Активное
использование прикладных печатей в Нерчинском воеводстве началось с конца XVII
в. Основными тенденциями в управлении страной были централизация и усиление
царской власти на местах. Для каждого сибирского города к этому времени
устанавливалась имеющая юридическую силу печать с определенной эмблематикой; в
частности, для Нерчинского воеводства — геральдический символ, имевший несколько
вариаций в виде одноглавого летящего орла, держащего лук тетивою вниз, с
надписью по окружности: «печать Государева Сибирские земли Даурских острогов»
(ПСЗ-1, т. 3, № 1443). Печати скрепляли листы разнообразной документации
воеводства, главным образом приходных и расходных провиантских книг. Подобные
региональные сфрагистические символы по всей Сибири вводились в делопроизводство
несколько позднее (начало и середина XVIII в.). В большинстве же сибирских
канцелярий XVII в. (приказные избы и т.д.) для удостоверения актов широко
практиковалось употребление личных печатей воевод. На актовых источниках
Нерчинского воеводства присутствует материал персонифицированной сфрагистики
этого периода.
При общем усилении системы воеводского управления в наказах воеводам сибирских
городов предписывалось всякие дела согласовывать с тобольским воеводой, который,
в свою очередь, должен был сообщать о них в Москву. «...вначале первый острог
подчинялся, так как имел представленного из Москвы воеводу, до 1661 г.
непосредственно Сибирскому приказу в Москве. С этого года приказчиками здесь
были тобольские дети боярские, которые до 1677 г. рапортовали частично в
Сибирский приказ и частично в Тобольск» (Миллер Г.Ф., 1990, с. 172 — 209).
На
имя енисейского воеводы Ивана Акинфова была составлена царская грамота, в
которой официальным воеводой «Даурской земли» был назначен А.Ф. Пашков (ДАИ,
1851, т. 4, № 17, с. 103 — 209). В фондах Российского государственного архива
древних актов (РГАДА) выявлено изображение личной печати первого админи-[297]стратора
Нерчинского воеводства. Хронологически печать относится к более раннему периоду
воеводства Пашкова в Енисейском остроге, т.е. до его прибытия в Даурию на
государственную службу, в которой Пашков пробыл с 1657 по 1662 г. Печать воеводы
черновосковая, малых размеров (d
— 15 мм), матрица перстневая, в центре овала изображен идущий в правую
геральдическую сторону лебедь. Печатью Пашкова заверены грамоты:
|
Печать воеводы А.Ф. Пашкова
(Сб.
снимков, 1858, табл. 14, № 163) |
«Данная Осипу Семенову на владение двором с землею, доставшейся ему по закладной
кабале от Богдана Борщева по Двинскому уезду за № 335» от 1645 г. (Сб. снимков,
1858, табл. 14, № 163).
«Данная старцу Енисейского Спасского монастыря Пафнутию с братией на пашенные
земли и сенные покосы по реке Усолки и озере» (РГАДА. Ф. 281, д. 4558).
«Данная Боярскому сыну Василию Колесникову на владения пашенной земли и сенными
покосами» от... 1654 г. (РГАДА. Ф. 281, д. 4559).
Еще одна личная печать заверяет источник — «Наказная память Нерчинского воеводы
Д.Д. Аршинского нерчинским служилым людям И. Милованову с товарищами о поездке в
Цинскую империю» (подлинник хранится в РГА), в которой указано, что «К сей
наказной памяти по указу великого государя царя и великого князя Алексея
Михайловича, всея Великие и Малые и Белые России самодержца, воевода Данило
Данилович Аршинский печать свою приложил» (РКО, 1969, с. 271). К сожалению, в
архивах пока не удалось отыскать другие источники, заверенные «Даниловою печатью
Аршинского».
Печать воеводы П.Я. Шульгина заверяет «Наказную память нерчинскому сыну
боярскому И. Милованову с товарищи, данную из Нерчинской приказной избы о
поездке в пограничные города Цинской империи для предупреждения о посольстве
Н.Г. Спафария». В ней указано, что «К сей наказной памяти по указу великих
государей царей и великого князя Алексея Михайловича, всея Великие и Малые и
Белые России самодержца, Павел Яковлевич Шульгин печать свою и руку приложил» (РКО,
1969, с. 483).
Видному государственному деятелю России конца XVII —XVIII в., соратнику Петра I,
«первому министру» Ф.А. Головину, посланному в 1688 г. в Дауры для
урегулирования русско-китайских отношений, в Нерчинском воеводстве была дана не
только дипломатическая, но и административная власть (РГАДА. Ф. 199, портф. 526,
ч. 2, д. 1,
[298]л.
4). Текст русского, маньчжурского и латинского экземпляров Нерчинского трактата
(договора), заключенного 27 августа 1689 г. в полуверсте от Нерчинска, скреплен
печатями соответствующих сторон. Данные «Комментария к статейному списку Ф.А.
Головина», приведенные В.С. Мясниковым (РКО, 1972, с. 793), указывают, что на
русском и латинском текстах имеются печати Ф.А. Головина и Нерчинского воеводы
И.Е. Власова. «Приложение печатей и клятва. После того как договор был подписан,
послы приложили свои печати в том же порядке, что и подписывали». Оттиски,
приложенные к латинскому тексту договора, хранятся в Архиве внешней политики
России (Ф. Трактаты, д. 220). К сожалению, «Оттиск печати И.Е. Власова на
договоре почти не сохранился. Не удалось обнаружить ее оттисков и на других
документах» (РКО, 1972, с. 645 — 659, 726, 793).
Печать Ф.А. Головина известна в нескольких вариантах. По данным «Комментария»,
во время действий посольства Головин употреблял овальную перстневую печать с
изображением, являвшимся, по-видимому, гербом рода Головиных (РГАДА. Ф. Сношения
России с Китаем, 1685, д. 2, ч. 2, л. 316 об.). На ее оттиске, находящемся на
одной из отписок Головина, всю поверхность печати занимает фигура идущего на
задних лапах льва, обращенного вправо и держащего в правой поднятой лапе древко
знамени, полотно которого складками ниспадает на спину льва. Однако к
Нерчинскому договору приложена другая печать — круглой формы (d
— 37 мм). На печати также изображена фигура льва, обращенная вправо, но уже
идущего на четырех лапах. В правой лапе лев держит поднятый вертикально вверх
меч. Над львом изображена корона. По краю печати круговая надпись: «Окольничей и
наместник Федор Алексеевич Головин» (РКО, 1972, с. 793).
Необходимо дополнить, что фигура льва является составной (1/5) частью герба
«графов и дворян» Головиных, ведущих свою родословную от византийских
аристократов, занимавших престол империи и составлявших «...во все три первые
века московского государства высшую аристократию». Лев на гербе графов Головиных
изображен во второй (правой верхней части): «в красном поле поставлен золотой
коронованный лев с саблею, вверх поднятою». Щитодержатели герба «звери:
коронованный лев с мечом и соболь со стрелою» (История родов, 1991, с. 87 — 88).
|
Печать Ф.А. Головина
(Сб.
снимков, 1858, табл. 18, № 286) |
Будучи в Нерчинском воеводстве Головин употреблял еще одну свою перстневую
печать с необычным рисунком. На овальном авер-[299]се
печати (d
— 15x20 мм) изображена мужская голова с характерным римским профилем, обращенным
в правую геральдическую сторону. Голова находится на спине согнутой фигуры
другого человека лицом вниз. Эта печать заверяет грамоту 1688 г. «Данную игумену
Селенгинского Троицкого монастыря Феодосию с братией, на поступную отставного
селенгинского казака Филипа Чернаго деревню Темлю, со всем хоромным строением и
угодьями по Селенгинскому уезду за № 4» (Сб. снимков, 1858, табл. 18, № 286). По
всей вероятности, символика этой личной печати Головина характеризует его как
человека, гордившегося своей классической родословной.
В
России велась интенсивная работа по созданию дворянских гербов, ее пик
приходится на XVIII в. Персонифицированные печати администраторов управленческих
учреждений Восточной Сибири дворянского происхождения наряду с гербовыми и
территориальными по-прежнему широко использовались в течение всего столетия.
Один из источников — «Донесение в Нерчинское горное правление» (ГАЧО. Ф. 282,
оп. 1, д. 63, л. 741 об.) заверен личной подписью и печатью начальника
Нерчинских заводов (с 1787 г.) Егора Егоровича Барбота де Марни, создателя
Нерчинской горной экспедиции. Француз по происхождению, он также имел на печати
свой фамильный герб, на котором в качестве щитодержателей изображены львы с
повернутыми назад головами.
Среди примеров можно назвать и сургучный оттиск печати с монограммой и личным
гербом (изображение знамен, клинка и древней царской короны) балаганского
частного комиссара Бейтона — потомка поручика из Пруссии на русской службе,
принявшего затем православие. Печать малых размеров (d
— 20 мм) помещена на рапорте Бейтона в Иркутское губернское правление о
получении указа «Его императорского Величества о кавказских переселенцах от 3
января 1805 г.» (ГАЧО. Ф. 29, оп. 1, д. 1, л. 331 об. — 332 об.). Одна из
неатрибутированных печатей принадлежит Бейтону предположительно. Судя по слегка
продолговатому виду, печать представляет изящную матрицу-перстень. На это
указывают чрезвычайно ровный двойной овал оттиска и его очень малые размеры (d
— 13 мм). Обычно оправа таких перстневых печатей делалась из драгоценного
металла, а в нее вставлялся камень-матрица.
Выявлен сургучный оттиск прикладной печати с монограммой «РР» в центре и личным
гербом обер-коменданта Нерчинской
[300]области, полковника П.П. Панкратьева на «Указе Е.И.В. самодержца
всероссийского Государя Павла Петровича о ввозе рекрутского провианта» от 6 янв.
1797 г. и других источниках (ГАЧО. Ф. 31, оп. 1, д. 359, л. 283). Характерен
мастерски выполненный рисунок печати, детальная прорисовка рельефа на гербе рода
Панкратьевых: вверху — корона и мантия, справа (геральдическая сторона) —
стоящий на задних лапах лев, слева — орел, расправивший крылья, снизу — пушка.
Кроме того, на документах встречаются печати должностных лиц значительно ниже
рангом. Так, «Промемория в Нерчинское уездное казначейство из Цурухайтовской
пограничной дистанции» заверена печатью капитана Данилова (ГАЧО. Ф. 271, оп. 1,
д. 13, л. 354 об.). На оттиске в центре солнечного диска — монограмма «Д»,
вверху правой геральдической стороны характерный в европейской геральдике
рисунок — облако и выдвинутая из него рука со шпагой. Возможно, этот знак
указывает на то, что его владелец родом из вологодской земли, поскольку
представляет элемент герба города Вологды, на котором изображена выдвигающаяся
из облака рука со шпагой и державой. Часто на рапортах и «доношениях» конца
XVIII в. встречается печать прапорщика Рика (ГАЧО. Ф. 32, оп. 1, д. 303, л.
258).
Личные печати имели и духовные особы православных объектов. Так, «Рапорт и
донесение в Нерчинское духовное правление о получении указа о крещении
иноверцев» заверен «Печатью Дмитрия Малышева Дучарской церкви Благовещенской
священника» (ГАЧО. Ф. 282, оп. 1, д. 66, л. 173). В этом же деле выявлена печать
священника Богородской церкви Урульгинского княжева села Елизара Пляскина (ГАЧО.
Ф. 282, оп. 1, д. 66, л. 219). На оттиске под царской короной изображена
монограмма владельца печати.
Четыре неатрибутированные печати-матрицы имеются в небольшом коллекционном
собрании печатей-матриц Нерчинско- Заводского краеведческого музея (филиал
Читинского областного краеведческого музея). Три из них имеют латинские
монограммы. Их дешифровка затруднена плохой сохранностью матриц.
Переходя к физической характеристике печатей Нерчинского воеводства, необходимо
отметить более поздние прикладные печати, которые получили широкое
распространение с XV в. Матрицы печатей (форма вырезанного рисунка и надписи)
обычно делались из свинца как более дешевого и мягкого материала, но часто из
се-[301]ребра
и золоченого серебра. В первой четверти XVIII в. матрицы изготавливали из стали.
Персонифицированные матрицы — односторонние, с ушком или отверстием для шнурка,
без ручки (которая стала применяться значительно позднее), главным образом
перстневые с вправленной геммой, т.е. печать имела матрицу из камня (гемма) и
обрамлялась в металл. К изготовлению матриц привлекались талантливые мастера,
поскольку часто требовалась ювелирная работа по драгоценному или поделочному
камню, серебру или другому металлу (в зависимости от значимости и назначения).
Для изготовления оттисков применяли воск, смешанный с краской (обычно черного,
красного или желтого цвета). В некоторых источниках наряду с другими сведениями
о приложенной печати есть указания на цвет воска. Так, на памяти енисейского
воеводы Яковлева нерчинскому воеводе Аршинскому о приеме отправленных в
Нерчинский острог боевых снарядов, хлеба и вина в 1672 г. указано, что «внизу на
лицевой стороне приложена небольшая черновосковая печать»
(АИ, 1842, т. 4, №
225). К сожалению, оттиски, сделанные на воске, разрушались очень быстро. К
воску стали добавлять смолы, жиры или муку. Восковые печати с такими добавками
назывались воскомастичными и имели часто красный цвет, так как лучше всего в
такой массе держались киноварь и сурик (Каменцева Е.И., Устюгов Н.В., 1963, с.
46). Именно такими печатями был скреплен судьбоносный для России текст
Нерчинского договора. «Оба оттиска воскомастичные, красные, наложены
непосредственно на бумагу, в результате чего на ней образовались большие жирные
пятна» (РКО, 1972, с. 793).
Источники Государственного архива Читинской области (ГАЧО) не имеют восковых и
воскомастичных печатей. Исследования таких оттисков XVII — XVIII вв. в фондах
РГАДА показывают, что основным цветом воскомастичных прикладных
персонифицированных печатей был черный цвет. Наряду с этим часто сам документ
указывает, что к нему приложена «печать красного воска», в результате чего можно
сделать вывод, что красномастичные печати темнеют от времени.
С
первой четверти XVIII в. в Нерчинском воеводстве в качестве материала для
получения оттисков начали употребляться сургуч, получивший в дальнейшем широкое
распространение. Сургуч изготавливался целевым назначением, специально покупался
воеводскими
[302]
канцеляриями в лавках вместе с бумагой и другой канцелярской утварью. На
обследованных фондах ГАЧО различных хронологических периодов зарегистрированы
оттиски красных, коричневых и черных образцов сургучных печатей Нерчинской
воеводской канцелярии. Появление в России каучуковых печатей и специальных к ним
мастик в большинстве случаев сменило сургучные оттиски прикладных печатей
канцелярий Иркутского губернаторства и подчиненных ему областей Восточной
Сибири.
На
источниках ГАЧО довольно часто встречаются оттиски так называемых «копченых»
печатей. Такая печать получалась в результате копчения на огне каменной или
металлической матрицы. Оттиск представлял собой черный отпечаток на бумаге, а
вырезанный рисунок или надпись — белого цвета. В XVIII в. и позднее «копченые»
печати имели широкое применение в Восточной Сибири. Ими пользовались городские
учреждения, волостные старшины, сельские и улусные старосты и другие частные
лица. Характерно, что копченые печати встречаются и в управлении самого
Нерчинского горного округа, где делопроизводство было поставлено более
основательно, чем в подчиненных учреждениях. Но в большинстве случаев копчеными
печатями скрепляли свои документы, адресованные государственным властям,
представители инородческих родов Восточной Сибири. На оттисках превосходно
сохранились тотемные животные (белка, козел, волк), а также родовые тотемы в
виде натянутого лука и приложенных к нему стрел в боевой готовности. Эти
изображения, по мысли Ю.В. Арсеньева, выражали вид службы или занятий
соответствующего рода, а также вид оружия, которым пользовались предки.
Родовой тотемизм, имея по своей сути основу религиозного культа почитаемости
первопредка, распространен по всему миру и представляет своего рода натурализм —
обоготворение сил природы в более ограниченной форме, относящийся к отдельным ее
явлениям. У народов Северной Азии тюркского и монгольского происхождения
отличительные знаки рода выражены в тамгах (Арсеньев Ю.В., 1908, с. 3). Позже
тамги сделались знаком частных лиц и соответствовали гербу или гербовой печати.
В ряде документов тамги приложены вместо подписи. Пример родовых тамг на
документах Нерчинского воеводства: «Доношение в Сретенское уездное казначейство
Сухановой новокрещенной слободы от ясашно-[303]го
старшины Федора Суханова». Печать копченая с надписью по окружности: «Печать
старшины Сухановой слободы» (d
—30 мм). Изображение человека с луком, целящегося влево, в белку на дереве, в
центре помещена дата — 1733 год (ГАЧО. Ф. 272, оп. 1, д. 13, л. 43); «Ведомости
о хлебопашестве у эвенков. Списки ясашных эвенков. 1801 г.». Копченая печать с
надписью «Печать Баягирского роду князца Ивана Васильева» (d
—25 мм). Изображение лука и стрелы (ГАЧО. Ф. 300, оп. 1, д. 14, л. 274). Тамги,
как и сургучные персонифицированные оттиски, на основе источников представляют
прекрасный исследовательский материал.
К
сожалению, физическая сохранность сфрагистических объектов XVII — XVIII вв. и
последующего времени очень плохая. Большинство оттисков печатей Нерчинского
воеводства вообще не сохранилось. В первую очередь это относится к восковым и
воскомастичным оттискам. Наиболее хорошая сохранность отмечается у копченых
печатей.
Сургучные оттиски сохранены в большинстве своем фрагментарно, и лишь в
нескольких случаях наблюдается стопроцентная сохранность печати. Такое положение
объясняется не только «старостью» печатей и воздействием на сургуч
неблагоприятных условий окружающей среды. В предписаниях и доношениях
соответствующему адресату с текстом основного документа указывалось уничтожать
печати для исключения возможности их повторного использования с другими целями.
Таким способом выполнялся указ Елизаветы Петровны: «Казенные печати на конвертах
истреблять тот час по распечатании оных» (ПСЗ-1, т. 12, № 9492). В реалиях
Нерчинского воеводства примером может служить «Доношение в Иркутскую духовную
конкистаторию из Нерчинского Успенского монастыря». «Репорт о получении указа Ея
Императорского Величества из Иркутской духовной конкистатории, писаный июля 6
числа сего 1748 года под № 484, которым велено впредь в получаемых на ковертах
печатей по разпечатании тех ковертов отнюдь нигде не оставлять, но по
разпечатании того же числа те печати ломать и бросать... сего же 1748 г. августа
11 числа полученный. Августа 12 дня 1748 г.» (ГАЧО. Ф. 282, оп. 1, д. 6, л. 272
об.).
Все это говорит о крайней редкости и ценности каждого сфрагистического
экземпляра. В архивах страны возникает острая необходимость формирования
коллекций документов с оттисками древних печатей и перевода их изображений на
электронный
[304]носитель.
Но при сканировании оттисков часто не достигается четкости изображения,
наилучший результат получается копированием их цифровыми аппаратами новейших
технологий. К сожалению, начать эту работу повсеместно не позволяют условия
современного государственного архивоведения, его слабая материальная база и
дефицит профессиональных кадров.