Д.Степанов.

Албазинский Спасский монастырь в истории русского Приамурья.

Освоение  дальневосточных земель шло, преимущественно, мирно, хотя, в редких случаях использовались и военные методы. Именно благодаря этому, сравнительно «безболезненному» способу, чтобы присоединить к Русскому государству огромную территорию от Урала до Тихого океана русским мореходам и землепроходцам потребовалось всего 60 лет¹. Наибольшие сложности вызвало присоединение Приамурья, которое затянулось более, чем на два столетия, и происходило в несколько этапов.

 Еще в 1738 г., за сто двадцать лет до окончательного присоединения северного берега Амура к России, знаменитый историк и географ Г.Ф. Миллер писал: «Как бы то ни было, однако ж и без того довольно известно, что в Китайской стороне Россия весьма обижена и обманута. Чего ради ежели случай позовет к заключению с китайским государством новых трактатов, оную несправедливость можно представить и требовать о сатисфакции, дабы по возможности прежней ущерб каким-нибудь образом награжден был»². Далее Миллер объяснил причины своего негодования. Он писал, что «сие подлинно, что тамошняя страна пред прочими весьма плодородна…» так как «сказывают, что с несколько времени потом на бывших около Албазина и по деревням пашнях хлеб сам стал родиться…»³

В Забайкальские края русские землепроходцы вышли уже в 20-е гг. XVII в. Уже в 1632 г. Петр Бекетов основал Ленский острог (ныне – Якутск). Примерно тогда же от эвенкийского шамана Томкони были получены первые сведения о Приамурье, о «серебряной горе», под которой тот подразумевал, конечно, гору Оджал. Царская администрация быстро заинтересовалась этой горой – в России тогда ощущалась резкая нехватка серебра, поэтому была организована экспедиция во главе с Иваном Москвитиным. В августе 1639 г. Москвитин с казаками вышли на берег Тихого океана. Уже через четыре года якутским воеводой Петром Головиным была отправлена экспедиция во главе с Василием  Поярковым, целью которой стал поиск прохода к Амуру.  В 1644 г. поярковцы впервые вышли на берега великой дальневосточной реки.

Первый этап освоения Амура связан с именем Ерофея Хабарова. Влекомый поиском пушного «клондайка», Хабаров с подачи якутского воеводы Дмитрия Францисбекова осенью 1649 г. вышел из Якутска и уже зимой в земле даурского «князца» Албазы выстроил себе зимовье – будущий Албазинский острог.

Однако русским не удалось закрепиться на Амуре «с первой попытки». Не хватало ни  людей, ни сил, в конце 50-х гг. XVII в. Албазин запустел. Но ленские казаки мечтали вернуться в его богатые окрестности. И новый этап заселения Приамурья был связан с таким происшествием. В 1665 г. приказчик Усть-Кутского солеварного завода «литвин» (по всей видимости, пленный поляк – Д.С.) Никифор Черниговский с небольшим отрядом напал на илимского воеводу Л. Обухова и убил его за то, что тот попытался увезти с собой жену Черниговского. Разбив небольшой отряд воеводы и подняв на захваченном судне «великого государя илимское знамя», зимой 1665/66 Черниговский вместе с восьмьюдесятью четырьмя казаками  нашли полуразрушенный Албазинский острог, восстановили его, а весной уже взялись за хлебопашество, а также обложили  местное население ясаком. Как считает один из исследователей, «создавалась своеобразная вольная республика, где люди не знали власти воевод и царских приказных»⁴. Интересен в этой связи социальный состав первого «гарнизона» Албазина. Его возглавил, собственно, сам Черниговский, а его окружение состояло как из служилых людей, так и из крестьян, один из которых, Мишка Сапожник даже был провозглашен атаманом. Среди  ватаги, убившей Обухова, были также сосланные украинцы и даже два поляка⁵.

Вплоть до 1670 г. Черниговский и его окружение были фактически независимыми от сибирской администрации. Нестесненные никакими указаниями, албазинцы позволяли себе совершать небольшие набеги на маньчжур, уже не раз проявивших интерес к этим местам. Один из цинских сановников говорил московскому посланнику Николаю Спафарию, побывавшему в Китае в 1676 г.:  «мы чаем, что только те великого государя люди, которые приходят степью из Тобольска к нам часто, и тех называем руссами, а здешних, которые прежде всего жили и ныне живут в тех острогах, чаем, что иной народ есть, а не его, великого государя, люди, и оттого называем их другим именем, лучи, то есть воровское войско, а ныне видим чрез твой приезд, что подлинно его, великого государя, люди и впрежь будем верить им»⁶.

Маньчжурская угроза заставила Черниговского в 1670 г. искать прощения. Помимо маньчжур на острог в этом году напали тунгусы и убили нескольких служилых людей⁷. Он отправил весь собранный ясак в Москву и приложил подписанную 101 албазинским жителем «повинную челобитную». В Москве поначалу приговорили его к смертной казни, но через два дня «по былым обычаям» помиловали и назначили албазинским приказчиком⁸. Благодаря деятельности Черниговского Албазин превратился в сильный острог, претендующий на звание форпоста Русского государства в Приамурье. В 1674 г. в остроге уже были приказная изба, караульня, казармы, 3 башни в заплоте,  а в башнях – жилые помещения⁹.

В 1682 г. в Албазине было учреждено воеводство, городу был пожалован герб, печать и знамя¹⁰. Печать с гербом хранится сейчас в Эрмитаже, а знамя – в Оружейной палате. Оно представляет из себя образ Спаса Вседержителя с ангелами в облаке. По углам изображены святые Антоний и Феодосий Печерские, а также молящиеся святые Никита Мученник и Иоанн Воинственник¹¹.

По смете и по сказкам албазинских жителей в 1685 г. в Албазинском уезде было посеяно «десятин с 50 и больши, да казачьи и крестьянския пахоты и присевок всяких чинов людей всякого хлеба десятин с 1000 и больши»¹². Быстрое хозяйственное освоение русскими людьми этого региона объясняется массовым переселением населения из сибирских городов и острогов. Слухи о богатствах земель по Амуру всколыхнули «охочих людей» Восточной Сибири, которые, объединяясь в большие и малые ватаги, двинулись «в дауры». Переселение началось в 50-х гг. с приходом первых казачьих отрядов в Приамурье, и за короткий срок оно достигло таких размахов, что царская администрация  вынуждена была ставить специальные заставы на р. Олекме и Тигиринском волоке. Также население Албазина пополнялось за счет сосланных сюда за различное «воровство» детей боярских и пашенных крестьян¹³. Так, нам известно, что в 1685 г. только от Албазинского острога на десятинной пашне работало 45 крестьянских семей и в том же году туда было отправлено еще 24 семьи¹⁴.

Русские переселенцы не стремились к быстрой легкой наживе, а прочно оседали на присоединенных землях, основывая новые поселения и небольшие укрепленные городки. В непосредственной близости от Албазина крестьянами и казаками были основаны слободки: Покровская, Игнашино, Монастырщина, Андрюшкино, Озерная и Паново. Поначалу казакам и крестьянам приходилось нелегко. Сохранилась жалоба первых поселенцев: «А хлеб у нас по три годы не доходет: ржа давила и червь ел. А в прошлом во 190 (1682 – Д.С.) году волею Божьею были дожди залевные, не дало сено поставить и земель на другой ряд не перепахать, а хлебы все намочило…»¹⁵ Однако такие издержки зоны рискованного земледелия не остановили поток переселенцев. Как писал Спафарий, «во Албазине ныне, твоим, великого государя, счастием, хлеба родится много, и пашенных мест по Амуру реке еще на многие тысячи людей будет, а ниже Албазинского, по Шингалу и по иным рекам, места самые добрые и хлебородные, только о том, как будет твое, великого государя, презрение царское…»¹⁶

Разумеется, такое сравнительно интенсивное заселение не могло проходить без сопровождающей духовной миссии. Экспедиции могли длиться не один год и не всякий раз были удачными, а потребность в Таинствах в Раннее Новое время была, буквально, жизненно необходима. Без исповеди и причастия люди боялись умереть, а новорожденному даже не давали имени до крещения. Естественно, при основании нового города, сразу же после возведения острога ставилась церковь. В более обжитом месте центрами духовной жизни становились монастыри, которые служили не только последним пристанищем для решивших покончить с «мирской» жизнью «старцев», но были опорными пунктами для миссионерской деятельности – обращения в христианство язычников-«инородцев»¹⁷.

История Албазинского Спасского монастыря, по всей видимости, начинается за восемнадцать лет до его непосредственного основания. Весной 1658 г., сменивший Хабарова приказной Онуфрий Степанов Кузнец на пяти судах отправился от устья р. Шингал к Албазинскому острогу, где намеривался поправить свои хлебные запасы. Однако по дороге на него напали маньчжуры на 47 судах и своей артиллерией потопили небольшую флотилию Степанова, всю, кроме первого судна, на котором находилась походная Спасская церковь¹⁸. Сам Степанов, по всей видимости, погиб: в архивных источниках мы не находим больше о нем больше упоминаний. Из его отряда в 500 человек, спаслось только 270. Часть из них дошла до Комарского острога, а часть, спустя два года вернулась в Якутск. Вполне вероятно, что спасшиеся казаки, спустя много лет, как тогда говорили, «по обещанию» участвовали в постройке первого монастыря во имя Спаса Всемилостивого.

В 1671 г. иеромонах Киренского Свято-Троицкого монастыря Гермоген, которого Черниговский вывез насильно вывез в Албазин для «исправления духовных треб»¹⁹, основал небольшую Спасскую пустынь. Вместе с собой Гермоген привез икону Божьей Матери «Слово плоть бысть», называемую с тех пор Албазинской. На иконе изображено Чревоношение Богомладенца. После того, как русские оставили Албазинский острог, икона была перенесена в Сретенск. В 1854 г. иконой благословили экспедицию восточносибирского генерал-губернатора Н.Н. Муравьева²⁰, после чего епископ Иннокентий подарил её городу Благовещенску²¹. В 1885 г. камчатский епископ Гурий (Буртасовский) установил ежегодное празднование иконы 9 (22) марта. Сейчас Албазинская Божья Матерь хранится в Благовещенском кафедральном соборе.

Размеры монастыря были очень скромными, что не удивительно - за недолгое время своего существования он просто не мог развиться в масштабный духовный центр. В 1681 г. албазинский казак Иван Коркин сообщил, что «старцов де в той пустыни четыре человека и хлеб пахали на себя наемными людми. И в той же де пустыни простроены две мельницы и от тех мельниц помол…»²². Однако, даже при таких скромных размерах, Албазинский Спасский монастырь посылал в Нерчинск для службы своего иеромонаха, после отъезда которого «ныне де попа в нерчинском нет»²³. Известно, что монастырь владел сенокосами и двумя водяными мельницами, на которых мололось зерно, собираемое с албазинских полей. До 1681 г. все имущество монастыря было отписано «на государя», поэтому «старцы» были вынуждены «пахать хлеб наемными людьми»²⁴.

Царская администрация не даром изменила статус монастырских крестьян и перевела их в разряд черносошных – она была заинтересована, чтобы крестьяне пахали «государеву десятину», хлеб с которых шел на жалование служилым людям.

Спасская обитель сгорела во время первой осады маньчжурами Албазина. Известно, что первый и последний настоятель Гермоген во время осады и сосланный старец Соловецкого монастыря Тихон первыми посоветовали временно сдать крепость, чтобы свободно вернуться в Нерчинск²⁵. Маньчжуры, по-видимому, оценившие высокие боевые качества албазинских казаков предложили им перейти на свою сторону. Предложение приняло всего 25 человек во главе со священником Воскресенской церкви Максимом Леонтьевым, который в тяжелую минуту решил не оставлять свою паству, а затем и основал первую церковь в Пекине²⁶. На этом известная история Албазинского Спасского монастыря для нас пока заканчивается.

Большую трудность вызывает проблема локализации места, где находился Спасский монастырь. Естественно, все постройки монастыря были деревянными, и сгорели во время первой осады. Как известно, когда цинские войска подступили к крепости, воевода Алексей Толбузин приказал сжечь все постройки вокруг Албазина. Вероятно (и эта версия более популярна), что монастырь сожгли маньчжуры. В китайских источниках мы находим такое описание первой осады: «Ландань (китайский военачальник - Д.С.)  с отрядом своей армии на западный берег реки Амура и приказал речному отряду завладеть пунктами, лежащими вверх по течению оной. 4 числа ночью, Ландань приступил к северной стороне города с войском…»²⁷

В любом случае, можно с уверенностью сказать, что Спасская пустынь находилась недалеко от города.

Пока что единственное указание на место расположения монастыря, это упомянутое вскользь: «да близко ж де албазинского вн[из] по Амуру с версту на брусеном кам[ени] построена пустыня. И в той пустыни церковь во имя Спаса  нерукотворенного»²⁸. Брусяной камень – название какого-то урочища,  слово «камень» в XVII в. имело гораздо больше значений и могло употребляться со смыслом «гора», «утес», «скала» и т.п. При этом «брусяным», как единогласно считают исследователи, его стали называть потому, что казаки и крестьяне выламывали из него бруски для строительства.

Еще в середине XIX в. русский путешественник и исследователь-энциклопедист Р. Маак пытался обнаружить место, где располагался Албазинский Спасский монастырь: «Название этой речки происходит от построенного здесь в 1671 году казаками монастыря, во имя Спаса Всемилостивого. Сколько мне известно, название Монастырка нигде не встречается в древних рукописях (ссылка Gen. D’Auvray in Stuckeberg. Hydrogr. D. Russ. R. II. 783)., и вероятно дано уже в позднейшее время. Монастырь этот, говорят, стоял вблизи так называемого Брусяного Утеса, под именем которого, вероятно,  разумеется береговой утес, составляющий верхний (относительно течения Амура) берег устья Монастырки потому, что казаки того времени, из пещаника, из которого состоит утес, вероятно, выламывали себе бруски. Однако ж этот обнаженный утес теперь никому из местных жителей неизвестен под этим названием»²⁹. Сейчас в окрестностях Албазино рек с таким названием нет. Однако, к исследованию Маака приложена карта, согласно которой река Монастырка находится на несколько десятков километров вверх по течению Амура и впадает в него с правой стороны (ныне – это территория КНР).

По наблюдениям Маака, Спасский монастырь находится слишком далеко от Албазино и мы вынуждены признать, что исследователь, скорее всего, ошибся. А свое название река Монастырка, по всей видимости, получила от Монастырской слободы, которая, согласно исследованиям как раз находилась в районе, которое Маак определил как место нахождения монастыря.

С конца XIX в. место, где располагался Спасский монастырь принято относить к устью реки Ульдегич. Еще местный священники и краевед о. Николай Голубцов сетовал, что от монастыря не осталось никаких «внешних свидетельств». Неизвестно, писал Голубцов, где находится «Брусяной утес», однако заметил:  «Название урочища дает основание предполагать, что это было возвышенное место – холм, или береговой утес, состоявший из песчаниковых пород, из которых казаки добывали себе бруски, что может быть дало повод назвать утес «брусяным». Близ устья реки Ульдегичи, небольшого правого притока Амура, в 6 верстах вверх от Албазина, были найдены следы пашен и жилищ …»³⁰ До Голубцова об этом месте писали и другие исследователи³¹.

В 1973 г. археолог В.В. Сухих исследовал район устья Ульдегичи и обнаружил на высоком берегу протоки более 40 западин размером 4 на 5 м. и две – размером 5 на 6 м. Также Сухих ответил, что за десять лет до этого на этом месте местными жителями были найдены наковальня и железный штырь с пятой³².

Однако такая локализация не дает однозначного ответа на вопрос, где же находился Спасский монастырь. Несколько десятков построек типа землянок вряд ли могут быть достоверным свидетельством того, что именно здесь в третьей четверти XVII в. была Албазинская пустынь. Более точно определить её местонахождение смогут только новые археологические и архивные данные, в первую очередь неизвестные раннее материалы фондов Сибирского приказа, Нерчинской избы и портфелей Г.Ф. Миллера.

ПРИМЕЧАНИЯ: