|
©1999г.
МАЙНИЧЕВА
А.Ю.
Деревянные церкви Сибири XVII века:
формы, символы, образы
Глава 3. Мировоззренческая доктрина
деревянных храмов Сибири: божественное
и мирское
В храмовом зодчестве созданное человеком
пространство характеризуется
особенностями символики, морфологии
и феноменологии — смысловой триадой,
понимание которой дает возможность
осознать сущность взаимодействия
человека с целенаправленно созданной им
«второй природой» — архитектурой. Особое
структурирование пространства,
основанное на символически осмысленных
формах, в храмовом зодчестве идет на
нескольких уровнях. Это создание
пространства внутри храма, сочетание
форм сооружения, организация внешнего
пространства, разного рода ландшафтов —
городского, сельского, природного.
Каждый из уровней организации
пространства воздействует на человека,
проявляясь в смысловой триаде. При этом
символика, как правило, имеет сакральный
смысл и не входит в круг общеизвестных
знаний. Василий Арсеньев писал, что
«символизм как важный способ выражения
высоких истин издревле употреблялся
Церковью», которая стремилась
запечатлевать иным способом, более
глубоким, чем буквенный, духовные
предметы веры, охраняя истину от
«профанов или недостаточно
подготовленных к познанию ее»,
привлекая и направляя, однако, к ней
внимание посредством использования
символов [1].
·
Рис. 26 Томский
город в середине XVII в.
·
Рис. 27 Церковь
Троицы Живоначальной в Томске. 1654 г.
Аксонометрия.
Сакральное знание сути символичности
отдельных элементов храмов может быть
безвозвратно потеряно, формы же здания,
продолжая свое физическое существование,
активно действуют на психику человека.
Несомненно, понимание значения
символичности структуры сооружения
обогащает и придает новые нюансы
восприятия его. Пространство,
формируемое русскими православными
храмами, было во многом обусловлено
многофункциональностью этих сооружений,
не исключение в этом отношении
и деревянные храмы Сибири XVII-XVIII
вв. Помимо своей прямой культовой
функции все приходские и соборные церкви
были местом межинформационно-личностных
контактов населения, выполняли
общественные культурно-обрядовые
функции. В церквях хранились главные
казачьи святыни: иконы, которые принес
с собой отряд, войсковые знамена. Казаки
Ермака принесли в Сибирь иконы
св. Николая и Спаса, особенно почитаемых
в казачьей среде как покровителей
и защитников страны [2]. В XVII в. сама
церковная служба, храмовые престольные
праздники, сопровождавшиеся выносом
памятных реликвий, имели религиозное
и эмоционально-зрелищное воздействие.
Высокие подклеты церквей играли двоякую
роль — увеличивали высоту здания,
показывавшую устремленность к высшему,
и выполняли хозяйственную функцию. Часто
они служили местом хранения купеческих
товаров, общей казны купцов, как это
было в Мангазее. Томская церковь Троицы
Живоначальной (1654 г.) имела подклет
высотой в 2 сажени (около 4,2 м), под
собственно церковью находился «анбар
кладной» — хранилище, под трапезой —
жилые отапливаемые помещения [3].
Тобольский Софийский собор, сгоревший
в 1643 г., имел хозяйственный подклет
высотой около 4 м.
В церковных зданиях горожане предъявляли
свои коллективные челобитные воеводам,
там же провозглашалось о важных
государственных событиях. Церкви имели
огромную общественную значимость, они
были овеществленными символами веры.
В силу своего высотного положения
в поселениях, церкви, вокруг которых
группировалась жилая застройка, часто
становились градообразующими
доминантами, формирующими площади,
являвшимися местом проведения ярмарок,
приуроченных к дню празднования памяти
православного святого. Спасская церковь
из Зашиверска имела высоту около 16 м,
Софийский собор Тобольска — 20 м,
Троицкая церковь Томска — свыше 43 м.
Однако несмотря на многообразие функций
храмов, в первую очередь они были
призваны исполнять культовое
предназначение «видимого посредства»:
«Хотя свобода и духовность благодати
Божией не имеют ничего общего
с телесностью и видимостью каждого из
посредств и хотя воздействие Духа Божия
на человека есть вполне духовное
воздействие, тем не менее таинственность
иного, чем сам человек со своею свободою
и разумением, необходимо требует для
себя некоторой видимости и внешности как
средства и способа для воздействия на
человека — духовно-телесное существо»
[4].
Христианство, будучи одной из мировых
религий, в символике культовых зданий
выражает свои идеологические
конструкции, а в православии, как одной
из его конфессий, они в наибольшей
степени противостоят трансформации
и этнической специфике. Потенции же
изменчивости и этнической определенности
воплощаются в морфологии зданий.
Идеологические построения православия
в архитектуре предполагают выражение
господства духовной сущности и духовного
начала над материей, идеи Бога, чему
прекрасно служит сохранение традиционной
символики, являющейся одним из
значительных ценностных ориентиров
создателей храмовой архитектуры.
В принципе любое архитектурное
сооружение может восприниматься как
символ эпохи, народа, идеологии.
Способность становиться символом
свойственна архитектуре благодаря тому,
что ее объекты всегда создаются для
определенной жизнедеятельности, которая
находится вне воспринимаемой формы,
стоит за ее конкретностью [5].
В мифологическо-религиозной форме
ценностного сознания, господствовавшего
в Средние века, большое значение имеет
именно символика, порождающая множество
ассоциаций и смысловых значений, которые
приписывает морфологической основе
русская культура. Для этого типа
сознания, существующего в какой-то мере
в силу некоторой инерционности развития
и в эпохи, исторически следующие за
Средневековьем, характерно обращение
к символизму, как к основному принципу,
который диктует форму и стиль
произведений архитектуры и искусства.
Символизм предполагает приверженность
к идеализации и сохранение
традиционности форм зданий.
Основополагающая символика русских
деревянных православных храмов сохраняет
смысловое содержание на протяжении всей
истории своего существования вне
зависимости от региона расположения
и стилевых особенностей зданий храмов,
совпадая при этом с символикой каменных
церквей. Она связана, в первую очередь,
с пониманием храма как «подобия Неба
на земле, где пребывает Бог»[6].
Известно, что даже в XVII в. в искусстве
превыше всего стояла теология.
Объяснялось это не одной только
зависимостью художника от богослова,
которая была прямо предписана церковью,
осуществлявшей контроль над искусством,
но и слиянием задач художника
и богослова, единением, а не
противопоставлением их. Искусство должно
было обращаться к современникам на том
языке, который им был близок и понятен
и который, вместе с тем, позволял
в рамках традиции создавать
многообразные, но сущностно единые
формы.
·
Рис. 28 Собор
Софии Премудрости Слова Божия
в Тобольске. 1621–1624. Аксонометрия.
Вся культура средневековья строилась на
духовной обращенности к Богу,
являвшегося высшим образцом. Все люди
мыслились, как равные перед Богом его
творения, несущие в себе его образ,
различаясь только по степени своей
близости к Богу. Проблема сотворения
осмыслялась во многих апокрифических
сочинениях. В «Голубиной книге»,
вобравшей в себя космогонические идеи
многих библейских и гностических
текстов, сообщается, что весь видимый
мир создан от Творца, от его лика —
солнце, очей — зори, риз — звезды, от
Адама пошел народ, от камней — кости, от
земли — тело, «ум-разум» у людей
православных «самого Христа», а «наши
помыслы от облац небесных».
В «Свитке Ерусалимском» говорится, что
кровь в человеке «от моря»,
дыхание — «от ветру», мысли —
«от облыцев», очи — «от сонца»,
разум — «от Святого Духа». Такие
представления дожили до Нового времени,
но преимущественно в народной среде,
неохотно принимавшей новейшие
натурфилософские учения и во многом
законсервировавшей средневековое
миропонимание. Например, духоборы во
второй половине XIX в. все еще считали,
что «тело в человеке от земли, кости
от камня, жилы от кореня, кровь от воды,
волосы от травы, мысль от ветра,
благодать от облака» [7]. Здания
храмов, где происходит, по мнению
верующих, прямое общение с Богом, были
необходимы в каждом поселении,
обеспечивая этот контакт, причем их
размещение подчинялось определенным
правилам, в которых особое место
отводилось канону и традициям.
В Средние века было распространено
убеждение, что всякое изменение
неизбежно ведет к упадку. «Все, что
меняется, теряет свою ценность», —
говорится в поэме XII в. Ценность имело
прежде всего старое, а старое
воспринималось как обладающее высоким
достоинством и мудростью. Средневековое
сознание было ориентировано на прошлое.
Мир не воспринимался в изменении, он
мыслился стабильным и неподвижным
в своих основах, перемены же касались
лишь поверхности Богом установленной
системы. Авторитет традиций предписывал
использование неизменных способов,
методов, правил, орудий производства.
Например, консерватизм сказался
в сельском хозяйстве, в том, что
в течение целых двух столетий (с XVI по
XVIII вв.) происходило освоение
вывезенных из Америки растений. Традиции
строительного дела претерпевали
изменения, однако их глубинная,
символико-смысловая сущность
сохранялась.
В основном не располагая еще
интеллектуальными средствами для
понимания закономерностей природы и имея
более, чем скромные средства для ее
практического преобразования, человек
конца средневековья испытывал страх
перед ней. Чувство беспомощности перед
лицом естественного мира ряд психологов
считают одной из характерных черт
психологии человека XVI — XVII вв.[8].
Вместе с тем, в XVI — XVII вв. в России
началось активное массовое освоение
новых территорий, в котором принимали
участие, в первую очередь, люди
авантюрного склада, решительные, готовые
к сложностям и неожиданностям.
Зарождавшееся чувство больших
возможностей человека было в полной мере
свойственно первопроходцам Сибири.
Непрерывно борясь с трудностями
и бедами, человек жил в напряжении
и готовности отражать грозящие ему
опасности. Для душевного
и поведенческого равновесия была
необходима определенная стабильность,
обеспечивающая некие гарантии
безопасности, это и давали традиции. Их
власть, неписаные правила пронизывали
все существо человека и общество.
Конформизм и приверженность к традициям
оказывались типичной чертой поведения
человека, переносящего привычное
и установленное в новые условия, что
проявлялось в различных сферах его
деятельности [9]. Отступление от
традиций неизбежное при освоении новых
территорий в полной мере
уравновешивалось традиционностью при
организации среды обитания,
возобновлением привычного, а значит,
и надежного, безопасного окружения.
Идея движения и ощущения возможности
беспрепятственного воспроизводства
культурных феноменов в новых условиях
поддерживалась характерной для
христианства (и православия в частности)
особенностью концепции, принципиально
отличающейся от идей иудаизма и ислама.
Иудаизм полагает, что Бог всегда
остается среди верующих, в их общине,
собирающейся в храме для молений, формой
Его присутствия является его Имя.
Поэтому с утратой иерусалимского храма
в 70 г. н. э. иудеи понесли
невосполнимую утрату, так как потеряли
место сосредоточения общины. Ислам
воссоздает центростремительную идею
храма с непременным ежегодным
паломничеством к нему, причем мечети
всего мира рассматриваются как частички
Храма, верующий же как антропоморфный
его аналог [10]. Христиане же
символически в храмовом строительстве
воссоздают образ святых земель в любом
месте христианской ойкумены, так как
считают, что Бог обитает внутри
верующего.
Воплощая собой образ мира, христианский
храм был прежде всего храмом веры. Если
в материальном своем качестве он служил
«видимым посредством» для проявления
силы божества и общения с ним, то
в духовном качестве это «видимое
посредство» было «орудием и как бы
проводником для человека благодати
Божией» [11]. Каждый храм
посвящается Богу, нося имя в память
какого-либо священного события или
угодника. Традиционна и устойчиво
сохраняется структура храмов — их
трехчастность, включающая алтарь,
средний храм (собственно церковь или
кафоликон) и притвор, в определенные
периоды замещаемый трапезной. Такая
структура повторяет части ветхозаветного
иерусалимского Храма. Алтарь (святая
святых) означает Царство Небесное, куда
входить могут только священнослужители,
что символически объясняет запретность
Царства Небесного для человека после
грехопадения Адама и Евы. Так же
символически объясняется и существование
Царских Врат, являющих разрыв завесы
в храме, закрывавшей святая святых,
поскольку так Спаситель для верующих
в Него открыл врата Царства Небесного.
Если в храме несколько алтарей, то
каждый из них освящается в память
особого праздника или святого. Древнему
святилищу соответствует средний храм
православной церкви. В святилище никто
не имел права входить кроме священников.
В православном храме в средней части
стоят все верующие. Двору ветхозаветного
Храма, где находился весь народ,
соответствует притвор. В первые века
христианства здесь стояли оглашенные,
которые готовились к таинству крещения.
В православных храмах иногда в притвор
посылали стоять согрешивших, накладывая
наказание на определенный срок [12].
Многие сибирские православные церкви
имели трехчастную структуру, в которой
сакральная ценность частей здания
увеличивалась с приближением к алтарю.
Эти три части соответствуют трем главным
членениям христианского общества:
священнослужители, верные, оглашенные.
Спасская церковь из Зашиверска,
построенная на берегу реки Индигирки,
где проживали кроме православных русских
язычники юкагиры и якуты, имела четкое
трехчастное деление, причем ее
планировка позволяла организовать
несколько входов и отделить «верных» от
новообращенных, что отмечено еще
в метрике А. Бердникова, осматривавшего
церковь в 1891 г.[13] Иерархичность
структурирования храмовых зданий
проявилась и в традиционных правилах,
касавшихся специально установленных мест
для прихожан: «…по старым нашим
обычаям, мужчины должны становиться
в правой части Храма, а женщины —
в левой» [14].
Трапезные по своей сути являлись
преемниками функций ветхозаветного
двора, как места нахождения большого
числа людей, одновременно исполнявшего
роль общественного помещения,
использовавшегося для сходов, объявления
указов и т.п. Собственно, существование
трапезных первоначально связывалось
с необходимостью иметь теплое помещение
с печью. При этом, такое здание храма
с трапезной совмещало теплую (зимнюю)
церковь с холодной (летней) церковью
(собственно церковь). Таким образом,
церковные ансамбли, состоящие из
отдельно стоящих теплых и холодных
церквей с колокольней, характерные для
барочного стиля, естественно сменились
в ряде случаев одной церковью
с трапезной, в структуре которой
трапезная играла роль теплого храма,
а средний храм был холодным, поскольку
в символическом плане сущностных
изменений не произошло, а имело место
лишь изменение формы.
Христианские храмы имеют каноном
ориентацию на восток, в сторону, где
восходит солнце, так как Иисуса Христа
называют Солнцем Правды,
пришедшем с «высоты Востока». Только
к XIX в. стала допускаться значительная
свобода в постановке зданий храмов [15],
учитывающая прежде всего правила
регулярной застройки, при сохранении
и признании, однако, каноничности
восточной ориентации.
Часто храм имеет в плане форму креста,
главного символа христианства, символа
«избавления человечества от дьявола».
Крест ставится и на венчающей церковь
главе во славу главы церкви Иисуса
Христа. «Устройство храма в виде
корабля символизирует Ноев Ковчег,
ведущий к тихой пристани в Царстве
Небесном, иногда в основании лежит
круг — знак вечности или восьмиугольная
звезда, путеводно сияющая для верующих»
[16], в конструкциях деревянных храмов
принимающие форму квадрата, что вполне
объяснимо при специфике дерева как
строительного материала и при учете
того, что в народном сознании существует
тождественность понимания квадратной
и круглой формы.
Особая символика касается формы
луковичной главки и имитирующего ее
покрытия бочкой [17], завершения шатром
или многоглавием. Многозначность
символики этих форм, реализующейся
специфично в каждом конкретном случае,
однако имеет истоком основные догматы
христианства, связанные с Христом
и идеей троичности Бога.
Люди, возводившие храм, следовали
определенным эстетическим,
конструктивным, технологическим
принципам. В русском храмовом зодчестве
примечательна одна особенность —
главенствующее значение внешнего облика
здания по сравнению с его интерьером.
Известно, что в композиции византийских
церквей предпочтение отдавалось
внутреннему пространству — здание
служило оболочкой для ритуальных
действий, фасады же играли
второстепенную роль. На Руси
византийский прототип претерпевает
эволюцию, выразившуюся в появлении
величественных сооружений со скромным
внутренним объемом, малость которого,
впрочем, часто компенсировалась
эффектным и богатым убранством.
Небольшой объем был функционально
оправдан, в суровом климате не просто
было обеспечить обогрев большого
помещения. В. В. Суслов усмотрел здесь
преобладание эстетических начал
духовного склада народа над религиозным.
Это явление он охарактеризовал, как
«наиболее полное выражение народного
художественного вкуса», где
«стояло впереди всего желание воплотить
свои идеалы духовной красоты и проявить
их в наиболее художественных
и совершенных формах» [18].
Строители храмов чутко улавливали
особенности градостроительной ситуации.
Рядом со стенами Илимского острога была
невозможна постановка большой церкви, —
была построена миниатюрная церковь
Казанской Божьей Матери, не уступающая
в выразительности таким гигантам, как
храмы в Томске и Тобольске.
Представляется необходимым более
подробное рассмотрение морфологии форм
сибирской деревянной архитектуры,
связанной со структурированностью,
упорядоченностью пространства,
с проблемой устойчивости использования
определенных форм и получения ими разных
трактовок во взаимосвязи с общими
тенденциями развития культуры.
Структурирование формы ассоциируется
с простотой и ясностью геометрических
очертаний, чему полностью отвечает
архитектура деревянных храмов, каждое
здание которой, упрощенно говоря,
представляет собой сочетание кубов,
параллелепипедов, призм, пирамид.
Однако, простота форм не означает
примитивности, а, напротив, благодаря
ориентированности на восприятие
комплекса форм в различных ракурсах,
в движении и смене точки зрения
наблюдателя, в возможности обозрения
сооружения или ансамбля зданий с ближних
и дальних расстояний без утраты
художественных и эстетических
достоинств, создает особые ценности,
присущие архитектуре этого типа. На
различных этапах существования
произведений русской деревянной
архитектуры устойчивым элементом
композиционной основы при внешнем
различии форм является именно это
свойство, то есть изменчивость
впечатлений при разного рода движении.
В данном случае форма выступает как
материальное воплощение многообразной
информации, существенной для
деятельности и духовной жизни человека,
как носитель эстетической
и художественной ценности. Возможно, как
с устойчивостью такого рода, так и со
стабильностью символической системы,
связана изменчивость форм и «необычайная
гибкость средневековой архитектуры и ее
способность в широких пределах
ассимилировать элементы других
архитектурных систем в противоположность
моностилевым амбициям классицизма»
[19], о чем писал В. П. Орфинский.
·
Рис. 29 Спасская
церковь в Туринске.
Многими исследователями [20] отмечалось
правило архитектурно-строительной
практики того времени — следовать
образцу и передавать из поколения
в поколение одни и те же строительные
приемы и принципы, что давало ясные
ориентиры в действительности, но не
приводило к репродуктированию
архитектурных форм, изначально допуская
многозначность прочтений и возможность
переосмыслений при отсутствии жестких
формальных ограничений. Но, вероятно,
в этом случае можно говорить также
о канонизации образцов и правил как
о воплощении устойчивости некоторых
ценностных ориентиров в архитектурной
практике. В данном случае канон
выступает как свод правил, имеющих вид
инструктивных моделей, но не
оформившихся еще в теорию, как это
произошло в системе классицизма. Канон
обеспечивает устойчивость
и воспроизведение традиции [21], что
удовлетворяет требованиям сохранения
постоянства символического ряда как
существенной характеристики
православного зодчества. Формы храмов
были многообразны настолько, что
создается впечатление намеренной
апробации различных вариантов, когда
меняются лишь одна-две характеристики.
Так, обычно храмы размещали внутри стен
острогов, однако, например, Спасская
церковь в Туринске (Епанчине), которую
можно охарактеризовать как «классически»
шатровую, была встроена в городские
стены. Храм Якутского города также был
частью стены: «…в том же городе на
правом углу в стене церковь новая о двух
службах, вверху и внизу олтари выпущены
за город…» [22].
Общеизвестно положение о самобытности
русской архитектуры, и видимо, стоит
согласиться с тем, что она определяется
не столько наличием или отсутствием тех
или иных форм, сколько характером
интерпретации этих форм, как своих, то
есть освоенных давно, так
и заимствованных откуда бы то ни было
[23]. Христианство противопоставило
природу и дух, тело и душу человека, его
земную и загробную жизнь, таким образом,
что все ценности были сведены
к религиозным и противопоставлены
житейской полезности, рациональному
познанию. В ценностной сфере
нравственное, политическое,
эстетическое, художественное было
признано в той мере, в какой они
подчинялись принципам и нормам
религиозного ценностного сознания, что
выражалось в безусловной
многофункциональности храмов. Эпоха
Возрождения открыла новую ступень
в истории культуры, отступление
религиозного мистицизма под воздействием
светского миросозерцания, жизненной
практики высвободило нравственные,
политические, эстетические,
художественные ценности. Начался
процесс, который принято называть
«обмирщением» искусства. К XIX
в. религиозные ценности окончательно
обособились, что выразилось в большей
дифференциации зданий по функциональному
назначению, например, лишению трапезных
храмов функции общественных зданий,
следствием чего было, в частности,
уничтожение в структуре храмов самих
трапезных и появлению специализированных
зданий.
Феноменология русской деревянной
архитектуры, то есть те смыслы, которые
возникают в индивидуальном сознании,
связана с огромным эстетическим
потенциалом архитектуры, порождающим
глубокие переживания человеком
находящихся в диалектическом единстве
формы и сущности храмового зодчества.
В архитектуре с ее геометрической
правильностью, строем и гармонией
воплощаются, в первую очередь, вечные
истины культуры, противопоставленные
сиюминутным переживаниям. Реакция
человека на внешний вид здания не
бессмысленна — она опосредована
пониманием, которое складывается из
разных способов толкования. Зритель
может опираться на смысловые ассоциации,
не совпадающие с замыслом автора. Но
и такое «ложное» истолкование, будучи
неадекватно авторскому замыслу, все же
вполне законно. Более того, вследствие
длительности существования здания
неизбежно изменение восприятия его
разными поколениями людей в различные
эпохи. Как известно,
культурно-семиотическое истолкование
архитектурного образа рассматривает
человека не как простое психологическое
устройство с заданным набором условных
реакций, а как существо, обладающее
определенным «культурным кодом»,
с помощью которого
архитектурно-художественные формы
и композиции соотносятся
с историко-культурным контекстом [24],
что и дает возможность понять эволюцию
и трансформацию ценностной оценки
в разные исторические периоды, а значит
и уловить причины сохранения или утраты
ценности произведения архитектуры.
Создаваемое архитектурными средствами
ощущение человеком своего центрального
положение в архитектурном пространстве
является одним из элементов, формирующих
ценности архитектуры. Так, в деревянных
православных храмах активно
подчеркивалась центральная ось, на
которую как бы нанизывались все
помещения церкви. Ось настолько
доминирует, что человек начинает ощущать
уже не только торжественность храма, но
и жесткую направленность предписанного
ею движения. Таким образом, прием
развертывания пространств усиливал
чувство зависимости и подчиненности
прихожан.
В то же время, было замечено, что
в залах с перекрытиями купольного
и шатрового типов, архитектурное решение
было призвано усиливать ощущение
значимости позиции наблюдателя. Не
случайно в таком пространстве посетитель
стремится именно в центр зала, чтобы
в полной мере почувствовать воздействие
его архитектуры и ощутить самого себя
как главное действующее лицо
«архитектурного спектакля». Центр
подкупольного пространства
воспринимается едва ли не как физическая
реальность. Причем относительно
небольшие подкупольные залы благодаря
этим архитектурным приемам иногда
воздействуют даже активнее значительно
больших по размерам [25]. Холодные
деревянные церкви с шатровым
перекрытием, имеющие в интерьере
«небеса», то есть подвесной потолок,
несколько сглаженно повторяющий шатровую
форму завершения, в полной мере обладали
этими свойствами. Таким образом,
планировка и внутреннее пространство
храмов создавали целый комплекс
ощущений, обладающих привлекательностью
именно в силу своей противоречивости,
в них подчеркивалось движение к центру
кафоликона, где человек начинал ощущать
свою значимость и стабильность,
обращаясь к алтарю и иконостасу,
являвшемуся целью и пределом движения.
Такое парадоксальное сочетание
зависимости и осознания собственной
значимости пришедших в храм, создавало
разнообразие впечатлений и ощущений,
подкрепленное прекрасным внутренним
убранством храмов, рождая чувство
гармонии. Известно, что в организации
архитектурной среды учитывалась
возможность возникновения разного
эмоционального состояния различных
индивидов в зависимости от их участия
в деятельности, характерной для среды
данного типа, и доминирование
какого-либо одного эмоционального
состояния людей независимо от характера
их деятельности [26].
Итак, своеобразие символики, морфологии
и феноменологии русского храмового
зодчества лежало в основе архитектуры
деревянных церквей Сибири.
Многоуровневость организации храмами
общественной жизни и пространства
обеспечили многозначность прочтения
их. Архитектурная форма православных
храмов Сибири была обусловлена
требованиями отправления культа,
необходимостью выражения духовного
начала материальными средствами, учетом
влияния природно-климатических условий,
свойств дерева как строительного
материала, использования определенных
конструкций, эстетическими установками.
Храмы понимались не только как культовые
сооружения, они несли многозначную
символику и исполняли несколько функций.
Храм помимо молитвенного дома был для
прихожан центром мироздания [27],
архитектурной доминантой в силуэте
города, местом театрализованного
богослужебного действа, хранилищем
произведений искусства и редких книг,
своеобразным концертным залом, пантеоном
с почетными захоронениями, центром
публичной жизни города, а нередко
и страны, каковыми были, например, София
Киевская, Успенский собор Московского
Кремля, Софийский собор Тобольска или
церковь Троицы Живоначальной в Томске.
Помимо этого храмы нередко имели функцию
мемориальных построек, заменяя собой
триумфальные арки, обелиски, стеллы. Все
это вынуждало создателей храмов искать
решения и создавать замечательные
сооружения деревянной архитектуры,
логикой и совершенством форм достойные
быть поставленными в один ряд с лучшими
архитектурными памятниками мира.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1.
Арсеньев В. О церковном иконописании//Философия
русского религиозного искусства XVI-XX
вв.: Антология. М.,1993. Вып.I.-С.140.
2.
Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись
сибирских городов… -С.49.
3.
Курилов В. Н. Из истории шатрового
зодчества в Сибири XVII в. //Памятники
быта и хозяйственное освоение
Сибири.-Новосибирск,1989. -С.91.
4.
Иванов И. О. О значении храма и обряда
в области веры и религии Христовой.
-Воронеж, 1894.-С.34.
5.
Забельшанский Г. Б., Миневрин Г. Б.,
Раппопорт А. Г., Сомов Г. Ю. Архитектура
и эмоциональный мир человека. -М.,
1985.-С.108.
6.
Первые шаги в православном храме…
-С.3–7.
7.
Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская
философская мысль X — XVII вв… -С.82.
8.
История и психология. М.: Наука, 1971.
С.67.
9.
Там же. С. 102.
10.
Шукуров Ш. Что есть мусульманский
храм?//Наука и религия, ї 1, 1995.-
С.46.
11.
Иванов И. О. О значении храма и обряда.
Воронеж, 1894.-С.40.
12.
Первые шаги в православном храме…-С.5.
13.
Окладников А. П., Гоголев З. В., Ащепков
Е. А. Древний Зашиверск. М.,1977.-С.142.
14.
Первые шаги в православном храме…-С.5.
15.
Шамаро А. А. Русское церковное
зодчество: символика и истоки. М.,
1988.- С.35–40; Раппопорт
П. А. Ориентация древнерусских
церквей//Краткие сообщения Института
археологии АН СССР. М.,1974. Вып.139;
Гаряев Р. М. К вопросу об ориентации
русских церквей//Краткие сообщения
Института археологии АН СССР. М.,1978.
Вып.155.
16.
Подробнее об этом см. Первые шаги
в православном храме…, Вагнер
Г. К. Искусство мыслить в камне. М.,
1990.
17.
Курилов В. Н. Из истории шатрового
зодчества в Сибири XVII в… -С.92.
18.
Суслова А. В., Славина Т. А. Владимир
Суслов. Л.,1978.-С.75.
19.
Орфинский В. П. К вопросу
о художественной преемственности
в современной русской
архитектуре//Традиции и новаторство
в градостроительстве Российской
Федерации. М.,1986.-С.27–33.
20.
Орфинский В. П. К вопросу
о художественной преемственности
в современной русской архитектуре…- С.
29. Мильчик М. И. Ремонты деревянных
церквей в XIX веке по порядным
записям//Проблемы исследования,
реставрации и использования
архитектурного наследия Русского Севера.
Петрозаводск, 1989.-С.120, Бондаренко
И. А. Народное и царственное зодчество
Древней Руси: К проблеме общности
традиций и идеалов//Народное зодчество.
Петрозаводск, 1992.-С.7. и др.
21.
Бернштейн Б. М. Традиция и социокультурные
структуры//Советская этнография, 1981,
ї2.-С.109.
22.
Первое столетие сибирских городов: XVII
век. Новосибирск: Сибирский хронограф,
MCMXCVI.-С.150.
23.
Афанасьев К. Н. Витрувий
и архитектурно-строительные традиции
Древней Руси//Естественнонаучные
представления Древней Руси.М.,1988.-С.3–11;
Бондаренко И. А. Народное и царственное
зодчество Древней Руси: К проблеме
общности традиций и идеалов…-С.7.
24.
Забельшанский Г. Б., Миневрин Г. Б.,.
Раппопорт А. Г., Сомов Г. Ю. Архитектура
и эмоциональный мир человека. М.,
1985.-С.11.
25.
Там же.-С.102.
26.
Там же.-С.106.
27.
Вагнер Г. К. Византийский храм как образ
мира //Византийский временник. М., 1986.
Т.47.- С.163–181.
Заключение.
|
UcoZ системойой
