ОГЛОБЛИН Н.Н. 

КРАСНОЯРСКИЙ БУНТ 1695 — 1698 ГГ. (К истории народных движений XVII века).

Введение.

I - IV

V - VIII

[59] IX.

Весть о возвращении Дурново на воеводство быстро достигла Красноярска и вызвала взрыв негодования. К движению против воеводы примкнули все колебавшиеся доселе, или изменявшие временно "миру", или относившиеся индифферентно к его интересам. Было решено принять самыя крайния меры, чтобы не допустить Дурново на воеводство.

Дурново приплыл в Красноярск на разсвете 2-го августа 1698 г. Первым делом он отправился в приказную избу, куда потребовав тотчас старшаго подьячаго Алексея Пословина; ему и другим подьячим Дурново объявил о своем назначении на воеводство и послал за Лисовским. Тот обещал придти, но Дурново не сталь его дожидаться и отправился в собор.

Еще до прихода Пословина в приказную избу, Дурново взял из ящика в воеводском столе красноярскую "государеву печать" и "положил на себя" (надел на шею), собираясь посылать отписку Полянскому о приеме города. Это было незаконно, так как Дурново еще не "объявил" Лисовскому указа о своем назначении и не принял от него города. Но Дурново уже считал себя полноправным воеводою и, идучи в собор, отдал первое и последнее свое воеводское приказание — арестовать боярскаго сына Савватия Хлыновскаго и пристава Федоса Матвеева и посадить их "за решетку", не объявляя мотивов ареста. В соборе было отслужено по требованию Дурново торжественное молебствие.

Весть о прибытии Дурново стала распространяться по городу, и, несмотря на ранний час ("первый час дня", т. е. около 5 часов утра), Красноярцы потянулись в малый город, чтобы проверить справедливость этой вести. Когда они подходили к собору, Дурново уже выходил оттуда. Из собора Дурново отправился па воеводский двор. Дорогою столкнулся с ним казак Артем Смольянинов, который стал бранить воеводу и кричал ему, что он им ненадобен; Дурново, по словам очевидца, "ничего не говорил" на речи Смольянинова и молча шел на воеводский двор.

Когда Дурново вошел в "переднюю горницу" воеводских хором, к нему вышел С. С. Лисовский. Поздоровавшись, Лисовской удивился, увидевши у Дурново "на вороту (кафтана) государеву красноярскую печать", и спрашивал, откуда Дурново ее взял. [60] Дурново ответил, что взял ее из ящика, и вышел "из горницы, в одном полукафтанье, на переходы (галлерею), умываться". Лисовской и подьячий Пословин пошли за ним, распрашивая о государевом указе. Дурново только тут, "на переходах", вынул и отдал Лисовскому указ о сдаче города и "список" с указа. Лисовской с подошедшим подьячим К. Елисеевым прочитали указ и проверили с ним список. На последнем Лисовский росписался в приеме подлиннаго указа, который взял себе, а список отдал Дурново. Лисовский требовал действительной "росписки" по сдаче города и для этого звал Дурново в приказную избу, чтобы произвести там "счет" казны, запасов и пр. Но Дурново торопился повидаться с своими сторонниками, чувствуя себя без них не в безопасности. Воеводские приверженцы уже пришли в воеводския хоромы, но в ничтожном количестве. Собралось их "на поклон" и "по обыкности, с хлебом и с солью и с колачами", всего около 10 человек. Дурново говорил позже, что к нему приходили 2-го августа на поклон "многие жители", однако, сам же он мог перечислить только 8 лиц. Из других показаний известны еще 2 казака, участвовавшие в подношении хлеба-соли. Если сюда прибавить 2 подьячих и еще 5 — 6 служилых людей, явившихся позже, то это и была вся "партия" Дурново.

Вслед за воеводскими сторонниками к крыльцу хором подошла толпа "воровских людей" — около 50 человек. Кроме русских служилых людей, здесь были и служилые татары, с их предводителем Карочаном Тайларовым.

Толпа шумела, вызывала Дурново и кричала, что "отказывает ему от воеводства". Дурново не вышел. Тогда Чанчиков, Смольянинов, В. Торгошин и другие вошли в переднюю горницу, куда явился и Дурново. Депутация заявила ему "отказ от воеводства". Находившиеся тут же воеводские сторонники подьячие А. Пословин и К. Елисеев, пятидесятник И. Сиротинин и др. заставили Чанчикова с товарищи оставить хоромы. Те ушли, браня всячески Дурново, чем особенно выделялся А. Смольянинов. В "передних сенях" их встретила толпа единомышленников, набившихся со двора. Они вызвали в сени Лисовскаго и потребовали, чтобы он Дурново "в государевых хоромах отнюдь не держал и выслал вон". Лисовской ничего им не обещал, но уговорил толпу оставить воеводския хоромы и двор. Толпа послушалась и ушла.

[61] X.

В большом городе и на площади составился "воровской круг", более чем из 300 человек. Как и во всех событиях этого дня (2-го августа), во главе круга находились служилые люди Федор Чанчиков, Иван Мезенин, Афанасий Шалков. Артем Смольянинов, Андрей Путимцов, Яков Потехин, Герасим Ошаров, Петр Суриков, Данило Старцов, Иван Юшков и другие рядовые деятели прежних бунтов и последней шатости при Дурново.

Всенародная "дума" красноярцев на площади продолжалась более часа и порешила употребить силу против Дурново, если он добро­вольно не оставит города. Поставивши у Спасской башни караул в 30 человек и направивши большинство толпы к собору, с приказом дожидаться его там, Федор Чанчиков с ближайшими товарищами и с частью толпы отправился в малый город, к воеводскому двору.

Здесь они вызвали Лисовскаго, и снова стали требовать удаления Дурново из города, говоря: "нам на воеводство Семена Дурново не надобно!". Лисовский обещал переговорить с Дурново и для этого отправился в "мыльню", где тот отдыхал после обеда. Около 4-х часов дня толпа подошла к бане и заявила вышедшему к ней Дурново, чтобы он уезжал, что до воеводства его не допустят. Никаких резонов от Дурново бунтовщики не принимали, и после взаимных упреков и утверждений со стороны Дурново, что он должен исполнить государев указ, Дурново ушел обратно в мыльню, куда часть бунтовщиков ворвалась за ним. Дурново стал на них кричать и бранить их. Он лежал на постели "в одном кафтане исподнем". Вдруг на него бросились Мезенин и Шалков, "с постели сдернули за ногу, и били под бока, и за волосы драли". Лисовский "унимал и прочь отталкивал, но они и его стали бить". Затем, Дурново вытащили на двор, толпа подхватила его, била по щекам, за волосы драла, издевалась всячески. Лисовский несколько раз бросался в толпу и пробовал "отнимать" Дурново, но его выталкивали вон и не слушали никаких усовещиваний. С воеводскаго двора повели Дурново к собору, где находились остальные Красноярцы, сильно волновавшиеся в ожидании вестей.

Немедленно устроили подле собора "воровской круг" и стали обсуждать, что делать с Дурново? Толковали "с четверть часа" и почти  единогласно решили прибегнуть к старинному приему — [62] "посадить в воду" Дурново, т. е. утопить. Это решение объявили Дурново, "поставя во многонародный свой воровской круг", при чем снова били его. В это время "прибежал" к собору Лисовский и стал отнимать Дурново, но Чанчиков с товарищи "его Семена у него Степана из рук выхватили" и повели дальше, направляясь из малаго города к р. Енисею.

Лисовский шел следом за ними и все время уговаривал толпу отпустить Дурново. Уговаривания Лисовскаго начинали действовать на более благоразумных из толпы. Под их влиянием толпа, пройдя Спасскими воротами в "большой город", остановилась здесь на торговой площади и снова составила "круг", чтобы еще раз обсудить дело.

Пока часть толпы разсуждала и "думала", более рьяные продолжали бить Дурново и издеваться над ним, били палкою, таскали за волосы и проч. Затем повели его к Енисею, при чем все еще раздавались голоса, требовавшие казни. Но на реке убеждения Лисовскаго взяли верх: решено было посадить Дурново в лодку и отправить вон. Среди ругательств, а частью и ударов озверевшей толпы, избитаго Дурново втолкнули в лодку. Многие из толпы стали бросать туда "каменьем, для того чтоб тое лодку угрузить и его Семена утопить". Тогда несколько сторонников Дурново и четверо его слуг вскочили с плота в лодку, стали выбрасывать камни в воду и готовились отчалить. Вслед за ними вскочил в лодку и Лисовский, решившийся не оставлять Дурново, пока он не выйдет из опасности. Толпа стала требовать, чтобы Лисовский вышел из лодки, что они его из Красноярска "не отпустят, для того, что быть ему Степану у них вместо воеводы по прежнему". Несколько рук протянулось, чтобы выхватить Лисовскаго из лодки, но он отбивался и кричал: "разве - де вы меня связана в город поведете!" Тогда Чанчиков с товарищи, "ухватя С. Лисовского за рукав, из лодки выдернули вон на берег, а С. Дурново в лодке (с его 9 спутниками) от плота отпихнули прочь на реку".

Благодаря этому эпизоду с Лисовским Дурново спасся; лодка поплыла прочь от города, только толпа на берегу продолжала несколько времени осыпать лодку камнями.

XI.

Во все время, пока Дурново водили по городу, Красноярская "государева печать" красовалась у него на вороту кафтана и была [63] увезена им в Енисейск. Толпа в минуты буйства не обратила внимания на печать. Но Лисовский отлично заметил увоз печати Дурново и был поставлен этим обстоятельством в затруднительное положение. Фактически он остался воеводою, но без печати не мог в действительности воеводствовать, не мог, например, послать отписку в Москву, не мог скреплять разных других актов и пр. На берегу Енисея, когда лодка с Дурново еще была в виду толпы, некоторые из служилых людей спохватились о государевой печати и спросили Лисовскаго: у него она или у Дурново? Лисовской побоялся сказать правду, опасаясь за жизнь Дурново, если Красноярцы вздумают его догонять. Он ответил, что печать у него. Вернувшись на воеводский двор, Лисовский послал за старшим подьячим Пословиным и сообщил ему, что Дурново увез с собою государеву печать. Они порешили между собой, что на другой день Пословин поедет в Енисейск за печатью, с казаками И. Иконниковым и Е. Крестешниковым. Лисовской послал с подьячим свою отписку Полянскому, хотя и не мог запечатать ее государевою печатью. Он ожидал от Полянскаго разъяснений, остается ли в Красноярске в качестве воеводы, или должен сдать кому город?

Между тем, в городе власть ускользала от Лисовскаго и переходила в руки возбужденной толпы. Ночью О. Чанчиков с товарищи поставили по городу несколько караулов. Лисовский требовал, чтобы караулы эти были сняты, но Чанчиков не послушался и продолжал разставлять караулы. На другой день были разговоры, что напрасно С. Дурново отпустили живым, что следовало его убить. Но в следующие дни волнение улеглось, безполезные караулы были сняты, и Красноярцы подчинились Лисовскому.

Пословин выехал 3-го августа и приплыл в Енисейск 5-го августа. Дурново был уже там, на несколько часов раньше Пословина. Плавание его прошло благополучно, и сам он успел несколько оправиться от нанесенных побоев. Все прибывшие немедленно допрошены Полянским и Берестовым, которые были поражены явным бунтом красноярцев.

Дурново, не желая сознаться, что Красноярцы прогнали его единственно за его прежние грехи перед ними, сделал попытку взвалить вину изгнания на Лисовскаго и представил дело так, будто Лисовский не хотел отдавать ему воеводства, "стакался" с " [64] воровскими людьми" и с их помощью изгнал Дурново из Красноярска. Но сыщики, хотя явно благоволившие к Дурново, не дали полной веры доносу его на Лисовскаго, имея массу показаний сторонников Дурново в пользу Лисовскаго. Теперь Дурново перестал добиваться новой посылки на воеводство и поспешил уехать в Москву, под предлогом болезни, не дожидаясь окончания розыска Полянскаго по всем возбужденным Дурново делам. 10-го августа Дурново подал Полянскому челобитную об отпуске в Москву, с семьей, о выдаче "проезжаго письма" и "подорожной". 18-го августа Полянской приказал отпустить Дурново и дать подорожную на 15 подвод. 17-го августа Д. Берестов, трое "розыскных дел подьячих" (Иван Пермяков, Трифон Семенов и Василий Плохой) и др. вновь осмотрели "животы" Дурново и снова не нашли в них ничего "заповеднаго" и "лишняго". В конце августа Дурново уехал в Москву.

13-го августа Полянской послал указ приказному человеку Рыбнаго острожка, московскому дворянину Якову Афанасьевичу Бейтону (Бейтонову, Байтону), сыну известнаго Албазинскаго воеводы, о немедленном приезде в Енисейск "для государева дела". Он скоро прибыл и 22-го августа получил "наказную память" о приеме Красноярска у С. С. Лисовскаго и о "росписке" с ним по воеводству. В тот же день Бейтон выехал, с 3 провожатыми, нарочно данными "для обережи в дороге Красноярской государевой печати", отобранной Полянским у Дурново и теперь переданной Бейтону; Пословину сыщик не отдал печати.

Кроме обычных статей по приему города, наказ Бейтону заключал еще специальныя статьи относительно Лисовскаго. Так, Бейтон должен допросить его: почему он "не отдал" города Дурново в его последний приезд, 2-го августа? Почему Лисовской не высылает к сыщикам Ф. Чанчикова, В. Саламатова, Б. Старцова и др. красноярских "воров"? Почему он не исполняет приказа сыщиков, чтобы боярский сын Тит Саламатов и пятидесятник Ларион Потылицын были низведены в рядовые казаки за их "воровство" и чтобы их "по очередям ставить на караулы"? По всем этим вопросам Бейтон должен розыскать, также и о продаже пива на воеводском дворе человеком Лисовскаго Осипом Захаровым.

22-го же августа Полянский послал указ Лисовскому о сдаче [65] города Бейтону, при чем сделана была, очевидно под влиянием наветов Дурново, следующая оговорка: "а будет ты Якову Бейтонову города и острога — по приезду его вскоре не отдашь..., и соединясь с ворами и бунтовщиками с Федькою Чанчиковым с товарищи буде также учинишь (?), как и над С. Дурным (sic) учинили, или в какую росправу меж Красноярцы за сим великого государя указом вступишь, и учнешь в приказную избу ходить, и дела самовольно делать, и за то тебе Степану от великаго государя быть в смертной казни безо всякого милосердия и пощады"...

Мы знаем, что С. Лисовский и раньше не был "в соединении с ворами", и теперь не думал противиться государеву указу, т. е. указу московских сыщиков. Но Красноярцы думали иначе и захотели силою удержать Лисовскаго, который был "люб" им, как воевода "доброй". О приеме, устроенном ими Бейтону, последний сообщил Полянскому в отписке, полученной сыщиком в начале сентября. Приехал он в Красноярск 28-го августа. На торговой площади встретила его многолюдная толпа красноярцев, задержала Бейтона и "долгое время" не пропускала в малой город; слышались голоса, что другого воеводы, кроме Лисовскаго, Красноярцы не желают. Когда Бейтон показал толпе привезенную им государеву печать и стал говорить, что эту печать увез Дурново, а ныне он прислан с тою великого государя печатью в Красноярск и велено ему быть на месте Лисовскаго "до указу великаго государя", то в ответ послышались крики толпы, что ей "государева печать на городе не надобна", что прислал Бейтона "вор Полянский", на котораго они будут бить челом в Москве и проч.

Однако, в конце концов, Бейтон пробрался в малый город и поселился на воеводском дворе. На другой день, вместе с Лисовским он отправился в приказную избу, чтобы "принять" город. Туда же явились Смольянинов с товарищи и начали Бейтона "высылать из приказной избы", угрожая, что если он "из приказу честью не выйдет", то поступят с ним так же, как с Дурново. После долгих и грубых возражений вошедших в приказную избу казаков, Лисовский успел их, однако, выпроводить, и сдал Бейтону город. В первой отписке Полянскому Бейтон сообщал, что он живет в великом береженьи от "воров", но, поводимому, это была последняя вспышка красноярской "шатости", по крайней мере в других отписках Бейтон уже не упоминает о своем [66] "великом опасении". Очевидно, Лисовскому удалось смирить красноярцев и подчинить их новому воеводе.

Бейтон скоро прислал Полянскому "распросныя речи" Лисовскаго о событиях 2-го августа, совершенно и доказательно отвергавшия ложные оговоры Дурново. Относительно присылки "воров" в Енисейск Лисовский замечает, что Федора Чанчикова и некоторых других он уже отослал, а остальных не мог выслать: одни находятся в разных служебных посылках, другие выехали из города и где-то скрываются.

16-го сентября Лисовский прибыл в Енисейск и тотчас был допрошен сыщиками на "съезжем дворе". И этот допрос, как и все показания свидетелей, был в пользу Лисовскаго. Но сыщикам, явно не благоволившим к нему, нужен был хотя какой-нибудь предлог, чтобы оставить Лисовскаго в подозрении: за неимением лучшаго, они привязались к доносу Дурново на одного из людей Лисовскаго; хотя и это дело сыщикам пришлось скоро прекратить, однако к Лисовскому они продолжали относиться неблагосклонно. В феврале 1699 г. Лисовский подал сыщикам челобитную об отпуске на его прежний (до Красноярска) "приказ" в Братской острог, при чем жалуется, что с 28-го августа "в Енисейску я задержан и живу многое время, дела никакого за собою я не ведаю".

В обширной "выписи" (справке) съезжаго двора по челобитной Лисовскаго приведено между прочим извлечение из отписки Бейтона Полянскому, что при "счете" Степана Лисовскаго по воеводству "великого государя казны никакой в начете на него Степана неявилось". Замечена только неправильная выдача жалованья на 205 год одному умершему и двум служилым людям, "тюремным сидельцам", всего на 27 руб. 13 алтын 2 деньги. Но Лисовский объяснил, что это жалованье выдано семьям тех служилых людей, "по словесному челобитью жен их и детей", одной семье "на поминовение", а двум семьям тюремных сидельцев потому, что их братья и дети отбывают за них государеву службу "на стенных и на отъезжих караулах".

"Выпись" съезжаго двора не могла не сознаться и в том, что никакого "челобитья от красноярцов на Степана Лисовского ни от кого ни в чем нет".

Несмотря на все эти благоприятныя для Лисовскаго данныя, сыщики нашли явно недобросовестный предлог задержать его в [67] Енисейске еще на некоторое время. В приговоре от 12-го февраля Полянскаго и Берестова читаем: "Енисейского письменного голову Степана Лисовского отослать в приказную избу, с памятью, для того, что в отписке из Красноярска Якова Бейтонова, ноября 26-го числа нынешняго 207 года, написано, что о пивной продаже Степанова человека Лисовскаго Оськи Захарова ноября по 16-е число Красноярцы допрашиваны 56 человек, а ноября с 16-го числа Красноярцы в приказную избу к допросу нейдут. А будет С. Лисовской по Красноярским делам и по сыску Я. Бейтонова в каких делах впредь на съезжой двор понадобится, и о нем Степане великого государя указ в приказную избу прислан будет", т. е. к Енисейскому воеводе, к ведомству котораго принадлежал Лисовской.

Но сыщики отлично знали, что кроме ноябрьскаго сыска Бейтона о Захарове (о 56-ти свидетелях), был уже получен от него и январский сыск, закончивший розыск и давший показания 82 свидетелей, в дополнение к прежним 56 показаниям. Придирка к Лисовскому была явная и слишком недобросовестная. Но Лисовскому пришлось подчиниться этому незаконному приговору.

XII.

В 1699 г. продолжался розыск Полянскаго и Берестова о Красноярской "шатости". Розыск не давал никаких осязательных результатов, так как большинство "воров" добровольно не ехали в Енисейск, а Бейтон не имел сил выслать их к сыщикам. Последние решили перенести розыскную деятельность в самый Красноярск, куда и отправились в конце лета.

В одной из своих отписок царю ¹⁰) Полянский рассказывает, как встретили его Красноярцы. Сыщики плыли в "дощанике" по р. Енисею. За 40 верст до Красноярска встретили их на реке Красноярцы, с известным деятелем последняго бунта Артемом Смольяниновым во главе. Красноярцы остановили дощаник и говорили сыщикам "с невежеством, с криком и с шумом, что они нас, холопей , твоих, в Красноярск не пропустят, и послушны ни в чем не будут, и в розыск себя никого не дадут". Сила оказалась на стороне красноярцев, и они "пять дней держали" здесь сыщиков. Затем обе стороны пошли на какой-то [68] компромисс (Полянский не объясняет), и Смольянинов с товарищи пропустили наконец сыщиков в Красноярск.

Но в здесь Полянский с Берестовым должны были скоро прервать свой розыск о красноярских бунтах, так как их розыскная деятельность была прекращена вследствие возбужденных против них обвинений в злоупотреблениях по их многочисленным сибирским сыскам ¹¹). Енисейский воевода Б. Д. Глебов начал розыск о "воровстве" самих сыщиков, розыскивавших про сибирских "воров".

Повидимому, дело о Красноярском бунте было предано воле Божией. Красноярск успокоился и мирно принял в 1700 г. присланных из Москвы новых воевод, сменивших Я. А. Бейтона: это были Петр Савич и сын его Федор Мусины-Пушкины. Отец уже был известен красноярцам: он воеводствовал у них как раз перед Башковскими (в 1692 — 1693 гг.) и оставил по себе добрую память. Именно потому Москва вновь послала его в Красноярск надеясь, что он умиротворит красноярцев окончательно. Это и сбылось: Мусины-Пушкины воеводствовали в Красноярске много лет, напр., мы встречаем их там в 1705 г. ¹²).

Красноярская "шатость" 1695 — 1698 гг. не прошла безследно для Сибири, с интересом следившей за борьбою "воровских людей" с воеводами. Есть доказательства, что многие сибирские города были в деятельных сношениях с красноярскими бунтовщиками. Строились какие-то общие планы действий, намечалась отдаленная цель, развивалась солидарность интересов. Красноярск обронил какую-то новую мысль, над которою "думали" и другие сибирские города.

В "наказной памяти" Полянскаго Я. А. Бейтону, от 22-го августа 1698 г. ¹³), находим между прочим такую "статью": Бейтон должен допросить С. С. Лисовскаго, почему он не исполняет приказа сыщиков — отыскать в Красноярске тех "иркутчан, которые живут в домах у воров и бунтовщиков, укрываючись тайно, в городе у Мишки Иконникова — Лучка Микифоров, да в селе Ясаулове у Федьки Чанчикова (живут) переходя два человека"... Этих 3-х иркутчан велено допросить: "для чего они из [69] Иркутска в Красноярск пришли и живут в ухоронках, тайно"? Затем, "оковать и за караулом прислать" в Енисейск.

Если вспомним, что О. Чанчиков играл руководящую роль в последнем бунте против Дурново, то станет очевидным, что пребывание у него 2-х иркутчан не было случайностью и говорит именно о существовании каких-то сношений между Красноярском и Иркутском, сделавшихся известными и сыщикам. Бейтон не нашел ни Луки Микифорова, ни остальных иркутчан: Красноярцы скрыли их от поисков воеводы.

Что в Иркутске действительно шло какое-то брожение в связи с красноярскою шатостью, об этом говорит розыскное дело Полянскаго и Берестова, производившееся в 1698 — 1699 гг., о ссыльном человеке из крестьян Юрьевца-Повольскаго Терентье Копытове ¹⁴). Копытов обвинялся в каких-то сношениях с красноярскими "воровскими людьми" и состоял в переписке с некоторыми иркутскими служилыми людьми. Сыщикам была доставлена "грамотка" Копытова, посланная в 1698 г. из Илимскаго острога в Енисейск, к находившемуся там иркутскому казаку Титу Евсевьеву. Копытов спрашивал между прочим в "грамотке" Евсевьева о красноярских воровских людях: "что у них чинится? и крепко ли они в деле стоят"? Именно за эту фразу Копытова сослали в Туруханск.

Одновременно с Красноярскою шатостью происходили ¹⁵) в 1695 — 1696 гг. "бунтовские замыслы и мятеж" служилых людей Селенгинскаго, Удинскаго, Кабанскаго и других острогов Иркутскаго уезда против приказных людей этих острогов — Андрея Бейтона (брата Якова) и др. У бунтовщиков был между прочим замысел идти в Иркутск и овладеть им. Розыск об этой шатости производил на месте, в 1697 — 1698 гг., Иркутский боярский сын Андрей Москвитинов с товарищи, передавший затем свой розыск московским сыщикам Полянскому и Берестову.

Дальнейшее изучение документов Сибирскаго приказа, вероятно, раскроет новыя данныя как о Красноярской шатости 1695 — 1698 гг. так и о вызванном ею брожении в других местах Сибири.

Примечания

Библиографическое описание:

 ЖУРНАЛ МИНИСТЕРСТВА НАРОДНАГО ПРОСВЕЩЕНИЯ. ЧАСТЬ CCCXXXV (№ 5), ОТД. 2. С.-ПЕТЕРБУРГ. 1901г.

Сетевая версия – В. Трухин, 2008