ОГЛОБЛИН Н.Н. 

КРАСНОЯРСКИЙ БУНТ 1695 — 1698 ГГ. (К истории народных движений XVII века).

Введение.

I - IV

V.

Дурново, конечно, защищался против таких обвинений. Он утверждал, будто тем вооружил против себя Красноярцев, что служит "великому Государю радетельно" и ищет ему "во всех сборах прибыли", а злоупотребления служилых людей преследует. Однако из последних он мог указать в своем ответе только одну пустую вину служилых людей — их "воровское" винокурение, сплошь практиковавшееся в Сибири даже среди воевод.

В других своих оправдательных челобитных Дурново приводит единственный факт злоупотребления служилых людей: он напоминаете, что в 1697 году боярский сын Тит Саламатов и пятидесятник Ларион Потылицын, служившие ясачными сборщиками в Саянской землице, "биты кнутом" в Енисейске по приказу сыщика Полянскаго, "за кражу ясачной соболиной казны".

Стараясь побольше собрать таких фактов, Дурново возбудил массу "розысков" о злоупотреблениях служилых людей оппозиционной партии. Он привязывался к малейшему слуху» раздувал ничтожные факты, ловил пустыя речи и т. п., и все это с целью забрать в свои руки опасных для себя людей, внести смуту в партию крайних и ослабить ее насколько возможно. При такой подкладке этих сысков нет нужды разсматривать всю массу их, но достаточно остановиться над некоторыми из них.

В числе первых был сыск о выборном судье Григорье Ермолаеве, на котораго какие-то неизвестные (имен их нет) служилые люди из воеводской партии подали "извет", обвиняя его в произнесении оскорбительных речей о Дурново, именно слов: "если не отпустишь моего полоненика, то мы-де станем тебя трепать по бокам!" Когда воевода посадил Ермолаева за караул в приказную избу на цепь, собираясь отправить его в Енисейск, он жаловался на это и говорил свидетелям: "как-де я Григорей [45] стану гнуть на свою сторону, и в то-де время и сердцо бросит (воевода) под лавку, а та-де чепь (цепь) оборотится ему Семену Ивановичю самому!"

На розыске Ермолаев иначе приводил последнюю свою фразу: он говорил, зачемъ-де воевода посадил его на цепь "издеваючись, не за дело, а та-де цепь общая — ньне на нем Григорье, а в иное время будет и на ином". Свидетели настаивали на своих показаниях и вообще винили Ермолаева, что он "возмущает" народ против Дурново, как раньше возмущал против Башковских.

В роли "изветчиков" (доносителей) являлись особенно часто "пристава", исполнявшие при воеводах обязанности полицейских и судебных приставов. Так, пристав Федос Матвеев извещал воеводе, что в доме пятидесятника Ивана Кожуховскаго поп Покровской церкви Савин Петров (приводивший красноярцев к "мирской присяге" во время бунта при М. Башковском) "бранил всякою м ..., бранью", Дурново за то, что тот избил палкою попова шурина казака Емельяна Смольянинова. Поп грозил, что "он доищется его Семена Ивановича головы"!

Поп Савин был привлечен к ответу; допрос с него снимал игумен Красноярскаго Введенскаго монастыря. Свое участие в мирской присяге поп голословно отверг, а относительно речей в доме Кожуховскаго ("на браке") заметил, что "возмутительных слов" против Дурново не говорил, но будучи пьян, жаловался, что воевода напрасно-де считает его "вором": "воровства" за собою он не знает и "в бунтовом стоятельстве и во всенародном возмущении" он не участвовал.

Боярский сын Конон Самсонов (деятель перваго бунта) подал несколько доносов, когда был освобожден Дурново из за караула за доносы на товарищей. Он донес на Михаила Злобина, что в его доме собираются заговорщики против Дурново; это была правда, и Злобин, уже колебавшийся в последнее время, после доноса Конона окончательно, перешел на воеводскую сторону, открыто разорвав с своим сыном Иваном, одним из главных руководителей движения против Дурново.

Иван Злобин был арестован, но в мае 1697 года бежал ночью, когда караульные спали, разбивши кандалы. Но приказу Дурново караульные "вместо кнута биты батогом нещадно". В погоню за Иваном посланы подьячий Алексей Пословин, боярский сын Тимофей Метельской, пятидесятник Григорий Махотин и 3 казака. [46] Они отправились на заимку Ивана, где надеялись его захватить, а в случае отсутствия взять его сына Прохора и все "животы" Ивана "переписать и запечатать". Но посланные не нашли Злобиных на заимке, а только переписали их животы и отдали на хранение казаку А. Фокину. Тогда Дурново послал других людей на заимку Михаила Злобина, на рч. Березовке, и там был взят другой сын атамана и привезен к воеводе.

Пока Михаил Злобин был еще в числе колебавшихся, Дурново возбудил против него несколько сысков о прежних винах атамана, например о его "воровском винном курении", когда он был в 1695 году приказным человеком, в с. Ясаулове. Злобин сознался, что действительно курил там вино, пред Рождеством, не для продажи, а "на себя, для скорби своей" и притом "малое число — пуда с четыре". Кроме того атаман был уличен в "торговле с ясачными иноземцы" — продавал им вино, табак и пр., за что велено доправить на нем 2 сорока 13 соболей, которые частью уже взысканы с него, а "достальные соболи за бунтом и за великою Красноярскою шатостию не доправливаны". С переходом М. Злобина на воеводскую сторону все сыски о нем были прекращены и затушованы.

Всем этим сыскам Дурново сильно мешал О. С. Тутолмин, при М. Башковском бездействовавший, а с приездом Дурново приобревший неожиданно большое значение в Красноярске. В августе 1696 года Тутолмину, по государеву указу и по челобитью красноярцев, поручено произвести розыск о "налогах" и "обидах" красноярцам от воеводы Алексея Башковскаго. В марте 1697 года дано ему из Москвы еще более серьёзное поручение розыскать, "отчего в Красноярску учинился бунт и мятеж?" К сожалению, этот любопытный розыск не сохранился, и мы знаем о нем только по немногим намекам.

Тутолмин, мирволивший "воровским людям", был невыносим для Дурново, старавшагося во чтобы ни стало очернить Тутолмина, чтобы прекратить его сыски, направленные против Башковских и Дурново. Случай скоро представился. Присланный с Тутолминым Тобольский подьячий Василий Ипатьев, не ладивший с ним из-за споров о "перстосложении", подал Дурново "извет" на Тутолмина, жалуясь, что Тутолмин его ограбил и избил. Он уверял, будто в розыске о злоупотреблениях А. Башковскаго сыщик чинил красноярцам поноровку для своей бездельной взятки", [47] взял с них "белью хрептовую шубу". Видя такой "неправый розыск" Тутолмина, подьячий "от розыску отстал". В новом розыске о причинах красноярской шатости Ипатьев не принимал никакого участия, так как в царской грамоте Тутолмину не было упомянуто о подьячем, да и сам он сознает, что "за ссорою" с сыщиком не может быть с ним у розыска. Подьячий просит отпустить его в Тобольск. Дурново схватился за извет Ипатьева, но обвинения подьячаго оказались голословными, и только позже Дурново добился отозвания Тутолмина и прекращения его розысков.

Воеводская партия старалась поддержать Дурново своими челобитными в защиту его и против челобитий "воровских людей". Воеводские сторонники говорят, что они не имеют "соединения" с "возмутителями", "никакого зла не мыслят" на воеводу, от котораго "обид и налог нет и не бывало", который так усердно хлопочет о "прибыли" для государевой казны и т. п. Они просят не верить "затейным ложным челобитным" на Дурново, которыя писал бывший "выборный подьячий" по наущенью "воровских людей". Из челобитных этих узнаём о составе и численности воеводской партии. Во главе ея стояли В. Многогрешный, Ф. Кольцов и А. Пословин, затем видную роль играли боярские дети Прокофий Чанчиков, М. Ближневский, Микулай Врублевский, Парфен Дорошкеев и казачьи пятидесятники Ив. Сиротинин и Ф. Моисеев. К этой же партии принадлежало духовенство города (за исключением попа Савина Петрова) — игумен Филипп, соборный протопоп Дмитрий Матвеев и др., также таможенныя власти — голова Б. Андреев и подьячий Алексей Михайлов.

Как уже отмечено, в воеводской партии было немало "черкас и литовских (белорусских и польских) ссыльных людей", например: Григорий Пахоруков, К. Круглой, Ф. Смоленской, Б. Лазицкой, П. Рачковской, С Криской, Т. Метельской, И. Собачевской, М. Воробьевской, И. Кручинка, М. Чеснок, Н. Холай, А. Ханда и др.

VI.

Мы видели, что ко времени приезда Дурново "мирское дело" сильно пошатнулось и пошло "врознь". Прежние главные деятели "шатости" затихли, попрятались, частью даже изменили "миру", или прикидывались воеводскими сторонниками, спасая себя. Но некоторые из прежних деятелей продолжали вести борьбу с Дурново, как [48] раньше боролись с Башковскими. Это были - Дмитрий Тюменцов, его брать, атаман пеших казаков, Аника Тюменцов, Тимофей Потылицын, выборный подьячий Михаил Семенов, служилые люди С. Потехин, Г. Ошаров и др. Впоследствии к ним примкнули почти все прежние деятели шатости.

На подмогу руководителям прежних бунтов выступали новые деятели из молодых служилых людей, именно, родственники прежних деятелей: Иван Злобин (сын судьи), Матвей Еремеев (брат судьи), Федор и Петр Самсоновы (родственники Конона Самсонова).

В числе воеводских противников немало было черкас и Литвы. Во главе их следует поставить многочисленную фамилию Потылицыных: кроме бывшаго выборнаго судьи Тимофея Потылицына, на одной челобитной находим еще 15 казаков Потылицыных. Затем в той же челобитной встречаем — четырех Терских, И. Шувайко, Д. Черкашенина, А. Южакова, Ф. Портнягу, Д. и М. Грицьковых, С. Стальковскаго, Д. Поляка и др., всего около 30 человек из 153 челобитчиков.

Число "воровских людей" росло постепенно: на первой челобитной против Дурново находим 16 челобитчиков, на второй 31 чел., на третьей 123 чел. (14 боярских детей, 2 начальных людей — атаман и сотник, 44 конных казака и 63 пеших казака), на четвертой 153 чел., на пятой 223 челобитчика и т. д.

Несомненно, выборная организация существовала в Красноярском "мире" и во время мятежа против Дурново, но она держалась в такой глубокой тайне от большинства, что даже розыск сыщика Полянскаго не открыл нам имен "выборных судей" этого времени.

Уже в конце 1696 года, т. е. через 3 или 4 месяца по приезде на воеводство, Дурново последовал примеру Башковских — оставил "большой город" и "в малой город самохотно большими воротами затворился". С Дурново сели в "самохотное" заключение многие из прежних "осадных сидельцев" времен Башковских, т. е. главным образом "присыльные люди", с боярским сыном Васильем Многогрешным во главе.

Но в первое время воевода, "затворившись" в малом городе, по делам продолжал выезжать и в большой город, и в уезд. Красноярцы и не думали сначала держать воеводу "в осаде" и удивлялись его переселению в малый город, откуда все "пушки воевода велел снарядить на большой город".

[49] Красноярцы только жаловались, что воевода оставил их без церковной службы: соборная церковь в запертом для них малом городе была недоступна, а в единственной Покровской церкви большого города не было службы — поп этой церкви Савин Петров был выслан воеводою в Енисейск, к розыску Полянскаго. Красноярцы подали челобитную на то, что они остались без богослужения, и на то, что вообще Дурново первый начал против них неприязненныя действия: хватает красноярцев "по единому" в малый острог, бьет их, мучит и т. п. Все это служилые люди "не могли перетерпеть" и послали "ото всего града" челобитную в Москву с казаком Ф. Чанчиковым. На этой челобитной "наших градских жителей рук малое число (т. е. подписей), потому что мы домов своих многие отстали и жили в побегах по лесам, и по островам, и по тайгам".

Между тем, Дурново продолжал укрепляться в малом городе, свозя туда орудия, оружие и боевые припасы. Из большого города были свезены в малый все пушки, запасные мушкеты, пищали, ядра, порох, свинец и пр. "Большую ломовую пушку", находившуюся на Алексеевской башне, воевода взял настоящею вылазкою из малаго города: отряд ссыльных людей, под командою Ф. Шарыгина, напал на караул у пушки, и "у караульщиков отбили (пушку) ночью, воровски, и утащили в малый город".

Таким образом, большой город на половину был обезоружен. Правда, в руках служилых людей оставалось их оружие, но пороху и других припасов было мало.

Город все более и более волновался. Уже в конце 1696 г. недовольные стали обсуждать свое положение — "была дума". Заговорщики собирались "по ночам" в домах атамана Михаила Злобина, казаков Ильи и Петра Суриковых, Ивана Кузнецова и др. Собирались тут "многие служилые люди", убежденные, что "вся ссора идет во граде от ссыльных людей", от которых "им житья нет и лучше - де будет, "как - де осадных людей Василья Многогрешного с товарищи вырубим". Многие уже тогда настаивали, чтобы немедленно "отказать" Дурново от воеводства, как было с Башковскими. Этот замысел предполагали исполнить поеле утрени на Рождество Христово, когда надеялись, что воевода пустит их в соборную церковь (в малом городе), а они принесут туда оружие "под полами".

Но этот план был отвергнут. Под Рождество воевода, [50] действительно, пустил красноярцев в собор, и крайние хотели воспользоваться случаем, чтобы "вырубить" воеводу и его сторонников, но умеренное большинство не допустило их до того, может быть еще и потому, что не хотело проливать крови в такой день и в таком месте.

Случай был упущен, и малый город снова стал недоступен для большинства красноярцев. Воевода немедленно отписал в Москву и Енисейск (сыщику Полянскому) об этом неудавшемся замысле бунтовщиков; последние пытались перехватить на дороге воеводские отписки, по это не удалось.

4-го января 1697 г. произведено было покушение на жизнь Дурново. Исполнителем взялся быть казак Емельян Смольянинов (брат котораго Алексей позже был убит воеводою): вечером под каким-то предлогом он пробрался в малый город, но когда к нему вышел воевода и спросил, зачем он так поздно пришел, Смольянинов смутился, выронил нож и был схвачен.

Но накануне этого покушения к Дурново явились два главные руководителя прежних бунтов — М. Злобин, а за ним бывший выборный судья Трофим Еремеев, и оба они подали "изветы" о замыслах красноярцев "отказать" воеводе и "избить осадных людей".

Все оговоренные этими "изветчиками" были немедленно арестованы воеводою. Большинство во всем "запирались", ничего не открыли воеводе и никого из товарищей не выдали; но Конон Самсонов, старый "вор и бунтовщик", против котораго было слишком много улик, вдруг переменил свой фронт и стал выдавать многое, не щадя особенно Злобиных.

Конон показал, что в доме у Петра Сурикова, собиралась "дума" служилых людей. Здесь были Злобины, Еремеевы и др. Все, а преимущественно - де Михаил Злобин, его сыновья Иван и Данило, да Трифон Еремеев, "подговаривали" Конона принять участие в избиении осадных людей — "вырубить всех".

Заварился розыск, где молодежь "запиралась" во всем, а старики уличали друг друга, спасая себя. На очной ставке отца с сыном М. Злобин старался "уличить" Ивана, но тот отмалчивался. Иван Злобин и его товарищи, около 30 человек, "посажены были за караул", а их отцы и старшие братья разгуливали на свободе, представляясь, или действительно состоя воеводскими, сторонниками.

[51] Тяжелыя для Дурново вести стали получаться и из Красноярскаго уезда. 31-го января посадский человек "извещал" воеводе, что в деревне Павловской и в других деревнях служилые люди Потап Балаган, В. Капкарин, И. Шудров и другие "возмущают народ, и собираются по деревням, и становятся кругами", намереваясь идти к Красноярску, чтобы "осадных людей всех вырубить", а с Дурново поступить так же, как с прежними воеводами. Из деревни Нахвальной извещали, что казачий сын Иван Илишкин уговаривает жителей присоединиться к бунтовщикам, у которых - де "такая дума есть", что если сыщик Полянской скоро не приедет в Красноярск, то они возьмут малый город приступом, а Дурново откажут от воеводства.

Словом, новый бунт готов был разразиться уже в начале 1697 г., но его остановила измена мирскому делу "отцов", выдавших воеводе своих "детей", главных вожаков новаго движения. С арестом Ивана Злобина и его 30 товарищей движение почти затихло, и Дурново стал успокоиваться. Он продолжал сидеть в малом городе, деятельно занимаясь новым и самым интересным для себя розыском — о заговоре против него "воровских людей". Розыск сопровождался всяческими насилиями над уличенными и заподозренными в заговоре. Начинавшее было улегаться волнение снова и по вине Дурново стало возростать.

VII.

До мая 1697 г. открытых вспышек недовольства на Дурново не обнаруживалось; но скрытое озлобление против него продолжало росте и все шире распространяться. Производимый им с чрезвычайною жестокостью розыск о январских событиях 1697г. захватил в свои сети почти весь Красноярск. Наряду с этим шли обычныя воеводския злоупотребления, затрогивавшия повседневную жизнь красноярцев и практиковавшияся Дурново весьма широко.

В мае 1697 г. бежали из - под караула не без содействия караульных (Дурново жестоко их наказал) все главные деятели из молодых — Иван Злобин, Матвей Еремеев и др., а также некоторые из стариков, бывший "выборный подъячий" Михаил Семенов, служилые люди Данило Потехин, Герасим Ошаров и др. Всего бежало 30 человек, направившихся в Енисейск и другия места.

[52] В июле 1697 г. часть беглецов, М. Семенов, Потехин, Ошаров и др., появились в Красноярском уезде и стали "жителей возмущать" к бунту против Дурново. Движете скоро перешло в Красноярск где во главе его стал Григорий Ермолаев, повидимому, снова избранный воровскими людьми в судьи.

Дурново на этот раз почувствовал себя в малом городе действительно осажденным. Красноярцы вспомнили совет Ф. С. Тутолмина относительно М. Башковскаго — выжить его голодом, и повторили тот же прием с Дурново: они прекратили доставку съестных припасов в малый город.

14-го августа сыщик Полянский получил в Енисейске тревожную отписку Дурново. Воевода писал, что он сидит "запершись в малом городе от воров" Григорья Ермолаева с товарищи, "слыша их воровское злое намерение — побить до смерти" воеводу и сидящих с ним "в осаде" служилых людей В. Многогрешнаго с товарищи. Последних воры преследуют за то, что "они к их воровству не пристают" и защищают воеводу. Воевода и "осадные сидельцы помирают голодною смертию", так как Красноярцы не пропускают к ним съестных припасов.

Полянский принял меры, чтобы смягчить обострившияся отношения сторон. Приехавшим в Енисейск челобитчикам он пообещал скоро прибыть в Красноярск и на месте произвести серьезный розыск о всех "неправдах" Дурново. Но Полянский вместе с тем потребовал, чтобы Красноярцы пребывали "в послушании" у воеводы и немедленно сняли тесную блокаду малаго города. Челобитчики обещали исполнить требования думнаго дьяка. С другой стороны последний посоветовал Дурново смягчить свои отношения к красноярцам. На время между враждующими наступило перемирие; Дурново продолжал сидеть попрежнему, запершись в малом городе и не допуская туда противников, но уже не голодал, как недавно, получая теперь съестные припасы. Григорий Ермолаев с товарищи зорко наблюдали за малым городом, опасаясь выпустить воеводу из рук до приезда и розыска Полянскаго. Но Полянский, занятый своими обширными, раскинувшимися по всей Сибири розысками "про воевод и про ясачных сборщиков" и других служилых людей, сидел в Енисейске, надеясь, вероятно, и отсюда управиться с Красноярцами, так мирно уступившими ему и быстро успокоившимися после внушений сыщика.

Но он ошибался: перемирие скоро окончилось, и Красноярск [53] снова начал волноваться, обманувшись в расчетах на немедленный приезд сыщика. Дурново с своей стороны забыл благоразумные советы Полянскаго на счет сдержанности и опять принялся за свою прежнюю политику розысков и всяческих злоупотреблений.

"Воры" все еще не теряли надежды на розыск Полянскаго на месте и решили пока не сходить с законной почвы самозащиты от воеводской "наглости". В это именно время (октябрь 1697 г. — февраль 1698 г.) посыпалась к Полянскому та масса челобитных на Дурново от служилых людей и инородцев, с которыми мы познакомились выше, говоря о злоупотреблениях и притеснениях этого "лихого воеводы".

Все эти челобитныя неизменно заканчиваются горячими просьбами о смене Дурново и производстве розыска над ним. Например, в одной челобитной 1697 г. служилые люди бьют челом, чтобы Полянский "принял" Красноярск от Дурново, который, "риясь на них", замышляет всех челобитчиков истребить, посылает их против "немирных иноземцев в малом числе". В другой челобитной того же года Красноярцы плачутся: "быть нам с ним (Дурново) невозможно", просят переменить его и "дать с ним суд и очныя ставки", В челобитной 1698 г. челобитчики говорят: "лутче бы нам на твоей государской службе головы свои положить, нежели бы от них лихих воевод в темницах закованными томною голодною смертью помереть!" О том же били челом служилые и ясачные татары Красноярскаго уезда, прося переменить Дурново и розыскать о его злоупотреблениях. На одной челобитной их выставлены "знамена" (вместо подписей) 68 татар.

Эти дружныя челобитныя русских и инородцев, наконец, подействовали: Полянский и Берестов решились сменить Дурново с воеводства и начать о нем розыск. 12-го февраля 1698 г. были призваны на съезжий двор Красноярские челобитчики, и им объявлен следующий указ (приводим его в извлечении):

"Красноярцы дети боярские и казаки, служилые и ясачные иноземцы, челобитчики Федька Самсонов, Матюшка Еремеев с товарищи и иноземцы Карочик Тайларов с товарищи ж! Великий государь указал вам сказать: в прошлом в 205-м и в нынешнем в 206-м годех били челом великому государю вы, а в Енисейску на съезжем дворе подали заручныя челобитныя на воеводу на Семена Дурново, а в тех ваших челобитных написано...". Далее приводятся краткия извлечения из известных уже [54] нам челобитных, при чем в "указе" сыщиков все вины Дурново излагаются с оговоркою, "будто - де" воевода, сделал то-то и то-то. За то обвинения Дурново против красноярцев сыщики иалагают с полною верою в его показания, например:

"А он Семен к великому государю... на вас красноярцов... о ваших шатостях и о непослушаньи и о бунте писал" и прислал чрез сыщиков челобитную, "что ему от тех ваших шатостей и бунтов и в государевых делах непослушаньи — в Красноярску на воеводстве никоторыми делы быть невозможно, потому что вы... сходясь на площади, и становясь кругами, и сбираясь в домы по ночам тайно, чините умыслы и думы ко всякому алому делу и к бунту"... И вы "в той своей злой мысли многих свою братью побили до смерти, а у иных домы разграбили", воеводу с самаго приезда его держите "в осаде, в малом остроге, во всякой нужде" и в страхе за жизнь. Воевода просил государя "вывести" его с семьей в Енисейск и "про ваше непослушанье и злые умыслы розыскать"...

Действительно ли Дурново просил о том, сомнительно, судя по его дальнейшим действиям; позже Дурново добился новаго возвращения на воеводство, хотя не надолго; вероятнее, это была мера, придуманная сыщиками для умиротворения Красноярска, одобренная Москвою, но вопреки желаниям самого Дурново, видевшаго здесь большую уступку бунтовщикам.

Далее "указ" продолжает: "осадные сидельцы" с воеводою, Василий Многогрешный с товарищи, били челом, обличая "те ваши шатости, и к злому делу умыслы, и сходы, и тайныя по ночам думы атаманов ваших и иных"... "И великий государь указал по тому его Семенову (Дурново) челобитью — его Семена из Красноярска взять в Енисейск, с женою и с детьми и с людьми", а город у него "принять" и "ведать" Енисейскому "письменному голове" Степану Самойлову Лисовскому. Относительно же челобитйй на красноярцев от Алексея и Мирона Башковских, от Дурново, Тутолмина, В. Многогрешнаго с товарищи и "против ваших челобитий" на воевод, государь велел "розыскать и указ учинить... думному дьяку Даниле Леонтьевичу да дьяку Даниле Берестову".

Затем "указ" распространяется по поводу назначения Лисовскаго: принявши город у Дурново, новый воевода должен отпустить его в Енисейск с семьей, со всею "рухлядью" и с "провожатыми" для охраны в пути. "Осадных сидельцев" Лисовский [55] должен распустить по домам "до приезду нашего в Красноярск и до подлиннаго розыску. А вам с ними и им с вами ни о чем ссор, и задоров, и бою, и смертных убойств отнюдь не чинить, жить смирно, и мятежей никаких, и бунтов никаких не чинить, и у Степана Лисовскаго быть во всяком послушании". Если же кто учинит Лисовскому, или сторонникам Дурново "хотя малую какую обиду и задор", тем "учинена будет смертная казнь без всякого розыску и милосердия и пощады", и не только явным виновникам, но "и тем, которые к тому делу в мысли с ними будут, или кто ведая, или слышав о том не известит" воевод...

Часть наличных челобитчиков, 10 русских и 2 — 3 инородца из "лутчих людей", оставляются в Енисейске до приезда Дурново, в качестве заложников. Остальные отпускаются, но с тем, "чтоб им С. Дурново от Красноярска до Енисейска проводить в целости", а затем - де они будут "отпущены попрежнему". Велено им также "поимать" и доставить в Енисейск к розыску бунтовщиков Евтихия Старцова и Григория Плишкина.

Этим заканчивается "указ и скаска", на обороте которых идут подписи выслушавших указ челобитчиков.

Челобитчики поговорили между собою и представили сыщикам "имянную роспись" тех товарищей своих, которые оставалась заложниками в Енисейске: это были главари последняго движения — Ф. Самсонов, М. Еремеев, И. Кузнецов, И. Мезенин и еще 6 человек менее видных деятелей.

С Лисовским отпущены в Красноярск енисейцы боярский сын Борис Серебренников ⁸), пятидесятник Ив. Москвитинов, десятник и 10 казаков. Он повез в Красноярск отписку Полянскаго и Берестова к Дурново, которая предписывала последнему сдать город Лисовскому и ехать в Енисейск.

Что Дурново оставлял воеводство вопреки своему желанию, это показывают челобитныя воеводскихъ сторонников, написанныя по внушению воеводы и полученныя сыщиками после указа 12-го февраля. Так, в марте В. Многогрешный, М. Врублевский с товарищи, всего 23 "осадных сидельца" били челом: узнали они, что по челобитьям "воровских людей" велено Дурново "переменить", а нас распустить по домам. "И мы, видя от них красноярцов всякое [56] ныне и прежнее их к себе ругательство, опасны себе смертного убойства и ночного разоренья", а потому просят — не переменять Дурново до приезда в Красноярск Полянского и "до подлинного розыску" о бунте.

О том же просит другая мартовская челобитная, поданная от имени игумена Филиппа, соборнаго протопопа Дмитрия Матвеева, боярскаго сына В. Многогрешнаго, атамана О. Кольцова и другихъ служилых людей, всего от 76 челобитчиков, т. е. от всего состава воеводской партии.

Но эти челобитныя не имели успеха, и Дурново должен был оставить Красноярск.

VIII.

"Воровские люди" торжествовали и с радостью встретили новаго воеводу С. С. Лисовскаго, котораго знали по его долголетней службе в Енисейске и считали своим сибирским, а не московским служилым человеком, хотя он был добровольным выходцем из Москвы и носил звание московскаго "жильца". Красноярцы знали, что это был человек, с которым "жить мочно". Лучшаго выбора нельзя было сделать для умиротворения взволнованнаго Красноярска. Лисовской сразу поладил с Красноярцами, и в продолжение почти полгода красноярская "шатость" совсем затихла.

18-го февраля Лисовской получил "наказную память" от Полянскаго и Берестова, на имя которых он должен был посылать "отписки", а не в Сибирский приказ, в Москву. Это означало, что назначение Лисовскаго было временное, "до государева указу", т. е. до окончания розыска сыщиков о Дурново, или до присылки из Москвы новаго воеводы. В звании также временнаго воеводскаго товарища послан с Лисовским боярский сын Борис Серебренников, раньше бывший в Енисейске подьячим, т. е. человек опытный по письменной части. Выехали они из Енисейска 21-го февраля.

В марте Лисовской писал сыщикам, что он "принял" Красноярск от С. И. Дурново, но "росписаться" с ним и "счесть" его по документам "не успел", так как Дурново торопился уехать, опасаясь от красноярцев "какова дурна". Но для будущаго "счета" по воеводству Дурново Лисовской взял с красноярских 3 подьячих, Алексея Пословина с товарищи, "скаски", где они пишут, что если при счете Дурново окажутся какие начеты, то они подьячие [57] будут его "во всяких начетных статьях очищать", а если "денег и товаров не явится, и та начтенная казна" должна быть доправлена на подьячих.

Лисовской должен был отпустить Дурново с "провожатыми", с теми енисейскими казаками, которые провожали Лисовскаго до Красноярска, с красноярскими челобитчиками на Дурново и с воеводскими "осадными сидельцами", "сколько человек пригоже". Конечно, енисейцы и воеводские сторонники отправились провожать Дурново, выехавшаго из Красноярска 1-го апреля. "А челобитчики Ф. Чанчиков с товарищи в Енисейск не поехали" и подали Лисовскому челобитную, прося освободить их от этой посылки. Лисовский переслал челобитную сыщикам.

Челобитчики (153 человека) замечают, что так как они на Дурново били челом "в обидах, и в налогах, и во всяком разорении", то им "за ним стольником С. Дурново в провожатых ехать невозможно, потому что он... риясь на нас..., писал... всякия затейныя небылыя дела", и они опасаются, что он также будет пред Полянским "затевать всякия небылыя дела" на тех челобитчиков, которые станут его провожать до Енисейска. Красноярцы отказались затем ехать в Енисейск на вызов Полянскаго. Они просили сыщиков перенести розыскныя действия в Красноярск.

Видя невозможность взять к розыску всех выдающихся бунтовщиков, сыщики послали в апреле указ Лисовскому, чтобы челобитчики на Дурново "выбрали меж себя человек двух или трех добрых людей, кому за них красноярцов против их заручного челобитья быть в очных ставках" с А. и М. Башковскими и Дурново, и прислали бы этих выборных людей в Енисейск.

Но и это требование не было исполнено Красноярцами, указывавшими, что в руках сыщиков находится слишком достаточное количество "добрых людей" — Ф. Самсонов, М. Еремеев с товарищи, всего 10 человек, вполне» пригодных для очных ставок с Дурново.

По грамоте Сибирскаго приказа велено Полянскому вернуть в Красноярск А. и М. Башковских для счета" и "росписки" по сдаче воеводства. Но Лисовской от 12-го апреля писал Полянскому, что Башковские не едут в Красноярск.

Дурново приехал в Енисейск в апреле, а его семья — в начале июля. Они прибыли на двух "дощаниках" (по р. Енисею) с богатою „рухлядью", людьми и проч. Полянский назначил [58] комиссию (дьяка Д. Берестова, "розыскных дел подьячих" Андрея Завьялова и Ивана Мишагина, енисейскаго таможеннаго голову и служилых людей) для обыска в имуществе Дурново "заповедных товаров" и "лишних животов" ⁹). Комиссия донесла Полянскому, будто ничего "заповеднаго" (чернобурых лисиц и другой ценной мягкой рухляди, табаку, ревеню и проч.) и "лишняго" сверх нормы не оказалось в воеводских животах.

Вообще, сыщики видимо благоволили к Дурново и явно направляли розыск к его оправданию. Пользуясь присутствием на розыске Дурново, сыщики оказывали такое давление на челобитчиков, что некоторые из них стали отказываться от обвинения против воеводы и переходили на его сторону. Сторонники Дурново прибыли в Енисейск почти в полном составе и обеляли воеводу всячески. Главари движения, арестованные в Енисейске, отказались от дачи показаний в виду пристрастности розыска и лишения свободы.

При таком результате розыска Дурново смело подал в июле челобитную Полянскому, где просит "отпустить" его снова на воеводство в Красноярск так как - де "никакой вины" за ним "не явилось", Федор Самсонов с товарищи "в очныя ставки со мною не пошли". Красноярцы же не прислали "выборных своей братьи", а находившиеся в Енисейске челобитчики (т. е. воеводские сторонники) "дали скаски, за руками, что на меня... ныне... и впредь не челобитчики"... На основании этого, 24-го июля 1698 г. Полянский объявил такой "указ": "стольника Семена Иванова сына Дурново отпустить" в Красноярск на воеводство по прежнему великаго государя указу и по наказу, каков ему дан на Москве из Сибирскаго приказа.

25-го июля сыщики послали "указ" Лисовскому о "сдаче" Красноярска Дурново, о "росписке" с ним и возвращении в Енисейск.

В конце июля Дурново смело отправился в Красноярск, не предчувствуя, что на этот раз он будет там воеводствовать всего несколько часов. Об этих часах сохранились подробныя известия, представляющия значительный бытовой интерес.

IX - XII

Примечания

Библиографическое описание:

 ЖУРНАЛ МИНИСТЕРСТВА НАРОДНАГО ПРОСВЕЩЕНИЯ. ЧАСТЬ CCCXXXV (№ 5), ОТД. 2. С.-ПЕТЕРБУРГ. 1901г.

Сетевая версия – В. Трухин, 2008