В исторической и историко-географической литературе давно известно имя французского иезуита Филиппа Авриля, совершившего в 1685—1689 г.г. путешествие по Турции, Персии, Московскому государству, Польше и Молдавии и написавшего книгу: «Voyage en divers États d’Europe et d’Asie, entrepris pour découvrir un nouveau chemin à la Chine»¹).
В связи с основной целью этого путешествия — отысканием сухопутных сообщении с Китаем - значительная часть сочинения Авриля посвящена его пребыванию в России и описанию Сибири и тех стран Азии, которые именовались тогда Великой Татарией. Уже одно это обстоятельство, независимо от общего историко-географического интереса упомянутого путешествия, казалось бы, должно было привлекать к книге Авриля внимание наших исследователей. Однако, хотя сочинение Авриля сделалось у нас известным вскоре же после его напечатания ²), мы и до настоящего времени не имеем ни полного русского перевода этой работы, ни подробного систематического ее изложения ³).
[68] Если на сочинении Авриля сравнительно мало останавливались наши историки, то еще беднее использовано оно в русской историко-географической литературе. В известном труде Ф.П. Аделунга «Критико-литературное обозрение путешественников по России» Аврилю отведено всего несколько строк, хотя автор и находит, что его путешествие «весьма замечательно для истории землеописания Северной и Восточной Азии». Кратко сообщается об Авриле и его сочинении во введении в «Географию России» проф. Г.И. Танфильева. Попутно касается труда Авриля проф. В.М. Флоринский, которому мы обязаны изданием работы Н.Н. Бантыш-Каменского «Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 г.» (Казань 1882 г.). Разбирая в дополнениях к последнему сочинению известное путешествие русского посланника Николая Спафария в Китай и его описание Китая, В.М. Флоринский сопоставляет это описание с книгой Авриля, но, к сожалению, ограничивается по этому вопросу лишь краткими замечаниями.
Что касается приложенной к труду Авриля карты Сибири и Китая, то, несмотря на несомненный ее интерес с точки зрения истории картографии, она не нашла себе отражения в наших наиболее известных трудах по этому предмету, например в «Материалах по истории русской картографии» В. Кердта (Киев, 1906 г.), и лишь кратко упоминается в статье Ф.П. Аделунга: «О древних иностранных картах России до 1700 г.» ⁴). К сказанному нельзя не добавить, что в наших словарях и справочных изданиях обычно не дается никаких сведений ни о самом Авриле, ни о его путешествии, которое, таким образом, может считаться почти совершенно забытым.
При таких условиях нам показалось небесполезным остановиться на этом характерном для XVII века путешествии.
Историческую его сторону мы рассчитываем рассмотреть в другом месте. Здесь же, после самых кратких сведений о нашем авторе и ходе его путешествия, постараемся дать очерк его географических наблюдений и описаний.
Успехи, достигнутые иезуитской миссией в Китае во второй половине XVII века, когда во главе этой миссии стоял известный Фердинанд Вербист, побуждали орден озаботиться привлечением в Китай новых миссионеров. Одним из важных препятствий на этом пути была трудность и опасность тогдашних морских путешествий. Не говоря о том, [69] что такое путешествие даже при благоприятных условиях длилось тогда около двух лет, приходилось считаться с массой других затруднительных обстоятельств. Частые кораблекрушения, пираты, болезни и другие неудобства долгого и утомительного плавания приводили к тому, что большая часть командируемых в Китай миссионеров не достигла цели путешествия. Если верить иезуиту Купле ⁵), то из 600 миссионеров, посланных орденом в Китай со времени утверждения там иезуитов, по назначению прибыло не более 100, остальные же сделались жертвами болезней или кораблекрушений. Естественно, что руководители миссии пытались найти более безопасные способы сношений с империей богдыханов, причем мысль их невольно останавливалась на отыскании старой, исторически известной, сухопутной дороги в Китай ⁶).
Именно такая задача и была возложена иезуитским орденом на своего сочлена Филиппа Авриля.
Авриль, по происхождению француз (родился в Ангулеме в 1654 г., вступил в орден в 1670 г., умер при кораблекрушении в 1698 г.⁷), преподавал математику и философию в Париже. По-видимому, он давно проявлял интерес к делам китайской миссии, чем и объясняется его выбор для выполнения указанного ответственного поручения. Но, кроме того, на этот выбор, вероятно, оказали влияние и личные качества Авриля и, прежде всего, его сравнительная подготовленность к осуществлению намеченного предприятия. Насколько можно судить по его книге, Авриль был знаком с современной литературой по астрономии и математической географии и интересовался тогдашними научными теориями и спорами в указанных областях. Так, например, касаясь вопроса об определении долгот, он ссылается на целый ряд ученых начиная с Галилея, и вступает в полемику со своим знаменитым современником, голландцем Исааком Воссием (1618—1689), при чем выступает сторонником астрономического метода определения долгот. Он называет также в своей книге Джованни-Доменико Кассини (1625—1712), директора парижской обсерватории и учителя многих французских ученых, и Жана-Бабтиста Риччиоли (1598—1671), выдвинутого в свое время орденом для опровержения системы Коперника [70] и произведшего совместно с Гримальди градусное измерение по методу Кеплера ⁸).
Довольно хорошо был знаком наш автор и с литературой путешествий. Помимо сочинения Марко Поло, ему были известны описания путешествий Тавернье, совершившего шесть путешествий на Восток в период 1636—1663 г.г.; иезуита Антонио Андрады (1580—1634 г. г.), одного из первых путешественников в Тибет; португальского иезуита Николая Годиньо (1633—1712 г.г.), путешествовавшего по Азии; путешественника по Абиссинии Балтазара Теллец, издавшего в 1660 г. «Историю Эфиопии» и др. Из путешественников по Московскому государству Авриль знаком с книгами Адама Олеария (пут. в 1634 и 1636 г.г.) и голландца Стрюйса ⁹) (путешеств. в 1668—1670 г.г.).
Однако, знакомство с современными научными трудами и путешествиями не могло вполне устранить у нашего автора средневековых географических представлений, внушенных ему патриотической географией, и нас не должно удивлять, что в своей книге Авриль неоднократно обращается к библейским темам, вроде определения местонахождения рая или места остановки Ноева ковчега. Нельзя забывать, что Авриль был не только профессором математики, но, прежде всего, преданным сыном католической церкви> и как подобает иезуиту, верным> хранителем ее традиций.
В предприятии Авриля был заинтересован не один иезуитский орден. Оно встретило поддержку и со стороны французского правительства, которое в это время начинало проявлять интерес к Китаю. Помимо желания содействовать столь влиятельным тогда во Франции иезуитам, здесь, по-видимому, играли роль и чисто экономические соображения, которые умели тогда соединять с религиозными. Как известно, в 1685 г. Францией была снаряжена специальная миссия в Китай в составе Та шара, Буве, Лекомта, Фонтаней, Жербильона и Виделю, - миссия, которой суждено было обогатить Европу драгоценными сведениями по географии, этнологии и истории Китая ¹⁰). Предприятие Авриля имело, конечно, гораздо меньшее значение, но и ему не было отказано в поддержке и помощи.
[71] Покинув Париж в конце 1684 г., Авриль через Лион и Марсель направился в Чивитта-Веккиа и далее в Рим, где представился тогдашнему генералу иезуитского ордена Карлу де-Нойелль (1682—1686 г.г.) и получил от него благословение и необходимые инструкции.
Из Рима наш путешественник двинулся в Ливорно, откуда 13 января 1685 г. и началось его морское путешествие. На 12-й день плавания, испытав сильнейшую бурю у берегов о. Кандии, путешественники бросили якорь на о. Кипре, и, после кратковременного отдыха на рейде Ларнака, двинулись в Александретту. Отсюда уже караванным путем Авриль направился в Алеппо, предполагая следовать далее в Персию. Но дела местных иезуитских миссий почти на год задержали выполнение планов Авриля. Он вынужден был отправиться через Диарбекир в Битлис, где сделал продолжительную остановку, а затем перебрался в Эрзерум, в котором создавалась в это время новая иезуитская миссия. Только весной 1686 г. Авриль получил, наконец, возможность вновь приступить к продолжению своего предприятия. Перейдя персидскую границу, он прибыл в Эривань, где к нему присоединился назначенный орденом спутник — иезуит Лун Барнабе. 23-го апреля 1686 г. путешественники выехали из Эривани и через Гянджу (Елисаветполь) и Шемаху прибыли в Низовую (Низабат — Niezova), наиболее удобную тогда персидскую гавань на Каспийском море, в 42 км к северо-востоку от Кубы и в 74 км к югу-востоку от Дербента, при устье р. Низабата ¹¹). В Низовой они сели на русское судно и после шести дней плавания вышли на Волгу, а 20-го нюня 1686 г. достигли Астрахани ¹²) откуда ходили тогда большие торговые караваны в Бухару и Самарканд, и где возможно было найти купцов, бывавших уже в Китае.
Однако, в виду полученных сведений о начавшейся войне между калмыками и узбеками, план путешествия через Бухару и Самарканд пришлось оставить. И так как из Москвы пришло известие о прибытии туда каравана китайских купцов, то наши иезуиты решили направиться в Москву, чтобы присоединиться там к этому китайскому каравану. Но тут они встретились с категорическим отказом местного воеводы пропустить их в столицу, и лишь вмешательство астраханского митрополита (По-видимому, Савватия астраханского и терского, умер в 1696 г.) дало возможность Аврилю и Барнабе выбраться из Астрахани уже [72] позднею осенью. Только 19-го октября 1686 г. они двинулись в дальнейшее путешествие, поднимаясь по Волге, но вскоре на их барже произошел пожар, и наши путешественники вынуждены были высадиться на пустынный берег и ожидать помощи. Через несколько дней их взяло другое, случайно проходившее судно, но начавшийся вскоре ледостав прекратил возможность плавания и остановил путешественников в 40 милях от Саратова ¹³). Путь от Саратова и далее до Москвы, через Pinzer, как называет Авриль Пензу¹⁴), и Касимов, иезуиты сделали в санях, заслуживших особую похвалу нашего автора. В середине января 1687 г. Авриль и его спутник прибыли, наконец, в Москву, но все старания их получить разрешение на проезд в Китай через Сибирь оказались тщетными. Ссылаясь на отсутствие у путешественников паспортов и рекомендательных писем, московское правительство отказало им в пропуске и рекомендовало вернуться во Францию с направлявшимся тогда в Париж посольством Я.Ф. Долгорукова. Это первое посещение Аврилем Москвы не было, однако, совершенно безрезультатным, так как наш автор имел, по-видимому, возможность ознакомиться здесь с русскими материалами, касающимися путей в Китай и сопредельных с Китаем стран, которые он и использовал впоследствии в своем сочинении.
Не теряя надежды добиться пропуска в Китай через московские владения, Авриль остановился в соседней Польше, где успел заручиться покровительством короля Яна III Собесского и некоторых влиятельных лиц. С другой стороны, ему была оказана поддержка и из Франции. Но, несмотря на все это, и вторичная его попытка проехать через Московию не удалась. Неблагоприятный исход русского посольства во Францию, задевший самолюбие Москвы, наступившее как раз в это время обострение русско-китайских отношений, предшествовавшее заключению Нерчинского договора 1689 г., и, наконец, подозрительное отношение к иезуитам вообще, привели к тому, что едва Авриль прибыл в Москву (январь 1689 г.) и явился к властям со своим новым товарищем Антонием Боволлье (Beauvollier, род. в 1657 г., умер в 1708 г.) ¹⁵), как получил Категорическое распоряжение оставить русские пределы.
[73] Предвидя затруднения, которые должны были встретиться при тогдашних политических обстоятельствах для проезда через Сибирь, Авриль еще в Польше наметил новый маршрут своего путешествия, намереваясь направиться через московские владения в Персию, чтобы оттуда двинуться в Китай. После же неудачи в Москве, Авриль решил достигнуть Персии другим путем и при поддержке польского вельможи и покровителя иезуитов Яблоновского, которому он впоследствии посвятил свою книгу, — через Польшу и Молдавию направился в Константинополь. Но тяжелая болезнь (по-видимому, туберкулез), обострившаяся в условиях трудного путешествия, заставила Авриля отказаться от начатого предприятия и вернуться на родину. В октябре 1689 г. Авриль оставил Константинополь и, после 38-дневного плавания по Средиземному морю на французском военном корабле «L’Avanturieur», прибыл 30-го ноября 1689 г. ¹⁶) в Тулон.
Если в результате четырехлетнего путешествия Аврилю и не удалось проникнуть в Китай, то тем не менее, его поездка не была совершенно бесплодной. Помимо ряда наблюдений над природой и населением посещенных стран, Авриль дал в своей книге и посильный ответ на задание ордена - выяснить сухопутные дороги в Китай. И его географические наблюдения, и сообщаемые им сведения о путях в Китай представляют несомненный историко-географический интерес, тем более, что при рассмотрении последнего вопроса Авриль использовал и материалы русских путешествий XVII века.

II.

При описании своего путешествия по Турции и персидским владениям в Закавказье, Авриль обычно дает лишь общие характеристики природных условий посещенных им местностей или останавливается на отдельных, особо поразивших его, явлениях. Его внимание привлекает красота и плодородие о. Кипра, где такое обилие всего нужного для жизни, что не может быть в мире места, в котором заболевший человек легче мог бы восстановить свои силы и здоровье. Вина здесь прекрасные, а нежные плоды-цитроны, апельсины и лимоны — почти ничего не стоят. На острове громадное количество куропаток и другой дичи. Единственный недостаток Кипра — малое количество пресной воды. Авриль уверяет, что здесь имеется всего только один пресный источ-[74]ник и притом на самом берегу, и непосредственной близости от моря, и предоставляет философам разобраться в этом «чуде природы» ¹⁷).
В горных переходах, через которые караван шел на Битлис, Авриль обратил внимание на снежные вершины. Здесь пришлось идти в стесненной горами долине, по берегу ручья, при чем снежные лавины, под влиянием весенней теплоты, стремительно неслись вниз, нередко опрокидывая дома и образуя внизу на ручье своеобразную плотину. Вода постепенно пробуравливала снеговую массу, делая в ней как бы арку, но сверху все же оставался прочный снеговой мост, по которому могли двигаться люди и нагруженные животные. По словам туземцев, такое явление повторялось ежегодно, и потому Авриль занес его в свое описание.
По дороге из Эчмиадзина в Эривань Авриль любовался Араратом, и это, помимо воспоминания о Ноевом ковчеге, дало ему повод полемизировать с Стрюйсом о расстоянии Арарата от Каспийского моря. Наш путешественник, вопреки мнению Стрюйса, считавшего, что Арарат находится в 50 милях от Каспийского моря, определяет это расстояние в 150 миль¹⁸).
Наиболее интересными в этой части сочинения Авриля являются его упоминания о землетрясениях и замечания о Каспийском море.
Первое землетрясение, описываемое Аврилем, оп испытал в Эрзеруме. К сожалению, автор не определяет точно времени, когда оно произошло, а говорит только, что это было за несколько дней до его отъезда из Эрзерума. Авриль выехал из Эрзерума ранней весной 1686 г., и таким образом, описываемое им землетрясение, по-видимому, происходило в феврале-марте 1686 г. Авриль описывает его следующим образом: «За несколько дней до моего отъезда, незадолго до полуночи, мы были поражены столь ужасным землетрясением, что не было никого, кто не считал бы себя совершенно погибшим. Я внезапно проснулся; бревна и балки моей комнаты были в движении, и я боялся, что стены, которые, казалось, приближались, похоронят меня под своими развалинами. Но это колебание не имело никаких печальных последствий. Землетрясение прекратилось спустя 7—8 минут (un demi quart d’heure), хотя и повторилось затем еще раз, но с гораздо меньшей силой, спустя 8 дней, именно в тот же самый час, когда оно началось и впервые» ¹⁹). По словам Авриля, в окрестностях Эрзерума землетрясение это кончилось не так благополучно, и в 6—7 милях [75] от города, где колебание почвы было особенно сильным, несколько деревень провалились.
Второе землетрясение Авриль испытал в Эривани накануне своего отъезда из этого города, т.е. 22-го апреля 1686 года, в 8 часов вечера. Колебание почвы было сильное, но продолжалось всего минуту ²⁰), что наши путешественники приняли, как доброе предзнаменование. Наконец, в третий раз о землетрясении Авриль упоминает при описании города Шемахи. Происшедшее здесь около 12 лет назад (т.е. в 1674 г.) страшное землетрясение, по словам Авриля, почти совершенно разрушило этот город. Кроме уничтожения 5.000 или 6.000 домов, оно убило такое большое число жителей, засыпанных развалинами, что Шемаха во время посещения ее Аврилем не представляла и половины прежнего города. Так как все же Авриль насчитывает в Шемахе 50 или 60 тысяч человек, то можно заключить, что упоминаемое землетрясение дало несколько десятков тысяч жертв ²¹).
Мы намеренно более подробно остановились на приведенных сообщениях Авриля о землетрясениях, так как история землетрясении не может считаться вполне изученной, и всякие сведения в этой области должны быть признаны полезными. Между тем, данные, сообщаемые Аврилем, по-видимому, использованы не были. По крайней мере, в русском каталоге землетрясений о землетрясениях 1686 года в Эрзеруме и Эривани совершенно не упоминается, а ближайшее по времени землетрясение в Эривани отмечено под 1683 г. и притом без каких-либо подробностей ²²). Равным образом, и о Шемахинском землетрясении 1674 г. никаких указаний в каталоге не имеется. Шесть землетрясений в Шемахе, сопровождавшихся сильными разрушениями и человеческими жертвами, отмечены лишь под 1671 годом ²³). Если и признать, что Авриль, лишь приблизительно определяющий время этого землетрясения «около 12 лет назад», допустил ошибку, и упомянутое им землетрясение следует отожествлять с одним из землетрясений 1671г., то и в таком случае сообщенные им сведения о разрушениях зданий и жертвах не лишены известного интереса.
Каспийское море, которое Авриль наблюдал в течение пятнадцати дней в Низовой, и по которому он затем шел в устье Волги, представляется ему маленьким морем, имеющим в окружности около [76] 800 миль, которое правильнее назвать соленым прудом (etang). Отмечая, что в Каспийское море впадает более 100 рек и множество мелких ручьев, Авриль указывает, что эти реки и ручьи доставляют громадное количество рыбы, которую во многих местах можно ловить прямо руками.
Совершенно упуская из виду существование испарений, Авриль очень подробно обсуждает вопрос о том, куда поступает вода, доставляемая Каспийскому морю впадающими в него реками и ручьями.
Авриль убежден, что Каспийское море должно иметь сообщение с другими морями, отдавая им часть своих вод. Он оспаривает мнение о том, что Каспийское море сообщается с Черным, и полагает, что оно изливается в Персидский залив. Основанием для такого предположения служат Аврилю два факта: во-первых, в южном лимане, против провинции Гилян (Kilan) имеются две пропасти, и, во-вторых, осенью в Персидском заливе будто бы появляются листья таких деревьев, которые не известны в южной части Персии и, напротив, растут на берегах Каспийского моря. Отсюда Авриль и делает вывод, что они приносятся через подземные каналы, выводящие воды Каспия в Персидский залив ²⁴).
В своем путешествия от Александретты до Каспийского моря Аврилю пришлось столкнуться с различными народами, причем продолжительные остановка в городах, а также усвоение турецкого языка, должны были помочь ему ближе познакомиться с характером и бытом этих народов. Отдельные черты этого быта и нашли себе отражение в сочинении нашего путешественника.
Турки в изображении Авриля выступают в качестве грубого, негостеприимного и корыстолюбивого народа, отличающегося большой нетерпимостью. Эти черты Авриль особенно подчеркивает при сравнении их с персами. Одну особенность турок наш иезуит не может не отметить с похвалою — это их религиозность и строгое выполнение своих обрядов. Турецкая женщина во всей Оттоманской империи рассматривалась, как настоящая рабыня. Тем более удивительным исключением представлялся Диарбекир, где женщины пользовались сравнительной свободой, совершали прогулки с христианками и поддерживали с ними знакомство ²⁵). Впрочем, население Диарбекира вообще представляется Аврилю более мягким, нежели турки других провинций.
Персы встретили Авриля гораздо любезнее и гостеприимнее турок. Едва он перешел границу, после столкновений с турецкими [77] пограничными чиновниками, как несколько туземцев поспешили оказать ему ряд любезностей и поздравить со счастливым избавлением от турецких рук. Когда же он им подробно рассказал о своих злоключениях, то они заявили, что в тот же вечер зажгут иллюминацию, чтобы показать свое участие к счастливому избавлению французского путешественника ²⁶). Такое внимание к себе Авриль объясняет глубокой враждой и взаимными антипатиями, существовавшими тогда между персами и турками.
Курды, а также арабы, выступают у Авриля в качестве грабителей и разбойников, не отличаясь в этом отношении друг от друга. О грузинах Авриль упоминает лишь мельком, как о воинственном народе, самая одежда которого внушает страх по всей Персии ²⁷). Во время путешествия ему пришлось со своими спутниками укрываться в горах, спасаясь от нападения грузинских повстанцев. Эти повстанцы заставили, между прочим, и местных армян укрыться в горах, где их и встретил Авриль, при чем одини из армян были вооружены пращами, а другие — длинными палками, имевшими форму палиц.
В рассматриваемой части книги Авриля мы находим также краткие описания Диарбекира, Эрзерума, Ганджи с ее благоустроенными базарами и великолепными садами, давшими ей имя «цветника империи», Шемахи, Эчмиадзина с его святынями и Александретты, при чем автор, кроме местоположения и климата, старается отметить торговое значение этих поселений ²⁸). Не лишены интереса его описания путей и способов сообщений по тогдашней Турции и Персии, особенно караванов, двигавшихся при постоянной угрозе разбойничьих нападений ²⁹), переправ через реки (он подробно описывает свою переправу через р. Тигр ³⁰), а также затруднений при переходе границ. Заслуживает быть отмеченным, наконец, упоминание Авриля о существовании правильной голубиной почты, действовавшей между Александреттой и Алеппо и облегчавшей торговые операции сирийских купцов ³¹).

III.

Первые впечатления Авриля после вступления в пределы Московии были связаны с Волгой. Хотя он заявляет, что воздержится [78] от ее описания, так как его сделал его предшественник Олеарий, однако, все же не может не коснуться этой «славной» реки. Рассказывая, что Волга изливается в Каспийское море 70 рукавами, причем, покинув свои различные ложа, она на протяжении 30 миль еще сохраняет величие своего течения, — Авриль отмечает полную незаметность перехода из моря в Волгу. Единственным признаком, что судно плывет уже по Волге, является пресная вода. Едва путешественники вошли в один из рукавов, как судно наткнулось на мель, и так как это повторялось много раз во время плавания, то Авриль склонен это объяснять не неопытностью лоцмана, а мелководьем самой реки. Это последнее обстоятельство не могло не сказаться и на быстроте движения судна. Расстояние от устья Волги до Астрахани, определяемое Аврилем в 12—13 миль, потребовало в два раза больше времени, нежели переход в 26 миль по Каспийскому морю, от Низовой до Волги. ³²)
В первые же дни путешествия по Волге Авриля поразило обилие рыбы, особенно крупных осетров, лов которых он внимательно наблюдал. Путешественник оставил нам подробное описание этого лова, при котором река перегораживалась особым забором в виде треугольника, куда и заплывала рыба. Рыбаки по два раза в день осматривали огороженное пространство и всегда находили добычу. Особенно, конечно, ценилась икра, при чем, по словам Авриля, согласного в этом отношении и со Стрюйсом, в одном осетре случалось находить от 200 до 300 фунтов икры ³³).
Но заинтересовавшее Авриля зрелище было омрачено обстоятельством, заставившим нашего путешественника вспомнить об «египетских казнях». Ежедневно перед заходом солнца над Волгой поднимались массы мошек, нестерпимо жаливших людей и животных. Другие путешественники имели с собой маленькие палатки, защищавшие их от этих насекомых, но ни Авриль, ни его спутник и не рассчитывали на такого неприятеля и по приезде в Астрахань оказались совершенно искусанными, напоминая собой прокаженных.
В Астрахань Авриль прибыл в середине лета, и его поразили прежде всего здешние жары, которые он называет невыносимыми и приписывает их низкому местоположению города и песчаной почве. Еще неприятнее жары были песчаные бури, во время которых ветер нес тучи мелкого песка, который, казалось, способен был засыпать весь [79] город. ³⁴) Впрочем, несмотря на пески и жаркий климат, окрестности Астрахани, по свидетельству Авриля, изобиловали различными плодами, нежность которых не уступала их количеству. Особенно хвалит наш путешественник дыни, среди которых почти не попадается плохих или безвкусных, и знаменитые астраханские арбузы (karpous). О последних Авриль вынес довольно странное заключение, что «их можно есть сколько угодно, не опасаясь вредных последствий». Упоминает также наш автор и о винограде, добавляя, впрочем, что из него делают довольно плохое вино... Садоводство, однако, подлежало некоторому ограничению: частным лицам было запрещено снимать виноград и другие фрукты до тех пор, пока воевода не отберет лучшего из урожая для отсылки к царскому столу ³⁵).
Неприятности, причинявшиеся жарой, были не очень продолжительны. По-видимому, в 1686 г. холода наступили довольно рано. По крайней мере, уже в начале октября Авриль почувствовал приближение зимы и начал вспоминать о северном полюсе». На палубе баржи он заморозил себе ноги и получил сильнейшую лихорадку. Ледостав начался, как можно думать, в начале ноября, а санная дорога вполне установилась во второй половине ноября.
При описании своего второго путешествия в Москву, наш автор еще более скуп на замечания, касающиеся природы страны. Он здесь делится своими впечатлениями от посещения Белоруссии, через которую лежал его путь на этот раз. От Минска до самой московской границы шли обширные леса, изобиловавшие всевозможными зверями. Лоси, лисицы и медведи здесь попадались так же часто, как и в московских лесах, и если бы поляки, говорит Авриль, пожелали сделать промысел из лова этих зверей, то они отняли бы у своих соседей — московитян — часть их торговли ³⁶). Описание лесов Белоруссии и Литвы дает, между прочим, Аврилю повод посвятить несколько страниц тамошним медведям, которых он считает друзьями человека. Проезжая мимо Сморгони, местечка, известного уже с XVI в. (между Вильной и Минском, недалеко от Ошмян), Авриль видел знаменитую «медвежью академию»,— большой манеж, где дрессировали медведей, и откуда их рассылали по всей Европе. Отмечает также Авриль большое развитие пчелиного промысла, указывая, что воск и мед являлись одним из богатств этого края.
 [80] Так как замечания Авриля о населении Московии имеет скорее общеисторический, нежели специально историко-географический интерес, то мы коснемся их здесь в самых кратких чертах. Интересно отметить, что уже за Царицыном (Czaritsa), который Авриль упоминает, как второй после Черного Яра (Tschornio) город по пути из Астрахани, берега Волги были совершенно пустынны, причем в окрестностях кочевали лишь татарские орды, всегда готовые напасть на путешественников. Такую же пустыню нашел Авриль и между Саратовом и Пензой, где ему пришлось проехать обширный район, протяжением более 40 миль, не встречая ни деревьев, ни жилищ. Зато за Пензой, тогда еще недавно основанной для защиты от мещеряков и мордвы, картина резко менялась. Здесь начиналась густонаселенная область, с большим числом городков и деревень ³⁷).
Помимо характеристики москвитян - в общем неблагоприятной (автор особенно отмечает массовое пьянство и грубость нравов), Авриль дает сведения и об инородческом населении Московии, рисуя быт и взаимоотношения татар, калмыков, живших в Астрахани индийцев ³⁸), мордвы и армян, с которыми путешественник все время поддерживал лучшие отношения. Оставленные Аврилем описания городов Московского государства чрезвычайно общи и кратки. Более подробно наш автор останавливается лишь на Астрахани, определяя даже ее широту (48° сев. широты вместо действ. 46º 4ʹ), и Москве, которая на него, как и на других иностранных путешественников, произвела выгодное впечатление «по своей исключительной величине и чрезвычайному великолепию», и население которой он определяет не менее 600 или 700 тысяч человек ³⁹).

IV.

В соответствии с основной целью путешествия Авриля центральною частью его сочинения является описание путей, ведущих в Китай, и тех стран Азии, через которые они пролегают, и которые объединяются у нашего автора под общим именем Великой Татарии. Как мы знаем, обстоятельства не позволили Аврилю проникнуть в эти страны, и потому главная часть его книги оказалась составленной не на основании непосредственных наблюдений, а по чужим, почерпнутым из раз-[81] личных источников, сведениям. Источники эти могут быть подразделены на три основные группы: а) сочинения западно-европейских путешественников и ученых, отчасти уже перечисленных нами выше. Но при> скудости тогдашних зап.-европейских сведений о Северо-Восточной Азии, главная задача нашего автора не могла быть достаточно полно освещена на основании только этих сочинений. Характеризуя тогдашнюю географическую литературу по интересовавшему его вопросу, Авриль приходит к следующему выводу: "Как ни старались древние географы познакомить нас с обширным пространством северных земель между Обью и Китайской стеной, надо признаться, что они мало в этом успели... Современные географы не были счастливее: желая пополнить сочинения своих предшественников, они смогли лишь дать сведения о множестве лесов или ужасных пустынь, будто бы наполняющих эти обширные и необитаемые пространства» (стр. 105—106); б) рассказы, которые Авриль слышал от лиц, посетивших Китай, главным образом, купцов (бухарский купец в Астрахани, купцы-татары в Москве) и в) рукописные материалы московского происхождения, которые и явились наиболее важным и интересным для Авриля источником.
В московских приказах имелся к этому времени ряд сведений о Сибири, Китае и сопредельных с ним странах. Статейные списки московских посланников и гонцов в Китай - Байкова а Аблина (1654 и 1668 гг.), Милованова (1670 г.) и особенно сочинения Николая Спафария (Милеску ⁴⁰), стоявшего во главе московского посольства в Китай в 1675—1678 гг., давали много новых, неизвестных на Западе, сведений. Кроме того, существовали записки и описания частных лиц, главным образом, купцов, передававшие известия о далеких азиатских землях. Один такой дневник с путевыми заметками Авриль видел, между прочим, в Астрахани ⁴¹). Равным образом, Москва располагала к концу XVII в. и чертежами сибирских земель, основанными на непосредственном изучении местности. Как известно, уже в Большом Чертеже (1600 г.) и объяснительной к нему записке: «Книга, глаголемая Большой Чертеж», Зап. Сибирь нашла довольно подробное отражение. Затем, в течение XVII в. неоднократно делались чертежи отдельных сибирских земель, рек, городов и волостей, а в 1667—1668 г.г. была начерчена первая русская карта всей [82] Сибири и пограничных стран, составленная тобольским воеводой П.И. Годуновым «с товарищи», — карта, сопровождаемая «оппсанием» в впоследствии тайно скопированная иностранцами Прютцем и Кронеманом (1669 г.) и Эриком Пальмквистом (1673 г.), а позднее изданная в Германии Шлейссингом (1693 г.). Возможно, что в Москве имелись и другие чертежи Сибири и В. Татарии, вывезенные русскими служилыми и торговыми людьми, так как, судя по сохранившимся в актах намекам, чертежное дело в Москве вообще было поставлено довольно хорошо, и топографических работ, в смысле составления планов местностей, было произведено немало⁴²). Авриль не скрывает своего пользования московскими источниками. Он упоминает о посольствах Байкова и Спафария (Spartarias), как хорошо известных ему фактах, и в нескольких местах своей книги указывает на извлечение сообщаемых им сведений из московских материалов. Сведения о путях в Китай получены нашим автором из описаний, хранящихся в Московской Канцелярии; известия о народах, живущих в соседних с Китаем странах, сообщены Аврилю одним надежным лицом, которое извлекло их из материалов этой же Канцелярии; наконец, приложенная к книге Авриля карта имеет надпись: «Tirée de l’original de la chancellerie de Moscou» и является, по словам автора, верной копией московского оригинала ⁴³).
Таким образом, указания Авриля ведут как будто бы к архивам московских приказов. Но в то же время несомненно, что часть сведений нашего автора была почерпнута им не в Москве, а в соседней Польше. Авриль передает ⁴⁴), что после аудиенции у Яна III Собесского, последний распорядился ознакомить его со сведениями и любопытным «дорожником» (routier), которые сообщил королю московский посол Никифор, ездивший ранее в качестве посла в Пекин. При этом, что касается «дорожника», то, как можно заключить из слов Авриля, Собесский поручил г-ну Абланкуру (d’ Ablancourt) начертить карту на основании записок московского посла. Авриль при вторичном своем посещении Москвы пытался проверять сведения этого «дорожника», и оказалось, что описание Никифора вполне верно и точно воспроизводит все страны и народы, как верно определено и положение горо- [83]дов и крепостей. Единственным недостатком «дорожника» являлось отсутствие обозначения долгот и широт, которых московитяне не умели определять. Несмотря на этот недостаток, Авриль признал необходимым включить этот «дорожник» в свое сочинение.
Таким образом, по вопросу о карте мы встречаем у нашего автора некоторое противоречие: с одной стороны, его карта — точная копия хранящегося в Московской Канцелярии оригинала, а с другой — это как будто бы переработка «дорожника» посла Никифора, полученного автором в Польше.
Насколько нам известно, в литературе вопрос об источниках Авриля вообще не подвергался подробному освещению. В.О. Ключевский, упоминая о карте Авриля, лишь повторил сделанную на ней надпись ⁴⁵), а В.М. Флоринский в своих добавлениях к труду Н.Н. Бантыш-Каменского ограничился утверждением, что Авриль получил в Московской Канцелярии сведения о дорогах в Китай, очевидно, взятые из сочинения Спафария. «В изданной Аврилем книге, кроме описания путей, почти буквально взятого из Спафария (в сокращенном изложении), приложена карта, тоже скопированная в Московской Канцелярии», откуда В.М. Флоринский делает вывод, что «карта своим происхождением тоже обязана Спафарию, хотя в рукописи его сочинения об ней ничего не упоминается» ⁴⁶). Мнение В.М. Флоринского приняли Каэн, утверждающий, что карта Авриля скопирована с карты Спафария ⁴⁷).
Остановимся прежде всего на упоминаемом Аврилем после Никифоре (Nicephore). Хотя фамилия посла и не указана, однако, из обозрения тогдашних дипломатических сношений с Польшей не трудно установить, что этот Nicephore был подъячий Посольского Приказа Никифор Венюков, который в 1675 г. ездил со Спафарием в Китай, состоя при посольстве для письменных занятий, а по возвращении из Китая, дважды посылался с дипломатическими поручениями в Польшу — в 1682 и 1683 г.г., при чем оба раза представлялся Собесскому ⁴⁸).
Венюков считался, повидимому, знатоком китайских дел, так как при посылке в 1685 г. новых гонцов в Пекин, выбор опять остановился на нем и его товарище по посольству Спафария — Фаворове.
[84] Итак, сведения Авриля пришли к нему не только из дел московских приказов, но и из каких-то материалов, сообщенных польскому королю русским дипломатом Венюковым.
Переходя к самому содержанию почерпнутых Аврилем из московских источников сведений, необходимо отдельно рассмотреть его описания и его карту. Что касается описаний, то несомненно, что ряд сведений заимствован нашим автором у Спафария. Сопоставление соответствующих мест из книги Авриля (описание дорог в Китай) с рукописью Спафария: «Хина инако Китай» не оставляет сомнений в использовании Аврилем этого источника. Но помимо этих сведений, у Авриля есть целый ряд других, касающихся природы и народов В. Татарии, которых не находим у Спафария.
С другой стороны, едва ли есть основание категорически утверждать, что карта Авриля скопирована с карты Спафария. Во-первых, сам Авриль, не скрывающий, как мы знаем, пользования русскими источниками, нигде не говорит об авторстве Спафария, а дает совершенно другие объяснения об этой карте. Во-вторых, представляется совершенно недоказанным, чтобы к сочинению Спафария, действительно, была приложена карта, и все указания на ее существование являются только предположением. В-третьих, наконец, надо думать, что Спафарий, если бы он составлял собственную карту, исходил бы из русских картографических материалов, бывших в его распоряжении, т.-е. Большого Чертежа и чертежа Сибири П.И. Годунова. Между тем, как будет отмечено далее, карта Авриля не связана с этими картографическими источниками, а имеет в своей основе зап.-европейские образцы. Но если оригиналом для карты Авриля и не явилась цельная и самостоятельная карта Спафария, то у последнего могли быть чертежи отдельных местностей, посещенных посольством, — чертежи, иллюстрирующие упомянутые нами выше путевые записки Спафария. Возможно предположить, что именно эти записки и отдельные чертежи и были переданы Венюковым польскому королю и использованы впоследствии Аврилем. Однако, при таком предположении не может не вызывать сомнений та свобода, с которой московский дипломат передает главе иностранного правительства материалы, составляющие часть официального отчета Спафария,  представленного им в Посольский Приказ ⁴⁹). Едва ли такие действия Венюкова могли бы получить одобрение со стороны его начальства, которое вообще подозрительно относилось к сообщению иностранцам картографических материалов, а тем [85] более должно было быть к этому чутко при неопределенности тогдашних отношений с Китаем. Быть может, в данном случае позволительно выдвинуть другую догадку, а именно, что Венюков передал Собесскому собственные дорожные записки и чертежи, которые не имели официального характера, и которыми он, как их автор, мог распоряжаться с большей свободой. Никифор Венюков, как можно предполагать, был образованным для своего времени человеком, чем и объясняется его привлечение в состав посольства 1675 г. для ответственных секретарских обязанностей. Едва ли такой разносторонний, талантливый и выдающийся человек, как Спафарий ⁵⁰), имевший к тому же полную возможность, по тогдашним своим связям и отношениям, влиять на подбор чинов посольства, остановил бы свой выбор на Венюкове, если бы он не выделялся в рядах дельцов Посольского Приказа. Если же Венюков и по образованию, и по кругозору хоть несколько приближался к самому послу, то, конечно, составление дорожного дневника не могло представлять для него особого труда и являлось делом вполне естественным.
Этот «дорожник» и мог дать материал для нанесения на одну из принятых тогда европейских карт Татарии сведений о московских владениях в Азии и странах, через которые направлялось посольство Спафария. Однако, и при этой догадке остается отмеченное выше противоречие между рассказом Авриля о дорожнике Никифора и надписью на самой карте, если, конечно, не видеть в этой надписи простого подтверждения официального характера «дорожника» Никифора. Характер этот в глазах иностранцев придавался «дорожнику» самым фактом получения его от московского посла, при чем Авриль мог предполагать, что именно этот «дорожник» и явился копией хранящегося в Посольском Приказе.
Таким образом, можно думать, что Аврилю удалось использовать как выписки из сочинений самого Спафария, доставленные ему, вероятно, каким-нибудь доброжелателем из числа московских служилых католиков, или членами тогдашней иезуитской миссии в Москве ⁵¹), так, быть может, и дорожные записки сотрудника Спафария — Никифора Венюкова. Во всяком случае, несомненно, что одним из главных источников для Авриля послужили материалы московского посольства в Китай—1675 года.
[86]

V.

Наш автор начинает свое описание Сибири и В. Татарии с востока, указывая, что первым соседним с китайцами народом являются богдои (манчжуры), называемые также у китайцев восточными татарами, а у монголов — Niouchi или Nonchi. Страна их обширна и многолюдна и управляется тайшами. Та область Богдойской земли, которая лежат между Восточным морем и реками Амуром и Chingola (Сунгари), называется у москвитян Dioutchary (Дючеры), а у Монголов — Diourski. Народ, живущий в этой области, не имевший ранее собственного князя и бывший данником Китая, приобрел известность с того времени, как проник в Китай, где впоследствии, в 1644 г., и утвердил новую династию. Богдойцы живут в землянках. Они не богаты скотом; лошади их мелки и никогда не подковываются. Но народ они — торговый, и делают большие обороты по торговле соболями, черными лисицами и корнем жинг-сенг. Кроме того, они промышляют рубины и жемчуг, которых много в р.р. Амуре, Аргуни и Шингале.
Лицом и ростом богдои очень похожи на крымских татар, но большая торговля, которую они ведут с китайцами, сделала их гораздо более цивилизованными. Богдойский язык имеет большое сходство с персидским, а богдойская азбука, в которой более 60 букв, очень похожа на персидскую, но пишут и читают богдойцы, как и китайцы, сверху вниз. Богдоям известно употребление огнестрельного оружия, но они им мало пользуются, так как пушки их очень дурно изготовлены и тяжелы при поворотах, а порох, изготовление которого известно им только наполовину, почти не имеет силы ⁵²).
К западу от земли богдоев, по Аврилю, лежит обширная страна монголов (Mongul), начинающаяся у западных истоков р. Амура и простирающаяся до земель калмыков на западе, до Туркестана — на юго-западе и собственно Китая — на востоке. От земель калмыков монголы отделены большими пустынями, которые и служат для них защитой.
Из трех групп монголов, подчиненных трем ханам, наиболее известна та, которая находится в соседстве с богдоями и Китаем и управляется ханом Tchetschinga. Монголы этой группы поддерживают добрые отношения с русскими, ведя с ними большую торговлю. Они по природе - народ мягкий и миролюбивый. Страна их орошается большим [87] числом речек, впадающих в Селенгу, благодаря чему земли очень плодородны и могли бы давать хорошие урожаи, если бы Монголы их возделывали. В Монгольской земле имеет пребывание викарий далай-ламы Кутухта-лама (Coutousta-Lama), который является монгольским патриархом. Монголы, относящиеся ко всем ламам с величайшим почтением, Кутухту чтут, как божество. Кутухта-лама обычно следует за монгольским кочевьем, и, если случится какое-либо несогласие между монголами, примиряет их или лично, или через судей, которых он назначает всюду, где кочуют монголы.
Насколько монголы расположены к москвитянам, настолько они ненавидят богдоев, как покорителей Китая. Но не имея огнестрельного оружия, они не в состоянии причинить им никакого вреда ⁵³).
К западу от Монголии на обширном пространстве, между монгольской землей и Волгой, до Астрахани, обитают Калмыки. Они разделены на множество орд, из которых каждая имеет особого хана. У них нет ни городов, ни постоянных жилищ. Они имеют лишь войлочные, весьма чистые и удобные шатры, и нет другого народа, который так ловко умел бы разбить и снять лагерь в одну минуту как это делают калмыки. Объясняется это тем, что они постоянно кочуют, весьма недолго оставаясь на одном месте ⁵⁴).
Как и монголы и все другие народы Великой Татарии до самой Индии, калмыки — идолопоклонники и признают своим духовным главой далай-ламу. Последний, по Аврилю, живет в царстве Tanchut (наш автор пользуется здесь монгольским наименованием Тибета-Тангут. См. Кюнер, Описание Тибета ч. I, вып. IV. Владивосток, 1907 г., стр. 4), которое простирается от земель монголов, калмыков и Туркестана до самой Индии, находясь между Персией и Китаем. Далай-лама живет в крепости Beatalaé, (по Грюберу, — Bietala, т.-е. Потала, дворец далай-ламы. Wessels, 190; Цибиков. Буддист-Паломник у святынь Тибета. 1919, сгр. 126), расположенной вблизи от Барантолы, (татарское название Лхасcы) резиденции светского правителя Тангута. Авриль подробно излагает известную легенду о царе-священнике Иоанне и признает далай-ламу преемником этого таинственного христианского правителя ⁵⁵).
Кроме богдоев, монголов и калмыков, Авриль называет еще остяков (Ostiaki), братских (Bratski), якутов (Jakuti) и тунгусов (Tongusi), которые живут по берегам рек и озер на всем пространстве [88] от Сибири до Монголии. Судя по внешнему виду и языку, говорит Авриль, можно предположить, что это лишь отделившиеся калмыцкие орды, подпавшие с течением времени под власть Москвы. «Все эти народы», читаем мы дальше, «смуглого цвета, однако более оливкового, нежели черного. Лицо у них чрезвычайно широкое, углубленное снизу и поднятое вверху; глаза маленькие, но полны огня; нос короткий и совершенно приплюснутый; верхняя губа и подбородок не обильны волосами; рост немного выше среднего. Вид они имеют решительный, хотя и нет в них ничего свирепого и слишком дикого. Одежда у всех почти одинаковая и состоит из нескольких бараньих шкур, сшитых вместе и составляющих что-то вроде простой куртки, которую они подпоясывают веревкой, подвешивая на ней колчан и лук — их постоянное вооружение. Голову они бреют до самой макушки, на которой оставляют довольно густой пучок волос, так что из него заплетаются две косы, одна из которых спускается спереди, а другая сзади. На голове они носят круглый колпак из того же материала, как и их одежда, и на верхушке его пришивают шелковую кисть, красную пли какого-нибудь другого цвета.
По этому значку различают различные орды, так как каждое племя выбирает себе особый цвет в отличие от других. Те из них, которые живут в местностях, где ловят соболей, употребляют себе на одежду шкурка этих животных, как и шкуры собак, которых они держат в большом количестве. При этом собольи шкурки употребляются на подкладку, а собачьи идут наверх куртки. «Справедливо, говорят они, чтобы собака, которая поймала соболя, была предпочитаема, и чтобы она и после смерти имела преимущество над врагом, побежденным ею при жизни» ⁵⁶).
Что касается Сибири, то Авриль разумеет под этим именем земли в окрестностях Оби (aux environs de IʼObi) и говорит, что Сибирь ничем не отличается от других московских областей, кроме сального холода, вызываемого ее чрезвычайным поднятием (élévation extraordinaire). Судя по множеству городов, показанных на карте, можно заключить, говорит Авриль, что Сибирь вовсе не так дика и пустына, как это обыкновенно думают ⁵⁷).
Переходя к природе описываемых стран, наш путешественник особенно подробно останавливается на орошающих их реках. Независимо от ряда рек, указанных на приложенной к его книге карте, он назы-[89]вает четыре главные реки, впадающие в Ледовитое или Татарское море и в Японское море: Обь, Енисей, Лену и Амур.
Самой западной из этих рек является Обь (Obi ⁵⁸). Она весьма опасна для плаванья в устье по причине льдов, которыми загромождена почти круглый год.
Река Енисей (Genessai ⁵⁹), кроме указанного общего с Обью неудобства для плавания, имеет еще и другое, а именно девять порогов, которые удалены друг от друга на несколько миль. Течение р. Лены (Lena ⁶⁰) удобное для плавания, но устье ее не менее опасно и трудно проходимо, так как, хотя здесь льдов и меньше, чем на Оби, но большое количество рифов и утесов препятствует продвижению даже небольших судов. Отваживаются проводить здесь лишь плоскодонные лодки, отправляемые для сбора белых и черных рыбьих костей, которые находят на утесах и употребляют на разные изделия.
Самая восточная из названных рек - Амур (Yamour ⁶¹) — впадает в Японское море. Хотя она и не представляет таких неудобств, как перечисленные ранее реки, однако и здесь имеется не менее значительное затруднение, а именно, при впадении Амура в море растет громадное количество морского тростника, обращающего его устье в настоящий лес. Это препятствие легко могло бы быть уничтожено, если бы тростник походил на обычно растущий во всех реках, но, как уверяют, он такой громадной толщины, что человек с трудом может его обхватить. Таким образом, для открытия свободного прохода в море пришлось бы вырубить, или лучше сказать, с корнем вырвать, целый лес толстых деревьев.
Хотя, по описанию Авриля, названные реки и неудобны для судоходства, все же они очень помогают москвитянам в их передвижении, так как дают возможность зимой двигаться но льду, что, конечно, легче, нежели езда по дорогам, а с другой стороны, в верховьях своих доступны и для судоходства. Встречающиеся здесь пороги не так высоки и опасны, как пороги в нижнем течении.
Из других рек Авриль упоминает Тунгуску (Tongusi), Ангару (Angara), Селенгу (Sclielinga) и Аргунь (Argus), не делая о них никаких замечаний, кроме того, что две первые реки — огромны, а р. Аргунь — судоходна на всем течении. Р. Ангара вытекает из озера Байкал (Baikala), имеющего в длину 500 верст и в ширину 40 верст (дей-[90]ствительная длина озера более 600 в., ширина от 30 до 80 в.). Вода Байкала настолько прозрачна, что, несмотря на большую глубину, легко можно различить различные цвета камешков, находящихся на дне озера. Байкал окружен высокими горами, где снег лежит даже в самые сильные летние жары. Плавание по озеру затрудняется тем обстоятельством, что здесь происходит встреча различных ветров, которые, проходя по огромным окружающим озеро утесам, пересекаются друг с другом и препятствуют движению судов. Обычно путешественники употребляют на переход через это озеро более 7 или 8 дней, тогда как расстояние не свыше 8 миль ⁶²).
Что касается р. Аргуни, то Авриль считает ее притоком Амура и так же, как и многие последующие географы, полагает, что она вытекает из озера Далай-Нор.
Переходя к естественным богатствам В. Татарии, Авриль упоминает о большом числе рубинов и жемчуга в р.р. Амуре, Аргуни и Шингале (Сунгари), добыванием которых занимаются богдои; о серебряных и свинцовых рудах по р. Аргуни; о ревене и лапис-лазури в стране Монголов и корне ginseng на Амуре. Но особенно он указывает на обилие дорогих пород пушного зверя. Кроме бобров, ловимых в стране монголов, Авриль говорит о соболях и черных лисицах. Соболя, по его словам, водятся во всех странах, лежащих между Московией и Китаем, и особенно на Амуре. Не менее ценен и другой вид пушного зверя, — черные лисицы, которые нигде не водятся, кроме Сибири и Китая. Сбыт их был вполне обеспечен, а цена на них стояла очень высокая. По словам Авриля, за черную лисицу платили столько денег, сколько могло поместиться в самой лисьей шкуре.
О развитии звериного промысла можно судить, между прочим, по тому, что, по рассказу Авриля, один только город Енисейск (Genessia), сравнительно недавно основанный (в 1618 г.), ежегодно уплачивал в казну 80.000 руб. пошлины по торговле мехами ⁶³).

VI.

Мы здесь лишь вкратце остановимся на описании сухопутных дорог в Китай, подробно излагаемом Аврилем в его книге. Описание это близко сходится с маршрутами Спафария и, наряду со старыми, [91] уже известными на Западе, по сочинениям предшествующих путешественников, дорогами, содержит сведения и о тех новых путях в страну богдыханов, которые проложили русские пионеры. Авриль приводит всего шесть маршрутов, при чем пятый распадается на два варианта, показанные у Спафария, как два самостоятельных маршрута ⁶⁴).
1. Первая дорога идет через Индию и владения Могола, но множество разбойников и обширные пустыни, через которые необходимо проходить, делают ее очень опасной и почти непроходимой. Открыта эта дорога иезуитами. Астраханские и бухарские татары и персидские армяне иногда пользуются ею, соединившись в большой караван и приняв меры предосторожности. Эта первая, указываемая Аврилем, дорога тождественна, Повидимому, с маршрутом, по которому путешествовал в Китай в 1603—1605 г.г. Бенедикт Гоэс.
2. Вторая дорога, которою также пользуются бухарцы, идет через Самарканд, Кабул, Турафан и многие другие города узбеков, откуда прибывают в Барантолу. Эта дорога также представляет затруднения как по причине песков, через которые нужно переходить, так и в виду возможных встреч с калмыками. Тем не менее, московитяне, по словам Авриля, ездят иногда этой дорогой, отправляясь из Тобольска через Казань в Бухару, чтобы совершить путешествие вместе с узбеками, хотя у них и есть более легкий путь в Китай по р. Оби ⁶⁵). По уверениям встреченного Аврилем в Астрахани бухарского купца, требовалось не более 2-х месяцев, чтобы достичь только что указанным путем границ Китая. Сам Авриль пытался исчислить расстояние между Бухарой и Китаем и пришел к выводу, что оно равняется 40° или, считая но прямому направлению до Пекина,— 613 миль. В связи с этим, наш автор наметил следующий маршрут путешествия из Франции в Китай:
Марсель—Константинополь - 1 месяц пути, Константинополь—Трапезунд по Черному морю - 8—10 дней; Трапезунд—Эрзерум - 7—8 дней; Эрзерум—Эривань - 12—13 дней ; Эривань—Тавриз - 12—13 дней. Из Тавриза в Бухару возможны два пути: или в провинцию Гилян (на что нужно 3 недели) и затем по Каспийскому морю и р. Oxus (Аму-Дарья) в Бухару; или на Испагань и оттуда с персидским посольством в Бухару, при чем этот переход потребует 1 ½ месяца. Таким образом, весь указанный маршрут оказывался, по предположению Авриля, значительно более коротким, нежели морское путешествие в Китай, которое, [92] при самых благоприятных условиях плавания, требовало тогда почти двух лет ⁶⁶).
3. Согласно третьему маршруту, из Тобольска направляются сперва вдоль озер, в которых добывается соль, подле Иртыша и Камы (?), а затем плывут по Иртышу до города Sinkaine, откуда продолжают путешествие сухим путем через земли калмыков и монголов до Кокутана, находящегося всего в 8 или 10 днях пути от знаменитой Китайской стены. Этот путь «с Тобольска до соляных озер по Иртышу» отмечается и Спафарием, как обычный, по которому следовал, между прочим, и Байков. При этом СпаФарий добавляет, что от Кокутана до Пекина всего две недели пути.
4. Четвертой дорогой стали пользоваться московские купцы с того времени, как открылись военные действия с китайцами на Амуре. Она представляется самой безопасной и удобной из всех. Надо только запастись водой и дровами. Хотя в пути и попадаются разбойники, но они не так многочисленны и жестоки, как в других местах. Дорога эта идет от Тобольска по Оби и Селенге до гор. Селенгинска (Szclingui), откуда направляются сухим путем в Монголию. На дорогу от Селенгинска до местопребывания тайши Bechroesain (у Спафария — Очирой Сайн-Хан) и кутухты-ламы употребляют восемь недель. У названного тайши путешественники за подарки легко получают проводников и перевозочные средства, с надежным конвоем, для дальнейшего путешествия в Китай.
5. Пятая дорога — это дорога Спафария, описание которого, по словам Авриля, точно им скопировано. Едут через Сибирь до Нерчинска, города на р. Шилке (Szilka), затем следуют на Дауры (которые во второй половине XVII в. уже оставили свои поселения по р. Аргуни и в верховьях Амура и на р. Зее и под напором русских переселились на р. Наун-Нонни), откуда продолжают путь до Шерии (Cheria), лежащей при входе в Китай. Между Нерчинском и Даурами и Даурами и Шерией — одинаковое расстояние. Если верить Спафарию, говорит Авриль, то эта дорога так же безопасна, как и коротка, так как от Нерчинска до р. Аргуни, впадающей в Амур, повсюду встречаются яшучики, а за Аргунью начинаются земли монголов, которые очень боятся московитян. Но, добавляет наш автор, теперь, по-видимому, не находят у монголов той же безопасности, потому что путешественники предпочитают ехать выше через Албазин, делая большой круг, или переезжают ниже от Селенгинска через земли упомянутого нами тайши Бешроссаина. Как мы уже отметили, Спафарий показывает путь на [93] Албазин, как самостоятельный маршрут, давая довольно подробное его описание.
6. Наконец, шестая дорога проходит также через Нерчинск и земли монголов, откуда едут по оз. Далай, отстоящему от Нерчинска в расстоянии одной недели пути. От Далая, где живут китайцы, обрабатывающие окрестные земли, можно в три недели на быках доехать до Китая.
Собранные Аврилем сведения о путях в Китай приводят его к заключению, что сухопутное сообщение с Китаем через Московию не только вполне осуществимо, но и самое удобное и краткое из всех. То обстоятельство, что отправляемые в Китай послы, употребляли иногда слишком много времени на свое путешествие (известно, что по росписи Байкова на путь от Тобольска до Пекина требуется 11 месяцев 7 дней. См. Бантыш-Каменский Дипл. Сношения, 10, Прил. 2-ое), наш автор объясняет не дальностью пути, а особыми поручениями, которые давались этим послам. Купцы же, у которых собственные интересы стоят на первом плане, успевают в течение четырех месяцев совершить поездку в Пекин и возвратиться в Москву. Сам Авриль видел в Москве таких путешественников, которые выехали из Пекина в день Петра и Павла (т.е. 29 июня) и прибыли в Москву около дня всех святых (т.е. 1 ноября) того же года.
Но кроме краткости дороги нельзя забывать и о другом важном обстоятельстве - удобстве перевозочных средств, облегчающем это путешествие.
По словам Авриля, обычно выезжали из Москвы в конце февраля, и так как санная дорога в это время очень хорошая, то путешественники в течение трех недель добирались до столицы Сибири, хотя до нее считается более 1800 верст. Дождавшись оттепели, садились на суда (sudais) и шли на них по притокам Оби; если же таяние снега задержалось, то продолжали сухопутное путешествие до татарской орды Остяки. Здесь обычно переменяли сани на более легкие — остяцкие, в которые впрягают оленей. При этом, для более быстрой езды к оленю припрягали еще большую собаку, которая, пугая оленя своим лаем, заставляла его бежать с такой быстротой, что в сутки делали иногда до 40 миль.
Движению саней по снегу и льду способствовал еще парус, который к ним прикреплялся. Так продолжалось путешествие до р. Енисея.
От г. Енисейска начинался водный путь — в лодках по Тунгуске и Ангаре, а затем переправа через Байкал. За Байкалом возможно было или продолжать путь по р. Селенге, или же двигаться до первого китайского [94] города, сухим путем на мулах и верблюдах, приобретаемых обыкновенно тут же у монголов.

VII.

Чтобы исчерпать географический материал, имеющийся в книге Авриля, нам остается еще остановиться на его карте Сибири и Китая (Nouvelle carte de la Sibérie ot du Kitay avec les differentes routes, qu’ont tenues les Moscovites et les Tartares, pour aller à la Chine).
Ко времени появления сочинения Авриля в Западной Европе был известен ряд карт Сибири и Татарии. Первая такая карта появилась в атласе Ортелиуса и была затем перепечатана в изданиях «Географии» Птоломея 1586 и 1617 г.г. В 1606 г. в атласе Меркатора была помещена новая карта Сибири, составленная Гондиусом, которая послужила основанием для ряда таких же карт в различных изданиях, появившихся в течение XVII в>. По компетентному отзыву Кордта, на всех этих картах не было, однако, заметно следов личных наблюдений составителей, и они были дополнены и изменены лишь на сновании географической литературы того времени ⁶⁷). Значительным шагом вперед явилась карта Николая Витзена, амстердамского бургомистра, путешествовавшего по Россия в 1661—1665 г.г. и издавшего в 1687 г. большую карту стран Азин, лежащих между 35° сев. шпроты и 48° вост. долготы. В основание своей карты Витзен положил материалы, полученные им в России, и, в частности, Чертеж П.И. Годунова, и, таким образом, в его карте были до известной степени отражены наблюдения лиц, посетивших изображенные страны. Выпуская свою карту в 1692 г., Авриль имел, следовательно, возможность использовать уже изданную тогда карту Витзена, сработанную по русским данным. Мы не знаем, был ли Авриль знаком с этой картой, но, во всяком случае, он приложил к своей книге новую, отличную от Витзенвской, карту Сибири и Китая, которую Каэн помещает в своем систематическом указателе карт Сибири в качестве типовой карты ⁶⁸). Изучение этой карты не может не привести к убеждению, что автор ее не пользовался основными русскими картографическими работами того времени — Большим Чертежом и картой П.И. Годунова. Что касается первого источника, то характерным является следующее обстоятельство. Как [95] известно, дошедшая до нас « Книга, глаголемая Большой Чертеж» (как, вероятно, и самый этот чертеж, до нас не дошедший) уже знает Аральское море, именуемое в ней «Синим». Сообразно с этим, и у Витзена, пользовавшегося московскими источниками, мы находим «More Sieneie». Между тем, у Авриля никаких указаний на Аральское море нет, и p.p. Oxus (Аму-Дарья) и Kesul или Oxmtes (Сыр-Дарья — Jaxartes) впадают у него в Каспийское море, как это показано, в согласии с Птолемеем, и на карте Татарии Гондиуса (1633 г.), где, между прочим, Сыр-Дарья наименована Chesel olini Jaxartes (у Авриля, видимо, описка — Oxantes). По-видимому, не пользовался Авриль и каргой П.И. Годунова. Насколько можно судить по дошедшим до нас копиям этого чертежа и его описаниям, система р. Оби была разработана здесь довольно подробно, при чем р. Обь выводилась из Телецкого озера. Между тем. на карте Авриля Обь вытекает из lас de Kitay и принимает лишь два притока — Иртыш и Margus. Далее, у Годунова - р. Енисей течет из Байкала, принимая с правой стороны Нижнюю Тунгузку; а у Авриля — из оз. Байкала вытекает р. Тунгузка, притоками которой показаны слева Енисей (вопреки описанию в тексте) и справа — Tachin. Па карте Годунова к востоку от р. Енисея показаны р.р. Лена и Колыма, а у Авриля мы находим за Леной — p.p. Anibi и Echart, показанные и у Гондиуса (последняя под именем Oechardus). Наконец, у Годунова отчетливо обозначен Урал, в виде большого горного хребта, тогда как у Авриля мы такого обозначения не находим.
Вместе с тем, однако, карта Авриля не ограничивается повторением одних только данных западно-европейских карт, но содержит в себе, как покажет дальнейшее изложение, ряд сведений, несомненно, русского происхождения. При таких условиях, возможно, казалось бы, придти к уже отмеченному нами выводу, что, при составлении этой карты взята за основание одна из западно-европейских карт, с нанесением на нее частичных сведений, почерпнутых из русских  источников.
Описываемая карта ⁶⁹) изображает части Азии и Европы между 38º и 74° север. широты и 42º и 140° восточн. долготы. На севере показаны: Татарское море, Новая Земля, Белое море; на юге — горы Армении, Каспийское море, Бухара, часть Тангута и на юго-востоке часть Китая; восточная оконечность Азии и Тихий океан совершенно не показаны, а на западе карта заканчивается нанесенными [96] между 50° и 60° в. долг. Онежским озером, Ярославлем, Москвой в восточной частью Черного моря.
Горные цепи показаны: на крайнем сев. - востоке, за полярным кругом; в бассейнах Оби и Иртыша; по правому берегу Волги, в нижнем ее течении Czarnigar; Кавказские горы; по параллели между Каспийским морем и le grand desert de Xamo ou de Lap — montes Norossus, переходящие севернее, между Яиком и Обью, в Indirskoy Montes и Solenskoy Montes; наконец, на востоке горы Mont. Anibi начинаются между р. Леной и р. Аниби и тянутся к югу до озера Далай.
На карте нанесены моря: Татарское, Белое, часть Азовского и Черного и Каспийское — «Мег Caspie, que les Persans nomment Kulsum», и озера: Далай, Китай, Байкал и Онежское.
Из рек указаны: впадающие в Северное море—Обь, вытекающая из Китай-озера, и принимающая слева притоки Margus и Иртыш; Тунгузка, вытекающая из Байкала и имеющая справа приток Tachin, а слева — Енисей ; Лена до своего впадения в море проходит через озеро без наименования. Против ее устья изображен остров тоже без названия. Далее на восток показаны p.p. Anibi и Echart.
Река Селенга показана впадающей в оз. Байкал, а в Китай-озеро течет река без названия, проходящая по области Черных татар. В восточном направлении текут: 1) Амур (пересекающий пустыню Xamo) и (образующие его реки Шилка с впадающей в нее слева р. Naiunai т.-е. Науном-Нонни) и Аргунь, которая вытекает из озера Далая, и 2) Шингала (Сунгари), которая изображена на карте лишь в своих верховьях.
В Азовское море впадает Дон (Don ou Tana), а в Каспийское море — Яик и Волга; кроме того, как уже сказано, в Каспийское море с востока текут р. Oxus (Аму-Дарья) и Kesul или Oxantes fl. (т.-е. Сыр-Дарья).
В юго-восточной части карты, за стеной, изображена часть Китая с Пекином. Между стеной и пустыней лежит часть Тангута с городами Кокоtam, Soczi и Barantola.
Между р.р. Шингалой и Аргунью показаны богдои или ниуши; к сев. востоку от оз. Далая — монголы, которые простираются и далее в сев.-западном направлении; между Шилкой и горной цепью - татары - калмыки, а севернее - Черный Китай (Czarni Kitay) или черные татары: к югу показана Бухара, а по восточному берегу Каспия - узбеки.
[97] Наконец, на карту нанесены и главнейшие из указанных выше маршрутов путешествия в Китай.
Мы постарались сгруппировать главнейшие сведения из сочинения Авриля, могущие представить историко-географический интерес. Как мы уже отмечали, наш автор обладал некоторой подготовкой для выполнения возложенного на него поручения. Но, разумеется, эта подготовка не была достаточна для того, чтобы позволить ему правильно оценить все разнообразие явлений, встреченных им во время своего путешествия.
В частности, не может не обращать на себя внимания недостаток у Авриля сведений из области физики и естествознания, что делает некоторые его наблюдения над природой или наивными, или просто фантастичными.
Но главнейшим и несомненным преимуществом Авриля, по сравнению с некоторыми другими современными ему путешественниками, является тот тон серьезности и правдивости, который выгодно отличает его сочинение. Он добросовестно изучает, наблюдает, проверяет и записывает, стараясь дать верное изображение всего виденного и слышанного.
В общем, данная книга Авриля, независимо от заключающегося в ней и не затронутого в настоящем очерке чисто исторического материала, представляет для нас ценность, как собрание непосредственных живых наблюдений образованного иностранца, серьезно подходящего к своей задаче, и как сочинение, в котором собраны сведения о малоизвестных тогда на Западе азиатских странах. Несмотря на то, что в этом последнем случае Авриль не являлся непосредственным наблюдателем, а излагал лишь чужие сведения и выводы, эта часть его книги представляет значительный интерес, именно как опыт описания стран и народов, почти неизвестных Западной Европе. Значение этого описания повышается и тем, что Авриль, несомненно, привлек к нему материалы последних московских экспедиций в Китай. Если на Западе и сознавали, что именно Москва, по своему положению и связям, может дать наиболее интересные и точные сведения о северной и северо-восточной Азии, то фактически там все же не располагали этими сведениями.
Авриль не только напечатал заимствованные из русских источников описания интересовавших Западную Европу стран, но и дал новую карту Сибири и Татарии. Он, так сказать, пустил в западно-европей-[98]ский научный и литературный оборот результаты последних русских путешествий и наблюдений в Азии, следуя в этом отношении по пути, уже проложенному его предшественником Витзеном, и с этой стороны труд нашего путешественника заслуживает безусловного внимания.
С другой стороны, сочинение Авриля, как и вообще все начатое орденом предприятие, не может быть не отмечено и с точки зрения, изучения Востока, составляя один из интересных эпизодов в длительном и сложном процессе познания Европой восточных стран.