© А.С. Зуев, 2006

Русско-чукотские переговоры 1778 года и принятие чукчей в подданство России

С середины XVIII в. русско-чукотское вооруженное противостояние, длившееся более столетия и периодически выливавшееся в активные военные действия, сменилось обоюдным стремлением русских и чукчей к установлению мирных отношений. Русская сторона, затратив значительные материальные и людские ресурсы, не смогла силовым путем подчинить чукчей, вдобавок после открытия в 1740-х гг. морского пути к Аляске вдоль Алеутских островов Чукотка перестала рассматриваться как стратегический плацдарм для проникновения в Северную Америку. Наконец, к началу 1760-х гг. в первую очередь благодаря усилиям анадырского командира Ф.Х. Плениснера в распоряжении правительства оказались первые описания Чукотки и чукчей, из которых стало ясно, что ожидать от последних прибыли в казну совершенно бессмысленно, поскольку «Чукоцкую землю… можно назвать последнейшею и беднейшею всего земного круга в последнем лежащую»¹. Со своей стороны чукчи также были заинтересованы в мире, который обеспечивал прекращение военных потерь (весьма существенных для малочисленного народа), стабильный товарообмен с русскими и возможность расширения жизненного пространства за счет вытесненных из бассейна Анадыря юкагиров и коряков, частично уничтоженных чукчами в ходе грабительских набегов [7.С.102-139; 15.С.26-37; 13].
Впервые мысль начать с чукчами переговоры прозвучала в 1753 г. в инструкции майору И.С. Шмалеву-очередному командиру Анадырской партии, занимавшейся подчинением чукчей и коряков² [29.С.744]. В 1756 г. с мирной инициативой выступили чукчи. Через отпущенного из плена казака Б. Кузнецкого и двух «лутчих мужиков» Харгигита и Амговгова несколько чукотских тойонов передали Шмалеву свое пожелание «миритца с российскими людьми и ясак платить, токмо без взятия у них аманатов»³. В том же году, 25 февраля И.С. Шмалев провел переговоры с чукотскими «парламентерами» в Анадырске⁴ [2.С.18-19; 7.С.126,127; 19.С.179]. После этого в 1756-1767 гг. состоялось еще одиннадцать встреч русских с чукчами в Анадырске и на р. Анадырь (в урочищах Красный Яр и Чикаево), в ходе которых обе стороны подтверждали намерение к миру, вели торговлю, а тойоны отдельных чукотских родов вносили ясак. Одновременно Российское правительство серией указов конца 1750-х-1770-х гг. предписало восточно-сибирским властям и анадырским командирам ради установления мира с чукчами не требовать с них аманатов, обязательного ясака и вообще привлекать в подданство исключительно на добровольной основе, а взамен ясака, если чукчи пожелают его вносить, давать подарки; особое внимание также обращалось на развитие торговых отношений с чукчами⁵ [7.С.128-132]. Стремление к умиротворению чукчей, неэффективность и дороговизна содержания на крайнем северо- востоке Сибири крупного воинского контингента побудили правительство и императрицу Екатерину II не только закрыть Анадырскую партию (1764 г.), но и ликви-[27] дировать Анадырский острог (1771 г.)⁶ [30.С.96-98]. После этого опорной базой русской власти в регионе стала Гижигинская крепость.
Уход русских с Анадыря на время минимизировал их контакты с чукчами и позволил последним активизировать набеги на своих «исконных» врагов-оленных коряков [7.С.62; 9.С.110], кочевавших на Берингоморском и Охотоморском побережьях в районах рек Апуки, Гижиги, Наяханы, Подкагирной, Лесной и Таловки⁷. Гижигинский гарнизон в силу отсутствия транспортных средств и противоречивых предписаний вышестоящих властей, которые, с одной стороны, категорически запрещали «военные поиски» против чукчей, а с другой-требовали предотвращать грабеж ясачных коряков чукчами, не мог оказать действенное сопротивление чукотским набегам. Лишь в феврале 1768 г., когда чукчи близко подошли к Гижигинску, русские дважды нанесли им поражение⁸.
В 1775 г. произошло событие, последствия которого существенно повлияли на развитие русско-чукотских отношений. 3 марта этого года небольшой русский отряд, посланный из Гижигинска в корякский Каменский острожек, неожиданно повстречался на р. Осиновой со 150 чукчами. Бывший при отряде, уже давно находившийся на русской службе крещеный чукча Н.И. Дауркин [2], вступив в переговоры, сумел не только предотвратить столкновение, но и уговорить чукчей (среди которых были его дядя Меняхта и еще несколько родственников)ехать к Гижигинску «для вступления в подданство с платежем ясака»⁹ [10.С.360, 365-366; 25.С.326-327; 28.С.20-21]. 9 марта чукчи прибыли к крепости. Однако начавшиеся переговоры вследствие взаимного недоверия обеих сторон, отсутствия выдержки у гижигинского командира Я.М. Пересыпкина (оказавшегося к тому же пьяным), острой неприязни между ним и Дауркиным, наконец, провокации со стороны коряков и некоторых казаков закончились погромом чукчей. Возможно, он остался бы рядовым эпизодом в череде многочисленных русско-чукотских столкновений. Однако благодаря усилиям Н. Дауркина дело получило громкую огласку и обернулось расследованием его обстоятельств. Дауркин сначала в рапорте камчатскому командиру М. Бему от 6 апреля 1775 г., а затем в донесении лично Екатерине II от 29 сентября того же года и приложенном к нему «журнале» с поденным изложением событий подробно описал происшедшее, обвинив Пересыпкина в «незаконных» действиях¹⁰ [2.С.61-63; 7.С.66; 9.С.110; 10.С.360-371; 25.С.326-327; 28.С.20-21; 31.С.306].
Означенные документы дошли до столицы 19 января 1776 г. Реакция правительства была оперативной, указывающей на то, что событиям под Гижигинском оно придало важное значение. 22 января генерал-прокурор Сената А. Вяземский, а 26 января лично Екатерина II предписали восточно-сибирским властям провести расследование и срочно принять меры по приведению чукчей в подданство и ясачный платеж. Выполнение данной задачи было возложено на служившего в Охотске армейского капитана Т.И. Шмалева (сына И.С. Шмалева), в помощь которому придавался Н. Дауркин¹¹ [10.С.361, 368-369]. Шмалев сам инициировал свое назначение в Гижигинск. Еще 24 сентября 1775 г., узнав о происшествии под Гижигинском, он послал иркутскому губернатору рапорт, в котором поддержал жалобу Н. Дауркина и указал на то, что чукчей необходимо быстрее привести в подданство, поскольку они имеют «коммерцию» с народами северо-западной Америки, а также «для того, чтоб малая часть Азии не остава-[28]лась не под державою Е. И. В.» В качестве исполнителя этой миссии он предложил себя как «довольно» знающего «здешние места», а также «обычаи» и «обхождения» «чюкоцкого и других народов»¹².
Надо отметить, что Шмалев имел основания дать себе такую оценку. С 1757 г. он почти беспрерывно нес службу на северо-востоке Сибири, занимая различные административно-командные посты, имел опыт личных контактов с чукчами. С начала 60-х гг. он приступил к сбору сведений по истории, этнографии и географии северо-восточного региона. Эта работа приобрела значительный размах после того, как Шмалев в 1769-1770 гг. по служебным делам побывал в Петербурге, где делал доклад о дальневосточных делах в Адмиралтейской коллегии и лично Екатерине II, а затем в Москве, где по указу императрицы был представлен российскому историографу Г.Ф. Миллеру. Встреча с Миллером укрепила Шмалева в его исследовательских начинаниях, определила сферу его интересов и придала им систематический характер (о Т.И. Шмалеве см. [1; 8; 20; 21]). В 1770-х гг. он составил несколько историко-этнографических, историко-экономических и географических описаний, в том числе по русско-чукотским и русско-корякским отношениям [14; 22.С.551-555]. Знакомство с последними позволило Шмалеву сформулировать в своих работах несколько интересных мыслей и предложений по перспективам взаимоотношений русской власти с местными «лехкомысленными» народами, особенно с чукчами, и укрепления русских позиций в регионе.
Считая безусловно необходимым приведение чукчей в подданство, Шмалев однозначно высказывался в пользу того, что делать это надо мирными средствами-«лаская их и показывая дружество». Причем, по его мнению, нет никакой надобности требовать от них аманатов и ясака, тем более, что у них нет ничего представляющего ценность, а то, что можно взять, «оно многова для российскаго государства не составляет». Ряд сделанных Шмалевым наблюдений над образом жизни чукчей говорят о том, что он хорошо понимал важность обращения с ними «ласкою и приветом», ибо, по его мысли, они по своему умственному развитию и поведению подобны «неразумным» детям, которые инстинктивно тянутся к доброму и отторгают злое и жесткое. В связи с этим (переводя высказывания Шмалева на современные понятия)к чукчам нельзя подходить так же, как к более развитым народам, поскольку они все равно не понимают и не принимают «цивилизованных» норм политического общения. Их необходимо постепенно приучать к подчинению русской власти, всячески задабривая подарками и хорошим обхождением. При этом, как считал Шмалев, надо иметь в виду, что из-за отсутствия у чукчей устойчивой социально-политической организации («они над собою не имеют единаго начальника»)с ними трудно о чем-то договориться. Вдобавок они «на богатство имеют зависть, от чего может произойти и частной разбой». Последнее замечание очень важное: Шмалев первым обратил внимание на то, что «разбой частный» нельзя считать «генеральной всего общества изменой», как ранее утверждали «из многих наших начальников». Иначе говоря, мысль Шмалева сводилась к тому, что отдельные вооруженные столкновения чукчей с русскими не есть систематическая война чукчей против русских. Данный вывод он подтверждал тем наблюдением, что после прекращения военных походов против чукчей последние охотно пошли на мирный контакт с русскими. Шмалев также указывал на то, что почти все командиры (из этого ряда он, по понятным причинам, исключил своего отца-И.С. Шмалева), взаимодействовавшие с чукчами, не имели представлений о том, как следует с ними общаться, не знали их «свойств» (т. е., выражаясь современным языком, поведенческих стереотипов).
Прибыв в Гижигинск 7 августа 1776 г., Шмалев начал расследование обстоятельств «чукотского погрома». Из-за противодействия Я.М. Пересыпкина, который оставался командиром крепости, следствие растянулось на два года. Закончилось оно тем, что Екатерина II своей конфирмацией от 13 июля 1781 г. на докладе Военной коллегии указала Я. Пересыпкина и его помощника П. Мордовского лишить чинов и выгнать со службы, а трех казаков, обвиненных в «разжигании» вражды с чукчами, сослать в [29] каторжные работы на год¹³ [28.С.20-21]. Знакомство императрицы с материалами гижигинского следствия свидетельствует о том, что она лично придавала большое значение урегулированию отношений с чукчами и в целом положению дел на восточных рубежах империи.
Тем временем, еще до окончания следствия, Т. Шмалев, выполняя вышестоящие предписания и в соответствии со своим желанием, энергично взялся за восстановление мирных отношений с чукчами. К этому подталкивали и слухи об их готовности отомстить корякам и русским. Уже летом 1775 г. до гижигинских властей дошла информация о намерении чукчей «для раззорения и смертного убивства и конечного искоренения быть к здешней крепости (Гижигинской-А. З.)походом» ¹⁴. На следующий год осенью в Гижигинске было получено известие, что чукотский оленный «лучших мужик» Меняхта (он же Пурех Меняхтин)с родом своим, гостивший у хатырских коряков, рассказал им о своем намерении «той зимы над верноподданными Е. И. В. коряками множественным числом учинить воинской поиск, да и самое Ижигинскую крепость раззорить и воинскую российскую команду прибить» ¹⁵. В этой ситуации Шмалев решил упредить события и предотвратить возможные вооруженные столкновения.
28 ноября 1776 г. он собрал военный совет в составе капитана Пересыпкина, прапорщика П. Мордовского, унтер-офицеров, сотников и пятидесятников. На совет пригласили главного корякского князца Мункегьи Энгелина и 12 корякских старшин. Шмалев огласил на нем императорский указ о необходимости приведения чукчей в подданство и поставил в известность, что выполнение данной задачи поручено ему и Дауркину. Совет заслушал и одобрил предложение Шмалева послать к чукчам в качестве парламентеров несколько чукотских пленных-Эггыяву Имляутова с «женой Этнеутой» и двух «женок»-Эвныгу Эпьечину и Гаимыгу Игову, а также «природную» чукчанку Кытну, которая была замужем за коряком Ахииком (Яхыиком)Алчалиным, и ее «большого сына» ясачного коряка Энилева Ахиикова (он же Ягилев, Эгилев, Энилча Яхыиков, Энилча Ахинков). Кытна еще ранее сама изъявила желание быть посредницей в переговорах с чукчами. Парламентеры должны были сообщить, что «они посланы к ним, чукчам, из здешней крепости в силу имянного Е. И. В. повеления для призыву их, чукоч, в подданство Е. И. В. с платежем ясака, тож и примирить с аленными коряками», и пригласить чукчей в Гижигинскую крепость. От лица русских и коряков чукчам давалась гарантия безопасности и предлагался обмен пленными. Для того чтобы посланцы усердно выполнили задание, им выдали подарки: табак, корольки, бисер, швейные иглы, три медных котла и т. п. Помимо это совет решил послать в корякский Каменский острожек, стоявший на правом берегу р. Пенжина, в ее устье, на случай прибытия чукчей и начала переговоров с ними сержанта П. Постникова, толмача крестьянина Г. Попова и пленную чукотскую женку Югивгуту. Им также были даны вещи для подарков чукчам. Одновременно совет указал «в случае их, чукоч, к здешней крепости прибытия» всем «военнослужителям» и корякам «иметь крайнюю предосторожность». Решение совета было подписано Т. Шмалевым, Я. Пересыпкиным, всеми офицерами, регулярными и казачьими унтер-офицерами. С корякских князца и старшин взяли подписку о согласии с данным решением ¹⁶.
Получив одобрение своих планов со стороны командного состава гарнизона и корякских старшин, Шмалев, уже кулуарно, провел беседы с парламентерами, растолковывая им «высокоматернее милосердие Е. И. В.», уверив, что Пересыпкин вскоре будет сменен и наказан ¹⁷. Он явно рассчитывал на то, что его слова дойдут до чукчей. 30 декабря все определенные к поездке лица выехали в назначенные места. Примерно в то же время по решению «консилиума» для «приласкания» содержащихся в крепости пленных чукчей (таковых было еще 35 человек)им были выданы подарки на сумму 11 р. 15 к. ¹⁸
Зима 1776/77 г. прошла относительно спокойно: Меняхта не осуществил свою угрозу похода под Гижигинск. Правда, по просьбе коряков в стойбище главного ко-[30]рякского князца Энгелина был все же направлен отряд казаков ¹⁹ [9.С.110]. Однако другая группа чукчей (около 180 человек)во главе с «главным чукоцким тоеном» Амулятом Хергынтовым и его братом Петутином в марте 1777 г. приходила на реки Апука и Пахача, где 12 марта угнала у оленного коряки Нутеллы 28 оленей. 14 марта они появились рядом с Хатырским «Элланским» острожком и по «прибытии поимали оного острожку одного подроска, котораго обратно им, корякам, на выкуп отдали». 19 марта они подошли к Апукскому острожку и, «обойдясь с апуцкими коряками дружелюбно», торговали с ними. Однако апукинцы при отходе чукчей обстреляли их из острожка и убили одного человека. После этого Хергынтов прибыл к Пахачинскому острожку, «но тут кроме разговору ничего не произошло». А во время «разговора», со слов старшины Пахачинского острожка Куникеева Мояллинина, чукотский тойон Этам Воигин якобы интересовался, «хотят ли де с ними живущие в Ыжиге руские люди заключить мир или де нет». На это Мояллинин ответил: «Я слышал у своих коряк, которыя де были для отвозу ясашной казны до Каменского острожку с рускими людьми, что де руския люди с вами хотят де заключить вечной мир». Затем в верховьях Пахачи чукчи разграбили жилище оседлых коряков, взяв в плен двух девок, а 25 марта близ Пахачи напали на стойбище оленного коряки Алалыка (Олалыка)Ахыиткалова (Ахыикалева), убив 8 человек, пленив 4 «женки» и захватив оленный табун, после чего угнали еще один табун у коряка Тынанпия Ахалхатова. Оленные коряки, подвергшиеся ограблению, были гижигинскими и находились на Апуке и Пахаче «для размножения своих оленных табунов и к продовольствию тех аленей удобных местах и для платежа в казну Е. И. В. окладного ясаку» (т. е. для добычи пушнины)²⁰ [28.С.21; 31.С.306-307].
В развитии планов по умиротворению чукчей Шмалев в своих рапортах 1777 г. охотскому и камчатскому командирам предлагал, не дожидаясь прибытия к Гижигинску чукчей, освободить всех чукотских пленных, наградить их подарками и отправить домой. Вместе с ними командировать Дауркина и двух человек, «знающих науки», для обследования и описания Чукотки и близлежащих островов. Он также поддержал идею Дауркина, высказанную еще в 1773 г., об организации экспедиции к Северной Америке через Чукотку, дополнив ее рядом конкретных предложений. Кроме того, просил сменить Пересыпкина, который в то время еще оставался гижигинским командиром, и примерно его наказать, чтобы чукчи знали об этом ²¹. 24 июля 1777 г. Шмалев отправил в Охотск двух пленных чукчанок с расчетом на то, что вид порта, больших кораблей, зданий, ярмарки и многочисленности населения произведет на них впечатление. 17 сентября того же года они вернулись в Гижигинск. Если верить Шмалеву, поездка оказалась эффективной: чукчанки были поражены увиденным, тем более что с ними обходились ласково и одарили подарками (в Охотске в то время командиром был брат Т. Шмалева Василий)²².
Описание дальнейших событий нашло отражение в комплексе материалов Т.И. Шмалева, копии которых он отправил Г.Ф. Миллеру. В первую очередь это документы, составленные самим Шмалевым, который стремился представить начальству подробную информацию о подготовке и ходе русско-чукотских переговоров: «Примечание, учиненное капитаном Шмалевым сего 1778» (1 июня 1778 г.)²³; «Прибавление учиненное капитана Шмалева к учиненному 1 июня 778 году примечанию, каким образом по имянному Ея Императорскаго Величества всевысочайшему указу, состоявшемуся 26 генваря 776 году, чукоцкой народ от производимых ими чрез многие годы против подданных Ея Императорскаго Величества коряцких народов воинских действиев, а потом уговорены и приняты в высочайшее Ея Императорскаго Величества подданство с платежем ясака и дачею аманатов 1778 году июня 2-го дня»²⁴; «Второе прибавление учиненному в прошлом 778-м году прибавление о пограничных делах до чукоцкого и корятского народов и о протчих произшествиях в Гижигинской крепости. 1779 году октября 2-го дня»²⁵. Большую [31] ценность представляет также протокол переговоров Т.И. Шмалева с «главным чукотским тойоном» Амулятом Хергынтовым от 4 марта 1778 г. ²⁶ Кроме того, сохранились рапорты Шмалева и ответные на них указы вышестоящих инстанций ²⁷. Значительный объем делопроизводственных материалов, связанных с переговорами, сохранился также в архивных фондах Гижигинской крепости и Тайной канцелярии розыскных дел²⁸.
Заметим, что несмотря на наличие указанных документов, детально освещающих переговоры Шмалева с чукчами, данный сюжет русско-чукотских отношений не нашел должного отражения в историкоэтнографической литературе. Исследователи упоминали о нем кратко, без каких-либо подробностей, как о событии, не заслуживающем особого внимания (см. [2.С.63; 5.С.52; 7.С.137; 16.С.130; 18.С.85-86; 23.С.30; 24.С.94; 26.С.44]). При этом трудно объяснить тот факт, что в ряде работ, специально посвященных деятельности Т.И. Шмалева и написанных на основе материалов из портфелей Миллера, это событие вообще не фигурирует [1.С.55-57; 3.С.83, 98; 21]²⁹. О русско-чукотских переговорах 1778 г. писал автор данной статьи, но тезисная форма изложения не позволила во всей полноте описать их ход и значение [12]. А последнее было достаточно велико, поскольку их следствием явилось кардинальное, статусное изменение русско-чукотских отношений. Кроме того, большой интерес представляет характер самих переговоров, которые впервые закончились их письменным оформлением. Согласно вышеназванным документам события развивались следующим образом.
17 февраля 1778 г. в Гижигинск прибыли Энилев Ахииков и чукча Кегьилхча (Кегьилхев), которые сообщили, что следом за ними едут чукчи «налегке с малыми людьми»: «главный чукотский тойон» Амулят (Омулят)Хергынтов, тойоны Аетким Чемынгин-с побережья Ледовитого океана, Чечолян (Чечолин)Тыкигин-с Чукотского Носа, Ченхолян (Чейхулин)Хымыхов-от «сидячих» чукчей, их жены и «служители», всего 8 мужчин и 9 женщин. Вместе с ними возвращаются Кытна и другие парламентеры. Столь малое число чукчей однозначно свидетельствует, что ехали они с мирными намерениями.
18 февраля Шмалев выслал навстречу чукчам каптенармуса Корякина, сотника Беляева, трех казаков, 5 корякских старшин с двумя толмачами и Кегьилхчу. В тот же день собранный Шмалевым «консилиум» командного состава гарнизона постановил отрешить капитана Пересыпкина от командования. Мера, по мнению Шмалева, была крайне необходимой, поскольку требовалось показать чукчам, что их «главный злодей» уже не является командиром и не сможет причинить им вреда. К тому же личные и служебные отношения между Шмалевым и Пересыпкиным были очень напряженными. По делопроизводственным документам Гижигинской крепости видно, что с момента прибытия Шмалева и начала следствия Пересыпкин всячески препятствовал деятельности Шмалева, иногда совершенно игнорируя его. Присутствие на переговорах с чукчами двух «начальников», которые находились во враждебных отношениях друг с другом, могло бы существенно осложнить сами переговоры. Шмалеву в этот ответственный момент требовалось безусловное выполнение гарнизоном всех его предписаний. Пересыпкин же, оставаясь командиром, мог, как говорится, «вставлять палки в колеса».
22 февраля чукчи подошли к крепости и встали лагерем недалеко от нее. В тот же день к командованию гарнизоном Шмалев определил трех сержантов-А. Маклакова, М. Корякина и П. Посникова, которых «по чукоцким делам и по следствию» поставил под свое «ведение». К этому времени в Гижигинской крепости находилось до 260 человек военной команды. Кроме того, 30 человек еще 9 февраля были высланы в корякское стойбище рядом с крепостью. Сами оленные коряки в своем большинстве (200 человек мужского пола в 24 юртах)на случай возможного нападения чукчей к концу зимы подкочевали к крепости, а свои оленные табуны отогнали и спрятали в «дальних местах».
Прежде чем пойти на контакт с чукотскими тойонами, Шмалев 22 февраля в присутствии унтер-офицеров, пятидесятников и сотников заслушал показания Кытны о ее поездке в чукотскую землю. Со слов последней, она, ее сын Энилев, чукотские пленные «коряцкой породы» Эггыяв Им-[32]ляутов с женою Этнеутой (Ятнгутой), «женки» Эвныга Эпьечина (Явныга Икькина)и Гаимыга Игова (Унлютыркынова), прибыв на Чукотку, разъехались там в разные стороны: Эггыяв с женой поехали к «лучшему мужику» Чечоляну Тыкигину, а Кытна с сыном и двумя «женками»-к «лучшему мужику» Орке Имруксову. Там они «объявили Е. И. В. всевысочайшее повеление о бытии чукоцкому народу в подданстве с платежем ясака». На это чукчи якобы «изъявили радость», а «главный» их тойон Амулят разослал гонцов по всем стойбищам с призывом собраться «для общаго совету». Совет чукотских старшин состоялся осенью 1777 г. На нем старшины «в высочайшем Е. И. В. подданстве быть с платежем ясака и согласились», указав, однако, что «почитают они оной ясак платить на реке Анадыре, где заспособно признано будет, а в Гижигинскую крепость по отдаленности от их чукоцкой земли ко отягощению признают за неспособное³⁰. Тем не менее, высказав такое мнение, четыре чукотских тойона все же отправились в Гижигинск. Трудно сказать, выполняли ли они в данном случае решение своего «совета», или же действовали по собственной инициативе. Существовавшая у чукчей система «политических» отношений давала равные возможности для обоих вариантов.
Получив информацию от Кытны, Шмалев выжидал три дня. Из документов не видно, чтобы в эти дни были какие-либо контакты между русскими и коряками, с одной стороны, и чукчами-с другой. Вероятно, Шмалев вел подготовку к переговорам, обсуждая все детали с подчиненными. А приготовился он весьма обстоятельно. Им была разработана и осуществлена особая торжественная церемония приема чукотских старшин, которая состоялась 25 февраля.
От ворот крепости до комендантской канцелярии был выстроен почетный караул-200 солдат и казаков «в чистоте» с ружьем на плечах. Еще один караул-капрал и 11 солдат в гренадерских шапках-стоял у канцелярии. У ворот крепости тойонов встречали сотники А. Багулин и И. Башиев. Они провели чукчей через плац, где их приветствовал сибирский дворянин Н. Дауркин, к канцелярии, где приветствовал штурман Г. Прибылов. В канцелярии тойонов встретили Шмалев, гарнизонные офицеры, унтер-офицеры, казачьи сотники и пятидесятники. При встрече Шмалев по «их чукоцкому обычаю» крепко обнял каждого тойона. После этого все присутствующие сели за стол и приступили к обеду. Шмалев не преминул в своем «прибавлении» упомянуть о том, что именно ели: «… когда приготовлено было кушать, то оные подчиваны яко гости обеденным кушеньем, употреблено было только на блюдах в куски изрезанное недовареное и жирное аленье мясо, охотно ж кушали и булки, после тово потчиваны канфетками как то ягодами и протчим што случилось». Включение в меню «недоваренного» жирного оленьего мяса говорит о знании Шмалевым (возможно, со слов Н. Дауркина)одного из любимых кушаний чукчей. Кроме того, он продемонстрировал осведомленность о чукотском обычае одаривать гостей одеждой со своего плеча: после обеда, писал Шмалев, «… принужден я, хоша был и в мундире (чтоб оне уверены были более о безопасности), припасенныя к тому рубахи, надевая на себя поверх кавтана и паки снимая, надевая на каждого своими руками. На главного тоена надета была новая фанзовая, тож на исподнее платье, а на протчих красныя из даб, и повязано было на шеи по платку, чему они весма были рады»³¹ . Во время первой встречи Шмалев не стал торопить события и ограничился беседой «о партикулярных обстоятельствах» и обменом любезностями.
26 февраля тойоны посетили стойбище главного корякского князца, и коряки по примеру русских встретили своих исконных врагов в «полном пораде»-одетые в куяки и вооруженные луками и ружьями, «а главной князец семилетняго сына своего с пистолетом ставил во фрунт». «Потом по их обыкновению коряки подвели к чукоцкому тоену хорошева аленя, которой сам заколол, сим образом сотворившему жертву приносят и землю дарят, кровью ж аленьей мажут приезжающих на лбу» ³². После этого чукчи еще дважды (27 февраля и 1 марта)посещали коряков.
Устраивая столь помпезное мероприятие по встрече чукчей, Шмалев, как представляется, хотел, с одной стороны, выказать почет и уважение чукотским тойонам, дабы последние, видя ласку и обхождение, склонились в российское подданство и ясачный платеж, а с другой-продемонстрировать силу и величие Российской империи. Расчет оказался верным.
[33] Собственно переговоры шли два дня-28 февраля и 2 марта. Об их содержании Шмалев, к сожалению, ничего не сообщил, кроме того, что уговаривал тойонов «быть в подданство Е. И. В.». 3 марта, прибыв в крепость, где «воинская команда» вновь была «собрана в порад и в ружье поставлена… баталионнокарейным углом», Айвулан, Аетким и Ченхолян объявили, что со своими «родовичами»-оленными и сидячими чукчами-желают быть в подданстве Е. И. В. с платежом ясака и выдачей аманатов. Тойон Чечолян к этому времени тяжело заболел, так как «был дряхлой и к тому и летами не молод и хром» (6 марта он скончался). На следующей день, 4 марта, согласие тойонов было запротоколировано. С чукотской стороны протокол подписал один Амулят Хергынтов, другие тойоны за «болезнью» остались в своем лагере. Что за болезнь внезапно поразила Аеткима и Ченхоляна, Шмалев не разъяснил. Удивительно и то, что при описании последующих событий он вообще перестал их упоминать, акцентируя внимание только на «главном тоене» и его жене-Аттанаут. Возможно, тойоны на самом деле были больны, хотя и не тяжело, так как 11-12 марта они отправились на Чукотку. Но не исключено, что оба тойона проявили колебание и не пожелали участвовать в необычной для них процедуре письменного оформления достигнутого соглашения. По чукотскому обычаю достаточно было устной клятвы: как сообщал казак Б. Кузнецкий, проживший год в чукотском плену, чукчи «вместо присяги обязываютца по своей вере солнцем, чтоб оного не видать»³³. Умолчание Шмалевым имен Аеткима и Ченхоляна после 4 марта косвенно свидетельствует в пользу того, что они отказались ставить свои «знамена» на протоколе. «Забыв» о них, Шмалев сознательно стал выпячивать роль и значение Амулята как «главного тойона», чьей «подписи» якобы было достаточно не только за прибывших к Гижигинску тойонов, но и вообще за всех чукчей (см. ниже).
С русской стороны подписи на протоколе поставили капитан Т. Шмалев, переводчики государственный крестьянин Г. Попов, казаки А. Долгих и Е. Пургин (вместо двух последних по их неграмотности подписался казакС.Анкудинов), а также три капрала, 4 каптенармуса, 4 сержанта, 7 сотников, 4 пятидесятника и один сибирский дворянин (Н. Дауркин). Кроме того, на документе поставили свои «знамена» присутствующие на переговорах главный корякский князец Мункегьи Энгелин и 11 корякских старшин. Такое обилие подписей с российской стороны, на наш взгляд, объясняется стремлением Шмалева придать вес протоколу в глазах вышестоящего начальства, заодно подстраховав себя, на всякий случай, от его возможного недовольства.
В протоколе было зафиксировано, что чукчи добровольно по собственной инициативе идут в подданство: «… для настоящаго утверждения о бытии в подданстве Е. И. В. самоохотно и з совету своих родников прибыл в здешную крепость, о чем, как во освященном здешнем судебном месте в присудствии капитана Шмалева и протчим собранием главной чукоцкой тоен Амулят Хергынтов и с родами своими аленными и пешими чукчами просил, чтоб принят был в высочайшее Е. И. В. подданство с платежем ясака». Амулят просил, чтобы прием ясака был организован на Анадыре, поскольку «в Гижигинскую крепость по отдаленности от их чукотской земли ко отягощению признают за неспособное, как ту неспособность доказало и нынешнее ево ис своей земли четыремесечное следование в пути время». Шмалев от имени Е. И. В. объявил: «Всемилостивейшая государыня вас, главного чукоцкого тоена Амулята Хергынтова, со всеми чукоцкими родами аленными и пешими в высочайшее свое покровительство и подданство с платежем ясака приемлет». Вопрос о платеже ясака на Анадыре был оставлен до рассмотрения его вышестоящими инстанциями. Амулят согласился дать 5 аманатов из числа своих родственников. Шмалев заверил его, что Пересыпкин и другие виновные в побоище чукчей 1775 г. будут жестоко наказаны, и обещал, что пленных отпустят, а аманаты будут содержаться в хорошем состоянии. Амулят, в свою очередь, обещал, что события 1775 г. чукчи предадут «забвению вечно». Шмалев попросил отпустить всех пленных, бывших у чукчей, не приминув указать, однако, «естьли вы дерзните чинить какое либо в границах Е. И. В. подданным корякам аленным и пешим наглости, то ведайте что ваше всякое неприятельское покушение обратится в вашу собственную погибель». В ответ Амулят обещал отпустить всех пленных и заверил, что с коряками желает жить в мире и друж-[34]бе, а прежнюю вражду предать «забвению»³⁴.
После подписания протокола все участники переговоров пошли в церковь, где был отслужен молебен. Затем состоялся торжественный обед, во время которого пел специально организованный хор из солдат и казаков, били барабаны и на скрипках играли «приличные псалмы». При произнесении тоста за здоровье императрицы Екатерины II гарнизонные пушки дали семикратный салют, а во время тоста за «здравие их императорских высочеств благовернаго государя цесаревича и великаго князя Павла Петровича и супруги его благоверной государыни и великой княгини Марии Феодоровне и выпалено ис пушек пять раз»³⁵.
5 марта чукчи внесли ясак на сумму 13 р. 20 к., получив взамен подарков на 32 р. 23,5 к. В тот же день были отпущены 28 человек пленных, которых также одарили подарками, чукчам вернули часть их имущества, захваченного в 1775 г. Тойоны одарили Шмалева меховыми парками, а тот в ответ-медными котлами, табаком и «протчими приличными вещами». 6 марта Хергынтов с женой осмотрели стоящую в устье Гижиги бригантину «Св. Надежда», а 8 марта-крепость, причем посетили и Пересыпкина, от которого получили в подарок табакерку и платок.
10 марта чукчи с прощальным визитом вновь побывали в Гижигинске, где получили подарки от Дауркина, сотников Багулина и Баишева, и «растались з желаемым дружелюбием».
11 и 12 марта чукчи двумя группами отбыли в свою «породную землю». Вместе с ними вновь была отправлена Кытна с другим своим сыном Теккевом Ахииковым, а также корякский старшина Каикип Ивакин, «коим приказано секретно в бытность там разведывать о чукоцком главном тоене Хергынтове и всем чукоцком аленном и пешом народе о твердости их подданства Е. И. В., и всех, к тому принадлежащих обстоятельствах, и велено возвратится в предбудущую зиму» (к марту 1779 г.)³⁶. 14 марта Мункегьи Энгелин доложил, что отпустил всех пленных чукчей. Вместе с ними домой отправились две чукчанки (Мулигава и Летневут), которые посещали Охотск. Шмалев надеялся, что они расскажут о всем увиденном своим сородичам.
После подписания протокола, еще 6 марта, очередной «консилиум» армейских и казачьих офицеров и унтер-офицеров составил «разсуждение» о необходимости восстановления Анадырского и Акланского острогов (уничтоженных коряками в 1746 г.). Важность этой меры аргументировалась следующим: 1)ездить до Гижигинска чукчам далеко, тяжело и опасно (возможно нападение коряков); 2)в Гижигинском гарнизоне есть желающие вернуться на постоянное жительство в Анадырск (192 регулярных и нерегулярных чина); 3)на Анадыре можно было бы начать торговлю с чукчами, «а со временем и к Северной Америке ближайшия чрез чукоч коммуникация открытся может»; 4)возобновление Акланского острога «весьма б было полезно» «для ограждения пограниченыя коряк» от чукотских набегов ³⁷. Это «разсуждение», а также рапорт о происшедших событиях Шмалев 20 марта 1778 г. отправил иркутскому губернатору Ф.Г. Немцову. Соответствующие рапорты он выслал также охотскому и камчатскому командирам. При этом Шмалев был настолько уверен в том, что правительство пойдет на возобновление Анадырского острога, что стал предпринимать к этому меры. Пересыпкин в письме Бему от 19 марта 1778 г. сообщил, что уже 3 марта сержанты Корякин, Маклаков и Посников требовали от коряков оленей под команду в 100 человек для их отправки весной на Анадырь, но коряки отказались дать оленей³⁸.
В упомянутом рапорте Немцову Шмалев однозначно утверждал, что привел в подданство всех чукчей, поскольку протокол подписал их главный тойон Хергынтов, который имеет «главенство» над всеми оленными и пешими чукчами, а, соответственно, граница Российской империи отныне отодвинулась к Берингову проливу: «оные по благости Божеской 4 марта приняты в подданство Е. И. В., и потому российская северо-восточная граница стала быть на самом том месте, где отделяется Азия от Америки и сие для славы Российскаго государства весма надобное было». Самому Хергынтову Шмалев предлагал по примеру корякского князца Энгеля Лехтелева выдать печатный указ о назначении его «главным чукотским тойоном» и пожаловать саблей, да и впредь [35] для награждения чукотских лучших людей иметь в Гижигинске 10 сабель ³⁹.
Камчатский командир М. Бем, получив от Шмалева информацию о заключении с чукчами договора, весьма скептически отнеся к нему (опасения Шмалева по поводу недовольства начальства оказались небезосновательны). 22 мая 1778 г. Бем специально расспросил бывшего в Большерецке сотника Т. Перевалова, который принимал участие в походах Д.И. Павлуцкого на Чукотку в 1740-х гг. Перевалов, ознакомившись с рапортом Шмалева, сделал следующее заключение: «Хотя в присланном репорте и показан главным чукотским тоеном Амулят Хергынтов с ево родами аленными и пешими чюкчами, обитающими в Чюкоцком носу на Белом или Ледяном море к западу от реки Чаун, токмо оному никак статся невозможно, понеже… никогда того не было и не слыхали, чтоб у всех чюкоч во всю их землицу у оленных и пеших чюкочь был один владелец тоен. А к тому ж те чюкчи народ против других совсем несходствен и не токмо, чтоб их один тоен мог всем владствовать, но и отец сыном не может. Ежели б он (народ-А. З.)был постоянен и тверд в аманатах, тоб еще во время бывшаго маиора Павлутского был смирен и в подданство приведен, как он им своими походами от военной руки казался весма страшен довольно» ⁴⁰. Кроме того, Перевалов добавил, что еще в бытность в Анадырске И.С. Шмалева чукчи несколько раз обещали прийти в подданство и платить ясак, но не разу не давали аманатов, более того, разорили юкагиров. В конце своих комментариев он резюмировал: «Так и ныне не с таким ли вымыслом самозванец, якоб владетель всеми чюкчами главной тоен, Амулят Хергынтов приходил в Гижигинскую крепость, чтоб своим шпионством привесть руских в твердую надежду платежем ясака, а ясашных коряк в безопасность от них, и, видя в оплошности всех коряк, как и юкагирей, искоренить, а себя обогатить оленными табунами и железными припасами. А руские уже без оленей на них походами ступать не могут»⁴¹.
Рассуждения Перевалова об отсутствии у чукчей стабильной патестарной (и даже родовой)организации и их упорном нежелании давать аманатов подтверждаются и другими многочисленными свидетельствами XVII — XVIII вв. Хотя известно также, что для ведения военных действий чукчи могли создать крупные объединения, возглавляемые наиболее авторитетными и опытными в военном деле лидерами из числа глав поселковых и стойбищных общин-тойонов, по русской терминологии. Но эти объединения и лидерство в них носили временный экстраординарный характер.
На основании показаний Перевалова уже сам Бем в донесении иркутскому губернатору от 2 июня 1778 г. указал, что выдача Хергынтовым ясака и аманатов еще не означает подданства всех чукчей, поскольку «чюкчи никогда в твердом постоянстве быть не могут, а в подданство приходят для одной на разныя потребныя им вещи мены, и когда оными удовольствуются то приступают тот час ко искоренению коряк, дабы остатся на их жилищах» ⁴².
Шмалев, узнав о подобной оценке Бема, счел нужным прокомментировать ее. В одном из своих рапортов 1779 г. он отметил: «… да хотя б он, Амулят, здешним и корякским обществом и не признан главным тойоном, но как усердность доказалась от него, то для чего б ис такого народа тем не поласкать, а паче по политическим обращениям должно их склонять к начальному меж собою быть подобострастными»⁴³. Замечание весьма показательное: с одной стороны, Шмалев фактически признал, что Хергынтов не являлся «главным тойоном» (как человек, собиравший сведения о чукчах, он и не мог этого не знать), но, с другой-его таковым следовало сделать в «политических» интересах, чтобы начать приучать чукчей (как ранее коряков, у которых сенатским указом 1764 г. вводилась «должность» главного князца⁴⁴)к введению у них одного «начального». А последнее, как известно, вполне соответствовало государственной политике конструирования у сибирских аборигенов стабильных властных институтов. Кроме того, во «Втором прибавлении… о пограничных делах до чукоцкаго и корятского народов и о протчих произшествиях в Гижигинской крепости» (1779 г.)Шмалев особо указал на то, что командный состав Гижигинской крепости, «сыздавна знающий чукоцкия обстоятельства», и корякские глав-[36]ный князец и старшины «по заключенным кондицыям» признали Амулята «чукоцким главным тойоном», «в чем и под кондицыями во свидетельство подписали»⁴⁵ (вот и объяснение, зачем Шмалеву понадобилось столько русских и корякских подписей под протоколом договора).
В отличие от Бема вышестоящие инстанции весьма положительно отнеслись к переговорам и заключению договора с Хергынтовым, восприняв их оценку в трактовке Шмалева. Иркутский губернатор Ф. Кличка в письме к генерал-прокурору Сената А. Вяземскому от 15 октября 1779 г. отметил, что «чукчи чрез посредство оказанных им ласковостей приводятся в подданство», а «главный чукотский таион Амулят Кергунтов … торжественно и клятвенно обещал иметь верное и вечное подданство с платежем ясака» и дал «обещание возвратится зимою 1779 года опять в Гижигинскую крепость для подтверждения своего с прочими подданства»⁴⁶. Правда, по поводу сбора ясака с чукчей на Анадыре Кличка высказался отрицательно, заметив в письме к тому же Вяземскому от 16 июля 1779 г.: «… на сие я в виду затруднительности содержания там военной команды согласится не могу»⁴⁷.
19 сентября 1779 г. Вяземский доложил в Императорском совете, что императрица Екатерина II, рассмотрев полученные от Шмалева и иркутского губернатора донесения, решила принять чукчей в подданство⁴⁸ [4.С.259; 7.С.69]. В соответствии с этим 11 октября того же года к иркутскому губернатору был направлен указ императрицы, в котором она объявляла, что «всемилостивейше соизволяет на принятие чукоцкаго народа в свое подданство, обнадеживая их всемилостивейшим Ея благоволением на равном основании прочих Ея подданных». Тем же указом Екатерина II повелела в течение 10 лет не брать с чукчей ясак, «изъяснить» им, «дабы они, чувствуя высочайшую Ея милость, пребыли с соседственными им подданными Е. И. В. коряками в должном согласии», разрешила чукчам вести торговлю и промыслы «без всякого изъятия и ограничения» и «дабы им ни от кого ни под каким видом притеснения и огорчения делано не было» и, наконец, приказала выставить на Чукотке в местах, наиболее удобных для посещения с моря, деревянные доски с изображением российского герба, «дабы вступление тех чукоцких народов в российское подданство всем приезжающим с моря известно было» и «чтобы всякой по вступлении на берег и без помощи словесных изъяснений по тем знакам мог узнавать, что сии чукоцкие народы принадлежат Российской империи». «Самим же тем чукчам изъяснить, что сие делается для собственной их пользы, потому что герб Российской империи известен всем народам и для того, когда оной приезжающим показыван будет, то всякой из почтения к нему и сведав, что они принадлежат России, не осмелится никакого зделать им притеснения и обиды»⁴⁹.
Данный указ стал принципиальной вехой в истории русско-чукотских отношений. Верховная власть России в лице императрицы впервые официально объявила о принятии в подданство чукотского народа и включении Чукотки в состав империи, показателем чего должны были стать российские гербы, выставленные по побережью. Но при этом нельзя не отметить, что указ мало соответствовал достигнутым на переговорах с чукчами результатам, поскольку договор о мире и подданстве был заключен только с одним из тойонов-Амулятом Хергынтовым, власть которого не распространялась на всех чукчей, а ограничивалась его стойбищем и сородичами. Остальные родовые группы чукчей к решению Хергынтова не имели никакого отношения и действовали вполне самостоятельно (отметим в связи с этим, что даже три других тойона-Аетким Чемынгин, Чечолян Тыкигин и Ченхолян Хымыхов, присутствовавшие на переговорах, не поставили своих «знаков» под протоколом). Власть выдала желаемое за действительное, и указ отражал не свершившийся факт прихода чукчей в подданство, а имел, так сказать, «превентивный» характер. Но правительству в тот момент надо было торопиться с решением «чукотской проблемы» и хотя бы формально объявить Чукотку российским владением, а чукчей-подданными российской короны. Эта спешка была оправдана и актуальна в связи с активизаци-[37]ей англо-французского проникновения в северные воды Тихого океана. (Заметим, что российские гербы согласно указу от 11 октября 1779 г. должны были появиться также на Курильских и Алеутских островах.)

Примечания:

¹ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 3 об.
² Там же. Л. 88 об; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 78 об.
³ Там же. № 528. Ч. 1. Д. 18. Л. 9-10 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 34-34 об.
⁴ Там же. № 528. Ч. 1. Д. 17. Л. 18; Ч. 2. Д. 3. Л. 25-25 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 34 об.; Ф. 248. Оп. 113. Д. 1558. Л. 26.
⁵ См.: РГАДА. Ф. 1095. Оп. 1. Д. 24, Л. 1-2; Ф. 248. Оп. 113. Кн. 1558. Л. 13-13 об.; Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 39.
⁶ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 37-45, 54, 58. И.С.Вдовин ошибочно считал, что Екатерина II конфирмировала мартовский 1764 г. доклад Сената о ликвидации Анадырской партии только 28 сентября 1766 г. [6.С.47; 7.С.134]. В 1766 г. просто последовало еще одно распоряжение императрицы по поводу Анадырской партии.
⁷ Там же. Л. 123. 128-128 об.; Д. 9. Л. 30 об., 31, 47 об., 48, 48 об., 49; РГВИА. Ф. 10917. Оп. 1. Д. 12. Л. 78 об., 193; Ф. 14808. Оп. 1. Д. 2. Л. 6, 7 об., 8.
⁸ РГВИА. Ф. 14808. Оп. 1. Д. 2. Л. 9-9 об., 22-24 об. А.С.Сгибнев отнес чукотский набег на гижигинских коряков и русско-чукотское столкновение под Гижигинском к февралю 1769 г. [27.С.42]. Эта ошибка затем стала повторяться в литературе со сноской на работу А. Сгибнева [7.С.135; 16.С.129].
⁹ О переговорах на р. Осиновой см.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2539. Л. 28-28 об., 405 об.; Д. 2451. Л. 7-12; Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 19. Л. 51-58; Ф. 1096. Оп. 1. Д. 33. л. 78-79; Д. 42. Л. 20-20 об.
¹⁰ О событиях под Гижигинской крепостью в 1775 г. см.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 7-14 об.,18 - 23 об., 65-70; Д. 2539. Л. 27 об.-31, 88-88 об., 405-414 об.; Ф. 1096. Оп. 1. Д. 42. 43; Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 1. Л. 51-51 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 41-57 об.
¹¹ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 17-19 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 50 об.; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 24-26 об., 29-29 об., 65; Д. 2539. Л. 30-30 об., 408 об.-409.
¹² РГАДА, Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 3-4 об.; Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 19. Л. 49-50 об.
¹³ РГВИА. Ф. 14808. Оп. 1. Д. 44. Л. 1-4; РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 54; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 59-60, 64-64 об.; Д. 2539. Л. 31.
¹⁴ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 1. Д. 1. Л. 42.
¹⁵ Там же. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 23-23 об.
¹⁶ Там же. Л. 21-25 об.
¹⁷ Там же. Л. 28 об.-29 об.
¹⁸ Там же.
¹⁹ РГАДА. Ф. 1096. Оп. 1. Д. 41. Л. 34. 37-40.
²⁰ Там же. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 42 об., 142 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 44 об.
²¹ Там же. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 59-69; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 18.
²² Там же. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 5 об.-6.
²³ Там же. Л. 24-25.
²⁴ Там же. Л. 1-17 об.
²⁵ Там же. Л. 41-55 об.
²⁶ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 96-99.
²⁷ Там же. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 21-34, 59-69.
²⁸ См.: Там же. Ф. 1096. Оп. 1. Д. 42, 43; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451, 2539.
²⁹ О русско-чукотских переговорах в 1778 г. ничего не говорится и в монографии И.С.Гурвича [9].
³⁰ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 9.
³¹ Там же. Л. 8.
³² Там же.
³³ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 18. Л. 10.
³⁴ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 11-12 об., 96-99.
³⁵ Там же. Л. 14 об.
³⁶ Там же. Л. 15.
³⁷ Там же. Л. 15 об.-17 об.
³⁸ Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 16-16 об.
³⁹ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 18-20 об.
⁴⁰ Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 17.
⁴¹ Там же. Л. 17 об.
⁴² Там же. Д. 2539. Л. 88-88 об.
⁴³ Там же. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 50.
⁴⁴ Там же. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 101 об.-102 об.
⁴⁵ РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 49.
⁴⁶ Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2539. Л. 31-31 об.
⁴⁷ Там же. Д. 2451. Л. 48 об.
⁴⁸ Там же. Л. 53-53 об.
⁴⁹ Там же. Д. 2539. Л. 32-33 об., 412-414 об. В работе А.С.Сгибнева данный указ датирован 11 октября 1789 г. (возможно, это результат описки автора или опечатки при издании)[28.С.31]. Эта ошибка стала тиражироваться в последующих исследованиях [7.С.139; 11.С.554; 16.С.130; 17.С.290; 26.С.44-45].

Список литературы:

1. Алексеев А. И. Братья Шмалевы: Ист. очерк. Магадан, 1958.
2. Алексеев А . И. Ученый чукча Николай Дауркин. Магадан, 1961.
3. Алексеев А. Колумбы Росские. Магадан, 1966.
4. Архив Государственного Совета. СПб., 1869. Т. 1.
5. Богораз В. Г. Чукчи. Л., 1934. Ч. 1.
6. Вдовин И.С.Анадырский острог. Ист. очерк // Краевед. зап. Магадан, 1960. Вып. 3.
7. Вдовин И.С.Очерки истории и этнографии чукчей. М.; Л., 1965.
8. Гренадер М. Б. Последние годы деятельности Т. И. Шмалева // Летопись Севера. М., 1975. Т. 7.
9. Гурвич И.С.Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966.
10. Две записки о сношениях с чукчами в 1774-1776 годах // Памятники новой русской истории. СПб., 1873. Т. 3.
11. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960.
12. Зуев А.С. Русско-чукотский мирный договор 1778 г. // Гуманитарные исследования: итоги последних лет: Сб. тез. науч. конф., посвященной 35-летию гуманитарного факультета НГУ. Новосибирск, 1997.
13. Зуев А .С. Русская политика в отношении аборигенов крайнего северо-востока Сибири (XVIII век)// Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. Т. 1, вып. 3: История. Новосибирск, 2002.
14. Зуев А.С. Т. И. Шмалев как исследователь русско-аборигенных отношений на северо-востоке Сибири в XVIII в. // Проблемы истории, историографии и источниковедения России XIII — XX вв. Томск, 2003.
15. Зуев А .С.Присоединение крайнего северо-востока Сибири к России: военнополитический аспект. Вторая половина XVII-XVIII век: Автореф. дис. д-ра ист. наук. Томск, 2005.
16. История и культура чукчей: Ист.-этногр. очерки. Л., 1987.
17. История Сибири. Л., 1968. Т. 2.
18. История Чукотки с древнейших времен до наших дней. М., 1989.
19. Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII веке: Сб. арх. материалов. Л., 1935.
20. Косвен М. О. Тимофей Иванович Шмалев, историк-краевед дальневосточной Сибири и его литературное наследство // Проблемы источниковедения. М., 1963. Вып. 11.
21. Лодис Ф. Братья Шмалевы // Куда плывет Камчатка. Петропавловск-Камчатский, 1993.
22. Миллер Г. Ф. История Сибири. М., 1999. Т. 1.
23. НефедоваС.П. Ясачная политика русского царизма на Чукотке (XVIII — XIX века)// Зап. чукотски. краевед. музея. Магадан, 1967. Вып. 4.
24. Очерки истории Чукотки с древнейших времен до наших дней. Новосибирск, 1974.
25. Русская тихоокеанская эпопея: Сб. док. Хабаровск, 1979.
26. Сафронов Ф. Г. Тихоокеанские окна России: Из истории освоения русскими людьми побережий Охотского и Берингова морей, Сахалина и Курил. Хабаровск, 1988.
27. Сгибнев А. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке с 1650 по 1856 г. // Морской сб. СПб., 1869. Т. 102, № 6.
28. Сгибнев А. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке с 1650 по 1856 г. // Морской сб. СПб., 1869. Т. 103, № 7.
29. Сенатский архив. СПб., 1897. Т. 8.
30. Сенатский архив. СПб., 1910. Т. 14.
31. Шаховской А. Известия о Гижигинской крепости // Северный архив. 1822. № 22.