Ирина Куренная

ЗВЕРИ ЯДОМЫЕ, СНЕДНЫЕ, ПУШНЫЕ И ТАИНСТВЕННЫЕ.

(Символика на актовых печатях городов Восточной Сибири XVII столетия)

Середина XVII века. Сибирь. Вместе с ней — громадной, еще малоизведанной и таинственной мужают ее молодые города. Сибирь торопится, она уже разведала пути в “братские” и “мунгальские землицы”, построила на своей территории новые форпосты. Ей надо успеть открыть Руси свои неизведанные клады и ежегодно давать государственной казне немалый процент доходной части бюджета. К середине XVII века в Северной Азии, в отличие от европейской России, где большинство городов уже потеряло свои фортификационные функции, поэтапное, но безостановочное движение русских на восток характерно строительством уникальных оборонно-укрепительных сооружений — рубленых городов-острогов. Их возведение было делом государственным, а потому и строила Сибирь города государевы. Они возникали на чужой еще и тревожной земле по царским грамотам и указам. Сибирский форпост называли городом (“посланы в городы”, “в сибирских городех и пригородках”, “городки”), однако, он как административный центр не имел еще многих свойственных именно городу качеств. В то же время, он соответствовал эпохе и играл важнейшую роль на своей территории. Кроме оборонной и административной функций, свой молодой острожный город Сибирь наделила еще одним, свойственным только ему одному качеством. Уже при своем рождении он становился транзитным органом налогового аппарата России и сферы торгово-экономических отношений. Это был центр ясачного сбора. Именно это обстоятельство явилось отправной точкой того, что в Сибири практически для каждого вновь учрежденного административного центра наблюдается возникновение городских серебряных или свинцовых печатей-матриц с индивидуальной символикой, своего рода его “визитной карточкой”. В отличие от городов центра Русского государства практически все сибирские города-остроги к середине XVII века приобретают печати с конкретным назначением — придать им правовой статус.

Специфика формирования символического языка, появившегося в процессе освоения русскими людьми далекого и необъятного региона, определяет то обстоятельство, что большинство восковых и воскомастичных оттисков городских и острожных печатей имеют символику пушных зверей. Это “мягкая рухлядь” Сибири, олицетворение ее пушного промысла и государева сырья. В первую очередь оттиски печатей, игравших роль товарных клейм, несли функциональное назначение. Для упорядочивания вывоза, таможенных сборов и пресечения разграбления стратегического сырья в Верхотурском остроге была создана заставная таможня. Бабинова дорога, идущая через Верхотурье, была объявлена единственным официальным путем в Сибирь (остальные были перекрыты завалами и строго контролировались). “Мягкая рухлядь”, другие товары и грамоты запечатывались печатью-клеймом с символической эмблемой соответствующего административного пункта, от которого исходило разрешение на вывоз товара из Сибири. С помощью печатей с легко запоминающимися образами лесных сибирских зверей происходил скорый визуальный обмен информацией и таким образом облегчался тщательный таможенный досмотр.

При общей известности символических значений пушных зверей, есть смысл расширить информационную базу о характере памятника. Можно дать или указать опорный образ, от которого будет позволено глубже исследовать зооморфизм матриц сибирских печатей. Так ли он утилитарен, как кажется с первого взгляда? Представляется интересным проследить, в какой степени землепроходцы были знакомы с промысловыми зверями Сибири, что знали об их распространении и образе жизни? К сожалению, в источниках встречается очень мало сведений, освещающих этот вопрос. В то же время, рассматривая человека как творца модели окружающего мира с помощью знаков, можно предположить концепцию создания территориальной эмблемы не ареалом распространения пушного зверя в окрестностях сибирского города, а с точки зрения ценности меха, соответствующего статусу населенного пункта. Выше соболя расценивался бобр, третье место занимали лисицы, второстепенное значение имели белка, горностай, рысь, куница, единично росомаха, совсем редко волки.

Практически все они как представители пушного мира Сибири получили свои изображения на острожных и городских печатях. Пушные: соболь (Тобольск, Верхотурье, Березов, Сургут, Енисейск, Якутск, Илимск, Томск, позднее Иркутск); лисица (Обдорск, Тара, Тюмень, Сургут); бобр (Тюмень); росомаха (Туринск); рысь (Исетск [Кетск]); белка (Нарым); горностай (Нарым); волк (Кузнецк); барс (Ленск), бабр (Якутск, Иркутск). Копытные: олень (Мангазея); лось (Пелым). Птицы: орел — (Якутск, Иркутск, Нерчинск, Албазин). Исключение составляют мифический единорог (Красноярск) и корона (Томск).

Итак, эмблемой девяти городов является соболь — особенно значимый на протяжении веков сибирский промысловый зверь. Доминантными являются фигуры соболей и в символике самой Сибири XVII века, в печати Сибирского Приказа 1696 года, в гербе Сибири. Представитель зарождающегося общественного сибирского экологического движения, иркутский купец А.И. Швец писал: “При поступательном движении первых русских в Сибирь и далее, одним из главных мотивов… были пушные шкурки разных зверей, из которых соболь, конечно, играл главенствующую роль. … Мягкая рухлядь получалась казною в то время в таком большом количестве, что, несмотря на отправляемые громаднейшие караваны в Пекин и Ургу, большая часть мехов все-таки оставалась в кладовых. … Сибирь представлялась русским естественным зверинцем, неисчерпаемой кладовой мягкой рухляди…”. Образ соболя с самого начала освоения русскими Сибири стал играть роль ее материального символа — “соболю мы до известной степени обязаны присоединением этого края к России”.

К символам сибирских богатств можно отнести и оленя и лося. В международной символике, в том числе средневековой русской, копытные животные наделены человеком некоторыми мистическими свойствами. И все же информационное средневековое пространство приводит к варианту понимания, что на сибирских печатях копытные животные, в частности, представлены как “ядомые” или “снедные звери”, то есть, как и дикие козы, кабарги, кабаны и другие животные, добываемые населением Сибири, употребляемые в пищу, и служащие средством выживания первых колонистов края. Соболь и белка также относились к “ядомым зверям” в разных местах Сибири и на Камчатке. “Камчадалы, к примеру, убивали соболей не ради меха, который считали хуже собачьего, а больше для мяса…” — свидетельствовали очевидцы. Выразив внешним зооморфным символом содержание реальной жизни, сибиряк использовал образы, которыми определил жизненно важные явления своего существования.

Из двадцати сибирских печатей, изображенных в “Росписи сибирским печатям” 1692 года, опубликованной в “Служебной чертежной книге” С.У. Ремезова, которая хранится в эрмитажной коллекции Российской национальной библиотеки, — шесть имеют изображение стрелы (Тобольск, Березов, Обдорск, Енисейск, Нарым, Илимск), две — лук тетивою вниз (Енисейск и Нерчинск). Лук изображен также на печатях Сибирского Приказа “поперечь соболей по грудьям лук с тетивою” и Сибирской губернии 1710 года. Один из видов могучего древнейшего метательного оружия — лук в сочетании со стрелой — играл немаловажную роль в знаковой системе мира. Как главные боевые и промысловые атрибуты многочисленных племен Сибири лук и стрела нашли отражение в тамгах сибирских народов, в их сакральных представлениях о способности стрелы помещать в душу человека живительную силу. Изображение этих объектов на печатях русских сибирских городов дает интереснейший исследовательский материал и повод задать вопрос — чем же руководствовались первые сибиряки, определяя доминантой символики новых острожных городов образы стрелы и лука?

Известно три вида луков, изобретенных человеком, которые существовали одновременно на протяжении веков. Самым древним является простой лук — гибкая пружинная палка, стянутая по хорде тетивою в дугу. Такие луки встречаются на печатях документов Нерчинского воеводства XVIII века с изображением летящего орла. Простым луком пользовались эвенки, буряты и другие сибирские народы. Следующий вид лука — усиленный, он составлялся из нескольких разнородный частей и плотно соединялся обвязкой. Третий вид — сложный лук, напоминающий букву сигму, именно он в большинстве присутствует на сибирских территориальных печатях XVII века, и именно такие луки были на вооружении московского воинства. В настоящее время широко растиражирована гравюра З. Герберштейна из книги XVI столетия “Записки о Московитских делах”, на которой изображены русские воины с луками-сигмами. В Европе уже в XVI веке лук и стрелы вытесняются сначала арбалетом, а затем огнестрельным оружием. Но ко времени возникновения в Сибири русских поселений, при использовании русскими огнестрельного оружия, мобильное метательное оружие также оставалась одним из боевых и промысловых средств. Об этом свидетельствуют археологические раскопки русских поселений XVII—XVIII столетий на севере Восточной Сибири, проведенные археологом А.Н. Алексеевым в конце 1980-х годов. Железные и бронзовые наконечники были найдены среди нательных крестов, иконок, пуговиц и перстней в раскопах 1990-х годов А. Р. Артемьева на месте полуземлянки с останками непогребенных русских защитников Албазинского острога.

В каждом историческом периоде рождаются свои знаково-образные системы, но в каждой культуре одни и те же символы нередко имеют разные значения. В этом плане несколько особняком стоит символика стрелы и лука, не имеющая скрытого смысла. На сибирских печатях в ней запечатлено содержание известного общечеловеческого образа — готовности к войне и отражению неприятеля. Сибирь и ранее имела стрелу как эмблему, означающую завоевание ее силой оружия, теперь же стремление России к освоению огромного пространства, продвижению на восток, а также ее способность охранять и удерживать завоеванные территории сыграли главную роль в утверждении лука и стрелы в качестве символов первых деревянных крепостей новых российских земель. При этом орел на печати Нерчинских земель, как и Албазинского острога, держит лук за дугу, обратив тетиву от себя. В более поздних печатях он несет лук в полете тетивою вниз, и в том и другом случае отсутствует стрела. Албазинский орел изображен держащим лук и стрелы не наготове, а в разных лапах. Соболи на печати Енисейского острога также стоят на луке тетивою вниз или держат его как символ обороны и защиты своих земель. Разумеется, такое преднамеренное изображение рассматриваемых орудий на печатях сибирских форпостов символизирует мирное намерение как внешней, так и внутренней сибирской политики Российского государства.

Из общего ряда жизнеспособных образов на оттиске печати Красноярского острога выделяется необычное существо — единорог. В территориальной символике подобные образы встречаются редко и сводятся всего к нескольким фигурам: “грифу, дракону, змию”. В разные эпохи и в разных культурах единорог выглядел по-разному, но везде являет собой положительный образ: символ чистоты, целомудрия, долголетия и непобедимости. Исторической науке известно, что самые ранние изображения единорога в виде однорогого быка встречаются в памятниках культуры третьего тысячелетия до нашей эры, в частности, на печатях древних городов Мохеджо-Даро и Хараппы (долина реки Инд). Отсюда влияние позднейших индийских мифов на появление этого существа в азиатских и европейских мифологиях.

Но в символе русского города нельзя ограничить поиск его происхождения мифологическими сюжетами востока или запада. Пряма или опосредована его связь с русской культурой? Единорог — символ мифологический, а символически толковать свою мифологию склонны были еще древние православные апологеты. Средневековье, по выражению Д.С. Лихачева, пронизавшее мир сложной символикой, символически истолковывало Ветхий и Новый Заветы и тем же путем — все явления природы, оно представляет исключительный интерес в понимании генезиса русского зооморфизма. В Ветхом завете — единорог — одно из действующих лиц, его символика играет существенную роль в средневековых христианских сочинениях, восходящих к греческому тексту “Физиолога” (II—III века нашей эры). За изображением на сибирской печати мифического объекта следует скрытое значение, раскрывающее содержание соответствующего явления. Как известно, впервые инрог (единорог) появился на Руси на обратной стороне печати Ивана Грозного в 1562 году. Это появление стало возможным, по всей видимости, в связи с верованием первого русского царя в волшебство и чародейство, с его мистическим мировоззрением и особым отношением к царской символике. В дальнейшем фигура мифологического зверя встречается на некоторых печатях царей Б.Ф. Годунова, Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Единорог изображался не только на государственных, но и на личных гербах дворянских родов России.

Присоединение Сибири к России, строительство острогов и учреждение городов побуждали человека искать соединенные религиозно-символические образы. В позднесредневековых текстах философско-богословского характера “Русских азбуковников” XVI—XVII веков единорог описывается как непобедимый зверь, вся сила которого заключается в его роге. Человек в суровой окружающей действительности подсознательно видел в этом образе защиту и питал надежду на благополучие своего нового сибирского пристанища. Кроме того, Красноярский острог возник на новых сибирских землях в 1628 году — времени правления царя Михаила Федоровича. Царю принадлежала печать “Дворцовая Государя и Великого князя Михаила Федоровича” с изображением идущего единорога в правую геральдическую сторону. Эта печать носила название “Печать Приказа Большого Дворца” и использовалась в течение нескольких десятилетий. Сибирского красноярского единорога, практически идентичного своему изящному собрату на царевой печати Михаила Федоровича, отличает лишь большая экспрессия в движении. Он уже не шествует величественно подобно царской особе, а устремляется вперед. Таким образом, создание печати Красноярского острога с изображением единорога следует рассматривать и как религиозно-символический образ непобедимости, и как символ власти царствующего тогда на Руси Михаила Федоровича. Символика единорога имеет древние славянские корни, она доказывает глубокое знание ее создателеми русских геральдических и исторических традиций, которые выражены в религиозно-мифологических и властных древнерусских сфрагистических образах. Печать Красноярска получила новое утверждение при Петре I и активно использовалась в актовом материале XVII века, но, к сожалению, образ единорога оказался нежизнеспособным. В XVIII столетии следы красноярской печати на документах сибирского делопроизводства теряются, и ее отличает крайняя физическая редкость.

Печать Илимского острога сопровождает описание: “Под соболем стрела, а над ним репей, а около вырезано: “Печать Государева Ленскаго волоку Илимскаго острога”. Дешифровка символики первых двух образов предельно проста — защита природных богатств Сибири. Генезис символического образа “репей” более сложен. В.И. Даль дает несколько его характеристик, одно из них “колесцо звездочкою в шпоре”. В данном случае в илимской печати репей употреблен именно в значении маленькой многолучевой звездочки с колесиком внутри, которая является деталью сапожной шпоры или просто звездочки. Шпоры с колесиком возникли на Руси в 1220—1230-х годах и были распространены здесь раньше, чем где-либо в Европе. По данным археологических исследований А.Н. Кирпичникова, на севере Руси их употребляли вплоть до начала XVI века. Несмотря на монгольское военное давление (монголы шпор не знали), их распространение носило общерусский характер.

Более раннее описание несохранившегося оттиска печати 1656 года гласит: “Выдра, верх ея звезда”. Значит именно звезда является первичным символом печати, здесь она шестилучевая. В более поздних оттисках, сохранившихся в Российском государственном архиве древних актов, звезда-репей восьмилучевая . Откуда же этот нюанс в старой сфрагистике России? И так ли он случаен? При включении в рисунок печати более двух символических знаков миниатюра может вызвать впечатление громоздкости изображения. Но печать Илимска отличает конкретность и лаконичность, несущая максимальную информацию. Вверху соболя расположен легко читаемый и воспринимаемый человеческим сознанием астральный знак, принятый в геральдике всех народов земли, символ вечности и путеводности.

Субъективное интерпретирование шести- или восьмилучевой звезды объективно рождает ассоциацию образа, которым в данном случае служит икона Богоматери. Среди сотен старинных иконописных творений Пресвятой Богородицы выделяется большинство с изображением в трех случаях на её ризе (голове и плечах) восьмилучевого, редко шестилучевого астрального знака. Восьмилучевая звезда — издревле символ Пресвятой Богородицы и состоит она из двух четырехконечных звезд, которые по своей форме создают крест — символ света во мраке ночи. Чудотворная икона — памятник духовного величия России. Символ Божьей Матери — символ России, при этом Богородица является заступницей и покровительницей русской земли. Первым в историографии вынес на обсуждение символическое значение Божьей Матери русский историк Н.П. Лихачев. Данные исследований тридцати двух печатей “с изображением Богородицы” в его монографии “Моливдовулы греческого Востока”, подготовленной к выходу в свет АН СССР, иллюстрируют результат продолжительных наблюдений и основной вывод ученого, что изображение Богородицы “традиционно для сфрагистических регалий лиц, связанных в правовом отношении с церковью”. В сибирской реалии середины XVII века таким лицом может являться иеромонах Гермоген, основавший Усть-Киренский Троицкий монастырь, один из главных монастырей Иркутской епархии и обозначенный на монастырских грамотах. Грамоты на земли Усть-Киренского Троицкого монастыря, полученные от местной администрации, заверялись, как и во всех сибирских уездах, территориальными печатями Илимского и Иркутского острогов. Монастырь строили священнослужители Илимска и многого добились в распространении православной веры среди коренного населения. В пользу персонофицирования изображения илимской территориальной печати говорит и факт истории иконы “Албазинской Божьей матери”. Гермоген привез икону Богородицы в Албазин в 1665 году и основал в 1671 году в верховьях Амура Спасский монастырь. После разорения монастыря в военном конфликте с маньчжурами монах спас икону и доставил в забайкальский Сретенск (Стретенск). В 1860 году реликвия была подарена епископом Иннокентием Благовещенской епархии, где хранится до сих пор и считается одной из самых почитаемых святынь. В результате, символика печати Илимска представляет синтез государственности, православия и экономической сферы. Кроме того, создатель печати сознательно, через зашифрованную информацию, проводил мысль о том, что дальняя сибирская земля православная и на нее распространяется не только заступничество и покровительство, но и владычество Божьей Матери, а, значит, России. Иеромонах Гермоген, в данном случае, явился неким связующим звеном православия и государственной символики новых сибирских земель.

В 1655 году по указу Алексея Михайловича был возведен в степень воеводства Нелюцкий (Нелюдский) острог. С 1659 года он официально назван Нерчинским, а в 1689—1690 годах возведен в степень города. В первую партию территориальных печатей, утвержденных в царствование Алексея Михайловича и получивших документальное подтверждение в “Росписи” 1656 года, Нерчинск не вошел по причине своего официального отсутствия. Первые сведения о печати “Даурских острогов на Нерчинской” находим в “Росписи” С.У. Ремезова. Рисунок с печати, сделанный Ремезовым, изображает птицу, обращенную в левую геральдическую сторону, стоящую на земле с поднятыми крыльями и с поднятой кверху левой ногой, в которой держит лук тетивою вниз. Изогнутую дугу лука птица поддерживает клювом и как бы готовится взлететь. В XVIII веке произошла эволюция рисунка, на прикладных печатях актовых источников Нерчинского воеводства изображен летящий орел, оборачивающийся назад.. В “Географическом описании Нерчинского уезда” Г.Ф. Миллер сообщал: “Во время нашего присутствия в 1735 г. весь штат канцелярии составляли шесть канцеляристов и несколько копиистов… Печать канцелярии представляет собой летящего орла с повернутой назад головой, держащего в когтях землю”. Однако, описание печати, данное Миллером, неверно, поскольку изображенный на оттисках орел держит в лапах не землю, а лук. Ошибка вкралась не в текст Миллера, а в его перевод с немецкого в 1739 году, когда переводчик принял слово “боген” (лук как оружие), за “боден” (земля). В результате в русском тексте были не просто перепутаны два совершенно разных понятия, но исказилась сама семантика сфрагистического символа нерчинской земли.

Образ орла на разных печатях несколько варьируется, но везде птица одинаково взмахивает правым крылом и оглядывается назад. Чем было продиктовано изменение рисунка? Версия, которую предлагает автор, является лишь художественной. Орел летит на восток в сторону новых земель. Обозревая поворотом головы окрестности, птица парит в воздухе и как бы приглашает под сень своих крыльев все народы и племена, живущие на сибирской территории. Подобный рисунок говорит в пользу мастеров, которые занимались изготовлением воеводских и других сибирских печатей. Способности и талант резчиков в создании круглых сибирских государственных миниатюр XVII—XVIII столетий несомненны. Несомненно и то, что на азиатский континент резчиком нерчинской печати был привнесен мотив русского бытия, в частности — древнейший элемент буквенной вязи в заставках русской книги. Так, в буквицу очень часто включали зооморфный орнамент в виде сказочной птицы с подобным поворотом головы и идентичным положением крыльев. Композиционное решение автора было определено еще и круглой формой печати. При этом рисунок необычного, но традиционного для древнерусского искусства орла вписан в пространство очень естественно и органично, в соответствии с заданной формой.

Якутский, Иркутский и Албазинский остроги имели на своих печатях изображение одноглавого орла. Это была государственная политика России. Символика птицы становится государственной еще со времен Древней Руси. До времени царствования Михаила Федоровича двуглавый государственный орел имел две короны и между ними обыкновенно находился русский шести- или восьмиконечный крест, символизирующий православие. В 1625 году вместо креста стали помещать третью корону. Три короны двуглавого орла являли собой символ святой Троицы или эмблему трех царств: Казанского, Астраханского и Сибирского. Сибирский орел как бы отделился от основного государственного символа и был запечатлен на территориальных печатях Сибири. Вот почему в надписях по окружности указано, что орел — “одноглавый”. Можно только предполагать, какие чувства испытывали при этом первые русские сибиряки. Утилитарно понимая значение орла в российской государственности, как символа верховной власти и отводя этой птице достойную роль в фауне обжитого края, русский человек подсознательно наделил орла всеми теми чудесными качествами, которыми наделяли его другие народы: финны, иранцы, древние индусы, тунгусо-маньчжурские и монгольские племена.

Большой интерес, по данным А.П. Окладникова, представляют писаницы с изображением орлов на территории Забайкалья эпохи бронзового века в пределах Читинской области, Бурятии и Северной Монголии. Всего в писаницах насчитывается 475 фигур птиц: они представлены в одной и той же стандартной позе. “Птицы вертикально парят в воздухе, широко распластав крылья, концы которых слегка загнуты кверху...”. Хищная птица расшифрована археологами как носитель светлой небесной силы, залог плодородия и счастья. Культ орла является доминирующим у сибирских народов. Это божественное существо первого ранга. У якутов орел — хозяин и повелитель солнца, хозяин огня. У бурят-шаманистов хищная птица являлась спасителем человеческого рода и первым шаманом. В боевых походах монгольское войско сопровождало знамя с геральдическим символом — белой летящей птицей. Стражники православных городов издалека иной раз принимали птицу за белый христианский крест и открывали ворота захватчикам. В международной символике в целом в разных интерпретациях запечатлены образы креста, подразумеваемого птицей, и птицы, подразумеваемой крестом. Появившаяся в I тысячелетии до нашей эры в забайкальском регионе символика птицы обнаружена в материалах по старинной культуре бурят, она продолжала бытовать и в различных вариациях тамг азиатских народов до настоящего времени. Генезис орла на русских печатях имеет исторические параллели и закономерности. Здесь мы наблюдаем совпадение, связывающее византийский образ орла с мировоззренческими символами древних славян и магическими формулами сибирских аборигенов.

Источники конца XVIII столетия свидетельствуют о том, что городская печать Иркутска имела “в серебреном поле бабра, несущего во рту соболя…”, и что получена она из Сибирского Приказа в 1696 году в воеводском наказе: “…самодержца печать в Иркутском серебреная вырезано бабр а от головы вырезанож печать государевой земли сибирския”. Эта символика байкальского города с достаточным шумом вошла в историю сибирской сфрагистики, более столетия назад породив массу слухов, научных и обывательских споров, не прекращающихся по сей день. Но в ремезовской “Росписи” описание и изображение печати было другим: “Орел в левой ноге лук держит тетивою вниз, под высподом трава, а около вырезано: печать Государева земли Сибирския Иркутского города”. На Ленских (якутских) печатях 1656 года были изображены фигуры бабра и барса. Спустя сорок лет главные города восточных окраин России Иркутск и Якутск “обменялись” эмблемами печатей. Смена сфрагистических символов произошла по той причине, что к концу столетия быстро начало возрастать значение Иркутска как важного административного и торгового пункта Сибири. При этом “барс, поймавший соболя” до конца XVIII века оставался на таможенной ленской печати: “а около вырезано: печать Сибирскаго Государства великия реки Лены таможенная”.

Опираясь на данные исследователей территориальных печатей центра Руси, барс — традиционный русский сфрагистический материал. Найденные археологами нескольких поколений печати-матрицы с изображением “барса” использовались в делопроизводстве, к примеру, псковской администрации XVI—XVII столетий. При освоении земель Северной Азии таможенный барс продолжал вписываться в исторический контекст новых сибирских земель и расширять свои территориальные границы. К сожалению, пока не удалось обнаружить актовые источники, заверенные печатью с изображением барса — зверя, вообще не свойственного, в отличие от бабра, сибирской фауне. А вот оттиски с бабром сохранились в достаточном количестве и в Российском государственном архиве древних актов и в архивах Восточной Сибири. Это произошло благодаря Иркутску как ее административному центру, поскольку документы, заверенные в канцелярии Иркутского генерал-губернаторства, на протяжении столетий оседали в канцеляриях восточносибирских городов.

Можно предположить, что языковое созвучие барс — бабр, дало повод русским писцам сделать ошибку в описании печатей. Подобной версии придерживается Н.Н. Сперансов. Русские люди, по его мнению, поселившись в Восточной Сибири, впервые встретились с незнакомым тигром. Конечно, сильный и красивый зверь произвел на них большое впечатление. Тогда, вероятно, и было решено избрать его главной фигурой ленской печати. Но слово “тигр” в то время еще не знали. Поэтому сначала неизвестного зверя, предполагает он, назвали более знакомым именем барса, а затем зверь получил у живших в этом краю русских новое имя — бабр. Но так ли ново это имя было для Сибири? Рассмотрим ситуацию более пристально.

В “Русско-персидском словаре” слову “тигр” соответствует персидское “бабр”. Оно распространено в тех местах Индии, Пакистана, Таджикистана, Ирана, Закавказья, где люди говорят на дари. Некоторые тюркоязычные народы, например, жители предгорий Тянь-Шаня, Алтая, Саян, истоков Лены и Енисея издавна бабром называли тигра. Русские промышленники и переняли его от племен Восточной Сибири. По источникам Нерчинского воеводства XVII и XVIII столетий следует, что бабры добывались в сибирских землях и значились в обычном речевом употреблении: “один бабр цена шесть рублев. 1706 г.” или “… ясашной казны: шесть бабров на семнадцать рублев один бабр с ясашных иноверцев. 1732 г.”. Указывает на это и подьячий Посольского Приказа Григорий Котошихин: “…а присылается из Сибири царская казна, ежегодь: соболи…, бобры, рыси, песцы черные и белые, и зайцы, и волки, бабры, барсы…”. “Бабр — по даннным “Описания Иркутского наместничества” — превосходит своей крепостию и храбростию. Он имеет по беложелтоватой шерсти черноватыя поперечныя полосы неправильно расположенныя; ростом не превосходит большого волка. Все звери ужасаются и не переходят чрез след его; сколько же он не жесток и сердит, но здешния братские изредка убивают. Барс бабру хотя и подобен, но не столько могуществен и имеет желтоватую шерсть и по ней черныя пятна”. В “Толковом словаре” В.И. Даля обнаруживаем характеристику: “ Бабр сибирский зверь, равняющийся по лютости и силе льву; тигр полосатый, королевский, царский тигр на Амуре. ... Бабровыя шкуры идут на полсти, подстилку, на вывески в меховых лавках и пр.”. Таким образом, сибирские барс и бабр имеют самостоятельную основу и каждый их них свою собственную историю, а слово “бабр” было употребляемо в Сибири раньше, чем его перенесли сюда первые разведчики, имеющие связи с Востоком.

Бабр (далекий и таинственный для современников), считающих его — то мифическим зверем, то исчезнувшим видом, а то и вовсе ошибочно написанным бобром, был известен герольдам конца XVIII столетия. Тогда по указу Екатерины II создавались, в большинстве своем на основе старинных печатей, городские гербы Восточной Сибири. Герб Иркутского наместничества 1790 года сопровождало описание: “В серебряном поле щита бегущий бабр, а в роту у него соболь (Сей герб старой)”. Слова в скобках указывают на то, что этот символ создан на основе существовавшей ранее городской иркутской печати: “Звери сии для того удостоены изображением на печати, что первой, т.е. бабр из всех в Сибире зверей режее, а второй, т.е. соболь как множеством и дороговизною своего рода, так и знаменитою торговлею, которая соболями очень славна в Иркутском наместничестве”. Другими словами, появление в гербе Иркутска этих двух зверей закономерно. В сибирской историографии автором выявлены практически все данные о неоднократном обсуждении образа бабра. Поэтому для понимания генезиса и дешировке необычного территориального символа, необходим не только исторический, но и углубленный (хотя и краткий, в рамках журнальной публикации) историографический анализ.

Приступая к решению задачи, в первую очередь обратимся к малоизвестному свидетельству из книги Ф.А. Котова 1624 года “О ходу в Персию…”, впервые процитированное в академическом словаре русского языка XI—XVII веков (М., 1975): “А что в Казбине, зверь величеством болши лва, а шерстью глиннаст, а шерсть ниска, а по нем полосы черны поперег, а губа что у кота и прыск котовой, а сам черевист, ноги коротки, а длиною долог, а голосом велик и страшен, ногти что у лва”. Московский купец Федор Афанасьевич Котов был отправлен в 1623—1624 годах с государственной казной в Персию. О его посольстве сохранился рассказ, писанный им самим или с его слов. Путешественник описал земли от Астрахани до Турции и Индии, народы Персии, их быт, одежды, сведения о местной флоре и фауне, а в качестве бабра — тигра, по всей видимости, бенгальского или закавказского.

Бабру дана подробная характеристика прекрасного знатока даурской тайги, ее летописца, инженера Нерчинского горного округа А.А. Черкасова: “Вероятно, читатель уже догадался, какого зверя сибиряки называют бабром; да оно и не трудно для образованного человека. Ну, а если да мои заметки попадутся в руки только грамотному, да еще простолюдину, который прочтет — бабр и станет в тупик! В голове его быстро завертятся все известные ему звери, а этого не найдется, ручаюсь в этом. … Всего вероятнее, что он сначала почешет в затылке и скажет: “это зверь не тутошний, поди-ка, заморской”. … Оставаясь при старом мнение, я скажу ему, что бабр зверь не заморский, а просто попадающийся в Восточной Сибири и на р. Амур и что сибиряки бабром зовут без различия барса и тигра, зверей лютых, сильных, кровожадных, питающихся преимущественно живою добычею и некоторые по величине не меньше медведя … Надо заметить, что здешние промышленники чрезвычайно боятся бабров…”.

Сибирский тигр имеет характерную особенность в сравнении с южным зверем. “Шкура его светло-желтоватого цвета с черно-белыми поперечными полосками”. Об этом пишет и иркутский вице-губернатор Н.В. Семивский: “Бабр большой, сильный и лютый зверь, имеющий хвост длинный и шерсть на шкуре своей светло-желтоватого цвета с чернобурыми поперечными полосами, живущий в жарком климате в Китайских и других, Южных, Иностранных владениях, которого относят к роду тигров. Из Китайских владений чрез границу иногда перебегают бабры в Иркутскую Губернию; особенно бывают нередко в краю Нерчинском; и случалось даже, что промышленные звероловы находили и убивали их неподалеку от Якутска… Сверх сих животных, не редко заходят в Иркутскую Губернию, или перебегают в нее чрез границу из китайских владений посторонние гости, как-то тигры (felis tigris), бабры (felis panthera), барсы (felis pardus)”.

Как видим, в семействе кошачьих (Felidae), которых отличает большое видовое разнообразие, Семивский склонен больше относить бабра к “роду тигра”, но не самого, собственно тигра, а пантеры. В современной научной зоологической литературе появление в Сибири такого вида кошачьих, как пантера, не упоминается совсем. При этом, “… тигр отличается большой подвижностью и иногда забредает далеко за пределы постоянных мест обитания. Известны, например, случаи захода тигров до северной оконечности Байкала, в Читинскую область и даже в Якутию”.

Собранные свидетельства старых бытописателей, мнения исследователей прошлого и современности дают четкое представление о том, какое животное двести или триста лет назад русские землепроходцы называли бабром и почему. Но во второй половине XIX века, в связи с реформой геральдической науки в России, с бабром произошла казусная история, которая сегодня известна жителям Иркутска и Прибайкалья. Немецкое слово “тигр” (tiger) пришло в русский язык после того, как восточные рубежи России обжили русские. Уже в XIX веке оно полностью вытеснило “бабра”: “… сохрани господь встретиться с ним. Деды наши уже бабра не захватили. Бабр раньше наших дедов поизвелся”, свидетельствует Черкасов. А поскольку ко времени создания герба Иркутской губернии слово “бабр” практически исчезло из русского языка, сотрудники Департамента Герольдии приняли его за искаженное “бобр”. Возможно, что за разъяснением непонятного слова они обратились к “Полному собранию законов Российской империи”, опубликовавшему в 1738 году доклад обер-егеймейстера А.П. Волынского “О ловле в России и Персии зверей и птиц и о присылке в Россию”. А в нем, по воле случая, в “Реэстре зверям, какие есть в России и где которые водятся и каким образом оных удобнее ловить и чрез какое время и как, по поимке которых зверей, в зверинцы присылать” была допущена ошибка. Слово “бабр” значилось через “о”. “Бобры или леопарды. Барсы или тигры. В Якутской и Иркутской провинциях и близ Селенгинска и Китайской границы. 1738, мая 13”. Поэтому в новом Высочайше утвержденном в 1878 году гербе Иркутской губернии был изображен черный удивительный зверь, не имеющий ничего общего с приведенными выше характеристиками бабра. При составлении эскиза герба художник, вероятно, имел перед собой не только новое описание герба с “бобром”, но и старое изображение герба Иркутского наместничества, утвержденного Екатериной II, с четкой эмблемой в виде тигра и соответствующим описанием. Вот почему изображение включает нечто среднее между породой кошачьих и водяным грызуном, произошло некое трансформирование двух художественных образов в один. Даль обращает на это внимание своих современников: “… бабр; переделан в Иркутском гербе на бобра, коего там нет, а бабры заходят”. С мнением ученого не согласился видный сибирский зоолог, автор труда “Речные бобры Северной Азии”
В.Н. Скалон: “Как символ былого значения бобра в экономике Восточной Сибири, — пишет он, — следовало бы рассматривать герб Иркутска, на котором, как известно, изображен бобр…Очевидно, изначала было предусмотрено изобразить на печати — герб именно бобра, одного из виднейших пушных животных края...”.

Но еще в 1817 году Н.В. Семивский указывал на похожесть двух совершенно разных слов и предупреждал не путать их значения: “Бабр не бобр, и бобр не бабр…” Да послужит сие примечание к поправлению Типографских, может быть, ошибок в землеописаниях наших, в коих напечатано, что герб Иркутской губернии представляет бобра (вместо бабра) несущего в зубах соболя”. Итак, бабр или тигр “из всех в Сибири зверей реже” с давних времен заходил на север в Восточную Сибирь из ближних азиатских стран или с амурских земель а затем был изгнан человеком или практически истреблен. Нынешний амурский или уссурийский тигр — прямой его потомок, гордость российской природы. Если и сейчас это для россиянина чудо, то можно представить испуг, восторг, потрясение сибирских землепроходцев при виде его живым или мертвым.

Со знанием дела и всей ответственностью отнеслись к созданию городских печатей с бабром администрации новых сибирских городов. Малая иркутская печать, а тем более Большая печать — изящно выполненные миниатюрные работы. Большая печать изображает животное, у которого можно различить и узнать пропорции тела, подушечки лап, ушные раковины и хвост. Сверху все ещё странного, но уже не такого загадочного для нас зверя имеется надпись: “Бабр”. Более поздние миниатюры печатей источников Нерчинского воеводства характеризуют животное, держащее соболя в зубах, только как представителя породы кошачьих. К примеру, прекрасно за двести лет сохранившийся оттиск печати “Городнических дел Стретенска” изображает реалистический образ тигра, бегущего по серебряным слиткам Забайкалья.

Характеристика, атрибутирование и дешифровка оттисков и матриц старинных сибирских печатей необходимы для аналитического обобщения и более глубокого понимания закономерностей возникновения территориальной символики региона, исторических процессов, происходивших в Сибири в период ее активного хозяйственного освоения. Изображения городских печатей как сфрагистических памятников XVII столетия, выстраиваются в стройную знаково-образную систему, фиксирующую истоки русского мировоззрения, ключевым образом, которого служит славянская религиозная и мифологическая основа православной культуры. Часть городских символических образов вторична. Эти образы “списаны” с царских и русских великокняжеских печатей. Фигуры пушных зверей матриц — сплав образно-символического значения с физическими, реальными и жизнеспособными образами огромного земельного пространства, которым является Сибирь.

Библиографическое описание:

Ирина Куренная "Звери ядомые, снедные, пушные и таинственные". Литературно-художественный журнал "Сибирские огни" №2 2007г