©1999г.   МАЙНИЧЕВА А.Ю. 

Деревянные церкви Сибири XVII века: формы, символы, образы

Глава 1. Софийский собор в Тобольске (1621–1677 гг.)

Тобольский Собор Софии Премудрости, построенный в 1686 г., известен как первое каменное церковное сооружение Сибири. Он имел и свою «деревянную предысторию», насчитывающую более пятидесяти лет — с 1621 г., времени постройки первого деревянного собора, по 1677 г., когда храм был уничтожен в охватившем город пожаре. Период существования Софийского собора, построенного в камне, подробно рассмотрен исследователями [1], а деревянный вариант сооружения, несмотря на опубликованное описание [2], остался в стороне, исключая несколько замечаний в работах историков архитектуры. Однако именно в начале XVII в. Тобольск приобретает значение крупного военно-административного, торгового, культурного, церковного центра, становясь фактической столицей Сибири. В 20-е гг. XVII в. в Тобольскую епархию был направлен митрополит Киприан, с именем которого связана постройка первого здания Софийского собора [3]. Сооружению храма придавался особый смысл.

Как следует из материалов переписных и копийных книг 1620–1636 гг. Тобольского архиерейского дома [4], деревянный собор Софии был построен в 1621–1622 гг. по царскому указу сибирским воеводам 1620 г. Для строительства церкви были использованы срубы домов, купленные у тобольских жителей. Специально на постройку заготовить лес было невозможно, а точнее, некого было нанять для этого, так как в те годы Тобольск обезлюдел из-за голода. Впрочем, приобретение готовых срубов для возведения какого-либо здания являлось вполне обычной практикой. Среди купленных построек был наполовину выстроенный сруб церкви, которую в 1620 г. священник Иван по благословению вологодского архиепископа Макария заложил в десяти саженях от Троицкой церкви и которая была задумана как пятиглавая церковь во имя Софии Премудрости. Киприан достроил эту церковь как соборную, оставив за ней название Софийской (освящена 21 октября 1622 г.), хотя грамота из Москвы предписывала поименовать церковь Вознесенской.

Детальное описание возведенного храма позволяет реконструировать его облик. Высота церкви от уровня земли до яблока была 13,5–14 саженей (более 28 м), пол находился на уровне 14 венца, что при диаметре бревен 25–28 см составляло 3,5–3,9 м. От пола до «закомар», представлявших собой крещатое бочечное покрытие, было 26 венцов (около 7 м). Таким образом, сруб сооружения поднимался на высоту 10–11 м, что составляло около трети высоты всего здания. Термин «закомары» специалистам более знаком по каменным сооружениям, но, как видно, использовали его для форм здания из дерева, что может косвенно подтверждать взаимосвязь трактовок форм этих двух типов сооружений. На основании из крещатых бочек, выходящих лбами по три на каждую из четырех сторон сруба, был установлен эффектный барабан, составленный из центрически расположенных бочек меньшего размера. Собор имел три алтаря и паперть, охватывавшую сруб с трех сторон. На паперть вела крытая лестница с тремя площадками-крыльцами, верхнее из которых имело кровлю бочкой, покрытую лемехом, два средних — бочки, крытые гнутым тесом. Собор был пятиглавым, причем центральная глава размещалась на бочечном барабане, а четыре меньшие главы — на угловых крещатых бочках.

· 

·  Рис. 1. Главные города, остроги и зимовья Сибири в XVII веке

·  Рис. 2. Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1621–1624 гг.

·  Рис. 3. Тобольский Софийский собор. Западный фасад.

Числовая символика Тобольского Софийского собора. Случайна ли числовая символика храма? Пять глав, три алтаря, многократно повторяющаяся троичность элементов и конструкций… По наблюдениям Г. К. Вагнера, в древнерусском зодчестве пятиглавие возрождалось тогда, когда в политике ктиторов возникла некая политически масштабная, подчас даже общерусская тенденция. Существуют гипотеза о том, что первой пятиглавой церковью можно назвать храм Богородицы (Десятинную), заложенный в 989 г., после крещения князя Владимира [5]. Пятиглавым был и Софийский собор в Новгороде (XI в.), на родине митрополита Киприана.

Во многих городах России в XV-XVII вв. главные каменные городские и монастырские церкви строились пятиглавыми. Перечень храмов о пяти главах, возведенных в этот период, начинается знаменитыми московскими Успенским собором Аристотеля Фиораванти (1475–1479 гг.) и Архангельским собором Алевиза Нового (1505–1508 гг.). Далеко не полный список пятиглавых церквей, построенных в России в XVI-XVII вв., таков:

·  1553 г. — собор в Авраамиеве монастыре в Ростове;

·  1562 г. — Христорождественский собор в Каргополе;

·  1568–1570 гг. — Софийский собор в Вологде;

·  1590–1596 гг. — собор Рождества Богородицы в Пафнутьев-Боровском монастыре;

·  около 1620–1622 гг. — Софийский собор в Тобольске;

·  1647–1650 гг. — церковь Ильи Пророка в Ярославле;

·  1649 г. — Благовещенский собор в Благовещенском монастыре Нижнего Новгорода;

·  1650–1652 гг. — Троицкий собор Ипатьевского монастыря в Костроме;

·  1651 г. — Введенский собор с шатровой колокольней в Чебоксарах;

·  1652 г. — церковь Воскресения на Дебре в Костроме;

·  1675 г. — церковь Рождества Христова в Балахне;

·  ок.1690 г. — деревянная Константина и Елены с шатровой колокольней в Вологде;

·  1677 г. — церковь Благовещения в Тайнинском в Мытищах;

·  1678 г. — Сергиевская церковь в Подмосковье (с. Комягино);

·  1683 г. — церковь Иоанна Богослова в Ростове;

·  1689–1694 гг. — Зачатьевская церковь в Подмосковье (ныне г. Чехов Московской обл.);

·  1692–1694 гг. — Никольская церковь в Пушкино;

·  1696–1705 гг. — собор Михаила Архангела в Бронницах;

·  около 1714 г. — Троицкая церковь в Серпухове [6].

Несомненно, символика чисел имеет особое значение для архитектуры, и в том числе и для церковного зодчества, поскольку одним из принципов этого рода искусства является ритмическое повторение различных форм, элементов, деталей, конструкций, измерений. Определенные числовые закономерности использовались в течение столетий, и всякий раз им придавалась некоторая самостоятельность и своеобразие. В средневековой культуре числа понимались как теологические символы, отражающие сущность высшей непознаваемой истины, постоянно питая философскую мысль. В современной трактовке принято считать пять глав церкви символическим обозначением Христа и четырех Евангелистов. Вместе с тем, в семантике пятиглавия существует и более глубокий «слой» символического осмысления.

Системы священных чисел, сложившиеся в древнегреческой, древнееврейской и других древних культурах присредиземноморья, были частью усвоены, частью переосмыслены и в целом получили новое мистико-знаковое содержание в учении христиан. Вера в таинственный, символический смысл чисел в одинаковой степени была присуща как культуре католического Запада, так и православного Востока, и Руси в частности. Она присутствовала во всех областях материально-практической и духовной деятельности человека — литературе, искусстве, науке, исторической мысли, церковной обрядности, повседневной жизни народа, а также архитектуре и строительстве [7].

В христианском учении и культуре — библейском предании, догматическом богословии, церковном уставе, литургике, поэзии — числа 3, 5, 7 получили широкую и разнообразную символическую реализацию и играли как фундаментальную, так и прикладную роль [8]. Менее других была разработана символическая структура пятерки, но в мировой культуре это число так или иначе было связано с женскими божествами [9], что особенно важно при понимании образа Софии, иконографически представленной как Девы. Достаточно вспомнить, что празднование в честь греческой богини Геры, совершалось каждые пять лет, в Месопотамии пятница была посвящена Иштар (Венере), скандинавские народы назвали пятый день недели в честь богини Фрейи, что переняли и их соседи (например, англ. — Friday), русские почитали Параскеву Пятницу и т.д. В некоторых европейских странах в народных верованиях число 5 является символом совершенства, поскольку рука человека имеет пять пальцев, а имя Богоматери — Мария, состоит из пяти букв [10]. Заметим, что и слово София в русском языке пятибуквенное. В русской религиозной мировоззренческой системе женские образы святых всегда особо почитались, к ним обращались как к надежным заступницам, а Богоматерь считали покровительницей России, что вызывало необходимость и в материальном воплощении и воспроизведении атрибутивной символики святых жен, например, в архитектурных формах. Исходя из вышесказанного, вполне объяснимо, что один из самых значительных храмов Сибири был посвящен Деве, а его числовая символика содержала пятерку — собор имел пять глав.

В христианстве число 5 воспринималось также и как знак мистического единения земной церкви со Спасителем, что осмыслялось как брак Церкви и Христа (в чем также проявляется идея дуализма женского и мужского), евхаристического пресуществления всех христиан в жизнь вечную (евангельская легенда о пяти хлебах, насытивших пять тысяч человек, притчи о пяти мудрых и пяти неразумных девах, о рабе умножившем данные ему пять талантов на другие пять, ритуал благословения пяти хлебов на литии во время всенощного бдения и употребление на проскомидии во время литургии пяти просфор, иконостасы в пять рядов) [11].

Возможно, понимание пятиглавия через призму такой символики, а именно — дихотомии земного и божественного, приобретения жизни вечной всеми горожанами-христианами, и, следовательно, пожелания воплощения вечного высшего блага всем жителям города в их единстве и стремлении к нему, и имело решающее значение для распространения и утверждения пятиглавия при строительстве главных храмов в городах и монастырях.

· 

·  Рис. 4. Софийский собор в Тобольске. 1621–1624 гг. План.

Соборная церковь Софии Премудрости кроме пяти глав имела три алтаря, и сочетание этих элементов дает основной символический образ храма. При этом значение числа три традиционно заключается в том, что это «полное и совершенное число» (Августин). Это число божественной Троицы и число души, устроенной по ее образцу, символ всего духовного (три годовых праздника, завещанных Моисею на Синае, слова Христа о трехдневном воздвижении нерукотворного храма, воскресение Христа на третий день, троекратное отречение апостола Петра, три звезды на мафории Богоматери) [12].

А значит, в образе храма символически передано сочетание назидания стремления души к духовности, приверженности к Троице, единения земной церкви и Бога, приобретения жизни вечной всеми христианами, то есть самой сути христианства, что должно было сделать такие храмы действительно главными по значимости. Кроме того, следует отметить древность происхождения традиции сооружения трех алтарей. Как показал А. Голан [13], она восходит к раннеземледельческим религиям и наблюдалась во многих культурах. В христианстве она ведет начало от раннехристианского обычая устройства трех ниш в алтарной части.

Практически исследователям не удалось установить никакой типологической закономерности в формах храмов и их посвящении, но, кажется, ее и не могло быть, так как здесь существует более тонкая связь. Согласно христианскому учению «каждый храм посвящается Богу, нося имя в память священного события или угодника Божия» [14], то есть возведение церкви во имя события или угодника является второстепенным, поскольку основным является посвящение Богу, а значит и не может быть четко фиксированной типологии по формам храма в увязке с второстепенным посвящением, а имеет значение особый символизм форм.

Посвящение Софии Премудрости Слова Божия. Тесно связано с числовой символикой и наименование Тобольского собора. Если обратиться к оценке значимости предшествовавших ему Софийских храмов в истории христианства, то становятся понятными символичность его возведения и та роль, которая ему отводилась в системе мировоззрения мирян. Известные Константинопольский, Киевский, Новгородский, Вологодский соборы во имя Софии Премудрости Слова Божия воплощали идею храма, объединявшего народ в вере и государственности.

Образ Софии Премудрости был одним из ключевых в древнерусской культуре и философии. В живописи он известен как иконографический сюжет, названный В. Арсеньевым чисто-символическим, тайнозрительным, сосредотачивающим истины «синтетические, охватные» без их объяснения, кроме нравственного смыслового аспекта [15]. Пожалуй, символическое значение образа Софии Премудрости — истинно христианское по своему содержанию, поскольку уже в «Повести временных лет» крещение княгини Ольги при дворе византийского императора, предвосхитившее будущее крещение Руси, осмысляется как приобщение к Софии Премудрости: «Ищущи бо мудрости обрящють»[16]. В сочинениях древнерусских авторов София выступает как зашифрованный образ представления о высшей мудрости, совмещавшейся с идеей Бога, воплощавшим вечность, бесконечность, абсолютное бытие. Из концепций древних мыслителей, в первую очередь, из определений философии византийского мыслителя сирийского происхождения Иоанна Дамаскина (VIII в.), наибольшего авторитета на Руси в области философии [17], следует, что идея Бога, обладавшего максимумом всех способностей — всеблагостью, всеправедностью, всемогуществом, всемудростью, вела от «ограниченности субъективизма индивида к безграничности и объективности бытия и настойчивому стремлению к нравственному идеалу поведения» [18]. Любовь к Софии Премудрости рассматривалась славянским просветителем древности Константином-Кириллом как безраздельное служение истине, духовный подвиг, в котором основой является эстетическое содержание мудрости, красота истинного знания [19]. Понимание образа Софии включает не только воплощение Бога, но и создание храма и утверждение семи столпов: «Премудрость есть Божество, а храм человечьство, аки во храм бо вселися въ влоть»[20] (Климент Смолятич, XII в.). В XIV в. сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита продолжают тему Премудрости в средневековой живописи [21], детально обсуждая ее иконографию.

Следуя положениям древнерусских философов, духовный вождь старообрядцев Аввакум (1620–1682) в «Книге толкований» дает истолкование образа Премудрости, во многом совпадающее с древним: «Премудрость — Бог, а храм — правоверни человеки», семь столпов — семь вселенских соборов, которые веру «утверждают и ограждают» от ересей. Споря с епископом Павлом Крутицким о евангельских словах «взыщите мудрости», он утверждал, что нужно стремиться не к внешнему многознанию, а к «премудрости внутренней», к утверждению своей совести, духовной сущности человека, его душе, тогда «без книг премудр будеши» [22].

В работах же других мыслителей XVII в. образ Премудрости стал терять свою цельность, дробиться и уточняться, признание силы рационального познания человека сменяла идею о непознаваемости высшей мудрости. Крупнейший деятель культуры при царе Алексее Михайловиче Симеон Полоцкий (1629–1680) сравнивал мир с «книгой великой», созданной Творцом, ключом же к его пониманию он считал знание, выраженное в слове [23]. Юрий Крижанич (1617–1683), один из энциклопедистов XVII в., написавший свои основные сочинения в тобольской ссылке (1661–1677 гг.), в фундаментальном трактате «Беседы о правлении» главу «О мудрости» посвятил различию между мудростью, знанием и философией. Мудростью он считал познание «наиболее важных и высших вещей», т.е. Бога, природы, общества, человека. Особо выделял Крижанич «политическую мудрость», считая, что правитель должен сам быть мудрым человеком и окружать себя умными советниками.

Заслуживает также внимания сочинение «Слово торжественное о Софии Премудрости» Иоанникия (1663–1717) и Софрония (1652–1730) Лихудов, греческих монахов, по прибытию в Москву в 1685 г. возглавивших Славяно-греко-латинскую академию. Авторы трактуют Премудрость как одну из основных древнерусских философем. Новоспасский архимандрит Игнатий в созданном в 1689 г. «Свидетельстве ко образу Софии Премудрости» представляет «Российское Московское царство» как земное воплощение высшей Премудрости, а камень, на который она опирается, ассоциируется с образом Петра, ибо на нем, «великом государе, якоже на камени утверждается и неодолено будет» могущество страны [24].

«Вся Премудростию сотворил еси» — поется в церковном песнопении. Это значит, как писал Е. Трубецкой, рассматривая «возвращение» древнерусской иконы в сферу культуры и общественное признание ее смысловой значимости в начале XX в., что «премудрость — предвечный замысел Божий о творении, вызывающим всю тварь небесную и земную к бытию из небытия. София — то самое, что предшествует всем дням творения» [25].

Рассуждая о значении и сущности русских имен П. А. Флоренский говорит о Софии, что этимологически слово «софия» не означает мудрость в современном смысле слова, как преисполненность чистым созерцанием и теоретическим ведением, наиболее правильно было бы сказать художество в смысле «зиждительной способности, воплощение идеального замысла в конкретном мире, а по-церковно-славянски хитрость. …Приходя на безобразную землю из царства образов, София сознает себя несущей миссию и потому входит в мир не как член мирового целого, не как звено взаимной ответственности и… связи существ мира, а мироустроительно, законодательно…, словом — как власть» [26].

На протяжении веков образ Софии оставался в ряду семантически насыщенных символов культурной жизни Руси и России. Он был основополагающей философемой, в чем-то равнозначной понятию философии и заменяющей его. Образ Софии Премудрости Слова Божия проявлялся уже в ветхозаветном библейском сюжете о сотворении мира: «Вначале было Слово», не совпадая с вселенским Божественным Разумом — Логосом, воплощающем эволюцию мира. Он был одним из сложнейших понятий, изначально и априорно не доступных для понимания, поэтому и не распространившихся широко, а ставших элитарными. О непопулярности этого образа говорит и то, что он крайне редко встречается в народных духовных стихах, в отличие от излюбленных сюжетов — житийных, богородичных, святоотеческих, что было показано Г. Федоровым [27]. Необходимо заметить, что в XVII — XVIII вв., да и вплоть до наших дней, во всей Зауральской России была лишь одна церковь, посвященная Софии Премудрости — в Тобольске. Вместе с тем, образ Софии связан с воплощением в храмовом строительстве более, чем когда-либо, с X — XII вв. и XVI — XVII в., когда наблюдался наибольший интерес к его трактовке со стороны мыслителей и, скажем так, теоретиков культуры, в периоды становления христианства и расширения пределов его влияния. Несомненно, посвящение Тобольского собора Софии Премудрости Слова Божия в мировоззренческом аспекте должно было знаменовать один из этапов созидания, гармонизации, расширения русского христианского мира и государства.

Зодчие-созидатели. Русские азбуковники XVI в. оставили особую трактовку философии, которая разделяется «в четверо: в грамматику, в риторику, во градовное, в домостройное мышление» [28]. Если понимать последние два как имеющие непосредственное отношение к строительству, то в образе Софии Премудрости ясно видится созидание и воплощение акта творения мира в возведении сооружений, а зодчие, строители трактуются как «философы», обладающие особой мудростью, знанием. К сожалению, имена многих строителей, возводивших прекрасные здания древности не сохранились. В документах, в основном, указывались лишь места выхода плотников. Например, в грамоте в город Березов о постройке храма в Коде 1599 г. говорится: «…велели б ести в Березове для храма наимовать плотников…» [29]. Известно также, что в Сибири плотничали выходцы с Русского Севера, многие мастера-плотники имели прозвище карела: «…по прозвищу карелою, потому что… плотничает всякое дело» [30].

Были мастера из Вятских земель. В царской грамоте верхотурскому воеводе князю Львову 1603 г. сообщается, что «…послано на Верхотурье для судового дела… с Перми, с Вятки, с Выми, от Соли от Вычегодские, с Усьтюга Великого плотников человек по осьмидесят и больши… да в нынешнем году велено послать на Верхотурье, с тех городов, плотников восемьдесят человек…» [31].

Этот последний факт поясняет, каким образом в отдаленных районах Сибири практически одновременно с Европейской Россией появлялись и быстро распространялись архитектурные тенденции. Плотники для судового дела занимались также строительством различных сооружений. В грамоте Б. Годунова верхотурской администрации 1604 г. говорится, что из Верхотурья послали плотников для постройки судов, «а на Верхотурье оставлено плотников четыре человека. И теми плотниками сделано на хлеб житница, да изба, да на зелейный погреб напогребица» [32].

Кроме присланных плотников для строительства нанимали местных жителей: «…в остроге худые места и всякие крепости поделать тутошними березовскими жилецкими людьми…» (грамота в Березов об исправлении Березовского острога 1648 г.) [33].

Очень редко в грамотах упоминаются имена строителей: «…велено в Томску для приезду в Томской с приписью подъячего Александра Симонова построить вновь двор… на подъячий двор работали плотники Насон Кирилов, Афонасий Шатченин с товарищи 10 человек… рубили горницу… и покрыли…». Мастера работали с мая по июль и получили 3 рубля 4 деньги [34].

Редким по исключительной информативности документом является подробная опись, составленная Микифором Логиновичем Веревкиным по указу царя Михаила Федоровича для строительства Софийского собора в Тобольске. Благодаря ей стали известны не только имена заказчиков, являвшихся, вероятно, авторами идеи храма — архиепископа Киприана и протопопа Ивана Иосифова, но и мастера, составившего предварительную смету материалов, и подрядчиков, а также плотников, воплотивших замысел. Опись подытоживала данные документов, подготовленных местными воеводами и князем Михаилом Темкиным-Ростовским «с товарищи» [35].

Роспись необходимого для постройки в Тобольске соборной церкви и двора архиепископа, датированная 4 января 1621 г., была сделана по смете московского дворцового старосты плотников Первушки Исаева [36]. В ней указаны состав сооружений, основные размеры церкви и алтаря, расход строевого леса на них, а также на паперть, колокольню и архиепископский двор. Конечно, смета была приблизительная, местные условия наложили свои коррективы. В этом случае показательно, однако, что существовало нечто вроде «типового проекта», основанного на многолетнем опыте и традиции.

В отписке тобольских воевод о строительстве Софийского собора от 13 ноября 1621 г. говорится о подрядчиках: «…выбрали… в Тоболску для тово церковного дела и дворового строенья тоболских посацких лутчих людей дву человек, Пронку Кожевника да Ивашка Новоселова… и велели им … плотников наимовать…» [37].

Кроме того, известно, что в свите архиепископа, состоящей из 59 человек, было два плотника из Вологды, Демка Бубенистов и Ивашка Лупач, имевших оклад 4 рубля, 5 четвертей овса и 5 четвертей ржи в год [38]. Эти мастера должны были принимать участие в строительстве храмов и других построек двора. К сожалению, имена местных плотников, нанятых подрядчиками, остались неизвестными.

Обращает на себя внимание то, что в Вологде, откуда происходили мастера, в 1568–1570 гг. был построен каменный Софийский собор. Он также был пятиглавым и составлял с колокольней, Архиерейскими палатами с домовой церковью Рождества Христова и другими постройками центр города. Этот комплекс вполне мог служить образцом для строительства архиепископского двора в Тобольске. Рядом с Вологдой находился ансамбль Спасо-Прилуцкого монастыря, также типологически совпадающего с комплексом в Тобольске. В его составе были пятиглавый же Спасский собор (1537–1542 гг.), окруженный с трех сторон крытой галереей, а также колокольня, жилые и хозяйственные постройки. Собор соединялся крытым переходом с трапезной палатой, одноглавой Введенской церковью и старыми настоятельскими покоями [39]. Все это позволяет не только считать их аналогами комплекса в Тобольске и говорить о типологическом единстве, характерном для периода XVI-XVII вв., но и рассматривать как непосредственных его предшественников, служивших образцом для резиденции Киприана.

· 

·  Рис. 5. Церковь Похвалы Богородицы и колокольня. Тобольск, 1621–1624 гг. Южный фасад.

Церковь Похвалы Богородицы и колокольня — часть храмового комплекса. Из подробного описания двора Тобольского архиепископа следует [40], что Софийский собор в 1621–1622 гг. был связан крытыми переходами с колокольней, церковью Похвалы Богородицы и хоромами архиепископа. Ускользнувшее от внимания исследователей описание церкви Похвалы Богородицы «на подклетах», по своим размерам не уступавшей самому собору, позволяет реконструировать и ее. Церковь, как и собор, была в ширину пяти сажен (10,8 м), два ее алтаря — четырех сажен (8,6 м). Высота сруба до пола церкви составляла 17 рядов, то есть при стандартном диаметре бревен в 6–7 вершков (25–30 см) — около 4–5 м. Высота от пола до потолка церкви составляла три сажени (6,3 м). Паперть охватывала церковь с трех сторон, соединяясь с папертью собора. Один из алтарей находился в приделе Алексея Человека Божия. Потолок алтаря и придела находился на уровне двух сажен (4,3 м). Стены внутри сооружения были обтесаны. Церковь имела три створные двери, три больших колодных окна. Фронтоны («лбы») были обиты «белым железом». Описание позволяет считать, что церковь Похвалы Богородицы являлась клетской с двускатным покрытием и одной главой.

Рядом с Софийским собором стояла шестигранная шатровая колокольня о трех мостах (в три этажа). Общеизвестно существование в русской архитектуре как восьмигранных деревянных храмовых построек, так и шестигранных. Более древние колокольни, часовни и церкви имели схему построения шестерик на четверике, а более поздние — восьмерик на четверике. Причем восьмериковая конструкция все более вытесняла шестериковую.

Постройка шестериком или восьмериком была широко распространена. Шестерик был несколько неудобен в конструктивном отношении, так как лишь две его стороны лежат на сторонах четверика, что ведет к неравномерности распределения нагрузки и скалыванию выпусков. Но они просты в измерении конструктивных элементов, так как сторона правильного шестиугольника равна радиусу, описанной около него окружности, а значит, половине стороны квадрата, описанного около шестиугольника. При применении схемы шестериков легко выбираются и разделываются бревна, так как достаточно установить размер четверика и взять несколько больше половины длины его стороны, чтобы получить размер стороны шестерика.

В определении длины бревна восьмерика также исходили из условия приблизительного равенства его стороны значению несколько меньшему половины бревна четверика, что позволяло брать с учетом сочленения уже ровно половину. Восьмерики при простых измерениях бревен, отличались от шестериков большей экономичностью в расходе материала и крепостью конструкции, так как нагрузка на выпуски распределялась более равномерно — четыре их стороны лежали на сторонах четверика. В этом, вероятно, и была одна из причин замены шестериков восьмериками.

Обе описанные схемы обеспечивали при требуемой высоте сооружения достаточную для размещения колоколов площадь яруса звона. Длина бревен, которые нужно было поднимать на значительную высоту, была существенно меньше длины бревен четвериков, что облегчало строительство. Расчеты показывают, что поскольку длина стороны четверика колебалась в пределах трех-пяти сажен [41], то длина стороны шестиугольника могла быть от 1,6 сажени (3,7 м) до 2,8 сажени (5,9 м), а восьмиугольника — от 1,2 сажени (2,5 м) до 2 сажен (4,2 м). Использование конструкций шестерик на четверике и восьмерик на четверике давало возможность применять бревна половинной длины по сравнению с четвериком, при этом площадь пола уменьшалась незначительно. Так, при площади пола четверика — 39,7–110,3 кв. м площадь пола восьмерика составляет соответственно от 32,9 кв. м. до 91 кв. м., площадь пола шестерика — от 30,9 кв. м. до 85,6 кв. м. Площадь пола восьмерика по сравнению с площадью пола шестерика имеет большие значения, что, по-видимому, также сыграло роль при переходе к восьмерикам. Наверное, учитывался и выясненный опытом факт лучшего обтекания восьмерика воздушным потоком; мало того, что в плане восьмерик приближался к окружности больше, чем шестерик, но у него просто были короче все стенки и потому парусность при лобовом ударе ветра снижалась.

Появление шестигранных форм в культовых сооружениях несомненно связано с конструкцией «сионов» или «иерусалимов», моделей храмов из драгоценных металлов, которые выносили во время торжественных богослужений [42]. Прообразом их являлся Иерусалимский храм. «Сионы» имели шесть колонн и, как следствие, были шестигранными. Таким образом, традиция устройства шести граней в культовом сооружении была перенесена на реальные церковные постройки, конструкции которых претерпели изменения согласно свойствам дерева.

Шестерики, вероятно, также имели отношение к воплощению временных понятий, чему возможным подтверждением является форма шестигранных же христианских календарей, имевших хождение на Европейском Севере и на территории расселения коми. В этом случае в пространственную форму облекалось представление о времени, фиксируя годовой цикл, который разделялся на два полугодия, имеющих по шесть месяцев. На гранях такого календаря отмечались насечками дни христианских праздников. Представляется, что такие аналогии допустимы, поскольку специфические пространственно-временные соотношения имеют непосредственную связь с любой религией, в том числе и христианством. Показательно, что в быту народов Сибири также употреблялись подобные календари, которые, как предполагается, были заимствованы у русского населения [43].

В культурах народов в различные эпохи существовало понятие «шесть сторон горизонта», например, в Древней Индии шестиконечная звезда служила его символическим выражением, то же значение она имела у древних египтян. А в Ирландии и Шотландии есть средневековые календарные сооружения, построенные по принципу деления на шесть основных частей [44].

Кроме того, возможно, здесь имеет место взаимопроникновение и взаимовлияние различных феноменов культуры и искусства, основанное на общности воззрений и понятий. Такое явление имеет широкое распространение, предметы прикладного искусства, выполненные в различных техниках и материалах, имеют общие сюжеты, формы архитектуры обладают единством с формами предметов быта. Так, можно привести в качестве примера прялку-башенку, распространенную в Ярославской губернии. Развитие формы столпообразной ножки прялки в XVIII-XIX вв. вызвало появление ее новой разновидности. В XIX в. утвердился тип многоярусной башенки с рядами сквозных арок. Исследователями было отмечено влияние на ее форму, сочетающую статичность массы с напряжением, архитектурного образа шатровых храмов и колоколен XVII в. [45].

1 – Софийский собор; 2 – церковь Похвалы Богородицы; 3 – колокольня; 4 – проходные сени; 5 – входные сени; 6 – сени большие; 7 – передняя келья; 8 – комната; 9 – задние сени; 10 – задняя келья; 11 – повалуша; 12 – хлебня поземная; 13- келья с сенями; 14 – сени; 15 – казенная повалушка; 16 – казенные сени; 17 – казенная келья передняя; 18 – казенная комната; 19 – мшаничек обиходный; 20 – сарай; 21 – келья приспешная; 22 – ледник обиходный; 23 – поварня естовная; 24 – келья для работных людей; 25 – конюшня, 26 – поварня квасная; 27 – житницы с чуланами; 28 – келья подьячих; 29 – житницы малые и большие; 30 – ледник; 31 – келья для черных попов; 32 – приказ судных дел; 33 – святые ворота с приворотьем; 34 – задние ворота.

·  Рис. 6. План двора архиепископа Киприана.

Явление взаимопроникновения культурных феноменов было характерно и для более ранних эпох. По замечанию Б. А. Рыбакова [46], наблюдается совпадения стилистики и сюжетов архитектуры, украшений, утвари, книжной орнаментации. В пример он приводит стилистическое тождество инициалов Юрьевского Евангелия 1120-х гг. и белокаменной владимиро-суздальской резьбы, сюжетов орнаментации серебряных браслетов XII века и арок владимирских соборов, а миниатюры Остромирова Евангелия 1056 года, имеющие золотой контур изображений, напоминают изделия с перегородчатой эмалью.

Жилые и служебные постройки резиденции архиепископа. Двор архиепископа Киприана в Тобольске являлся единым архитектурным комплексом, в котором были композиционно связаны Софийский собор, церковь Похвалы Богородицы, колокольня, жилые и служебные здания. Площадь двора составляла 30 кв. саженей (около 4200 кв.м.).

Все постройки были деревянные. На двор архиепископа вели двое ворот — святые, имеющие ширину «две сажени без четверти» (3,5 м), с приворотьем шириной в одну сажень (2,1 м), находящиеся рядом с папертью собора с западной стороны комплекса, и задние ворота, расположенные с северной стороны. Наличие двух видов ворот было характерно для архиепископских и патриарших дворов, что оправдано функционально: святые ворота служили парадным входом, задние же использовались в качестве хозяйственных. Так, по тому же принципу устроены входы в святительскую дачу в Троицком-Голенищеве под Москвой [47]. Судя по составленной росписи необходимых для постройки двора материалов, ворота имели вереи (святые — 3, задние — 2), щиты из досок (святые — 2, задние -1), кровли из теса и подворотни верхние и нижние.

С южной стороны к паперти церкви Похвалы Богородицы примыкали проходные сени, которые вели к келье с сенями. Возможно, это был комплекс личных покоев архиепископа, о чем говорит их расположение в южной части двора на некотором отдалении от остальных построек, прямая связь с храмами специальным переходом, а также хорошая освещенность помещений, имевших большое количество окон. Келья и сени стояли на теплом жилой подклете. С заднего двора можно было подняться во входные сени по двум двухмаршевым лестницам, располагавшимся с северной и южной сторон сеней. С верхней площадки, имевшей стены, можно было пройти также в большие сени и в комплекс «казенных» построек — сени, келью, комнату и повалушку. Подробное описание лестниц позволяет реконструировать их достаточно точно. Лестница, ведущая во входные сени имела в нижнем марше восемь ступеней, в верхнем — девять, она была покрыта тесом. Верхний шатрик над площадкой выполнялся в технике тесом в косяк, шатрики над средней и нижней площадками также были тесовыми. Лестница в проходные сени имела в верхнем марше восемь ступеней, в нижнем — на одну меньше.

Большие сени анфиладно соединялись с передней кельей, комнатой и задними сенями, причем этот комплекс развивался в северном направлении. Из задних сеней вели двери в заднюю келью с теплым подклетом и повалушу о трех мостах, имевшую на уровне среднего этажа круглое окно. К повалуше с севера «стена к стене» примыкала поземная хлебня. Отдельно от комплекса, к югу от него, находились состыкованные, «стена о стену без промешков и росставок», сарай, приспешная келья (пекарня), погреб с сушилом, поварня, келья для работных людей. Все эти постройки имели отдельные входы. В пространстве между казенной и приспешной кельями находился мшаничек. Восточную часть архиепископского двора занимала конюшня. В северной части располагались квасная поварня, три житницы, келья подьячих, келья черных попов и приказ судных дел. Для всех основных помещений в описании приведены размеры, количество окон и перечислены некоторые элементы убранства. Благодаря этому и указанию размеров между зданиями можно с достаточной степенью точности графически реконструировать весь двор архиепископа.

· 

·  Рис. 7. Двор архиепископа Киприана. Вариант реконструкции застройки.

В высотном отношении здания комплекса значительно варьировали. Софийский собор и церковь Похвалы имели наибольшую высоту. Повалуша «о трех мостах» была значительно ниже. Кельи и комнаты хором стояли на теплых жилых подклетах, казенная келья с комнатой — на холодном подклете, что также выделяло их среди застройки. Из построек хозяйственного назначения наиболее высоким было здание конюшни с сараем. Нужно отметить, что конюшня была самым протяженным сооружением — ее длина составляла 24 сажени (около 50 м). В комплексе были и низкие поземные сооружения, не имевшие пола: хлебня, келья приспешная, житницы и келья для черных попов. Кровли всех построек были сделаны из теса или драниц с укладкой на луб или скалу (т.е. на берестяные полотнища, обеспечивающие водонепроницаемость). Кроме того, для постройки сооружений двора архиепископа требовались бревна, брусья, столбы, доски, колоды, а также закладные детали — крюки, цепи, скобы, жиковины, вертлюги для рундуков, замки, гвозди «красные, кружалные, прибоиные, скаловые, тесовые».

Двор частично был огражден забором «взаплот». Там, где его не было стены зданий заменяли ограждение. Следует отметить, что непосредственно к территории архиепископского двора с южной стороны примыкали дворы «софейского протопопа и протодьякона, и соборных попов», а с северной и восточной — «о самой забор дворы мирских всяких чинов людей». Таким образом, свободный подход к комплексу и возможность его обзора были, в основном, с западной стороны. В целом, двор архиепископа в 1620-х гг. представлял собой очень компактный полифункциональный ансамбль с высокой плотностью застройки, в котором все основные сооружения жилого и культового назначения были связаны переходами, создавая образ замкнутости и отстраненности от окружения.

1 – двухэтажный дом; 2 – двухэтажный флигель; 3 – баня; 4 – двухэтажный флигель, часть которого отведена под колокольню; 5 – строящаяся церковь; 6 – кладовая; 7 – завозня с кладовыми; 8 – конюшни; 9 – погреб; 10 – навес; 11 – пристройка к колокольне

·  Рис. 8. Архиерейский двор в Томске. С чертежа XIX в.

Поразительно, но и в середине XIX в. принципы устройства архиерейких дворов в Сибири сохранили основные правила, по которым строилась резиденция архиепископа в XVII в. Это, во-первых, постройка на одном дворе культовых, жилых и хозяйственных строений, во-вторых, блокировка зданий, и в том числе, жилых с культовыми, в-третьих, компактность застройки, и наконец, тесное соседство с окружающей рядовой застройкой. Так, согласно плана 1865 г. на участке архиерейского дома в Томске размещались сблокированные двухэтажные дом и флигель, примыкавшие к церкви и колокольне [48]. С северной стороны двора располагались хозяйственные постройки: три кладовые, завозня с кладовыми, конюшня с двумя навесами, баня. Здания выходили на улицы фасадами, а между ними был возведен забор. На двор вели несколько ворот и калиток.

Принцип постройки больших протяженных деревянных зданий, характерный для двора архиепископа, заключается в примыкании друг к другу разновеликих помещений — клетей. Он подробно описан И. Е. Забелиным на примере царского двора XVI-XVII вв. [49], который несомненно, служил образцом для постройки резиденций представителей высших слоев общества. Показательна переписка Москвы с тобольскими властями после начала строительства двора Киприана. В ней настоятельно проводилась мысль об обязательности достройки сооружений отмеченных в росписи столичного плотничьего старосты Первушки Исаева. Так, в грамоте царя Михаила Федоровича от 25 января 1622 г. говорилось, что «против указу не поставлено келья отхожеи, ледника, сушила. А горницы с комнатою не поставлено же… и велели ему поставити горницу с комнатою. Одна была бы крестовоя, а другая с переходы, да сушило» [50].

· 

·  Рис. 9. Дом крестьянина: «горница на амбаре, против той горницы изба черная с подпольем, между ими сени».

·  Рис. 10. Двор крестьянина Федора Еремеева.

·  Рис. 11. Двор крестьянина Треньки Федотова.

В стандартный набор построек двора архиепископа должны были входить следующие помещения (указано одно из линейных измерений): горница 3,5 сажени (7,5 м), комната 3 сажен (6,4 м), сени 4 сажен (8,5 м), повалуша 3 сажен, келья отхожая 2,5 сажен (5,3 м), сени 3 сажен, погреб и ледник по 3 сажени с погребицей и сушилом наверху, поварня 6 сажен (12,8 м), изба поваренная 3 сажен, изба для певчих дьяков и подьяков 3 сажен, у ворот избушка 2 сажен (4,3 м), конюшня 6 сажен. Можно заметить, что реальный набор построек двора в Тобольске превосходил стандартный. Размер же двора соответствовал указанному в росписи — 30 сажен[51].

Резиденция архиепископа выделялась среди массовой застройки. На ее территории размещались два значительных храма, один из которых был соборным. Количество сооружений на дворе архиепископа намного превосходило число построек на крестьянских дворах. Можно привести описания дворов крестьян архиепископской деревни Комарица на р. Бобровке, из которых следует, что набор их дворовых построек ограничивался следующими: «изба, против избы клетишко да хлевишко», «изба да хлевишко», «изба да клетишко, рублено 10 рядов, а не свершено», «избенко осиновая да клетишко зачато рубить»[52]. У более зажиточных крестьян деревни Балина набор построек был более обширен, но он так же не шел ни в какое сравнение с комплексом сооружений двора тобольского патриарха. Например, у архиепископского крестьянина Федора Еремеева, живущего со своим братом Михаилом (оба имеют свои семьи), были «…во дворе изба, против избы клеть. Меж избою и клетью сени. Позаде того двора другая изба. Против избы клеть с погребом. Перед двором поварня да баня, да гумно с овином». У крестьянина Треньки Федотова, живущего в другой деревне, принадлежавшей архиепископу, была «…во дворе изба, против избы клеть на подклете. Двор в городьбе. Позаде двора погреб с напогребницею…»[53].

Сходство всех жилых помещений (как принадлежавших архиепископу, так и крестьянских) заключалось в том, что они были построены по одной схеме, представляя собой различные сочетания срубов, развиваясь по горизонтали благодаря приблокировке новых клетей, а в высоту благодаря подклетам и надстройкам.

Если назначения построек крестьян понятны, то для сооружений архиепископского двора требуются некоторые пояснения, которые можно сделать, исходя из перечня хранившихся там предметов[54]. Так, в задней келье и повалуше находилось большое количество икон, панагий и печатей. В келье хранились книги (Псалтыри, Часовники, Канунники, Служебники), два коробья с деньгами (3140 рублей 28 алтын 5 денег), золотые монеты, сундуки с облачением и тканями, полотенцами, скатертями, шубами, мехами, постельными принадлежностями, а также посуда, пуговицы, украшения, бумага. В задней повалушке кроме икон (66 образов Софии Премудрости), предметов быта и мехов, размещались «шесть коробей да ящик со всякими письмами» — грамотами, судными делами, приходные и расходные книги и письма. В житницах хранились значительные запасы ржи, овса, ячменя, пшеницы, муки, круп, гороха, соли, масла сливочного, конопляного и орехового, меда, хмеля, вина, уксуса, воска, олифы, даже некоторое количество лимонов. В сушилах — рыба, икра, разнообразная посуда и утварь, а также инструменты, упряжь, мешки, одежда и обувь.

Необходимо высказать некоторые замечания относительно назначения сеней. Судя по их расположению, эти помещения играли роль не столько хозяйственных пристроек, сколько парадных прихожих, комнат ожидания, а в ряде случаев и залов собраний. Такое понимание сеней существовало со времен Древней Руси и в среде старожилов-сибиряков сохранялось до начала XX в., которые рассказывали, что в сенях было светло, просторно, стоял стол, там пили чай, отдыхали.

Набор жилых и хозяйственных зданий двора, их размеры, количество окон, этажность, наличие печи, убранство указаны в таблице 1, составленной согласно описанию [55].

Таблица 1. Сооружения двора архиепископа.

Предложенная реконструкция показала, что двор архиепископа в 1620-е гг. представлял грандиозный ансамбль, объединявший храмовые, жилые и хозяйственные сооружения. Для его застройки были характерны большая плотность, регламентированность и традиционность набора сооружений, великолепная художественная трактовка архитектурного образа. В композиции двора в полной мере проявилось барочное понимание пространства как одна из основных тенденций развития русской деревянной архитектуры XVII века. Двор архиепископа в Тобольске по эстетической и символической значимости сравним с такими замечательными сооружениями, как ансамбли Российского Севера, Коломенский дворец, хоромы Строгановых.

·   

· 

·  Рис. 12. Колокольня Софийского собора в Тобольске. 1644–1677 гг. План и фасад.

·  Рис. 13. Тобольский Софийский собор в 1644–1677 гг.

·  Рис. 14. Типовые проекты церквей. С чертежей XIX в.

·  Рис. 15. Типовые проекты церквей XIX в. Фасады и план.

Эволюция храмового ансамбля. В 20-е гг. XVII в. храмовый комплекс, состоящий из собора Софии Премудрости Слова Божия, церкви Похвалы Богородицы и колокольни, занимал северо-восточную часть двора архиепископа. Объемно-пространственные решения Софийского собора и Похвальской церкви трактуются совершенно по-разному, несмотря на совпадение плановых размеров. Церковь Похвалы занимала на плане комплекса центральное положение, но визуально была спрятана за зданием колокольни, ее формы просты и скромны, в то время, как собор поражал пышностью барочных по сути форм. Главенство принадлежало собору, церковь же Похвалы играла второстепенную роль, что, возможно, объяснялось камерностью использования, она предназначалась, очевидно, архиепископу и его свите.

Первое здание собора Софии Премудрости существовало немного более двадцати лет, оно сгорело в пожаре 14 августа 1643 г. В 1644 г. царь Михаил приказал воеводе Куракину вновь построить соборную церковь на том же месте. Но ее построили на новом месте, там, где до пожара находилась Спасская церковь, справедливо мотивируя тем, что на прежнем месте было тесно и не имелось выхода на площадь, что мешало доступу богомольцев в собор. Таким образом, назначение собора сменилось — он стал доступен для посещения большему числу городских жителей. Размеры четверика собора и три алтаря были сохранены, однако, теперь собор стал тринадцатиглавым «в ознаменование Христа Спасителя с 12 апостолами», сохранив посвящение Софии Премудрости Слова Божия. Храм заложили 24 мая 1646 г. и освятили 13 августа 1648 г. Собор строился под руководством архиепископа Герасима, присланного из Новгорода.

Возможно, этот тринадцатиглавый храм действительно был, как предположил С. Н. Баландин [56], символической аналогией дубовому тринадцатиглавому Софийскому собору в Новгороде Великом, возведенному в 989 г. первым новгородским епископом Иоакимом, присланным крестить новгородцев. Герасим хорошо знал историю церкви и русские летописи, занимался иконописью, до наших дней сохранились его рукописи и созданные им иконы. Вероятно, архиепископ Герасим видел в сооружении тринадцатиглавого главного храма историческую параллель в деле христианизации народов России, освященную древней традицией. В этот период насущно стояли задачи духовного устройства русских в новом крае и обращения в христианство многочисленных сибирских племен.

Можно предположить, что пышность форм собора 1621 г. могла смениться более строгим и суховатым обликом храма «под каменное дело», чему способствовала обшивка фасадов, установка главы на небольшом шатре и придание закомарам треугольной формы. Пропорции собора стали более стройными, что было связано с тринадцатиглавием нового собора. Плановые размеры собора не изменились, а логичное размещение увеличившегося числа глав потребовало четкой ярусности и членения сооружения по вертикали. Увлечение оформлением стен деревянных зданий «под камень» получило значительное развитие в русской архитектуре. Например, в XIX в., когда разрабатывались типовые проекты церквей, за основу был взят образ подобного храма «под каменное дело». В множестве городов и сел Сибири были поставлены церкви, имеющие различные посвящения, но одинаковые формы. Таковы проекты деревянных церквей на посещение от 250 до 500 человек [57].

Большая доступность здания, его открытость для обозрения, снятие некоторых ограничений в противовес существовавшей ранее идее ограждения или даже подобия крепости, иные формы собора — все это являлось новыми веяниями в архитектуре, связанными с изменениями мировоззрения общества, происходившими накануне XVIII в. Как и его предшественник, это грандиозное культовое сооружение погибло в пожаре (1677 г.), просуществовав 31 год.

· 

·  Рис. 16. Каменный Софийский собор в Тобольске.

В 1686 г. был достроен и освящен каменный Софийский собор, опять ставший пятиглавым. Известно, что он был построен по образцу Вознесенского собора Кремля (1519 г.) зодчего Алевиза Нового. В его формах явственно прослеживается связь и с деревянным собором 1621 г., который с самого начала мыслился как главная церковь столичного города.

Таким образом, архитектура каменного Тобольского Софийского собора 1686 г. стала как выражением общего развития архитектуры, так и продолжением традиционности образа культового сооружения. Строители Софийского собора имели аналогами для создания его одни из самых значительных культовых зданий, поддерживающих образ церковных сооружений, в котором сосредоточены элементы, ведущие начало от глубокой древности. В архитектуре храмового комплекса в Тобольске в полной мере воплотились символически значимые традиции осмысления пространственно-временных понятий, бытовавших в культуре России.

ПРИМЕЧАНИЯ

1.                       Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири. М., 1978.-С.153–159;. Копылова С. В. Из истории строительства в Тобольском кремле//Известия Сибирского отделения АН СССР, 1971, N 1. Серия общественных наук, вып.1.-С.92–96; Баландин С. Н. Каменный Софийский (Успенский) собор — памятник архитектуры Тобольска//Памятники истории и архитектуры Сибири. Новосибирск, 1986.-С.76–87; Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII — начала XIX в. Новосибирск, 1974.

2.                       Баландин С. Н. Каменный Софийский (Успенский) собор — памятник архитектуры Тобольска…-С.77.

3.                       Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись сибирских городов. — Новосибирск, 1989. -С.251–255.

4.                       Отрывки из переписных и копийных книг впервые были опубликованы С. Н. Баландиным в указанной ранее работе, а их полный текст в кн. Тобольский архиерейский дом в XVII веке. Новосибирск, 1994, IV выпуск в серии «История Сибири: Первоисточники», изданной под редакцией Н. Н. Покровского и Е. К. Ромодановской. Тобольский архиерейский дом в XVII веке. Новосибирск, 1994. IV вып.-С.37–81.

5.                       Вагнер Г. К., Владышевская Т. Ф. Искусство Древней Руси. М.: Искусство, 1993.-С.24, 34, 60.

6.                       Города России: Энциклопедия. М.,1994.-С. 12–86.

7.                       Кириллин В. М. Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в.//Естественнонаучные представления Древней Руси. М., 1988.-С.84.

8.                       Там же.-С.84.

9.                       Голан А. Миф и символ. М., 1993.-С.149.

10.                    Рождение ребенка в обычаях и обрядах: Страны зарубежной Европы. М.: Наука, 1997.-С.357.

11.                    Кириллин В. М. Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в. -С.82.

12.                    Там же.-С.84.

13.                    Голан А. Миф и символ…-С.147.

14.                    Первые шаги в православном храме. М., 1991.-С.5–6.

15.                    Арсеньев В. О церковном иконописании//Философия русского религиозного искусства XVI — XX вв. М., 1993. Вып.1.-С.142.

16.                    Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы: XI — начало XII века. М., 1978.-С.417.

17.                    Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X — XVII вв. М., 1990.-С.29.

18.                    Цитируется по кн. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X — XVII вв…-С.30.

19.                    Там же.-С.29.

20.                    Там же- С.73.

21.                    Там же.-С.140.

22.                    Там же.- С.238.

23.                    Там же.-С.246.

24.                    Там же.- С.254–256.

25.                    Трубецкой Е. Два мира в древнерусской иконописи//Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв…-С.142.

26.                    Флоренский П. А. Имена//Характер и имя. СПб., 1993.-С.128–131.

27.                    Федоров Г. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991.-С.20–22.

28.                    Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X-XVII вв…-С.281.

29.                    Люцидарская А. А. Старожилы Сибири: Историко-этнографические очерки. XVII — начало XVIII в. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1992.-С.125.

30.                    Там же.

31.                    Акты исторические. СПб, 1842. Т.2.-С.54, N 40.

32.                    Верхотурские грамоты конца XVI — начала XVII в. М., 1982. Т. I. С.150, N 93.

33.                    Миллер Г. История Сибири. М.-Л., 1941. Т. II.-С.525, N 456.

34.                    ЦГАДА, СП, фонд 14, кн. 1452, л.131.

35.                    Тобольский архиерейский дом в XVII веке: IV вып. -С. 37- 81, 85.

36.                    Там же.-С.141.

37.                    Там же.-С.155.

38.                    Там же.-С. 137, 138.

39.                    Города России…-С.87–89.

40.                    Тобольский архиерейский дом в XVII веке… -С.85–107.

41.                    Например, стороны четверика Иоанно-Богославской церкви в с. Богославское на р. Ишне (1687 г.), Афанасьевской церкви в с. Верхняя Кокшеньга Архангельской обл. (1798 г.), Воздвиженской церкви в с. Шижнема Ленинградской обл. (1741 г.) были по три сажени; колокольни в с. Кулига (Дракованово) (XVI в.?) — 3,5 саж.; колокольни Преображенской церкви в с. Спас Вежи (1628 г.) — 4 саж.; Петропавловской церкви в с. Бучуга (1698 г.), Дмитриевской церкви (1784 г.), Флоро-Лаврской церкви в с. Ростовское (1755 г.) — 5 саж.

42.                    Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X-XIII. Л., 1971.-С.50.

43.                    Симченко Ю. Б., Смоляк А. В., Соколова З. П. Календари народов Сибири//Календарь в культуре народов мира. М., 1993.-С.226.

44.                    Голан А. Миф и символ…-С.150.

45.                    Тарановская Н. В., Мальцев Н. В. Русские прялки. Л., 1970.-С.11.

46.                    Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X — XIII веков…-С.27–28.

47.                    Писарев Н. Домашний быт русских патриархов. Репринтное воспроизведение издания 1904 года. М.,1991.-С.34–42.

48.                    ГАТО, ф.6, оп.1, д.2048, л.2 об.

49.                    Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Книга первая. Государев двор, или дворец. М., 1990.

50.                    Тобольский архиерейский дом в XVII веке…-С.159.

51.                    Там же.-С.142.

52.                    Там же.-С.68.

53.                    Там же.-С.70.

54.                    Там же-С.109–115.

55.                    Там же.-С.75–120.

56.                    Баландин С. Н. Каменный Софийский (Успенский) собор — памятник архитектуры Тобольска…-С.76–87.

57.                    ГАТО, ф.5, оп.1, д.1584, л. 40–45.

Глава 2. Церковь Троицы Живоначальной в Томске (1654 г.) и церковь Казанской Божьей Матери в Илимске (1679 г)

Библиографическое описание:

 Майничева А.Ю. Деревянные церкви Сибири XVII века: формы, символы, образы. Серия «Этнография Сибири». Новосибирск, 1999.

Сканирование и размещение электронной версии в открытом доступе произведено:  http://www.zaimka.ru.

http://zaimka.ru/culture/maynich8.shtml