 «статьях», из которых привожу более существенныя:

29 июня 156 г., когда кн. Осип сидел «запертым» на воеводском дворе, к Бунакову явились служилые люди Василий Рыбников и Никифор Легачев с товарищи и били челом, чтобы он «поволил им итти ко мне Оське с говядиною, или с иным с чем съясным, для празника Петрова дни, чтоб меня не уморить с голоду»... Но Бунаков «облаял» их и не пустил к князю «и я жил с самою большою нужею, что продавать (мне припасов) не велено, а даром принестъ тож не велят»...

6 июля крестьянин Фока Михайлов принес «хлеб да ведро браги» сидевшим в тюрьме сторонникам князя боярскому сыну Петру Сабанскому с товарищи, но караульщики не только не пропустили к ним Михайлова с его «милостынею», но даже, по приказу Бунакова, посадили крестьянина в тюрьму и избили «ослопьем«... Бунаков приказал также поступать со всеми, кто будет приносить «милостыню» тюремным сидельцам.

25 августа, ночью, Бунаков с своими «советниками» (Григорий Подрез-Плещеев, подьячий Захар Давыдов, боярские дети Федор Редров, Василий Ерголъской, Юрий Трапезонской, казаки Иван Попадейкин, Петр Кутьин и др.) «велел учинить всполох в колокол бить, и как к нему на лошадях съехалися и сошлися многие (люди) к его воровскому съезжему двору, и он сказал, бутто я Оська на дощаник жену свою отпустил с людьми к Руси»...

Бунаков послал к дощанику казака Василия Бондыря с товарищи «осматривать тут ли жена моя»? Бондырь пошел на дощаник с огнем (дело было вечером) «ко всем бабам в глаза [30] заглядывал», но княгини не нашел и узнал от людей князя, что она осталась на воеводском дворе Бунаков не поверил и послал людей «тот дощаник воротить», но он успел далеко уплыть вниз по р. Томи и его не догнали...

В своем «воровском кругу» бунтовщики избили попа Сидора (сторонника кн. Щербатаго), его жену и дочь, за то, что он писал о Томской смуте к Тобольскому архиепископу...

По этому поводу Щербатой вообще замечает о Бунакове: «и то его Ильино воровство стало знатно делать почал безстрашно, учал быть самовластен»...

Бунаков часто делал «смотры» ратным людям, со стрельбою. На одном смотру он «велел в своих воровских кругах Федькину сыну Пущина бить челом войску на дядю своего родного на Григорья Пущина, что бутто он Григорей от войска отставает, а с войском не тянет, и его и мать обидит, чтоб ему Григорью войсковое наказанье учинить»...

Бунаков часто и усердно поил своих сторонников государевым вином.

Его главный сообщник Григорй Подрез-Плещеев, по «извету» его же «духовнаго отца» попа Бориса «сидит вино, варит пиво и брагу, мед ставит» и все это продает, также «зернь и блядню у себя держит». Бунаков, «дружа» Плещееву «для вопщого их воровского заводу, ничего ему не учинил и винных судов у него на дворе не велел взять»...

Далее идут ответы Бунакова против всех 43 обвинительных «статей» кн. Щербатаго и «очныя ставки» с князем. Бунаков голословно все отвергал.

К предыдущему своему «письму» кн. Щербатой приложил «скаску» 156 года, поданную Нарымскому воеводе боярским сыном Романом Гражевским, о Томских смутах и бунте 25).

В заключение кн. Щербатой выставил против Бунакова еще несколько менее существенных обвинений в разных злоупотреблениях и проч., но здесь нет новых данных о Томском бунте.

 Примечания   

1) Краткия сведения об этом бунте и его главных деятелях см. в «Обозрении столбцов и книг Сибир. приказа», I, 181, 184, 189, 193, 194, 366, 369: III, 12, 91, 169, 170, 323; IV, 191. — См. также мою статью «Томский бунт 1637 — 38 гг.» («Истор. Вестн.», 1901, № 7), где обрисовывается настроение Томских служилых людей незадолго пред бунтом 1648 года.

2) «Обозр. ст. и кн. Сиб. пр.», I, 193, 194.

3) Ibild., I, 198; III, 177, 323.

4) См. «боярския книги» 137 года.

5) «Об. ст. и кн. Сиб. пр.». I, 363, 364;   II. 56. — Позже он был Якутским боярским сыном.

6)Ibild., I. 126, 127. 214, 215. — Позже Тобольский боярский сын.

7) О дьяке Борисе Патрекееве не говорится, так как на смену его был уже прислан новый дьяк Михаил Ключарев.

8) Без начала.

9) См. А. Н. Зерцалова «К истории мятежа 1648 г.», сс. IV, 33 — 36.

10) Дьяк Смутнаго времени — см. Соловьева, II, 1013, .1053, 1054.

11) См. особое розыскное дело об этом «статейном списке» в «Обозр. Сиб. пр.», I, 188, 189, 214, 366, 367.

12) Выпускаю здесь мелочныя подробности препирательств князя с Бунаковым о подлогах Бурнашова.

13) Опускаю далее взаимныя и мелочныя препирательства о Григорье Подрезе-Плещееве и т. п.

14) Это и есть то «высокое имя», которое употребил здесь Бунаков вместо обычнаго униженнаго сокращения — «Илейка».

15) Патрекеева.

16) Щербатой.

17) Ключарев.

18) Вяземской, брат жены Патрекеева.

19) На этом грамотка обрывается — конец ея отрезан. — Почерк Бунакова крупный, размашистый, неправильный, т. е. почерк мало пишущаго человека.

20) Пушкин, — см. «Обозр. Сиб. Пр.», IV, 205.

21) Брат его.

22) Сибирский?

23) Сибирскими.

24) См. Зерцалова «К истории мятежа 1648 г.», сс. 33 — 35.

25) См. Зерцалова «К истории мятежа 1648 г.», сс. 35 — 36.

 

Воспроизводится по изданию:

Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском университете за 1903 г. M.

 
Сайт управляется Создание сайтов UcoZ системойй