В ночь на 22 января 1676 г. наступила трагическая развязка в почти 8-летней осаде царскими войсками Соловецкого монастыря¹: сломав плохо заделанную калитку в стене у Белой башни, указанную предателем Феоктистом, отряд из 50 стрельцов проник внутрь и открыл ворота. Около сотни чернецов и бельцов - последних защитников знаменитого оплота «старой веры» - погибло в яростном бою. Оставшихся в живых к моменту окончания штурма ждали либо жестокие казни, либо тюремные застенки и пытки. Весть о Соловецком «взятии», обрастая леденящими душу подробностями, мгновенно разнеслась по стране. А ровно через неделю после этого в Москве скончался царь Алексей Михайлович. Современные писатели-старообрядцы, и прежде всего находившиеся в заточении в заполярном Пустозерске протопоп Аввакум и его соузники, напрямую связали его мучительную смерть с гибелью Соловецкой обители.

Эти события на какое-то время заслонили собой преследования сторонников «древнего благочестия», одновременно начавшиеся и в других местах Российского государства, в том числе и за Уралом. Так, согласно сообщению одного из списков Головинской редакции Сибирского летописного свода второй половины XVII в., 19 февраля 1676 г. в Тобольск «пришел государской указ (судя по [127] всему, он был послан еще при жизни царя Алексея Михайловича. -А.Ш.) к боярину и воеводам к Петру Михайловичу Салтыкову с товарыщи о церковных расколщиках, которые объявятся в расколех, и тех людей велено роспрашивать и приводить трикраты. И буде не повинятся, и велено зжечь и пепел их розвеять, чтоб и костей их не осталось. А которые объявятся в молодых летех, и тех людей поневоле приводить и бить, и наказанье им чинить, и буде не обратятся, велено потому же жечь. И февраля в 28 день сожжены в струбе поп Степан да дьякон Феодот, да старец Никон»². Имена трех этих же людей, казненных в Тобольске «за веру Христову», называются в «Послании правоверным» 1702 г. зауральского инока Авраамия Венгерского³, а также в «Епистолии страдальческой»⁴ - компилятивном сибирском сочинении, тоже, по всей видимости, связанном с творчеством Авраамия.

Сразу же заметим, что одним из казненных являлся бывший дьякон тобольского Софийского собора Федот Трофимов, который еще в 1665 г., в связи с попытками нового архиепископа (с 1668 г. -митрополита) Сибирского и Тобольского Корнилия навести порядок в обрядовой сфере в соответствии с реформами патриарха Никона, вместе с другими тобольскими и тюменскими «противниками церковными» ответил на это «неистовым прекословием». Тогда под арестом оказались в общей сложности 11 человек, которых доставили в Москву. Позднее Федоту Трофимову, как и некоторым его подельникам, удалось вернуться на родину⁵.

Начавшиеся в Сибири в 1676 г. репрессии коснулись не только представителей духовенства, но и служилых людей, среди которых идеи староверия получили весьма широкое распространение. Так, из текста крестоприводной книги города Тары, население которого приводилось к присяге новому царю Федору Алексеевичу 17-19 марта того же года, следует, что 10 человек из местного гарнизона находились в это время в Тобольске под следствием по обвинению в расколе. В их числе были тарские дети боярские Иван Макшеев и Кондратий Неворотов, конные казаки Филька Неупокоев, Ивашка Сидоров, Сенька Ефтин, Митька Тороторин и Гришка Сотоник, а также рейтары Игнатий Мосеев, Василий Жулистов и Василий Казачинин⁶.

В эти же годы произошел ряд старообрядческих акций протеста в Тюмени, где и раньше было неспокойно⁷. Как сообщал в своей отписке в Москву воевода М.М. Квашнин, в июне 1677 г. [128] тюменский толмач Федор Елизарьев и его сын Никифор публично хулили церкви и священников, ссылаясь при этом на «Кириллову книгу». После расследования было решено им «и иным таковым же церковным раскольникам за их непослушание учинить наказание: бить кнутом нещадно и дать их, Федку и сына его Микишку, на крепкие поруки»⁸.

Немного позже тюменские власти арестовали Мехонской слободы Тобольского уезда Афанасия Антонова сына Вологжанина, гулящих людей Демида Степанова сына Потемкина, Перфилия Григорьева сына Мезенцова и старицу Варвару Тотменку, которые в конце октября 1677 г. устроили в тюменской соборной церкви «раскол и мятеж». Их отослали для следствия в Тобольск, после чего вернули в Тюмень (кроме Варвары Тотменки, которую, , вероятно, отправили в заточение в один из женских монастырей) с предписанием наказать кнутом и посадить в земляную тюрьму. Летом 1678 г. в этой же тюрьме оказался еще один раскольник - тюменский оброчный крестьянин Михаил Петров сын Медведевых, битый кнутом за свои резкие слова в адрес «новой веры»⁹.

В июле 1679 г. была предпринята попытка обратить всех четверых в официальное православие, однако колодники отказались повиноваться, «потому что ныняшная вера не лутче того, что верует татарин Ермамет Точкалов, а соборной де протопоп и попы - псы, и на исповедь де к ним не идем. А как де Корнилия митрополита погребали, и от нево воняет, , что и от пса»¹⁰.

К 1682 г. в тюрьме их осталось только двое - Демид Потемкин и Перфилий Мезенцов, которые продолжали проявлять прежнюю непреклонность. Летом того же года приводивший жителей Тюмени к присяге новым царям Ивану и Петру Алексевичам стольник князь И.П. Львов велел доставить их «из тюрмы» для крестоцелования в соборную церковь. «И как протопоп вышел из олтаря с Евангелием и с крестом, и положил на налой, и оне, расколники, крест не целовали, и протопопа псом называли, и многие непристойные слова говорили в соборной церкви»¹¹. Естественно, что после этого решительного политического акта протеста непокорных колодников подвергли новым мучениям. Доведенные до отчаяния, они в августе 1684 г. попытались бежать, устроив подкоп из тюрьмы в острог, но неудачно. Городничий, заделывавший подкоп, извещал в ужасе тюменского воеводу, что «они де, раскольники, говорили в тюрме многие непристойные слова о святых церквах [129] и об иных делех, невозможно слышати, не токмо что писати»¹². Очевидно, вскоре после этого Перфилий Мезенцов скончался. А в октябре того же года умер в тюменской тюрьме и Демид Потемкин, приговоренный накануне к казни - сожжению в срубе¹³.

Источники свидетельствуют о значительной активизации в 1678 г. действий сибирской администрации в отношении староверов, что, в свою очередь, провоцировало их к массовому бегству, в том числе к уходу в пустынь старца Даниила (Дементиана) на речке Березовке в Тобольском уезде. Так, летом того же года в Красноярской слободе Верхотурского уезда была схвачена группа крестьян и беломестных казаков, слушавших проповедь тюменца Ивана Пищалина, который, «приехав к ним, и чел им книгу, а сказывал, что Апостол, печать блаженныя памяти царя Ивана Васильевича, что он по нынешнему изъявлению не креститца, и чел им в книге, что церкви Божии костелы». Самого проповедника верхотурский воевода P.M. Павлов приказал «бить кнутом на козле и посадить в тюрму». Впоследствии его отправили «под начал» на шесть недель в Верхотурский Николаевский монастырь с последующим освобождением (в случае покаяния, разумеется) «на крепкие поруки». Туда же отослали и одного из наиболее упорствовавших красноярских крестьян - Лариона Григорьева сына Гордеева, однако по дороге «он де, Ларка, говорил [про вели]кого государя непристойные [речи], забыв страх Божий», за что ему было велено отрубить голову¹⁴.

Довольно большая группа старообрядцев оказалась в том же 1678 г. под арестом в Тобольске. Вскоре их разослали по земляным тюрьмам в разные города и остроги Сибири: пономаря Семена Алексеева и посадского человека Василия Новгородова - в Якутск¹⁵, еще одного пономаря, Василия Шахова, и пешего казака Федора Алексеева - в Красноярск¹⁶, детей боярских Ивана и Петра Арсеньевых - в Юравинский острог Нерчинского уезда¹⁷, пушкаря Никиту Архипова и Лариона Поляка с женой Лукерьей - в Рыбинский острог Енисейского уезда. Туда же отправили и уже знакомого нам тарского рейтара Василия Жулистова¹⁸.

Характерно, что преследования старообрядцев светскими властями происходили в 1678 г. во время отсутствия в Сибирской епархии ее руководителя: новый митрополит Павел прибыл в Тобольск только 25 марта 1679 г.¹⁹ И сразу же ему пришлось заниматься делами, связанными с расколом, поскольку ситуация в Зауралье сложилась крайне напряженная. После массового самосожжения, [130] случившегося накануне в Березовской пустыни старца Даниила (Дементиана)²⁰, розыски, производившиеся представителями местной администрации, привели еще к двум «сборищам» крестьян, посадских и служилых людей - в дер. Мостовке и в Мехонской слободе Тобольского уезда. Их участники грозили добровольно предать себя огню, если их не оставят в покое²¹. С большим трудом новые «гари» удалось предотвратить. А через четыре года в Утятской слободе того же Тобольского уезда началась новая акция протеста: собравшиеся здесь люди отказались совершать крестное целование новым царям Ивану и Петру Алексеевичам, восшедшим на трон в результате стрелецкого мятежа 1682 г. в Москве. Во главе утятских старообрядцев стояли местный слободчик Федор Иноземцев и пришлый старец Авраамий. Осада «сборища» отрядом служилых людей привела к гибели в огне в декабре того же 1682 г. не менее 400 человек²².

События, связанные со староверческим движением, происходили в эти годы не только в Западной Сибири. Так, в феврале 1684 г. по извету протопопа енисейского соборной церкви Георгия Толстоухова к следствию за совращение в раскол местных посадских людей Степана Верхотура и его сына Тимофея был привлечен находившийся в заточении в Енисейском Спасском монастыре еще с начала 1660-х гг. бывший казанский чернец Иосиф (в миру Иван Иванисов сын Астомен). Как сообщал Толстоухов, распропагандированные Иосифом Верхотуры занялись тайной проповедью раскола среди енисейских жителей. Во время обыска в келье у Иосифа и в доме у Верхотуров были обнаружены книги и письма. После истязаний отец и сын Верхотуры покаялись и вернулись в лоно официальной церкви, а Иосифа поместили в земляную тюрьму в дер. Каменке Енисейского уезда, куда вскоре перевели из Рыбинского острога еще одного раскольника «тобольской присылки» - Василия Жулистова. Одновременно началось следствие над староверами в Красноярске, где развернул свою деятельность среди крестьян, казаков и посадских людей ссыльный пономарь Василий Шахов. Осенью того же 1684 г. Иосифа Астомена, Василия Жулистова, а также группу красноярских раскольников (Василия Шахова, Якова Грицкого, Ерофея Потылицына, Марка Пайвина, Василия Долгова, Матвея Домошева и др.) отправили в Тобольск. В особом запечатанном ящике туда же повезли и отобранные у них книги и письма²³.

Судьбы этих людей сложились по-разному. Иосифа в Тобольске «увещевал» сам митрополит Павел. После притворного [131] покаяния его поместили в Знаменский монастырь²⁴. Жулистов, судя по всему, вновь проявил упорство и в конце концов сгинул в тобольской темнице. Красноярцы после их ложного обращения в официальное православие были возвращены на родину. В Красноярск же вернули и Василия Шахова. В мае 1688 г. все они, а с ними несколько семей других крестьян, казаков и посадских людей, погибли в Новодеревенской «гари»гари»²⁵.

Одним из центров староверческого движения стал в 1680-х гг. далекий Якутск, куда, как мы помним, были сосланы «церковныерасколщики и мятежники» Семен Алексеев и Василий Новгородов с предписанием держать их здесь «в земляной тюрме скованых, за крепким караулом, чтоб к ним никто не приходил и злого учения у них не принимал». В действительности, режим их содержания в якутской тюрьме оказался не таким уж и суровым. Так, в декабре 1683 г. у них здесь были изъяты в двух ящиках 12 книг и значительная сумма денег - около 7 рублей²⁶. Более того, приехавший 16 мая 1684 г. на смену прежнему якутскому воеводе генерал М.О. Кровков застал С. Алексеева и В. Новгородова не только не скованными, но даже не в заточении. Он тут же учинил им допрос и с помощью местных священников попытался обратить «расколщиков» k">» в официальное православие, но встретил отказ и велел вновь посадить их на цепь в земляную тюрьму²⁷.

А через год в Якутске произошел акт открытого староверческого протеста. Как сообщал в своей отписке в Москву М.О. Кровков, однажды в его отсутствие на воеводский двор явился «ссыльной боярина князя Ивана Борисовича Троекурова человек... Онофрейко Максимов», который «говорил многие неистовые богохульные слова при многих людех», грозился побросать в воду иконы и в соборной церкви «во время святыя литоргии в Херувимскую песнь многой церковной мятеж чинил»²⁸.

Онофрейко Максимов не впервые доставлял беспокойство якутским властям. В феврале 1684 г. по его доносу был подвергнут пытке другой ссыльный - Ивашка Соколов по прозвищу Калмык, обвиненный в попытке извести с помощью наговорного корня одного из местных жителей. Доведенный пытками до отчаяния, несчастный согласился показать в своем доме тайник, где якобы хранились коренья, и, улучив момент, обломком косы перерезал себе горло²⁹.

И вот теперь на дыбе оказался сам Онофрейко Максимов. Под пыткой он «в тех непристойных словах и в расколе и в мятеже [132] церковном не запирался; а учился де он, Онофрейко, расколничать в Сургуте у расколщиков же, которые сидят в тюрме». По признанию «богохульника», убежденность в правоте староверческого учения укрепилась в нем еще больше после того, как уже в Якутске он прочел «книгу раскольную о кресте и улика на Никона патриарха», которую давал ему Алексей Иванов, крестовый поп бывшего якутского воеводы И.А. Приклонского. Книга эта, включавшая в себя, судя по всему, знаменитые «Тетради на крест» соловецкого инока Герасима Фирсова и запись каких-то старообрядческих рассказов о патриархе Никоне (возможно, пустозерское сочинение «О волке и хищнике и богоотметнике Никоне достоверно свидетельство» дьякона Федора Иванова)³⁰, пользовалась немалой популярностью у жителей Якутска. Так, например, сын Приклонского Александр «держал тое книгу у себя полгода». Выяснилось также, что ее переписал в Тобольске и привез в ссылку раскольник Семен Алексеев. Якутский воевода распорядился произвести обыск у упомянутого попа, и «расколная книга» была обнаружена, став вещественным доказательством того, что Онофрейко на дыбе не лгал. Все причастные к этой истории понесли наказание. Не избежал расправы и Онофрейко Максимов - воевода приказал ему «за непристойные слова вырезать язык, а за богохульные богомерские слова и за мятеж церковной сжег в струбе, чтоб на то смотря, иным впредь было неповадно»³¹ .

О том, кто такие были упомянутые Максимовым сургутские «расколщики», обратившие его в свою веру, мы узнаем из «росписи тюремным сидельцам», составленной в 1687 г. местным воеводой Ф.И. Потемкиным. Кроме семи остяков, посаженных а тюрьму по «изветам» в «изменных делах», «роспись» называет также трех узников, обвиненных в «церковном расколе»: уже знакомого нам тарского конного казака Сеньку Ефтина, сидевшего здесь с 1678 г., тарского же сына боярского Ивашку Байгачева и тюменского посадского человека Ивашку Мороза (оба попали в сургутскую тюрьму в 1679 г.)³².

Следует отметить, что названный здесь Ивашка Мороз (Морозов) являлся старшим сыном оброчного крестьянина дер. Елкиной Тюменского уезда Мартемьяна Борисова по прозвищу Мороз («Мороско»). За причастность к какой-то старообрядческой акции протеста он был арестован и по распоряжению тюменского воеводы М.М. Квашнина в сентябре 1679 г. доставлен под конвоем в Тобольск, а оттуда сослан в Сургут. В дер. Елкиной у него остались [133] жена и названный в писцовой книге 1685 г. сын Ларион. В 1687 г. отец и родные братья Ивана («два Гришки и Тимошка») станут главными организаторами Тегенской «гари», ари», в которой погибнет более 300 человек³³.

Как и в Якутске, режим содержания раскольников в сургутской тюрьме, по-видимому, не отличался особой строгостью. Об этом свидетельствуют хотя бы контакты арестантов с Онофрейкой Максимовым. Узники поддерживали связи и с внешним миром. Удивительным образом это подтверждается событиями, произошедшими около сорока лет спустя.

В 1722 г. вспыхнул знаменитый Тарский бунт. Казачий гарнизон города и сельская округа отказались от присяги неназванному в указе императора Петра I наследнику. В обстановке проведения Первой ревизии и попыток ввести двойной подушный оклад для старообрядцев этот указ породил на Урале и в Сибири волну слухов о том, что на самом деле предстоит присягать Антихристу, «имени которого вымолвить невозможно»³⁴. Во время последовавшего затем кровавого розыска у одного из главных вдохновителей протеста, старца Сергия, было конфисковано целое собрание рукописей и писем преимущественно эсхатологического содержания. В дошедшем до наших дней «Реэстре книгам и письмам, которые взяты ноября 9 дня 722 году полковником и от лейб-гвардии капитаном и сибирским вице-губернатором господином Петрово-Соловово ис Тарской пустыни у старца Сергия», под номером 47 названа «Грамотка из Сургута от Ивана Байгачева к детям ево Петру и Матвею Байгачевым и к жене ево Фекле на Тару, в которой писано толкование из Апокалипсиса о кончине века, оное писано на дву столицах». На допросе старец Сергий утверждал: «Оного писма у него в келье и в служебне не было, и про оное писмо он не знает, и чьей руки оное писмо, того он не ведает»³⁵.

Судя по всему, Сергий лукавил: Петр, старший сын бывшего сургутского тюремного сидельца Ивана Байгачева, являлся не только верным учеником старца, но и «первым заводчиком» бунта. Именно его рукой было написано знаменитое «противное писмо тарских жителей», где доказывалось, что присягать безымянному наследнику есть дело богопротивное.

Байгачев, будучи грамотным, очевидно, обучал грамоте других: среди семи книг, изъятых в его промышленной избушке, имелись три учебных Псалтыри. Как показало следствие, в разгар [134] событий Байгачев вместе с казаком Василием Исецким публично читал и толковал в соответствующем духе книги «Кирила Иеросалимского, Правую веру, Апокалепсис и Евангелие». Мало того, в пустыни старца Сергия в числе прочих оказалось захваченным сочинение, которое в «Реэстре книгам и писмам» характеризовалось так: «Толкование из разных книг о разных поучениях, писано на осми листах со страницею и на семи строках, а с начала в первой строке писано: Ибо кто себе предает греха ради...». «Оное толкование, - признался старец Сергий, - писал тарский житель Петр Байгачев своею рукою, которой жил у него в пустыни, и во время взятья из оной пустыни пустынников под караул оной Байгачев, а ck">а именно сего ноября 9 дня, бежал»³⁶.

Дальнейшая судьба Петра Байгачева сложилась трагически. Специально посланная для его поимки военная команда под началом тарского земского судьи Лариона Верещагина сумела-таки вскоре его схватить. А потом Верещагин, человек не только потрясающе склочный, но и чрезвычайно алчный, позволил злополучному Байгачеву зарезаться. Разумеется, не просто так, а за взятку³⁷.

Не менее страшно завершился жизненный путь его отца Ивана Байгачева и двух сидевших вместе с ним в сургутской темнице товарищей. В 1687 г. их по царской грамоте велено было перевести в Тобольск и «учинить им указ, а что учинено будет» - о том отписать в Москву³⁸. Что с ними произошло дальше, документы молчат. Зато об этом сообщает инок Авраамий Венгерский в своем «Послании правоверным»: «Да в Тоболску же Иоанна Морозова с товарыщи сожгли и иных многих замучили»³⁹. У нас нет оснований не доверять этому известно, ибо в стране в это время вовсю действовал неслыханный по жестокости антираскольнический указ из 12-ти статей правительницы Софьи Алексеевны 1685 г.⁴⁰, унесший сотни жизней на городских площадях и вызвавший гибель тысяч людей на кострах самосожжений, которые ревнители «старой веры» устраивали в ответ на террор властей.