Демин Э.В. Жили-служили «Ивашко да Пашко».
(Как селенгинские казаки спасали легендарный Албазин на Амуре) …Сказати им наше государево жалованное слово:
что мы, великий государь, видя их к нам великому
государю службу, за то милостиво пахваляем…
Из «царского милостивого слова» 1667 г.
селенгинским казакам1
Можно бы было за древностью описываемых событий – самых первых десятилетий первогорода на Селенге – начать этот новый очерк его «золотой россыпи» и по-сказочному: «Жили-были простые селенгинские казаки Ивашко Шарапов да Пашко Бушков…».
Но отнюдь не сказочными были эти персонажи древнего Селенгинска, как и их суровая казачья служба на неразграниченном ещё здесь рубеже Российского государства, полная постоянных лишений и смертельной опасности…
Как очень нелегко давалось тогда на этих рубежах умиротворение и спокойствие, ставшее только значительно позже привычным, видно из следующих скупых строк, извлеченных из древних переписей города Селенгинска, приведенных в книге 1886 г. Н.А. Найдёнова «Сибирские города. Материалы для их истории XVII и XVIII столетий. Нерчинск. Селенгинск. Якутск»:
«А. Книга 1683 года. .... Селенгинские казаки: ... рядовые казаки: ... Тришка Васильев и в нын. во 191 г. [1682/1683 – Э.Д.] он, Тришка, для увечья из казачьи службы выписан, а на его место приверстан Ивашко Корытов; ... Васка барабанщик и в нын. во 191 г. он, Васка, за старостью и для увечья из казачьи службы оставлен, а на его место приверстан в казачью службу Федька Удачин; ... рядовые казаки: Максимко Шадриков и в нын. во 191 г. он, Макс., убит, а на его место приверстан в казачью службу Андрюшка Штанников; Ивашко Яковлев и в нын. во 191 г. он, Ив., убит, а на его место приверстан брат его Филька Яковлев; ... десятник казачий Ивашко Аникеев и в нын. во 191 г. он, Ив., убит, а на его место приверстан десятник же казачий Омелька Паникадильщиков; ... рядовые казаки: ... Савка Макаров и в нын. во 191 г. он, Савка, убит, а на его место приверстан в казачью службу Ивашко Кожевников. ....
Б. Книга 1693 года. .... Конные ж: ... Иван Федотов, в прошлом во 199 г. [1690/1691 – Э.Д.] на службе от мунгальских людей убит, в его место в пр. 200 г. [1691/1692 – Э.Д.] поверстан Тимофей Пежемской; ... Леонтий Немчинов, в пр. во 199 г. от мунгальских людей убит, Дмитрий Андреев, в пр. 200 г. в посылке к Москве в провожатых за Бушухтухановыми посланцы умре. ...; Пешие ж казаки: ..., Агафон Бронник, в нын. 201 г. [1692/1693 – Э.Д.] по челобитью за старость и за увечье от службы свобожден, ... Яков Ревякин, в нын. 201 г. на переезде от мунгальских людей убит, ... Ефимка Верхотур, в прош. 200 г. от мунгальских людей убит, Трофим Березовский, в пр. 200 г. на службе от мунгальских людей убит, Иван Кирик, в пр. во 199 г. за скорбью от службы отставлен»2.
И в этой трагической выборке тоже обращает на себя внимание необычное для современного времени, как «Ивашко да Пашко», написание имен селенгинских казаков: Максимко, Филька, Омелько, Ефимка и т. п. Проясняя это, скажу, что уже через несколько лет после этих переписей, в 1701 г., Петр Великий «повелел полуименем не писаться», то есть, «отменил старинный обычай, по коему писывались полуименем ..., а повелел всем писаться полными именами с отчеством и прозваниями (Голиков, т.11, с.62)»3. К слову сказать, что в следующем году (1701) и слово «холоп» в письменных делах на имя государя заменено словом «раб» в значении «подданный»4.
Эта удивительная, героическая по сути, история двух простых селенгинских казаков уже довольно давно проступила передо мной со страниц древних актов по истории Восточной Сибири и Дальнего Востока и современных её исследований. Она особенно поражала меня непритязательностью простых русских людей далёкого прошлого на какие-то особые заслуги и награды, хотя, по современным уже представлениям, по делам, совершаемым ими, имелись у них все основания претендовать на большее, значительно большее… Да и многие из албазинских, енисейских, селенгинских, удинских или нерчинских казаков XVII-XVIII вв. заслуживали намного большего за свою тяжелую и очень опасную службу землепроходцев, основателей городов и мест, охранителей пограничья, которую сегодня вполне можно оценивать как героическую. Случись подобное этой истории в наше время, то её герои уж точно не остались бы в тени забвения. Но прошли мимо их прошлых деяний наши местные историки и краеведы советского периода, впрочем, только ли мимо них…
Где-то ещё очень далеко скрыты от нас сегодня за завесой веков, при всё ещё недостаточном нашем внимании к истории родного края, обозначенные в архивных и печатных древних актах, статейных списках и путевых записях дипломатов, других источниках многие герои забайкальской истории, неотделимой от истории отечественной… Они давно ждут своих исследователей, способных терпеливо, факт за фактом, раскрыть прошлые судьбы наших героических предков.
В связи с этим хотя бы упомяну здесь и о самой технологии краеведческих разысканий, в которой принципиально новое может возникать уже из сопоставлений в совокупности хорошо известных, но до того разрозненных и никем по-новому ещё не связанных и не осмысленных, сведений. Когда же предпочтение отдаётся подхватыванию от других исследователей уже известных тем, то так называемая «госпожа удача» совершенно новых краеведческих открытий оказывается редкой гостьей. Капризная эта дама является только тогда, когда исследователь в труде и поте ведёт постоянный широкий поиск, не забывая уже установленное, пополняя его новым, постоянно возвращаясь к уже известному и каждый раз с новым подходом. Только такой поиск и позволяет накапливать и связывать известные и новые сведения во что-то конкретное, объединенное новыми темами – географическим местом, историческим событием, деятелем, обстоятельствами и другим. Тогда только и открываются перед исследователем новые горизонты и направления разысканий, только тогда и может потом замаячить перед ним столь желанный визит названной дамы. И могут не вдруг проступить перед ним из небытия личности и судьбы удивительные…
Так именно было, например, у меня с разысканиями по представителям трёх поколений селенгинской казачьей семьи Хлуденевых-Фирсовых5, первопоселенцам и родооснователям древнего Селенгинска6, управителям Удинска и Селенгинска Бейтонам7, главным командирам забайкальского пограничья селенгинским комендантам И.Д. Бухольцу8 и В.В. Якобию9, пограничному командиру С.Ф. Власову10, кяхтинскому мальчику Ване Уфтюжанинову11, верхнеудинскому казаку Андрею Назимову12, верхнеудинским же купцу А.Е. Мордовскому13 и доктору Реслейну14, и другим новым для нашего современного краеведения темам. Так случилось и в моём поиске по селенгинским казакам «Ивашке и Пашке», как уничижительно, по обыкновению того времени, назывались они в древних актах.
Впервые я обратил внимание на эти имена, ведя (в связи с Селенгинском и Удинском) поиски прошлых источников по полковнику Афанасию Ивановичу Бейтону (16..?-1700/1701) – легендарному руководителю обороны c июня 1686 по май 1687 гг. русского Албазина на Амуре, осаждённому более чем в десять раз превосходящими войсками маньчжуро-китайцев15. И по сосланному в Селенгинский острог опальному запорожскому гетману Демьяну Игнатовичу Многогрешному (16..?-1703), сыгравшему немалую роль в становлении государственности в Забайкалье, руководителю в 1688 г. обороны этого острога от многочисленных войск монгольских феодалов, а потом и его приказному16. В ходе уже специальных разысканий выяснилось, что эти хорошо сегодня известные исторические личности были не просто современниками «Ивашки и Пашки», а все лично общались в самых критических для русского Забайкалья ситуациях, отстаивая его не щадя живота своего.
Не раз встречались мне короткие упоминания об этих казаках и их героической миссии в нескольких современных исследованиях, в том числе, без обозначения их селенгинской принадлежности17. Но, к сожалению, даже количество таких упоминаний о них никак не соответствует значимости их дел, а отдельные современные печатные посвящения им вообще отсутствуют.
Из того, что удалось собрать, начну с документального обозначения принадлежности их самих и от них идущих забайкальцев к древнему Селенгинску. Вот извлечения из тех же вышеназванных переписей:
«А. Книга 1683 года. .... Селенгинские казаки: .... рядовые казаки: ... Ивашко Матвеев с. Шарапов ..., Пашко Бушков. ....
Б. Книга 1693 года. .... Пешие казаки: .... Павел Бушков. ....
Ведомость 1720 г. Братские люди: .... Ашехабацкаго роду .... Ивашко Шарапов. .... Новокрещеные ясашные люди. .... Федор Шарыпов. .... Атаганова роду. .... Декацей Шарапов. ....
.... Выписка и сказки селенгинских дворян и детей боярских, конных и пеших казаков: .... В 709 году: .... Пешие: ... Афанасий Бушков. .... В 717 году: .... Конные: ... Карп Бушков. ....
Переписная книга убылым после 1-й переписи. .... Города Селенгинска: .... Онаго ж города разночинцы: Померли: 146) Афанасий Бушков». .... Бежали: 485) Петр Бушков. .... Юговской деревни крестьяне: Померли: .... 301) Иван Бушков, у него дети: 302) Харлам, 303) Потап, 304) Иван»18.
Значит в 1683 г. числились по Селенгинску рядовые казаки Иван Матвеевич Шарапов и Павел Бушков, а в 1693 г. первый из них уже не отмечен. Но зато в 1720 г. среди «братских людей» опять называется «Ивашко Шарапов», крещёный, видимо, самим Иваном Матвеевичем Шараповым. В числе же новокрещеных ясашных людей отмечены Федор Шарыпов и Декацей Шарапов. В 1709 г. числился пеший казак Афанасий Бушков, который как разночинец отмечен умершим после 1722 г. (после 1-й переписи), а в 1717 г. называется конный казак Карп Бушков. Можно предполагать, что названные далее Афанасий и Карп Бушковы, как и остальные поименованные с такой фамилией – Петр, Иван и его дети – могли быть потомками Павла Бушкова.
Селенгинские казаки числились по Селенгинску, но дома отнюдь не сидели... Не в этом состояла их казачья служба и жизнь…
Совсем незадолго до того, будучи ещё енисейскими казаками, они по собственной инициативе, на свои в большей части средства, проплыв из Баргузина по Байкалу и Селенге, основали Селенгинский острог (1665) в устье Чикоя и Удинское зимовьё (1666) в устье Уды. И сразу же двинули налаживать дружественные контакты с ближайшими соседями – монгольскими владетелями. А уже в августе 1674 г. они во главе с сыном боярским Иваном Поршенниковым сопровождают в Пекин первый частный торговый караван Гаврилы Романовича Никитина, приказчика крупного московского гостя Астафья Ивановича Филатьева, положив начало Селенгинскому торговому пути (дороге), который после основания значительно позже торговой слободы Кяхта будет называться уже Кяхтинским.
Предприимчивые и независимые это были казаки… С основания Селенгинского острога вплоть до начала XVIII в. они сами выбирали себе начальных людей – приказных, не очень-то считаясь потом с иркутской администрацией, и круто бунтовали, когда вовремя не получали от неё жалованье. Именно поэтому вкупе с удинскими, ильинскими и кабанскими казаками ходили они по воде даже на Иркутск (1696), грозясь взять его штурмом… Вот такие это были казаки, жившие в «конечном малолюдстве» на самой линии «горячего» пограничного противостояния, в условиях постоянных набегов монголов под острог и каждодневной опасности быть убитыми…
Но зато это именно им была дана всего через год после поставления острога, в 1667 г., вообще первая для забайкальских казаков царская похвальная грамота, строки из которой предпосланы в эпиграфе к данному очерку…
Это и о них тоже слова о казаках известного отечественного историка С.М. Соловьева: «Эти люди, предпочитающие новое старому, неизвестное известному, составляют самую отважную, самую воинственную часть народонаселения; в истории колонизации они имеют великое значение как проводники колонизации, пролагатели путей к новым селищам. .... Границы запаслись казаками»19.
В головах селенгинских казаков была не одна только казачья вольница…
Государево дело, государственный интерес практически всегда был превыше всего. Вот не просто убедительный, а уникальный по содержанию и последствиям эпизод из казачьей истории Селенгинска, подтверждающий это. Участием в нём и прямым его продолжением стала необыкновенная по событиям, деятелям и географии история моих героев «Ивашки да Пашки»… И до сих пор удивляюсь, как могли пройти мимо этого совсем не рядового события и его деятелей наши забайкальские историки и краеведы…
Вот с чего эта история здесь началась… В 1686 г., 1 августа (здесь и далее по с. с.), в Селенгинск в срочном порядке прибыли, очень торопясь в Пекин, подьячие Посольского приказа Никифор Венюков и Иван Фаворов. Им был дорог каждый час, промедление в прямом смысле было смерти подобно для многих русских людей…
Кому же угрожала гибель, для предотвращения которой русским гонцам требовалось максимально быстро добраться до столицы Китая?
Самый короткий ответ на этот вопрос состоит в том, что в это же самое время русский Албазин на Амуре с малочисленным (всего 826 чел.) и плохо вооруженным гарнизоном, осажденный 6,5-тысячным китайским (точнее – маньчжуро-китайским) войском с 40 пушками, защищался из последних сил. Помочь ему военными силами было практически нечем и неоткуда. И только дипломатическим путем и в экстренном порядке ещё можно было попытаться предотвратить гибель защитников острога и потерю важнейшего российского форпоста на Амуре, каким считался и был на самом деле тогда Албазин…
Эта весьма ответственная миссия была возложена на русских гонцов в Китай подьячих Никифора Венюкова и Ивана Фаворова, которые должны были известить Пекин о согласии Москвы начать переговоры по мирному договору и просить в связи с этим остановить военные действия под Албазином…
Перед самым отъездом из Москвы, 6 декабря 1685 г., Венюков и Фаворов были приняты правительницей царевной Софьей. Для русского правительства это было очень тяжелое решение, ведь китайцы могли потребовать потом очень больших уступок, но в тех условиях это была последняя надежда спасти не только многострадальный Албазинский острог и его защитников, но и все русские владения за Байкалом… Можно сказать, что под Албазином решалась тогда судьба, в том числе, и Селенгинского острога…
Чтобы чуть яснее и полнее представить предшествующую албазинскую историю и тогдашнюю ситуацию, приведу ещё и такие исторические сведения20: впервые Албазин упоминается в 1650 г. в связи с занятием отрядом Ерофея Хабарова городка даурского князя Албазы; в 1665-1666 гг. беглый отряд казаков и крестьян под предводительством Никифора Черниговского поставил здесь острог и начал сбор ясака с местных племён; к лету 1683 г. острог был укреплён; 12 июня 1985 г. к нему подступил 10-тысячный китайский отряд с 200-ми пушками и вынудил его защитников во главе с воеводой Алексеем Толбузиным покинуть его; китайцы тогда, разрушив здесь всё до основания, ушли; но уже 15 июля того же года нерчинский воевода Иван Власов направил отряд для восстановления острога, и к лету 1686 г. он был заново отстроен; главным военным помощником албазинского воеводы Алексея Толбузина был в это время подошедший с подкреплением подполковник, а потом полковник, Афанасий Иванович Бейтон; 7 июля 1686 г. острог снова обложили многочисленные китайские войска с большим количеством пушек; на пятый день осады воевода Толбузин был смертельно ранен ядром, командование принял Бейтон; пять раз албазинцы совершали вылазки из крепости; Бейтон, за пятимесячную героическую защиту русского Албазина на Амуре от маньчжуро-китайцев, сравненную в ХIХ уже веке с подвигом обороны русского Севастополя в Крыму от англо-французов, стал тогда и является теперь человеком-легендой…
Вот только одно скупое на слова, но от этого не менее убедительное, свидетельство отечественного историка Н.Н. Оглоблина: «Позднейшие отписки Головина, 195 г. [1686 г. – Э.Д.], говорят о посылки в Китай для мирных переговоров подъячих Посольского приказа Никифора Венюкова и Ивана Фаворова. Ближайшим результатом их переговоров было снятие китайцами, в декабре 195 г., осады Албазина и обложение его лёгкою блокадою (китайцы пропускали в острог хлебные запасы и т. п.). «Осадных сидельцев» в то время было в Албазине около 150 человек, «и те все оцынжали», так что караулы могли держать в остроге не более 30 ратных людей и около 15 «подросков – робят албазинских жителей»21.
И сегодня считается, что именно стойкость и мужество сотен безвестных сегодня албазинцев, не сдавших тогда свою крепость, не позволили манчьжуро-китайцам навязать во время мирных переговоров в Нерчинске с посольством Ф.А. Головина ещё более невыгодные для России условия. А их притязания простирались тогда вплоть до Байкала и даже на всю Восточную Сибирь…
Теперь вернусь к описанию того совершенно неожиданного, что произошло в Селенгинске при прибытии сюда подьячих Венюкова и Фаворова – гонцов Государства Российского в Государство Китайское.
Главный первоисточник описания этого вовсе забытого сегодня происшествия – статейный список подьячих Венюкова и Фаворова, опубликованный в полном виде, разыскать не удалось. Обнаруживаются только печатные извлечения из него и довольно подробное изложение селенгинского и связанных с ним эпизодов в очень интересной и информативной, но, к сожалению, тоже сегодня забытой книге 1927 г. историка К.В. Базилевича «В гостях у богдыхана (Путешествия русских в Китай в XVII веке)».
Сначала приведу строки из самого этого статейного списка, содержащиеся в извлечении из него, помещённом в «Славянской энциклопедии» В.В. Богуславского. Они начинаются с описания короткого пребывания в Тобольске:
«.... Да им же, Никифору и Ивану, о пропуске и вспоможении дана великих государей грамота к мунгальскому Очирою Сайн-хану. .... И стольник и воевода дал Никифору и Ивану судно да роботных людей енисейских казаков 6 человек да ссыльных 14 человек и отпустил мая в 9 день. А тобольского толмача и служилых людей с ними, Никифором и Иваном, не отпустил для того, что в том судне, которое дал им, вместитца было невозможно. А вместо того толмача и служилых людей приказал взять толмача из Селенгинского Тараса Афанасьева. И о том с ними, Никифором и Иваном, в Селенгинский к приказному Ивану Паршенникову писал. .... А судно в Ыркуцком взяли, поехали к Байкальскому морю, а как пришли к морю, за противными ветры стояли 6 дней. А как противные ветры престали, пошли за море греблями и перешли море в целом. Июля в 27 день пришли в Ыльинскую слободу и для скорого поспешения, взяв кони, поехали в Селенгинской сухим путем, а каюк оставили в Ыльинской слободе. И о том о всем к великим государем писали из Ыльинской слободы с стрельцами Мишкою Ивановым и Сидорком Ларионовым. Августа в 1 день приехали в Селенгинской острог, и селенгинские служилые люди встретили Никифора и Ивана, вышед за город с полверсты с ружьем и з знаменны и з барабаны. А прикащик Иван Поршенников с служилыми людьми встретил у города и проводили до подворья, а как принимали, тогда из ружья стреляли для того, что в то время в Селенгинском было иноземцев много»22.
А теперь только селенгинские обстоятельства по Базилевичу, который, совершенно очевидно, использовал весь подлинник названного статейного списка:
«В первый день августа путешественники прибыли в последний русский укрепленный пункт – Селенгинский острог. Он переживал тревожные дни: под влиянием китайцев в своих кочевьях волновались монголы, и каждый день в остроге ждали нападения. Служилые люди встретили гонцов в полверсте от города со знамёнами и барабанным боем. Русские, по обыкновению, стреляли из ружей в воздух, стараясь громом выстрелов внушить монголам и тунгусам, находившимся в остроге, страх и уважение. Около острога путешественников встретил приказчик Иван Поршенников и проводил их на отведенный двор. Здесь, когда был благополучно пройден весь трудный тысячеверстный сибирский путь, возникли непредвиденные препятствия, едва не задержавшие гонцов на долгое время. Иван Поршенников, управлявший острогом у самой границы русских владений, чувствовал себя маленьким государем в этом далёком крае, оторванном от Москвы на тысячи верст. Торопясь ехать дальше, гонцы в день своего приезда послали к нему подьячего с просьбой принять их для вручения указа и дать распоряжения о сборе подвод и провожатых. Подьячий, вероятно, перепутал точный смысл того, что ему приказано было передать, и Иван Поршенников понял, что гонцы требуют его к себе. Когда оба гонца пришли в съезжую избу, Иван Поршенников в большом гневе и обиде гордо спросил: слыхали ли они, что он «Селенги реки и города Селенгинского державец?». Затем он стал гонцов бранить «всякими неподобными словами», выражая сомнение в том, что они действительно посланы в Китай: «кто их послал и того сыскать будет на Москве негде». Когда он не принял указа, Венюков и Фаворов вышли из избы и, созвав служилых людей, передали им слова приказчика. Вслед за ними со своего двора вышел Поршенников и тут же, в присутствии служилых людей, стал ещё больше ругать обоих гонцов. Служилые люди, бывшие свидетелями этой сцены, под влиянием Венюкова и Фаворова, стали требовать от приказчика прочесть им указ и выразили готовность идти провожать гонцов до самой китайской границы, пусть только дадут за это «государево жалованье». После этой ссоры на помощь приказчика нечего было расcчитывать. На следующий день Венюков и Фаворов решили войти в непосредственные переговоры со служилыми людьми острога. Было решено проехать в Пекин самой короткой дорогой: от Селенгинска на юг через кочевья монголов и пустыню Шамо (Гоби). Гонцы призвали к себе служилых людей и стали просить их выбрать провожатых. Служилые люди ответили, что у них уже готовы идти 30 человек, но советовали, прежде чем отправиться в путь, послать несколько человек к хутухте с извещением о посольстве: иначе нельзя будет проехать через землю монголов – и хан и хутухта не дадут ни проводников, ни подвод. В тот же день к Очирой-хану и к хутухте был послан Тарас Афанасьев и с ним два человека служилых людей»23.
Весьма необычная, можно сказать, уникальная даже для всей трудно управляемой в те времена забайкальской периферии возникла здесь ситуация: до того больше вольные, нежели послушные, селенгинские казаки, видимо хорошо помня благодарственное именно им царское слово 1667 г., проявили высочайшую сознательность, вопреки всплеску, как теперь говорят о таких проявлениях, «звёздной болезни» приказного своего острога, величавшего себя «Селенгинского города державцем»…
Но вот ведь как исторически потом получилось… Зарвавшийся тогда приказной Селенгинского острога сегодня с полным основанием считается одним из самых заслуженных землепроходцев и первостроителей сибирских острогов. Даже краткий его послужной список немало впечатляет и убедительно подтверждает это:
«Иван Поршенников – с 1648 г. томский служилый человек. В 1655 г. был послан в Даурию в полк к А.Ф. Пашкову. Принимал участие в ряде разведывательных экспедиций по Онону и другим рекам, а также в постройке Нерчинского, Иргинского и Телембинского острогов. В 1664 г. поверстан в дети боярские с окладом в 12 руб. в год. В 1667 г. переведен на службу в Енисейск. В 1668 г. был послан енисейским воеводой в новопостроенный Селенгинск в качестве приказного человека. Занимался организацией десятинной пашни в окрестностях г. Селенгинска. Вел большие строительные работы, в конце 60-х годов улучшил городские оборонительные укрепления. В 1684 г. заменил обветшавшие городские стены новыми; в 1678 г. построил острог на р. Уде. В 1686 г. у него произошла ссора с проезжавшими через Селенгинск Н. Венюковым и И. Фаворовым, которым он отказал в провожатых (см. ЦГАДА, ф. Сношения России с Китаем, кн.8, лл.15-15 об; ф. Сибирский приказ, столб. 543, лл.12-37). В дальнейшем принимал деятельное участие в миссии Ф.А. Головина, неоднократно посылался им с дипломатическими поручениями к монгольским тайшам. В 1698 г. назначен приказным человеком в Баргузинский острог, в окрестностях которого занимался укреплением Ангарского и других острожков. В 1691 г. определен головой енисейских пеших казаков с денежным окладом в 15 руб. и хлебным – 15 четей овса (ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, столб. 1045, лл.1-36)»24.
Добавлю к этому, что в 1669 г. он проходил по Енисейскому уезду: «(л.288 об.) Иван Пошенников, детей у него Ивана нет»25.
Несмотря на селенгинский рецидив оскорбленного самолюбия, сугубо государственным человеком был приказной древнего Селенгинска Иван Перфирьевич Поршенников. И Селенгинский острог, ставший именно при нём городом, очень многим ему обязан (и Удинский острог тоже). Это он в 1683/1684 г. принял Селегинский острог26, а уже в 1985 г. с «двадесят втораго числа майя по 26 число город построил с великой крепостию, с нагороднями, и с верхним боем и с подошевным; а в полуденной стене построена церковь престол Спаса Нерукотренного образа, другой престол собора Архистратига Михаила, третий престол великого святителя Николы чюдотворца»27.
Этот мужественный и стойкий сибирский казак, несмотря на крайне опасное положение Селенгинска, постоянно чреватое полномасштабными военными действиями (что вскоре и произошло), в том же году отписывал енисейскому воеводе: «Большего страха не имеем, страшит нас богдойская сила потому, что нас в Селенгинску конечное малолюдство, пороха и оружьем скудно»28.
Да и перешагнул он, кажется, через своё самолюбие для дела исключительной государственной важности, ведь без его конечного согласия и руководства селенгинские казаки не соорганизовались бы для предварительной посылки к монгольским владельцам и труднейшего главного путешествия через Монголию в Китай. Так именно можно понять то, что он сообщал в своей отписке полномочному послу Ф.А. Головину через месяц (в сентябре): «В прошлом во 194 году [1686 – Э.Д.] августа в 1 день ваши великих государей посланные в Китайское государство Государственного Посольского приказа подъячие Никифор Венюков и Иван Фаворов в Селенгинск приехали, Августа [1] день он де, Иван, посылал от себя в Мунгалы к кутухте нарочных посыльщиков служилых людей толмача Тараска Афонасьева с товарыщи, 3 человек, для означения тех посланных и говорить о пропуске их. И те де служилые люди и толмач Тараско Афонасьев, от кутухты приехав, сказали, что де кутухта тех ваших великих государей посланных Никифора Венюкова и Ивана Фаворова в Китай от себя отпустить и подводы хотел дать безо всякого задержания с провожатыми. И он де, Иван, дав тем вышепомянутым посланным подводы, да провожатых 30 человек казаков из Селенгинского острогу до китайской границы, да толмача Тараска Афонасьева, отпустил из Селенгинска августа в 18 день»29.
Неадекватная выходка не прошла ему даром, она имела потом и служебные последствия. На их архивный след указывает упомянутый уже историк Н.Н. Оглоблин: «Отрывки «сыскного дела» о бесчинствах и злоупотреблениях прикащика Селенгинского острога Ивана Поршенникова 196-198 гг., возникшее по челобитным на него подъячих Посольского приказа Никифора Венюкова и Ивана Фаворова, отправленных в 194-195 гг. «гонцами» в Китай. В деле есть выписки из их «статейного списка» – о столкновении с селенгинским прикащиком, называвшем себя «Селенгинского города державцем» и проч.»30.
Сегодня же, с высоты прошедших веков, остаётся предполагать, что и московские гости тоже были вовсе не безгрешны в обращении с самолюбивым и крутым по нраву сибирским казаком, имевшим уже немалые заслуги и требовавшим, очевидно, к себе должного уважения. Ведь торжественная встреча их в Селенгинске была организована им на соответствующем уровне, сбой в отношениях произошел сразу после неё… А судя по последующей части послужного списка Ивана Поршенникова, для него это было лишь кратковременное головокружение от своих заслуг и обладания властью…
А между тем, по Базилевичу, ситуация в русском Приамурье становилась всё более и более критической: «Известия, полученные из-под Албазина, внушали самые серьёзные тревоги. .... 7 июля под острогом появилась большая китайская флотилия в составе 150 бус [китайское речное судно]. На их бортах находилось около 5000 человек и 40 пушек. Пристав к берегу, китайцы плотным кольцом сжали острог и начали бомбардировать деревянные и земляные укрепления Албазина днём и ночью. Через несколько дней был ранен в ногу и скоро умер воевода Толбузин. Защитники, уменьшаясь в числе, стойко выдерживали натиск армии, превосходящей их численностью в десять раз. Последняя искорка надежды заключалась не в военной помощи, – её неоткуда было ждать, – а в умелых действиях Венюкова и Фаворова. .... Мысль о длинном пути через китайскую Даурию и Наун приходилось отбросить. Весь успех заключался в быстроте, – а только монгольские степи были самым коротким путём в Пекин»31.
В гости к богдыхану готовились возможно быстрее устремиться московские посланцы, в сопровождении самых сознательных селенгинских казаков, в числе которых были и мои герои – «Ивашко да Пашко»…
Но более двух недель пришлось ждать в Селенгинске возвращения посланных к монгольским владельцам казаков. Наконец, 17 августа они прибыли вместе с тремя знатными монголами, присланными кутухтой32, Очирой Саин-ханом33 и его братом Батуром-контайшой34. По возникшим в то время монгольским обстоятельствам гонцам было предложено сначала разделиться на две партии со встречей их потом в монгольской Урге. Поэтому Венюков с небольшим количеством русских отклонился в сторону, чтобы встретиться с названными монгольскими владельцами для получения разрешения и помощи в следовании через монгольские земли, а Фаворов с остальными проследовал прямой дорогой к Урге.
В названной книге Базилевича, по малоизвестной сегодня части статейного списка Венюкова и Фаворова, довольно подробно описывается, как очень сложно развивались события на направлении движения Венюкова. Монгольские владельцы всячески тянули с разрешением на проезд, ожидали подарки за своё содействие, высказывали обиды и претензии и даже откровенно угрожали военными действиями, если русские не вернут им их бывших ясачных людей, перешедших в российские пределы. Дело доходило до заявлений об отказе в проезде, несмотря на предварительно разумевшееся согласие. Но благодаря дипломатическому опыту и терпению Венюкова разрешение на проезд и обещание помощи в этом были всё же получены, и русские поехали к Урге, прибыв туда первыми. Фаворов же с остальными русскими приехали на следующий день и рассказали, что их отряд подвергался ночному нападению монголов, пытавшихся отогнать скот, и дело доходило даже до стрельбы.
Только через две недели прибыли за ними в Ургу обещанные кутухтой и Очирой-ханом проводники. Гонцы и их селенгинское казачье сопровождение проследовали дальше к границе с Китаем. Дорожные проблемы кончились лишь тогда, когда гонцы пересекли эту границу35. Далее в книге Базилевича приводится интереснейшее описание очень непростых пекинских перипетий гонцов Венюкова и Фаворова, которые будучи в Китае уже во второй раз (первый раз с посольством Николая Спафария) и довольно уверенно ориентируясь в сложностях китайских дел и церемоний, сумели выполнить поставленную перед ними дипломатическую задачу36.
А теперь снова вернусь непосредственно к моим героям, проследовавшим вместе с гонцами в Пекин, в отличие от большей части сопровождавших селенгинских казаков, повернувших от монгольско-китайского рубежа домой.
Посол Федор Алексеевич Головин, назначенный 28 декабря 1685 г. для мирных переговоров с маньчжуро-китайцами, был наделён чрезвычайными полномочиями. На долгом и трудном в то время пути из Москвы ему пришлось 23 сентября 1686 г. остановиться для зимовки. Именно тогда и предстанут впервые перед ним с отчётом мои герои, уже выполнившие свою часть спасительной миссии. Кратко об этом пишет известный отечественный историк Н.Н. Бантыш-Каменский в своём фундаментальном «Дипломатическом собрании дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792-й год»:
«Посол ... остановился в Рыбном остроге на реке Тунгуске. .... Здесь явились к Головину (18 февраля 1687 года) посланные из Пекина, от гонцов Венюкова и Фаворова, двое казаков, Шарапов и Бушков, с отпиской, извещающею о данном от Богдыхана повелении отступить от Албазина китайскому войску, пока учинится договор между российским и китайским полномочным посольством. Шарапов донёс при том, что он с товарищем своим пришел в Албазин 30 ноября, а с ними из Пекина в китайские полки прислан был от Богдыхана стольник с указом об отступлении от Албазина, и что бывшие под Албазином китайские воеводы, получа оное повеление, щиты, рогатки и туры отнесли от Албазина на Амур реку, обещая пропущать как из Албазина в Нерчинск служилых русских людей налегке, так и из Нерчинска в Албазин со скотом и с харчевыми запасами небольшое число; отступать же от Албазина отложили до весны, отговариваясь зимним временем, поелику суда их на реке замёрзли. Сие самое подтвердили (14 марта) и помянутые гонцы Венюков и Фаворов, из Китая возвратившиеся и о комиссии своей подробно посла известившие, кои тогда же отпущены от него в Москву»37.
Более подробные самоличные описания их деяний и обстоятельств и упоминания о них многократно повторяются в уникальном историческом документе XVII в. – «Статейном списке Ф.А. Головина. 20 января 1686 г. – 10 января 1691 г.». Эти сведения особенно важны для раскрытия сути и содержания подвига моих героев, почему и заслуживают соответствующего цитирования.
Начну опять с приезда их к послу, о котором он сам в послании енисейскому воеводе пишет: «Господину Григорью Володимировичю [Новосильцов, енисейский воевода – Э.Д.] с товарыщи Федор Головин с товарыщи челом бьет. .... Февраля в 18 день [1687 г. – Э.Д.] приехал из даурских острогов в Рыбенский острог албазинский казак Мишка Чаплин да селенгинские казаки Ивашко Шарапов, Пашко Бушков, которые были в Китайском государстве з гонцы Государственного Посольского приказу с подьячими Никифором Венюковым да Иваном Фаворовым, и подали те вышеписанные казаки Ивашко Шарыпов с товарыщи от Никифором Венюкова и Ивана Фаворова великим и полномочным послом письмо их руки таково»38.
Далее идёт краткое изложение письма гонцов об обстоятельствах и результатах их пребывания в Китае. В том числе содержатся такие строки: «И не могли, государь, о том, чтоб к тебе, государю, тех казаков не послать, отговоритца. Послали к тебе, государю, 2-у человек селенгинских казаков Ивана Шарапова да Павла Бушкова. И о всем тебе, государю, что в сем письме не доложили и доложити не посмели, и то все учинит известно Иван Шарапов. А ему, едучи дорогою и будучи в войске китайском, приказали о всем смотреть накрепко»39. Отсюда однозначно следует, что старшим из двух названных казаков был определен Иван Шарапов.
В завершение же этого сугубо делового отчёта гонцов обнаруживается достоверное и красноречивое (довольно редкое в официальных документах того времени) свидетельство самоотверженного и безотказного исполнения этими селенгинскими казаками своей очень ответственной части дела исключительной государственной важности: «Просим, государь, милости аще в сем от недоумения нашего в письме нашом обрящешь какое поречение, изволь превысоким своим разумом то исправить. К Ывану Шарапову и к Павлу Бушкову буди, государь, милостив и за посылку их своею милостию награди. О сем рабски просим. А они люди самые скудные, однако ж службою своею к великим государем никакими отговоры, как иные, при сем будучи, не отпирались»40.
Здесь выражение «самые скудные» приведено в значении материально самые бедные, что делает ещё более значимыми скупые строки этой характеристики, данной весьма ответственными людьми, которые вместе с названными селенгинскими казаками переживали все тяготы, лишения и опасности долгого пути в Китай и трудных переговоров. Без сомнения, состоялась тогда и награда героям…
А вот их самоличные сведения о пути-следовании по монгольским землям: «И в роспросе селенгинские казаки Ивашко Шарапов да Пашко Бушков сказали: – В прошлом де во 194 году подьячие Никифор Венюков и Иван Фаворов великих государей с грамотою в Китайское царство из Селенгинска поехали августа в 17 и 18 числех. А в Селенгинском де по указу великих государей даны им в провожатые служилых людей 31 человек, в том числе они, Ивашко и Пашко. А по посылке де Никифора Венюкова и Ивана Фаворова присланы были от Ачироя Саин-хана и от кутухты и от Батура-контайши в Селенгинск гичюл, а с ним де людей 6 человек. И подводы под них, Никифора и Ивана, и корм дали, потому что де великих государей грамота послана была с Никифором и Иваном к Очирой Саин-хану; а в прибавку де к тем подводам взяты были с селенгинских братцких ясачных людей. А как де у Никифора Венюкова великих государей грамоту Очирой Саин-хан принял и какие разговоры были, того де они, Ивашко и Пашко, не ведают, потому что у Очирой Саин-хана с ним, Никифором, они, Ивашко и Пашко, не были, а были в обозе с Ываном Фаворовым. А как де у Ачирой Саин-хана Никифор Венюков был, и то де время тут же были и кутухта. И на Толе-реке стояли де оне, Никифор и Иван, за провожатыми и за подводами Очирой Саин-хана недель с 5. И провожатых де Ачирой Саин-хан и Батур-контайша прислали, а в подводах де и в кормах отказали. А опричь де Очирой Саин-хана, у мунгальских владельцов Никифор Венюков и Иван Фаворов не бывали, потому что де мунгальские владельцы стоят от дороги в дальних местех. А бесчестия де в проезде от мунгальских людей никакова не было»41.
Следующее извлечение о пути по китайской уже территории до Пекина: «И по ведомости де от кутухты встретили их, Никифора и Ивана, китайские люди Посольского приказу подьячей, имянем Гуачир, с ним де двое человек служилых людей на речке Улан Оботту, и взяв ведомость подлинную, что де оне, Никифор и Иван, посланы великих государей з грамотою об объявлении послов, и с тем побежали наперед в Китай. И по заказу де того подьячего китайские люди провожали их, Никифора и Ивана, от улуса до улуса человек по 2 и по 3, а подвод де и кормов не было. И Микифор де Венюков и Иван Фаворов и они, служилые люди, от Толы-реки ехали на своих подводах, закупаючи лошади и верблюды и корм дорогою ценою. И де, доехав де до Калгана за 3 дни, встретили их китайские люди Посольского же приказу 2 дьяка, именем Иркитту-адахада, а другому де имя они, Ивашко и Пашко, пропамятовали. А с ними де служилых людей на встрече было человек з 20. И Никифору Венюкову и Ивану Фаворову и служилым людем подводы и корм дали, и в кормах де скудости и в подводах мешкоты не было. А сколько дней от Селенгинска до Толы-реки, и с Толы до речки Улан Оботту, и от речки Улан Оботту до Калгана, и от Калгана до Китайского царства ехати, того де они, Ивашко и Пашко, не упомнят»42.
А вот строки о пребывании в Пекине:
«А в Китай де приехали октября в 31 числе нынешнего 195 году. И те де дьяки поставили их на постоялый двор, где наперед сего стоял Николай Спафарий. А грамоту великих государей приняли у них, Никифора и Ивана, ноября в 2 числе в Красном городе у хановых полат перед ворот хановы ближние люди колай да 2 человека алихамбы, трое человек асханейохамбы. И, приняв великих государей грамоту, понесли к хану. А в полаты де их, Никифора и Ивана, при них, Ивашке и Пашке, не имали, и разговоров де в то время никаких не слыхали. Только де принесли письмо, написано красною краскою, что в Албазине Алексей Толбузин убит ис пушки, а Албазин от китайских людей войска в осаде. И ноября в 3 числе приходили де хановы вышеписанные Посольского приказу дьяки на посольский двор и Никифору Венюкову и Ивану Фаворову при них, Ивашке, сказали: царского де величества послов для прекращения ссор хан их и ближние люди желают; и веле де хан послать под Албазин в китайские свои полки х полковым воеводам ближних людей, чтоб китайские ратные люди к Албазину не приступали и в осаде руским людем тесноты никакой не чинили; и они б де, Никифор и Иван, послали от себя в Албазин служилых людей, чтоб албазинские служилые люди про то ведали и из города задоров никаких не чинили. И Никифор де Венюков и Иван Фаворов послал их, Ивашка и Пашка, в Албазин, и о том с ними к Алексею Толбузину писал. И для де той посылки дано им, Ивашку и Пашку, от хана подарков: по азяму теплому, по сапогам, по лисье шапке, и подводы и корм до Албазина. А Никифора де Венюкова и Ивана Фаворова после их хотели отпустить вскоре через кутухтино кочевье на Селенгу»43.
Теперь, наконец, самые важные и значимые для рассматриваемой темы их сведения: «И ис Китай поехали де они, Ивашко и Пашко, ноября в 5 числе, а в Албазин пришли в китайские полки ноября в 30 числе. А ис Китай де вели их, Ивашку и Пашку, мимо китайских городов и сел на Наун, которою дорогою шел Николай Спофарий. .... А в китайские де полки вместе с ними послан был по ханову веленью стольник имянем Ечегер, да Ратного приказу 2 дьяка, да сын боярской. А в разговорах де те посланные с ними, Ивашком и Пашком, говорили, что де хан и ближние люди миру желают и войны б не было. И слыша де то китайские воеводы про приход великих и полномочных послов и великих государей ратных людей сумневаются, и туры, и рогатки, и щиты, и пушечный снаряд от города прочь отнести велели, и сами с войски уступили, и стали в прежних своих местех, где построены им кочевья зимовные.
И им, Ивашку и Пашке, говорили: ради б де они от Албазина идти в Китайское государство, только идти им некоторыми делы невозможно, потому что у них бусы на Амуре замерзли, также и пушечной снаряд и всякие воинские припасы вести и самим им ехать не на чем. И чтоб они, Ивашко и Пашко, сходили в Албазин с отпискою в осаду, которая с ними послана великих государей от посланных Микифора Венюкова и Ивана Фаворова, и сказали б в Албазине начальным и всем служилым людем, что им, китайским полковым воеводам, хан их к Албазину приступать не велел до коих мест с великими и полномочными послы договор будет, и они де, полковые воеводы, по ханову указу к Албазину приступать не станут, и чтоб в Албазине служилые люди сидели от них не опасаясь, и на Амур ходили и воду брали. А в лес де для дров и на рыбные ловли и на звериные ходить им из Албазина не велели, потому что де ис полков китайские люди, сойдяся у промыслов с русскими людьми, учинят спону, а им де за всяким усмотреть будет невозможно. И только де чем в осаде будет скудно, и они б, осадные сидельцы, им, воеводам, говорили, и они де в том помочь учинить велят.
А от Албазина де прочь китайские воеводы с полками при них, Ивашке и Пашке, не отступили, и стоят за валом на прежних осадных местех с караулы, а щиты де и рогатки отнесли прочь. И говорили им, Ивашке и Пашке, полковые воеводы и присланный от хана стольник, что бусы замерзли, а по ханову де указу отнюдь приступать к Албазину не будут, только бы из Албазина задору какова не чинили. А на письме ль от хана к полковым воеводам с тем посланным указы присланы или на словах приказано, того они, Ивашко и Пашко, не ведают.
И с отпискою в Албазин они, Ивашко и Пашко, ходили, и Афонасью Байдону и осадным сидельцом про то про всё сказали, и отписку, которая писана была к Алексею Толбузину, Афонасью Байдону подали. И осадным людем из города ходить на Амур повольно. И говорили де они, Ивашко и Пашко, чтоб они, осадные сидельцы, в Албазине жили неоплошно, себя и город опасали, чтоб китайские люди, исплоша, какова дурна над городом и над ними не учинили. А Афонасий де Байдон посылал из осады с ними, Ивашком и Пашком, в китайские полки к полковым воеводам албазинского казака Мишка Чаплина, Якушку Болтевского о переговоре, чтобы они, китайские воеводы, из Албазина в Нерчинск служилых людей с отписками пропущали, также де и из Нерчинска в Албазин. И китайские де воеводы им, Ивашку с товарыщи, говорили: из Албазина де в Нерчинск пропускать станут, также и из Нерчинска в Албазин со скотом и с харчевыми запасы небольших людей пропускать станут же, а больших людей и со вьюки на верблюдах пропускать не будут. И для посылки из Албазина в Нерчинск дали им, Ивашку и Пашку, китайские воеводы 3 подводы, да албазинскому казаку Мишке Чаплину 2 подводы и на дорогу корм, ис табар отпустили декабря против 5 числа вночи. А отъезжих де караулов и никаких крепостей вверх Амура-реки у китайских людей нет. И в Нерчинск приехали декабря в 19 день. И из Нерчинска стольник и воевода Иван Власов, дав им отписку, отпустил их в полк к окольничему и воеводе Федору Алексеевичу Головину декабря в 29 день»44.
Те же расспросные сведения «Ивашки и Пашки», в немалой части почти дословно, приводятся далее в отписке нерчинского воеводы Ивана Власова послу Ф.А. Головину, письме Головина Власову, отписке Головина «государем царем и великим князем Иоанну Алексеевичю, Петру Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу» и других документах статейного списка45.
Обозревая совместно все приведённые выше исторические сведения, с полным основанием можно утверждать, что именно кратчайший путь в Китай через Селенгинск и монгольские земли – Селенгинская дорога, а также сознательность селенгинских служилых людей, помогли спасти легендарный Албазин. Двое из этих селенгинских казаков – «Ивашко Шарапов и Пашко Бушков», сопровождавших гонцов до самого Пекина, принесут оттуда осажденным албазинцам спасительную весть об остановке враждебных действий маньчжуро-китайцев против них. Простые селенгинские казаки с честью выполнили совсем непростую миссию дипломатического характера – дипкурьеров, а потом и парламентариев.
Лично общались они тогда со многими известными отечественными и зарубежными деятелями того времени: знаменитым землепроходцем и строителем сибирских острогов И.П. Поршенниковым; дипломатами Н.Д. Венюковым и И. Фаворовым; монгольскими владельцами; китайскими сановниками; легендарным защитником Албазина, казачьим головой, полковником А.И. Бейтоном; иркутским, селенгинским, потом нерчинским воеводой и рудознатцем И.Е. Власовым; выдающимся государственным деятелем Ф.А. Головиным; ссыльным запорожским гетманом, ставшим потом приказным Селенгинского острога Д.И. Многогрешным.
Удивительной даже сегодня выглядит также и география их служебных передвижений: из Селенгинска через монгольские и китайские владения в Пекин, затем опять по китайским землям к осажденному русскому Албазину, после чего в Нерчинск, а потом дальше в обратном направлении в «Рыбный острог на реке Тунгуске» с возвращением опять в Селенгинск и Удинск.
Но немало впечатляет и само прямое и косвенное участие их в международных переговорах: сначала с монгольскими владельцами, потом с китайскими сановниками в Пекине, затем с китайскими же полковыми воеводами под осажденным этими воеводами Албазином.
И всё это состоялось примерно за два всего года их казачьей службы…
Грустно писать теперь о дальнейшей трагической судьбе упоминаемого потом уже в качестве толмача селенгинского казака Ивана Шарапова…
В том же статейном списке Ф.А. Головина приводится очень большое количество свидетельств нарастающего напряжения в забайкальском пограничье, очевидцем которого был и сам посол, пребывавший уже в Селенгинске, а потом в Удинске. Ещё Венюкову и Фаворову монгольские тайши сообщали о в то же время назначенном, а потом прошедшем, съезде всех монгольских ханов и тайш с участием китайского посла. Тогда это очень насторожило гонцов и не без основания: потом стало известно, что на съезде по наущению китайского посла было принято решение начать военные действия против русских. Что и произошло перед мирными переговорами: в начале января 1688 г. монгольские войска под командованием Батур-контайши, вооруженные огнестрельным оружием, присланным из Китая, окружили Селенгинск и Удинск.
Но незадолго до того происходило следующее:
«Октября в 6 день [1687 г. – Э.Д], пришед к великому и полномочному послу, извещали словесно капитаны московских стрельцов Василей Ресин с товарыщи, что де отогнали у них из-за Уды-реки ис стрелецких табунов незнамо какие воры по 2 лошадей, да Удинского острогу жителей у казаков скота рогатого. .... Того ж числа ... пятидесятник Федор Кряж извещал словесно, что де отогнали из-за Селенги-реки всяких чинов людей лошадей 20 да рогатого скота продажного 15 скотов. И того ж числа послан в погоню в Селенгинский острог за мунгальскими посланцы Селенгинского острогу сын боярский Демьян Многогрешной, а велено ему, Демьяну, догнав в Селенгинске мунгальских посланцов, выговорить: – В нынешнем во 196 году посланы они, посланцы Лодой Сенга с товарыщи к великому и полномочному послу, окольничему и наместнику брянскому Федору Алексеевичю Головину с товарыщи от мунгальского геген-кутухты и от хана с листом и с подарки. А преж приезду в Удинск великого и полномочного посла мунгальские воровские люди на приезде у селенгинского служилого человека у Ивашки Шарапова украли 4 лошади да ис под Удинска угнали 8 лошадей. А как они, посланцы, отправя посольство, и которого числа от великого и полномочного посла они, посланцы, отпущены, и после их поезду того ж числа ночью мунгальские ж воровские люди угнали ис под Удинского острогу 100 лошадей да 50 скотин рогатых. И для такого было воровства довелось посланцов задержать, рассуждая о том мунгальском воровстве, для верные службы к великим государем кутухтины и Ачарой Саин-хана ему, Демьяну, их, посланцов, задержать не приказал, а велел им, посланцом, о том мунгальском воровстве выговорити. И того ж числа он, Демьян, доехал их, посланцов Лодой Сенгу с товарыщи, в Селенгинском остроге и о всем вышеписанном им, посланцом, говорил. Посланцы ему, Демьяну, говорили, что о той мунгальских их людей неправде и воровстве они учинят геген-кутухте и Очирой Саин-хану»46.
А вот ещё, в чём-то повторяющиеся, сведения об отгонах коней:
«Октября в 8 день [1687 г. – Э.Д] послан из Удинска в мунгальские улусы сын боярской Иван Поршенников к мунгальскому Цыбдену-тайше, под которым владением табунуцкие тайши. А в наказе ему, Ивану, написано. Приехав ... говорить, что ведомо учинилось великому и полномочному послу, окольничему и наместнику брянскому Федору Алексеевичу Головину с товарыщи чрез Селенгинского и Удинского острогов жителей – в нынешнем во 196 году Удинского острога у казаков отогнали де мунгальские люди у Антошки Березовского 7 лошадей; и за теми лошадьми те казаки погнались следом до Селенгинского острогу; и не доехав до Селенгинского острогу, взяв в Селенгинску пятого человека, побежали в погоню за теми ж воровскими людьми следом к табунуцким улусом, которые владенье ево, Цыбдена-тайши, в 7 день, и пригнались следом к табунуцким улусам; и в тех улусех отдали ему, Антошке лицом покраденных 3 лошадей, а не отдали 4 лошадей. Да октября ж в 11 день пришли в Селенгинский острог пеши селенгинские казаки Ивашка Шарапов, Федька Внифантьев, Васька Гогойла с товарыщи, 4 человека, а сказывали в Селенгинску прикащику и всем служилым людем, что отогнали у них 4 лошадей воровские мунгальские люди с стану, где ночевали они, ночною порою на степи на Рангойской покоти, отошед версты с 3. И он бы, тайша, приказал в своих улусех про те покраденные лошади и про погонных лошадей, которые погнались из Селенгинского острогов за теми пропалыми лошадьми, велел сыскать, и буде у кого сыщется, и он бы, тайша, ища милости к себе великих государей, их царского пресветлого величества, те отгонные лошади велел отдать, а людей освободить, и при нем винным казнь учинить, и отпустить от себя из улусов в Селенгинской с провожатыми без задержания, чтоб в том задержании // людей и в отгонных лошадях с стороны их мунгальских людей не дошло до большие ссоры. Да и впредь бы он, тайша, учинил у себя в улусех заказ крепкой, чтоб улусные ево люди впредь под украинные их царского пресветлого величества остроги не приходили, и ссор и задоров никаких не вщинали, и конного табуна и рогатого скота отнюдь не отгоняли, также и людей не побивали»47.
Были характерными для создавшейся нетерпимой приграничной ситуации и такие, из многих подобных, жалобы послу:
«Да в нынешнем во 196 году в сентябре и в октябре [1687 г. – Э.Д] месяцах в розных числех к великим и полномочным послом из Селенгинского и из Яравнинского и Удинского острогов на их мунгальских людей, жалобу принося, писали: сентября в 14 день извещал ... енисейского сына боярского Ивана Поршенникова человек Федька Гаврилов, что в нынешнем во 196 году в сентябре месяце в Удинском остроге у казаков у Антошки Березовского с товарыщи мунгальские люди отогнали 7 лошадей. И те де казаки Антошка Березовский побежали в погоню тем же следом //, и пригнались к табунуцким улусам, и тех пропалых лошадей ис табунуцких улусов ему, Антошке, отдали только 6 лошадей .... Да сентября ж в 11 день пришли в Селенгинский острог пеши селенгинские казаки Ивашка Шарапов с товарыщи, 4 человека, а сказали в Селенгинску прикащику, что отогнали у них 4 лошадей неведомо какие воровские люди на стану на Арангойской перекоти. Да октября против 1 числа ис под Удинского острогу из-за Уды реки отогнали воровские мунгальские люди у служилых людей 40 лошадей, 2 скотины рогатых. И великие и полномочные послы ... с товарыщи, выслушав их словесного челобитья, приказал послать для осмотру сакмы [след в степи от прохода конного или пешего войска – Э.Д.] ... селенгинского сына боярского Демьяна Многогрешного. А по осмотру та сакма пошла в табунуцкие улусы»48.
Но дипломатические сношения посла с монгольскими владельцами несмотря ни на что продолжались, участвовал в них и селенгинский казак Иван Шарапов, пользовавшийся, можно предполагать, особым доверием посла. Вот пример тому: «Ноября в 30 день [1687 г. – Э.Д] великим и полномочным послом, окольничему и наместнику брянскому Федору Алексеевичу Головину с товарыщи селенгинского острогу толмач Ивашко Шарапов говорил словесно, что приехали де от мунгальского геген-кутухты посланцы гичюл Лодой Сенга с товарыщи, всего 9 человек, которой наперед сего присылан был к ним, великим и полномочным послом, в Удинский острог от него ж, геген-кутухты, с листом. И те де посланцы стоят ныне под Селенгинским острогом, не доехав версты за 3. И великий и полномочный посол, окольничий и наместник брянский Федор Алексеевич Головин с товарыщи послали от себя к посланцом ево ж, Ивашка Шарапова. И велели их вести в Селенгинской и поставить на постоялый двор у служилого человека Софронка Томского. И корму дано тем посланцом из казны великих государей пуд говядины, да от великого и полномочного посла стекляница вина, ведро пива»49.
Вот как зафиксировано серьёзное беспокойство самого посла по поводу отсутствия сведений о посланном им к кутухте толмаче Иване Шарапове:
«И великий и полномочный посол говорил, что не токмо им посланцом [посланцы Очирой Саин-хана – Э.Д.], дать перевотчика для переводу тое великих государей их царского пресветлого величества, грамоты, но тайши их и старых толмачей, которые посланы к ним в мунгальские улусы говорить о отгонех, не отпустят, а держат их у себя в улусех неведомо для чего, и ныне ему, великому и полномочному послу, из листа, каков прислан от Очирой Саин-хана, выразуметь будет нельзя; также и что он, зайсан, ему, великому и полномочному послу, говорит словестно, перетолмачивать подлинно некому, потому что толмачи Пашко Черемной и иные посланы с посланцы к кутухте // по письму и по прошение ево кутухтину и хана и тайшей к ним в мунгальские улусы говорить о бывших ссорах, и они ныне задержаны в улусех уже тому шестая неделя. Да он же де, великий и полномочный посол, послал к кутухте толмача Ивашка Шарапова с товарыщем проведать про послов, и тот де толмач к кутухте пропущен или нет, про то ему, великому и полномочному послу, неведомо»50.
Самые худшие опасения посла вскоре подтвердились, о чём в его статейном списке пишется дважды. Вот первое упоминание об этом: «Великий и полномочный посол говорил: посылал он ... от себя к Очирой-хану и к иным тайшам посланцов своих Ивана Качанова да Степана Коровина. И как де после того их отпуску посланы были от него ... к хутухте в ургу к Степану Коровину и Ивану Качанову для проведывания об них, Иване и Степане, толмач Ивашко Шарапов с товарыщем, и тех де людей у них мунгалы побили до смерти. Также и прежде того послан был толмач Пашко Черемной говорить об отгонных лошадях в ближние их мунгальские улусы к тайшам, и ево де, Пашка, с товарыщи убили мунгалы до смерти. И впредь ему, великому и полномочному послу, посылать от себя людей в их мунгальские улусы опасно»51.
И второе: «Но мы, их царского величества великие и полномочные послы, не желая того кровопролития, но дабы все спокойно пребывали, о тех обидах многожды к хану вашему и кутухте и к Цыбдену-тайше и к вам с посланцы писали. На что ни мало удовольствования // противу того посланцы наши от вас получивши, токмо со всяким бесчестием отпущены были и толмача Ивана Шарапова и иных и служилых многих людей люди ваши, посланных от нас говорить к вам о мирных делех, до смерти побили»52.
Вот такой чрезвычайно сложной и взрывоопасной была в то время обстановка в селенгинском порубежье. Можно представить, сколько нужно было тогда выдержки и терпения самому послу Головину и его ближайшему окружению, а селенгинским служилым людям, посылаемым им для переговоров, мужества и самоотверженности, чтобы не поддаться на провокации и не усложнить или даже вовсе не сорвать посольскую миссию.
В этой явно предгрозовой, чреватой уже масштабными военными действиями ситуации, в числе других селенгинских служилых людей, был тоже «от мунгальских людей убит», посланный в 1687 г. к «мунгальским» владельцам с сугубо мирным поручением, селенгинский казак, толмач Иван Матвеевич Шарапов, немного не доживший до заключения в 1689 г. Нерчинского мирного договора, в подготовке возможности заключения которого была особой его лепта …
А вот как сложилась дальнейшая судьба другого героя древнего Селенгинска – простого казака Павла Бушкова, кроме того, что содержится в вышеприведенных селенгинских переписных сведениях о нём и его потомках, узнать пока не удаётся. По этим переписным сведениям, в 1693 г. он был ещё жив, а это значит, что он должен был участвовать в длительной обороне Селенгинска от войск монгольских феодалов и, возможно, в победном её сражении 1688 г. под руководством бывшего украинского гетмана Демьяна Игнатовича Многогрешного в долине, названной затем Убиенной. Мог он потом быть и в сторожевом охранении посольства Головина во время самих мирных переговоров в Нерчинске, а далее должен был служить в Селенгинске под началом Демьяна Многогрешного, ставшего здесь приказным. Мог даже участвовать в 1691 г. и в неудачном походе отряда Петра Многогрешного (сына Д.И. Многогрешного) в Монголию, предпринятого в ответ на продолжавшиеся даже и после заключения Нерчинского мирного договора набеги монголов под Селенгинск и постоянные отгоны ими «государева» и селенгинских жителей лошадей и скота53.
Остаётся сказать, что в современных исследованиях упоминания о казаках И. Шарапове и П. Бушкове и их миссии единичны: трижды это делается в книге54 1986 г. Л.Е. Беспрозваных «Приамурье в системе русско-китайских отношений XVII – середина Х1Х в.» и один раз в монографии55 В.С. Мясникова «Империя Цин и Русское государство в XVII в.».
Листаю недавние телефонные справочники г. Улан-Удэ, нахожу фамилии и Шараповых (Шарыповых) и Бушковых… Хоть такая невольная фамильная память о достойных предках ещё жива… Остаётся вспомнить осознанно и самих этих предках, гордиться ими…
Завершая этот очерк, ещё раз замечу, что вышесказанное – это лишь чуть возвращённая память только о двух из многих безвестных сегодня простых русских казаках – основателях и продолжателях древнего города на Селенге…
Хоть в чём-то повезло этим двум – остались их имена по делам совершенным на архивных и печатных страницах истории Восточной Сибири и Дальнего Востока…
И очень гордиться нужно тем, что селенгинские казаки прямо и косвенно помогли спасению осажденного маньчжуро-китайцами героического Албазина…
А в общем-то, всё остаётся, как в старой песне поётся:
От героев былых времен
Не осталось порой имен.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей, травой…
|
