В христианском мировоззрении вдовы издавна пользовались почитанием и уважением. Подобных примеров немало в фольклоре, литературе и исторических источниках. Это не могло не сказываться на государственной политике по отношению к овдовевшим женщинам. Начиная со статей «Русской Правды», имущественному положению вдов уделялось большое внимание. При Иване IV из владений умершего мужа вдове давались поместья «на прожиток». Вопросы, связанные с обеспечением вдов, поднимались в Уложении 1649 г. Главным образом это касалось вдов представителей служилого сословия.
С начала освоения Сибири служилые казаки оказались в сложных условиях адаптации. Тем не менее, очень скоро, уже в первые десятилетия XVII в., они начали обзаводиться хозяйством и устраивать свою семейную жизнь. Отстраивались города и остроги, увеличивалось население зауральской территории, росла численность сибирских гарнизонов.
Жизнь служилых людей была сопряжена со многими опасностями. Перманентно возникающие военные конфликты с аборигенным населением неизбежно приводили к потерям в их среде. Эти потери не стоит преувеличивать, но, тем не менее, они случались. Нельзя сбрасывать со счета и неуемный образ жизни казаков - пьянство, драки и т.п. ситуации, нередко имевшие трагический исход. Смертность в среде казачества оборачивалась ростом числа вдов.
В г. Томске к 1705 г. количество вдовьих дворовладений превышало 7 % от общего числа дворов городских жителей. Примерно такое же соотношение сохранялось в уезде (более 6 %). Однако этот показатель весьма условен, поскольку оставшаяся без кормильца женщина могла жить совместно с взрослыми детьми или вторично выйти замуж, наконец, доживать свой век в монастыре.
К концу XVII в. в Сибири насчитывалось более 30 мужских и женских монастырей. В Томске, например, помимо мужского монастыря, существовал и женский Девичий монастырь.
Вторичное замужество вдов можно выявить следующим образом. В некоторых семьях служилых казаков воспитывались пасынки. Конечно, нет абсолютной уверенности, что бобыли-казаки брали в жены исключительно овдовевших жен служилых людей, но и таковых, видимо, в том числе. Так, в [309] 1667 г. в семье пешего казака Н. Постникова рос пасынок - пятнадцатилетний Афанасий Иванов, а в семье пешего же казака П. Васильчина - пасынок Кирилл Кондратьев пятнадцати лет [РГАДА, оп. 5, ед. хр. 154, л. 18, 20 об.]. Перечень подобных примеров можно продолжить.
Источники XVII в. скупо, но освещают вопрос, связанный с функционированием вдовьих хозяйств. Вдовы служилых людей, располагавшие земельными (иногда значительными) угодьями в уезде, успешно справлялись с организацией сельскохозяйственных работ и реализацией излишков производства. Естественно, это было предопределено имущественным положением семьи.
Известно, что вдова конного казака Данилы Антипина - Ирина Ивановна имела замку в деревне Саламатовой, где распахивала 1,5 десятин и заготавливала по 50 копен сена, а значит держала в своем хозяйстве домашний скот. Земля принадлежала ей на паях с родственником, видимо, братом покойного мужа - С. Антипиным. На заимке работал купленный вдовой дворовый работник со своим семейством [РГАДА, кн. 1371, л. 282 об.].
Вдова конного казака Григория Замятнина проживала на своей заимке в деревне Трубачевой. Естественно, она одна не могла справляться с хозяйственными работами. Помогали ей в этом два купленных дворовых калмака. Обрабатывалась на заимке под пашню всего 1 десятина и заготавливалось лишь 20 копен сена. Угодья по крепости принадлежали ей совместно с конным казаком Степаном Замятниным «с товарищи». Скорее всего, все они были родственниками по умершему мужу [Там же, л. 359].
Приведенные примеры являются наиболее типичными. Существуют и иные свидетельства использования вдовами служилых людей угодий Томского уезда. Так, вдова конного казака Леонтия Воронина владела пашенной заимкой в деревне Ворониной, названной, скорее всего, по имени основателя. Известно, что земля была зачтена покойному мужу вдовы за хлебный оклад. Заимка была обширной: «...от устья речки Кутата 3 версты, в от речки Яи в поле до буерака Яман Узеня 4 версты, а сенные покосы за речкой Яею в лугах». Обрабатывались под пашню 2 десятины, сена заготавливали 150 копен. На заимке у вдовы работали наемные работники. Источник не указывает их имен, что позволяет предположить сезонный наем рабочей силы. Анализируя сведения, можно сделать вывод, что ранее это хозяйство можно было причислить к разряду зажиточных, но со смертью хозяина оно приходило в упадок. Спасти угодья могло бы только второе замужество вдовы, либо наличие дочерей и зятьев, способных вести хозяйство [Там же, л. 328-329].
В деревне Середининой проживала «своим двором» вдова Феврония Иванова. Ее умерший муж числился казачьим сыном и не имел земельного надела. Возможно, он занимался ремеслом, что было привычно для детей казаков, не попавших в состав гарнизона. У вдовы Февронии был купленный дворовый работник - одиннадцатилетний Иван. Судя по возрасту, он более являлся приемным воспитанником, помогавшим по хозяйству. Никаких налогов в казну вдова не платила [Там же, л. 288].
[310] Особняком среди казачьих вдов, обосновавшихся в Томском уезде, стояла Домна Серединина. Семейство Середининых выделялось предпринимательством и было одним из самых зажиточных в Томской округе. Кроме того, оно насчитывало много родственников. Домна Ивановна рано овдовела; ее осиротевшему сыну было всего 9 лет. Она отчаянно оспаривала права сына на отцовское наследство, на которое претендовали братья покойного Терентия Серединина. Видимо, семейство пришло к некому компромиссу, потому что большинством угодий вдова владела на паях с родственниками. Первая ее пашенная заимка располагалась поблизости от реки Томи. На заимке был двор со всеми хозяйственными строениями. Там жили дворовые работники. На этой заимке распахивали 2 десятины и заготовляли 200 копен сена. Другие ее угодья (2×2 версты) были вблизи реки Оби. Эти земли не использовались, «лежали в пусте». На реке Чулыме была еще одна заимка с построенным двором, где обитали работники. Распахивали на этой земле также 2 десятины и заготавливали 100 копен сена. Невдалеке на речке Бирле стояла колесная мельница.
Числились за Домной Ивановной и обширные угодья на речках Кие и Киндерепе. Кроме того, Домна Серединина владела с братьями мужа лугами и покосами, рассчитанными на 700 копен сена. Еще одна колесная мельница была построена Тояновой на речке Князь. Вдове принадлежали еще рыбные угодья и «луговые места». Из источников неясно, смогла ли вдова оспорить притязания деверя на часть собственности, но то, что она защищала свои права перед воеводской администрацией, не вызывает сомнений [Там же, л. 289-290].
Эпизоды, связанные с вдовами, имеющими собственность в уезде, лишний раз показывают, что оставшиеся без кормильца казачьи семьи в большинстве случаев могли самостоятельно продолжать свое существование. Это утверждение справедливо и для «городских» вдов.
В целом, удельный вес вдовьих дворовладений в общей массе был невелик. В Томске, как уже отмечалось выше, в 1705 г. их насчитывалось немногим более 7 %. Надо полагать, подобное соотношение сохранялась и в иных западносибирских городах. Овдовевшие горожанки искали возможность приспособиться к новым для них обстоятельствам. Так, вдова кожевника Ивана Шурока продавала кожи на рынке, занималась сбытом готовой продукции [Люцидарская, 1992, с. 108]. Есть основания полагать, что подобным образом поступали и иные вдовы промышленных людей и ремесленников, разница состояла лишь в масштабах их деятельности.
Вдовы принимали участие в рыночных сделках: продавали и покупали дворы, различную недвижимость, крепостных холопов и всевозможные товары. Эти факты зафиксированы в приходных документах Томска начала XVIII в. [Там же, л. 296об., 328 и др.]).
Прерогативой вдов была выпечка просвир для церковных нужд. За год такой работы вдова получала 1 рубль. Существуют многочисленные записи в расходных книгах: «...просвирке вдове Маланье Яковлевой за работу, [311] что она печет просвиры к Соборной церкви, за год рубль». Однако, судя по материалам XVII в., подобным делом занимались малообеспеченные вдовы, лишенные поддержки со стороны родственников [Там же, л. 128-133].
Издавна женщины, лишившиеся кормильца, составляли наиболее уязвимую часть населения. На помощь приходила власть и монастыри, предоставлявшие кров и пищу вдовам. Надо заметить, что с самого начала освоения территории к просьбам вдов сибирская администрация относилась достаточно внимательно. Так, уже в 1599 г. вдова служилого человека И. Тыркова, погибшего «при расчистке» дорог, получила разрешение переехать из Верхотурья в Москву при обеспечении ее «подводкой» (транспортировкой). В это же время по челобитной казачьей вдовы Анисьи из Верхотурья она была отправлена в Москву с сыном, также служилым человеком [Верхотурские..., 1982, с. 42, 50].
Таким образом, можно сделать вывод, что лишившиеся кормильца жены служилых людей, как правило, получали поддержку со стороны царской администрации и духовных структур Сибири. Казачьи вдовы, обладавшие хозяйством и имевшие взрослых детей, находили способы оставаться в пределах активного сообщества.

Список литературы и источников

Верхотурские грамоты конца XVI - начала XVII в. - М.: Изд-во АН СССР. 1982. - 296 с.
Люцидарская А.А. Старожилы Сибири. - Новосибирск: Наука, 1992. - 196 с.
РГАДА. - Ф. 214. - Оп. 5. - Ед. хр. 154.
РГАДА. - Ф. 214. - Кн. 1371.


Воспроизводится по:

Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Материалы итоговой сессии Института археологии и этнографии СО РАН 2011 г. // Том XVII. Новосибирск: 2011. 500 с. ISBN 978-5-7803-0215-5