1893г.   Буцинский П. Н. 

К истории Сибири. Мангазея и мангазейский уезд (1601 г.—1645 г.).

Крайний север Сибири — Обдория и Мангазея — был известен русским людям гораздо ранее, чем средняя или южная полосы этого края. А между тем в историческом отношении упомянутая местность для многих и очень многих —terra incognita, неведомая земля, покрытая мраком глубокой старины. И неудивительно! Обдорию по крайней мере напоминает ныне существующий город Обдорск, а Мангазея давным давно сошла с географических карт и на последних не осталось ничего, что указывало бы на историческое ея существование. Та часть Сибири, которая в 16 и 17 вв. известна была под именем Мангазеи, ныне ничем не обращает на себя внимания; по этому глухому, неприветливому краю в настоящее время только бродят с своими оленями и собаками самодовольные самоеды. А в старину? Было время, когда в этом крае кипела жизнь, процветали торговля и промышленность, доставлявшия большия выгоды и московским царям и их подданным; о нем когда-то говорили, как говорят о стране, текущей медом и млеком! Ведь Мангазея встарину — это золотое дно, своего рода Калифорния, куда жадно стремились за добычей драгоценнаго пушнаго зверя жители нынешних северных губерний — архангельской, вологодской, пермской и др. Поймать десятка два седых соболей, ценою рублей по пяти каждый, или штуки две черных лисиц рублей по 50 —разве такая добыча не привлекательна? А попадались соболи по 10 и по 20 рублей каждый и черныя лисицы по 100 и по 300 р. по московской цене. После такой добычи совершенно нищий сразу делался богачем! И такие счастливцы бывали. Напр. в 1624 г. один сибирский воевода писал в Москву, что Иван Афанасьев в прошлом 1623 г. "угонял" две черных [34] лисицы — одну в 30 р., а другую в 80 рублей ¹). Допустим, что Афанасьев был человеком совершенно бедным; не имел никакого пристанища, шатался по тогдашнему выражению между дворами и питался Христовым именем. А продав черных лисиц за 110 рублей, чем он стал? На вырученныя деньги он мог купить по тогдашней средней цене: двадцать десятин земли (20 р.), прекрасную хату (10 р.), пять добрых лошадей (10 р.), десять штук рогатаго скота (15 р.), два десятка овец (2 р.), несколько десятков штук разной домашней птицы (3 р.) — словом полное хозяйство. Если же имел право, то в Сибири мог еще купить пар пять рабов (20 р.). Да у него еще оставался бы капитал про черный день в 30 р., а эта сумма порядочная, если возьмем во внимание, что в то время деньги были дороже нынешних по крайней мере в десять раз. Конечно такие счастливцы, как Иван Афанасьев, были редки, но попытать счастья каждый стремился, кому были известны богатства Мангазеи, да хоть половину иметь добычи его — и то хорошо. Мы упомянули о добыче Афанасьева не даром, а чтоб наглядно показать, что наше сравнение Мангазеи с Калифорнией не есть преувеличение, а соответствует исторической правде. Только к половине 17 в. источник богатства в Мангазее истощился и местность эта была скоро совершенно забыта.

Мы намерены воскресить жизнь в забытой стране, осветить ея историческое прошлое, насколько позволять это сделать известные нам документы. Настоящий наш исторический очерк Мангазеи касается этой местности с того времени, когда в ней был построен город Тазовский, или Мангазея и до 1645 г., т. е. до начала ея падения.

Прежде всего остановимся на вопросе — откуда произошло название Мангазея? Во втором томе Р. И. Библиотеки напечатана рукопись покойнаго князя М. А. Оболенскаго, в которой поставленный нами вопрос разрешается таким образом. „После того, как устроился Березов, постоянно посылались из него далее на восток разнаго звания люди, как для приобретения новых земель державе русской, так и для обогащения казны новым ясаком. Прежде многих других были отысканы тазовские самоеды. Чтобы сделать для них более приятным новое подданство, березовские служилые люди построили на реке Тазе магазин, куда ежегодно привозился провиант из [35] Тобольска, чрез Березов. Провиант этот раздавался диким самоедам безплатно, но и не даром, именно: они должны были давать в замен разные меха, как единственные и исключительные продукты их промыслов. Познакомившись с употреблением хлеба, котораго прежде не знали, самоеды научили тому и других дикарей, так что вскоре целыя орды стали приходить к магазину и приносить меха. Когда таким образом постоянно сосредоточивалось у магазина большее и большее народонаселение, оказалось необходимым построить город, — и он был построен на р. Тазе... и получил название Мангазеи, конечно потому же, почему и теперь еще в простонародии все возможные магазины крестятся именно этим названием. По крайней мере мы нисколько не сомневаемся, что Мангазея есть перефразированный «магазин» ²).

Такое мнение о происхождении названия Мангазеи совершенно ложно. Слово «магазин» не было в употреблении на Руси, ни в 16, ни в 17 вв.; оно появилось только в 18 в., а для обозначения таковых помещений употреблялись названия «амбар» и «житница». Уже из этого видно, что название Мангазея нельзя производить от слова «магазин». В данном случае Миллер ближе подходит к истине. Он говорить: «из Березова старались проведывать лежащия оттуда к востоку места при реках Пуре, Тазе и Енесее и понеже при р. Тазе нашли некоторый род самояди, называемой Мокасе, то сие подало повод к названию тамошней страны по российскому произношению «Мангазея» ³). Но предположение Миллера справедливо только в том отношении, что действительно название Мангазеи происходит именно от одного самоедскаго рода, только род этот назывался не Мокасе, а Мангазея. Он встречается в ясачных книгах мангазейскаго уезда под этим именем и существовал еще в 17 веке. В 1629 г. этот род состоял из 50 ясачных людей, а в 1632 г. осталось таковых только 19 человек ⁴).

Таким образом мы теперь знаем настоящее происхождение названия Мангазеи. Но вот другой более интересный вопрос — когда [36] эта местность стала известна русским? На этот вопрос мы не можем дать прямаго ответа и для решения онаго позволим себе высказать только некоторыя соображения. Несомненно, что Мангазея, хотя может быть и не под своим настоящим именем ⁵), стала известна по сю сторону Уральскаго хребта прежде всего самоедам, жившим около устьев рек Печоры и Мезени, а чрез них и новгородцам. Но — когда? Обратимся к исторической географии. Север российской и сибирской низменностей от устьев Мезени и до устьев Лены искони был населен самоедскими племенами, известными под разными народными названиями: самую западную ветвь самоедов представляла Югра или самоеды, жившие около устьев Мезени, далее на восток от Югры — терская самоядь, печорская самоядь, на границе Европы с Азией ялмалская самоядь, занимавшая полуостров Ялмал, затем обдорская самоядь, мангазейская самоядь, юрадская и наконец енесейская самоядь. А мы знаем, что новгородцы собирали дань с самоедов, живших по сю сторону Уральскаго хребта еще в глубокой древности. Есть летописное известие, относящееся к XI в., о сборе дани новгородцами в области реки Печоры, а если предприимчивые новгородцы еще в конце XI в. добрались до реки Печоры, то мы должны предположить, что на западе от этой реки они бывали гораздо ранее. Нашему предположению нисколько не могут противоречить сохранившияся в летописях известия о сборе дани новгородцами с терскаго берега только в начале XIII в. и с Югры ⁶) в [37] XII в.: ведь это значить только, что летописцы не записали более ранних фактов. Эти данныя еще не решают вопрос о сношениях новгородцев с мангазейскою самоядью; они касаются только самоедов, живших по сю сторону Уральскаго хребта. Но в 1364 г. новгородцы ходили на реку Обь и воевали тамошних инородцев. Мы не знаем, каким путем в этом году новгородцы достигли упомянутой реки. Проф. Замысловский высказывает предположение, что этот путь лежал чрез Уральский хребет, но доказательств он никаких не приводит; он говорит только, что так можно предполагать «на основании позднейших данных», т. е. судя по позднейшим походам войск Ивана III в 1484 и 1499 — 1500 гг., которые несомненно совершались по рекам чрез Уральский хребет. Но ведь позднейшия данныя показывают нам и другой путь — морской, которым русские люди проникали на реку Обь и в Мангазею. Почему же не предположить, что и поход новгородцев в 1364 г. совершен морем, именно из устьев Двины в Белое море, Карское море и чрез речки полуострова Ялмала в Обскую губу? В «Историческом Описании Российской коммерции» Чулкова, читаемы «Жители северной страны для получения мягкой рухляди как прежде, так и по построении города Архангельска, ездили на реку Обь и до Мангазеи. Кочи свои, приехав из двинскаго устья в реку Кару, оставляли обыкновенно на сей реке, а по ней хаживали сухим путем, до другой реки, впадающей в Обскую губу, при которой построив новыя суда, на оных. далее отправлялись»... ⁷). Мы думаем, что этот морской путь в Мангазею известен был новгородцам и новгородским и суздальским колонистам задолго до основания Архангельска. В Никоновской летописи упоминается о неудачном походе 1032 г. новгородца Улеба на Железныя Ворота. Последнее название, как известно, имеют многия местности, но Лерберг в своем изследовании о Югорской земле утверждает, что в данном случае под Железными Воротами нужно разуметь пролив или на Белом море между островами Соловецким и Муксом, или на Ледовитом океане между [38] Новою Землею и Вайгачем и что поход новгородца Улеба совершен морским путем на реку Обь ⁸). Позднейшие изследователи (напр. Барсов) не соглашаются с мнением Лерберга, но мы не видим к тому оснований. Разве г. Барсов имеет более оснований относить Железныя Ворота, о которых упоминается в летописи под 1032 г., к урочищу Железныя Ворота на правом берегу Сысолы (в 80 в. от Усть-Сысольска) ⁹), чем Лерберг, видящий в них какой-нибудь из указанных проливов? Нисколько! Мы вполне присоединяемся к последнему мнению и постараемся здесь показать, что оно гораздо вероятнее, более соответствует исторической правде. Татищев был прав, когда говорил, что поход на Железныя Ворота предпринять был новгородцами именно против Югры и что последняя победила их. Если взять во внимание, что этот историк, как известно, относит местоположение Югорской земли к реке Югу, то с перваго взгляда покажется странным его прибавление к летописному известию, что поход Улеба в 1032 г. на Железныя Ворота был против Югры; ведь на реке Юге и близко к ней таковых ворот не существовало и об этом Татищев знал. Эту странность мы объясняем себе таким образом: Татищев имел под руками такой летописный список, где говорилось, что новгородцы ходили на Железныя Ворота против Югров и он вписал это место в свою историю, а что у Татищева были такие списки, которых не дошло до нас, в этом нет сомнения ¹⁰).

Теперь спрашивается, где же жила та Югра, к которой нужно идти чрез Железныя Ворота? Мы думаем, что это самоеды, жившие в Лукоморье и на полуострове Ялмале, и к ним-то новгородцы плавали чрез пролив, отделяющий остров Вайгач от Новой Земли, [39] т. е. чрез Железныя Ворота, как тогда назывался и теперь называется этот пролив. Что Лукоморские и Ялмалские самоеды назывались новгородцами. Югрою в этом нельзя сомневаться. "Вся северная часть Уральскаго хребта, пишет Лерберг, еще и теперь известна под названием Югорских гор, южный берег Карскаго моря называется Югорским берегом, а пролив между Вайгачем и твердою землею — Югорским шаром" ¹¹) Почему же эти места называются югорскими? Происхождение этих названий мы таким образом объясняем. Новгородцы знали Югру или самоедов около Мезени, а добравшись морским путем до Лукоморья и полуострова Ялмала и здесь они встретили тот же народ, который они видели у устьев р. Мезени и назвали оный тем же именем, т. е. Югрою. Те изследователи, которые под новгородскою Югрою разумеют остяков, не в состоянии объяснить происхождение названий — югорские горы, югорский шар, югорский берег. Остяки никогда не жили в упомянутых местах, а там всегда кочевали самоеды и они преимущественно нуждались в этих тундрах для прокормления зимою своих оленей. После этого нам становится понятен известный разсказ новгородца Гюряты Роговича: послал он, передает Гюрята летописцу, отрока своего в Печору к людям, которые дают дань Новгороду.... А оттуда отрок пошел в Югру, а Югра говорит непонятным языком и соседит с самоядью на полунощных странах ¹²). Под печорскими данниками следует разуметь пустозерскую самоядь, которая действительно жила в соседстве с Югрою, кочевавшею в полунощных странах — в Лукоморье и на полуострове Ялмале. Если же в этом разсказе Югра упоминается наряду с Самоядью, то это нисколько не противоречит нашему мнению: в источниках, касающихся Сибири, нам не раз попадались разныя названия одного и того же народа; мы также знаем, что самоедов, живших около Мезени, русские называли Югрою, а то же племя но терскому берегу называли терскою самоядью. Выражение в разсказе Роговича "Югра людье есть язык нем", т. е. говорит на особом языке не может также служить возражением против нас. Отрок - новгородец однако понимал, что говорила ему Югра и в языке мезенской и пустозерской самояди могли быть особенности против языка, на котором говорила самоядь лукоморская. Итак на основании приведенных соображений мы думаем, что поход новгородцев в 1032 г. совершен морским [40] путем из устьев какой-нибудь реки — Двины или Мезени чрез Карския ворота на полуостров Ялмал. Мы сознаемся, что наши соображения относительно упомянутаго морскаго плавания новгородцев мало убедительны; мы не можем основать свое предположение на несомненных исторических данных. Но отсутствие таковых еще ничего не доказывает: скудость историческаго материала относительно древнейшей русской истории всем известна; в дошедших до нас памятниках часто мы не находим сведений о таких предметах, в существовании которых мы нисколько не сомневаемся. Ведь трудно допустить, чтобы предприимчивые новгородцы, плавая по Двине, Мезени и Печоре, не добрались до устьев этих рек и не выплыли из них в море? Мы знаем положительно, что как только русские проникли на Енесей и Лену, то скоро видим их и в устьях этих рек и затем плавающих в разных направлениях по Ледовитому океану. Тогдашний русский человек не любил останавливаться на полпути: едва только он познакомился с устьем реки Енесея, как употребляет все усилия, чтобы проникнуть далее в Ледовитый океан; то же самое наблюдаем мы, когда видим его в устьях рек Лены, Колыми и пр. Все это совершается очень скоро, промежутки времени самые ничтожные: в 1610 г. русские промышленники добрались до устья Енесея и в том же году выплыли в Ледовитый океан, а из океана вошли в реку Пясиду; в 1644 г. русские добрались до Амура, и в следующем году видим их уже в Охотском море. Наконец они проникли на Курильские острова и там не остановились, и оттуда переплыли в Америку.

Как же можно думать, что новгородцы, несомненно плававшие еще в XI и ХII вв. по реке Двине, Мезени и Печоре, не проникли из них далее! — Ведь из устьев этих рек гораздо легче проникнуть в море, чем напр. из реки Енесея, устья которой иногда половину лета бывали загромождены ледяными горами, так что русским промышленникам приходилось здесь сидеть очень долгое время, пока полуденный ветер пронесет льды. И всетаки они сидели, дожидались очищения устьев Енесея и выплывали в Ледовитый океан. Один торговый человек, двинянин Куркин, разсказывал тобольским воеводам. В 1610 г. был он с товарищами своими в Турухане и там они сговорились чрез Енесей проникнуть в Ледовитый океан, а оттуда в реку Пясиду на промысел. Сказано — сделано! На кочах они поплыли вниз по Енесею и чрез четыре недели плавания достигли енесейскаго устья. Но последнее оказалось загроможденным ледяными горами, в толщину сажен по тридцати [41] и больше и проехать в море было невозможно, тем более, что ветер дул северный, непопутный. Промышленники еще заметили, что "лед давний, ни в которую пору не изводится". В виду таких препятствий, казалось бы, следовало оставить попытку пробраться из Енесея в Ледовитый океан и возвратиться назад; к тому же в Пясиду был известен другой путь и им уже пользовались промышленники. Но русский человек был настойчив и упорно преследовал намеченную цель: "авось" подует южный ветер и поможет выплыть в море. Разсчитывая на "авось", промышленники решились дожидаться благоприятнаго случая. Ждут неделю, другую, третью и, просидевши в устьях Енесея целых пять недель, они хотели было уже плыть назад; "да как потянул полуденный ветер", разсказывал Куркин, "и тем ветром лед из устья отнесло в море одним днем". Итак терпение русскаго человека победило, казалось, непреодолимое препятствие! Когда устье Енесея очистилось, наши промышленники выплыли в море, взяли курс на восток и чрез два дня плавания благополучно добрались до устьев реки Пясиды ¹³).

Такова была предприимчивость русскаго человека в XVII в., такова она была и у новгородцев; ведь разные двиняне, важене, вымичи и прочие, которых мы видим бороздящими Сибирь в разных направлениях сухим и водным путем — это кость от кости, плоть от плоти тех же знаменитых новгородцев. И последние из устьев Двины и Мезени выплывали в Белое и Карское моря, посещали полуостров Ялмал и следы этих посещений оставили в названиях — югорский берег, югорский шар. Но новгородцы не могли остановиться на полуострове Ялмале; на нем находились реки Мутная и Зеленая, которыя вели, в Обскую губу, затем в Тазовскую и в Мангазею. Сам по себе полуостров Ялмал не представлял для новгородцев особеннаго интереса и ради него они не могли предпринимать такого отдаленнаго плавания. На этом полуострове в период навигации, т. е. летом, новгородцы могли встретить только самую незначительную часть самоедов, так как последние имели обыкновение, или скорее нужду, раннею весною оставлять свои тундры и перекочевывать в более южныя местности. По крайней мере в XVII в., как видно из документов, ялмалские самоеды целое лето жили по рр. Соби и даже Войкару. Здесь они кормили своих. оленей, ловили рыбу, птиц и "съестнаго зверя", заготовляли из этого "юколу" и "порсу" — зимний корм для собак и самих себя. А как только начнет падать снег [42] и является нужда в мохе они собирают свои чумы и переселяются в тундры. Отсюда произошла известная басня о замирании на зиму людей Лукоморья. "Сказывают", пишет Герберштейн, "что с людьми Лукоморья происходить нечто удивительное и невероятное, весьма похожее на басню: как носится слух, они каждый год умирают, именно 27 ноября, когда у русских празднуется память св. Георгия, и потом оживают, как лягушки, на следующую весну, большею частию около 24 апреля"¹⁴). Эта басня указывает на временное появление самоедов в южных местах, где их могли видеть другие народы, и на удаление в тундры. И если Барсов поселения Югры нашей летописи относит к более южным местам к рр. Вычегде, Сухоне и Вагу и в доказательство, между прочим, приводит сохранившияся там югорския названия — Угранка, приток Ваги, Угринская деревня на Ваге, Югорская и Югрина в Тотемском уезде и пр., то эти доказательства нисколько не противоречат нашему мнению о местоположении новгородской Югры: упомянутыя названия указывают только на временныя, летния стоянки самоедов.

Говоря об оставлении самоедами на летнее время полуострова Ялмала, мы имели целию показать, что новгородцам там нечего было делать и если они туда совершали морския плавания, то главным образом потому, что чрез него лежал путь в Обскую губу и Тазовскую губу, совершали плавания ради обдорских и тазовских или мангазейских самоедов, у которых был в изобилии драгоценный пушной товар. Лерберг, имея в виду известныя попытки голландцев и англичан в 16 и 17 вв. ¹⁵) пробраться в северный океан чрез Карское море, замечает: "Каких трудов и несчастий избавились бы голландские и английские мореплаватели, отыскивая северовосточный путь в Индию, еслиб могли пользоваться гидрографическими познаниями, которыя в Великом Новгороде известны были за несколько сот лет до того" ¹⁶). Несомненно! Как и несомненно то, что еслибы мы более были внимательны к морским открытиям русских людей, то назвали бы пролив, отделяющий Азию от Америки, не Беринговым, а Дежневым, так как казак Дежнев "с товарищи" проплыли этот пролив ранее капитана Беринга на 80 лет.

[43] Мы сказали, что Мангазея давно была известна русским и инородцам северной Руси, торговля и промыслы в тамошнем краю давно привлекали туда предприимчивых людей; там были даже городки, основанные промышленниками. Но московское правительство долгое время ничего об этом не знало, или очень мало и только в самом конце XVI в. до него начали доходить на этот счет разныя сведения. Есть летописное известие, что в 1598 г. царь Федор Иванович на основании этих сведений отправил в Мангазею и Енесею Федора Дьякова с товарищами для проведывания этих стран и для обложения тамошних инородцев ясаком. Дьяков возвратился в Москву в 1600 г. Он же, вероятно, первый сообщил правительству, что пустозерцы, вымячи и др. торговые люди московских городов уже наложили руку на мангазейскую и енесейскую "самоядь" и собирали с них в свою пользу дань, а сказывали, что собирают ясак на государя. Конечно торговые люди проведали о посылке Дьякова и знали, чем она должна кончиться: правительство построит город в Мангазее и тогда их вольной торговле в том краю настанет конец. И вот одни, забегая вперед, в 1599 г. просят царя Бориса пожаловать их, разрешить им ездить для торговли и промыслов в Мангазею морем и рекою Обью, на реки Пур, Таз и Енесей и торговать "повольно" с самоедами, которые живут по тем рекам, а другие, как увидим сейчас, стараются помешать намерениям своего правительства. Борис Федорович пожаловал челобитчиков, разрешил им вольную торговлю в тех местах, но с тем, чтобы они выплачивали в государеву казну обыкновенную десятинную пошлину и не торговали заповедными товарами ¹⁷). Эта грамота дана в январе 1600 г., и в том же году московское правительство решилось снарядить экспедицию в Мангазею для подчинения тамошних самоедов и для основания в устьях реки Таза острога. Летом 1600 г. из Тобольска отправились на коче и трех коломенках князь Мирон Шаховской и Данило Хрипунов, а с ними сын боярский, атаман и служилых рядовых людей 100 чел. По реке Иртышу они спустились в Обь, а с Оби прибыли в г. Березов. Здесь по указу государя уже было приготовлено новых четыре морских кочи и в прибавку к тобольским людям 50 чел. березовских казаков. Из Березова экспедиция двинулась вполне снаряженною: в Мангазею поплыли пять морских кочей и пять новых судов-коломенок, а на них, кроме начальных людей, находилось 150 чел. войска, а также съестные припасы и товары.

[44] Эта экспедиция добралась до места назначения не скоро и не совсем благополучно. Едва только она выплыла из Оби в Обскую губу, как потерпела жестокое крушение: три кочи были совсем разбиты, две коломенки, прибитыя к берегу, затоплены водой, мука и толокно в них подмочены, а крупа и соль потонули. Далее продолжать путь водою оказалось невозможным тем более, что начались уже заморозки, а до Мангазеи было еще слишком далеко. Участники экспедиции повернули назад и, добравшись до Пантуева городка, решились здесь остановиться. Что это за городок, сказать трудно; в книге "Большой Чертеж" о нем не упоминается. Вероятно, Пантуев, — один из тех городков, которые русские промышленники и зыряне строили в Сибири в местах своих промыслов и торговли — это временные приюты. Положение в нем экспедиции было довольно опасное: каждую минуту она могла ожидать нападения здешних самоедов и обдорских остяков. Отсюда князь Мирон Шаховской и Данило Хрипунов писали царю, что они в 1600 г. дойти до Мангазеи не успели, так как их отпустили из Тобольска поздно, а дошли до Пантуева городка и тут стали. Затем они еще сообщили о постигшем их крушении и о невозможности продолжать путь морем: осталось у нас, пишут они, два коча и пять коломенок и те кочи малы и некрепки, а в коломенках морем не ходят; да к тем кочам в Тобольске и Березове дано десять якорей и десять малых парусов, да с ними же пошло 180 с. канатов и всяких веревок 250 саж., но тех парусов, канатов и веревок мало и для морскаго хода надобно в прибавку 75 саж. канатов, 500 с. веревок, 1250 аршин холста для парусов, 400 аршин тонких бичевок для обшивки парусов и еще пять якорей. Писали также, что они послали казаков в Обдор к остякам и самоедам с просьбой отвезти их в Мангазею сухим путем на оленях и если подводы будут, то они тою же зимою достигнута Мангазеи, а если самоеды и остяки не явятся с оленями, то им прийдется дожидать в Пантуеве парусов и якорей из Тобольска ¹⁸).

Надежда начальников экспедиции оказалась не напрасною: действительно к Пантуеву городку явились самоеды с оленями и благодаря последним экспедиция двинулась далее — в Мангазею; причем войско шло на лыжах ¹⁹). Но на пути на экспедицию напали [45] мангазейские самоеды и разгромили ее. Где случился этот погром, мы не знаем. Единственное свидетельство об этом мы находим в наказе В. Мосальскому и Савлуку Пушкину, но к сожалению начала наказа не сохранилось, а там-то и приводилось донесение березовскаго воеводы о погроме упомянутой экспедиции. В этом наказе читаем.... "С оленми Нилиными при нужде убили 30 человек казаков, а князь де Мирон ушел ранен, а с ним 60 человек казаков, падчи на оленей душею, да телом, а про Данила не ведают ранен ли, или не ранен; и посылал де с теми вестми князя Василия Обдорскаго и он на Березов не поехал: еду де я, как располитца вода. Преж де того посылали они проведывать про князя Мирона и про Данила в Мангазею и Енесею дву человек казаков, и князь Василий де не дал им проводников и им видетца, что и в остяках шатость за одно с самоядью, и они на Березове живут с великим береженьем" ²⁰).

Из того же наказа видно, что мангазейские самоеды напали на экспедицию не сами по себе, а по научению торговых людей и промышленников. "А будет пустозерцы, вымичи, зыряне, пермичи или иных каких городов торговые люди станут воровать по прежнему и мангазейской и енесейской самояди будут говорить, чтоб государеву острогу у них в Мангазее впредь не быть, чтоб торговать им в Мангазее и Енесее всякими заповедными товарами с самоядью по прежнему, то князю Василию и Савлуку о тех замыслах воров сыскивать, а сыскав, отсылать их в Березов". Этого мало: тобольские воеводы даже высказывают подозрение — не участвовали ли в упомянутом погроме и русские торговые люди ²¹).

После донесения Шаховскаго и Хрипунова из Пантуева городка в Москве долгое время ничего не знали о судьбе посланной в Мангазею экспедиции. Наконец, весною 1601 г. московское правительство решилось отправить туда же вторую экспедицию под начальством упомянутых князя В. Мосальскаго и Савлука Пушкина. На этот раз поход в Мангазею обставлен был более надежно. Верхотурскому воеводе дан был указ приготовить "для мангазейскаго хода" [46] 15 кочей, а из Перми велено отправить в Верхотурье шесть якорей; воеводам, отправлявшимся в Тобольск на смену прежних,— Федору Ив. Шереметьеву и Остафию М. Пушкину велено в Ярославле и Вологде купить все необходимое для мангазейской экспедиции, как -то: канаты, бичевки, холст для парусов и пр. Этим воеводам правительство наказывало прибыть в Верхотурье еще зимним путем, пересмотреть там кочи, чтоб были крепки, а как вскроется лед, взять их с собой и отправиться в Тобольск. "А прибыв в Тобольск им наперед всех дел вычесть указ о мангазейской посылке и по тому указу на место князя Мирона и Данила отпустить тотчас в Мангазею князя В. Мосальскаго да Сав. Пушкина и наказ им дать от себя и служилых людей отпустить с ними на перемену тем, которые посланы с кн. Мироном и Данилом". В наказе Мосальскому велено написать, чтоб они шли к Пантуеву городку и если там застанут Мирона и Данилу, то отпустить их в Москву, а служилых людей, бывших с ними, распустить по городам; если же самоеды и остяки этою зимою отвезли их в Мангазею, то всетаки идти им туда же на смену Мирона и Данилы ²²).

Летом 1601 г. в Мангазею двинулась новая экспедиция: из Тобольска отправились по Иртышу 9 кочей, две морских лодки и два дощаника, а на них, кроме начальных людей, 200 человек литвы, казаков и стрельцов, пищаль скорострельная и три пищали затинных с соответственным количеством ядер, пороху и свинцу, а также несколько тысяч пудов всяких съестных запасов. По наказу эта экспедиция должна была заехать в Березов и взять там — березовских служилых людей 70 челов., сургутских 30 чел., проводников и толмачей, пищаль скорострельную, три пищали затинных и 400 к ним ядер. "А из Березова идти в Мангазею и Енесею рекою Обью и морем наспех — днем и ночью, чтоб придти туда водяным путем до заморозов; останавливаться на крепких местах бережно и не у берега; идучи в Мангазею разведывать про князя Мирона и Данилу, где они находятся и от кого потерпели погром".

Отписки Мосальскаго и Пушкина до нас не дошли, а потому мы не знаем в каком виде они нашли первую мангазейскую экспедицию и что осталось от нея вследствие погрома самоедскаго. Но из грамоты царя Бориса в Березов, данной по поводу челобитья Березовских служилых людей, участвовавших в первой экспедиции, видно, что последняя зимою 1600 — 1601 г. добралась до Мангазеи. [47] Поэтому догадка Миллера, что строителями Тазовскаго города были Шаховской и Хрипунов имеет основание: ведь вторая экспедиция могла прибыть на реку Таз не ранее конца июля 1601 г., а к этому времени Шаховской и Хрипунов наверно должны были исполнить наказ относительно постройки города в Мангазее, тем более, что им предписывалось, если они найдут удобным, обратить в острог какой нибудь городок, построенный на реке Тазе торговыми и промышленными людьми. Но Миллер неправ, относя заложение этого острога к 1600 году: к его основанию начальники первой экспедиции могли приступить только весною 1601 г. Таким образом несомненно, что вторая мангазейская экспедиция прибыла уже в готовый город. Он стоял при реке Тазе (в 200 в. от устья) между впадающими в нее речками Осетровкой и Ратилихой. Наказ предписывал новым мангазейским воеводам, укрепившись в Тазовском городе, прежде всего "учесть по книгам" Мирона и Данилу и отпустить их в Москву, а служилых людей, бывших с ними, — по городам, откуда последние взяты, и если не будет надобности, то из всего войска, прибывшаго с ними в Мангазею, оставить у себя только 100 человек. Затем велено им пригласить в острог лучших из самоедов и сказать им жалованное слово: "что прежде сего приходили к ним в Мангазею и Енесею вымичи, пустозерцы и многих государевых городов торговые люди, дань с них брали воровством на себя, а сказывали на государя, обиды, насильства и продажи от них были им великия, а теперь государь и сын его царевич, жалуя мангазейскую и енесейскую самоядь, велели в их земле поставить острог, и от торговых людей их беречь, чтоб они жили в тишине и покое.... и ясак платили в государеву казну без ослушанья и быть им под высокою государевой рукой неотступно"... Потом наказ предписывал послать служилых людей по городам и волостям, чтоб они переписали самоедов, взяли в острог заложников и обложили новых подданных ясаком — кому сколько можно платить. Велено также собрать в острог и торговых и промышленных людей, разспросить о тех путях, которыми они ходят в Мангазею и Енесею, сколько бывает их там в год и какими товарами торгуют с самоедами — все записать и отписку прислать в Москву; объявить им, чтоб они не смели торговать заповедными товарами — панцырями, шеломами, копьями, саблями, топорами, ножами или иным каким железом и вином, а другими предметами они могут торговать вольно, платя десятинную пошлину в государеву казну с торговли, промыслов и всяких запасов.

[48] Воеводы Мосальский в Пушкин пробыли в Мангазее два года; что они в это время сделали в новой вотчине государевой, мы не знаем, так как отписок их до нас не дошло. В январе 1603 г. уже новыя лица — Федор Булгаков и Никифор Елчанинов — получили наказ ехать на службу в Мангазею и сменить прежних воевод. При Булгавове и Елчанинове в Тазовском городе построены гостинный двор и церковь во имя св. Троицы; с ними прибыл поп Яков с женой и детьми ²³). По "росписному списку 1625 г." город Мангазея снаружи имел следующий вид. С приезду — в стене башня Спасская, проезжая четырехугольная, а под ней двое ворот — внешния и внутренния, башня Успенская угловая от речки Осетровки, башня Ратиловская угловая, башня Давыдовская от реки Таза угловая четырехугольная и башня Зубцовская тоже от реки Таза. Всех башен было пять, высота их разная — от трех до четырех сажен, а между ними городския стены в вышину по 1¹/₂ саж. Вокруг всего города — 131 саж. ²⁴). Внутри города находились две церкви — Троицкая и Успенская, — воеводский двор, съезжая изба, таможенная изба, гостинный двор, торговая баня, амбары и лавки, тюрьма, а в стенах ютились хаты мангазейскаго населения. Для защиты города на башнях стояло 9 затинных железных пищалей. Население города в этом году: поп, дьякон, дьячек, пономарь, два подъячих съезжей избы, подъячий таможенный, голова таможенный, несколько человек торговых людей, палач, сторожа, пять человек толмачей и служилых людей 53 человека ²⁵). Это постоянное население Мангазеи, а кроме того в Тазовский город присылались из Березова годовальщики 50 человек казаков или стрельцов. Но последние почти не жили в городе, а бродили по зимовьям мангазейскаго уезда за сбором ясака и переменялись то ежегодно, то чрез два года. С распространением мангазейскаго уезда явилась нужда увеличить число служилых людей в Мангазее. Так, в 1626 г. прибраны в Тобольске 50 человек казаков и стрельцов и отправлены на житье в этот город; прибавлен один подъячий в съезжую избу и один подъячий в таможню; видим также увеличение толмачей до 15 человек. Хотя в Мангазее было две церкви, но поп всегда был один и только в 1635 г. мы встречаем двух попов и оба они назывались троицкими ²⁶). Но торговых и промышленных людей, временно [49] проживающих в Мангазее, было очень много — от 600 и до 1000 человек ежегодно. Эти гости разделялись на летних и зимних и за проживательство в городе платили по 60 к. с человека, как летом, так и зимою. Они, собственно, не жили в городе, а имели только временный приют и держали здесь склады товаров и промышленной добычи, сами же почти круглый год бродили по мангазейскому уезду ради торгов и промыслов.

Уезд мангазейский имел границы со стороны уездов — березовскаго, сургутскаго, нарымскаго, кетскаго, с 1619 г. со стороны уезда енесейскаго, а на восток территория его простиралась до водораздела бассейнов Енесея и Лены и до устьев последней реки. Распространение московской власти в этом уезде шло очень быстро. Поставивши острог на среднем течении реки Таза, мангазейские воеводы прежде всего обложили ясаком самоедов по рр. Пуру и Тазу и затем начали посылать служилых людей "для отыскания новых землиц" и приведения их "под высокую руку государя"; притом одни партии казаков посылались в тундры, а другия чрез речку Турухан (иначе Турухтан) на Енесей и его притоки; отыскивать новыя землицы служилым мангазеиским людям было легко; потому что река Енесей была известна русским промышленникам еще до основания Мангазеи. Да и после основания этого Тазовскаго острога служилые люди подвигались в глубь Сибири, главным образом, по следам торговых и промышленных людей и последние всегда были далеко впереди. Вот почему уже в первое десятилетие существования Мангазеи обложены были ясаком "тундряная самоядь", туруханская и енесейская самоядь, остяки, жившие по среднему течению Енесея и его притокам, Елогую, Сыму и Касу, и тунгусы по нижнему течению реки Нижней Тунгуски и нижним притокам последней. А к концу первой четверти XVII в. мангазейские служилые люди уже собирали ясак с инородцев в верхних местах р. Нижней Тунгуски, по всей средней или подкаменной Тунгуске, перебрались чрез хребет, составляющий водораздел рек Енесея и Лены, и обложили ясаком инородцев по рр. Вилюю и Чане. Как отдаленны были эти места от города Мангазеи, можно судить потому, что ясачные сборщики, отправляясь весною в верхния части Тунгусов, возвращались обратно только чрез год. С другой стороны мангазейские служилые люди, подвигаясь по тундрам все далее и далее на восток, к концу первой четверти XVII в. добрались до устьев р. Хотанги и обложили ясаком всех хотангских самоедов, а в 1644 г. они появились и на р. Анабаре. Но в устьях реки Лены мангазейцы были еще около [50] 1630 г., только дошли они туда другим путем, именно из реки Вилюя, западнаго притока Лены. В 1633 г. бывший мангазейский воевода, Андрей Палицын, подал в Казанский приказ роспись и чертеж "великой реки Лены и равных земель людям, которые живут по той реке Лене и по иным рекам". В этом документе уже довольно подробно описан путь из Мангазеи на р. Лену до самых ея устьев. - "Идти на ту великую реку Лену из Мангазеи судами Тазом и Волчанскою вверх, озерами и режмами на кочах и каюках до енесейскаго волока десять дней, а волока немного больше полуверсты, затем окраинами и режмами до р. Турухана ходу два дня, а Туруханом и Шаром вниз до Туруханскаго зимовья ходу десять дней и чрез Енесей до устьев Нижней Тунгуски ходу два дня; Тунгускою рекою идти вверх до устьев речки Тетеи, а оттуда волоком на реку Чону ходу два дня. В том месте зимовать и весною идти рекою Чоною на Вилюй десять дней, а Вилюем до реки Лены ходу три недели А по великой реке Лене вниз идти греблею до полунощнаго океана два месяца и более, а парусною погодою можно добежать и в одну неделю". Эта роспись, как мы упомянули, подана в 1633 году, а потому мы можем заключить, что мангазейские служилые люди добрались впервые до устьев Лены на несколько лет ранее этого года. Из того же документа мы видим, что мангазейцы в это время уже были знакомы и с восточными притоками реки Лены и даже Байкальским озером ²⁷). Но на Лене мангазейским служилым людям не удалось утвердиться: там они встретились с служилыми людьми енесейскаго острога и должны были уступить последним. Впрочем из Мангазеи некоторое время собирали ясак с ленских инородцев, но так как путь на Лену из Енесейска был ближе, то московское правительство приписало последних к енесейскому уезду.

Что же касается количества ясачнаго инородческаго населения в мангазейском уезде, то об этом мы ничего не можем сказать определеннаго. Воеводы отписывали в Москву, что "в мангазейском уезде люди кочевные и не сидячие, а живут, переходя с места на место и с реки на реку". Поэтому мангазейским ясачным сборщикам невозможно было доставить воеводам определенных сведений о количестве ясачных людей в уезде. Да и самый способ собирания ясака здесь был несколько иной, чем с инородцев других сибирских уездов. Не имея постоянной оседлости, мангазейские [51] инородцы не делились на волости, как это мы видим в других уездах, а жили родами, и каждый род платил ясак за себя или вернее за своих заложников (аманатов) и притом не "по окладу", а сколько заблагоразсудится, или смотря по государеву жалованью: "а без государева жалованья — без олова и одекуя ясаку не дают", отписывают мангазейские воеводы. Самое покорение инородцев состояло в том, что служилые люди захватывали у них аманатов, держали последних в Мангазее или Туруханском зимовье и за них получали ясак. И чем знатнее был аманат, тем более род, к которому он принадлежал, платил соболей; местом для сбора ясака служили зимовья, разбросанныя по всему мангазейскому уезду. Эти зимовья была признаками московской власти в том крае и служили временным приютом для ясачных сборщиков и торговых и промышленных людей. В известное время года к этим зимовьям приходили инородцы и за своих заложников приносили ясак. Вместе с тем эти зимовья были административными единицами, на которыя разделялся мангазейский уезд с инородческим населением, подобно волостям в других сибирских уездах. И ясачныя книги мангазейскаго уезда составлялись на основании сборов ясака по зимовьям и по зимовьям же в этих ясачных книгах распределялось и инородческое население этого уезда. Древнейшая мангазейская ясачная книга, дошедшая до нас, относится к 1629 г. и по ней мы можем судить о числе инородцев, плативших ясак в этом году, и о количестве ясака ²⁸).

Зимовья, в которых платили ясак самоеды:

1) Хонтайское или Хонтангское зимовье при р. Хотанге:

2) Есейское зимовье при озере Есей:

[52]

3) Пясидское зимовье:

4) Леденкин шар, а в нем платят тундряная и кровавая самоядь:

5) Верхотазское при р. Тазе:

6) Худасейское зим. при р. Худасее, вост. приток Таза:

Тазовская самоядь (вероятно подгородная):

7) Туруханское зимовье при р. Турухане:

Всего самоедов, плативших ясак в 1629 г.,  было 520 человек, а соболей они принесли в государеву казну 1333.

Зимовья, в которых платили ясак остяки енесейские:

1) Имбацкое при Енесее и речке Имбаке:

2) Закаменное при Енесее:

[53]

Итого енесейских остяков, плативших ясак в 1629 г., было 251 человек, а ясаку принесли 1200 соболей.

Самоеды и остяки при уплате ясака говорили свои имена ясачным сборщикам, и последние записывали их в книги. Но тунгусы мангазейскаго уезда почему-то считали нужным скрывать свои имена и число людей в роде, а потому они относились ясачными сборщиками к тем ясачным людям, которые платят ясак "без имени".

Зимовья, в которых платили ясак тунгусы:

1) Усть-Непское зимовье. Оно находилось на Нижней Тунгуске при впадении в последнюю речки Непы и было самым крайним, дальним по этой Тунгуске: из Туруханскаго зимовья доходили до него только в 13 недель. В 1629 г. в это зимовье принесли ясак: Шиляг Довгуша с своего рода 193 соболя и Шиляг Инкивда — 495 соболей, "а с кого именем того не сказали".

2) Пайраково зимовье при впадении в Н. Тунгуску речки Тетей. Здесь уплатили ясак два тунгусских рода: один — 94 соб., а другой 11 соболей.

3) Усть-Тетерское зимовье на Средней или Подкаменной Тунгуске при впадении в последнюю речки Теи. Здесь уплатили ясак в 1629 г. три тунгусских рода: Кундугорейн Баров с своего рода — 186 соболей.

Чапгирды с своего рода — 300 соболей, Чипкан с своего рода — 200 соболей.

4) Уст-Чуюнское на Средней Тунгуске при речке Чуюнке. Здесь
уплатили ясак два рода: Мугаи — 200 соб., Чамдянской — 10 соб.

Итого тунгусы уплатили 1690 соболей; а всего ясака в Мангазейском уезде собрано почти 4500 соболей.

В упомянутой ясачной книге не означена цена этой мягкой рухляди, но из приходной книги Казанскаго Дворца 1629 г. видно, что из Мангазеи в этом году прислано всей рухляди (десятинной и ясачной) по московской оценке на 15,762 рубля и если из этой суммы исключить десятинный сбор, то в остатке будет цена ясачнаго сбора рухляди — именно около 5000 рублей²⁹).

Из количества ясака, собраннаго в 1629 г., видно, что инородцы мангазейскаго уезда платили соболей гораздо менее, чем ясачные люди других сибирских уездов: везде полагалось minimum [54] 5 соболей с человека, а иные платили ясаку по 10 и по 12 соб., между тем как с инородцев мангазейскаго уезда на человека приходилось в среднем не более трех соболей, и только енесейские остяки уплатили в 1629 году почти по пяти соболей с человека. Притом мангазейские инородцы, хотя и платили ясак за аманатов, но в тоже время получали государево жалованье — олово и одекуй, и если этого жалованья, отписывают мангазейские воеводы, "дать им слишком, тогда и ясаку они принесут больше, а без жалованья платят мало, а иные и совсем ничего не дают". Да и самый платеж ясака, по словам воевод, у мангазейских инородцев иной, чем в других сибирских городах. "Мангазейские ясачные люди платят ясак не окладом и положить на них оклад нельзя для того, что люди кочевные, юрт и волостей у них нет; один год они на одном месте живут, а в другой — на другом, уходят в дальния места безвестно". Приходят в зимовья для платежа ясака за аманатов человека по 2 и по 3 из рода и если аманат добрый, то за него платит вся его родня и дают соболей больше, а если аманат худой, то мало, или совсем ничего. Когда же приходят к зимовьям, то бросают ясак чрез окно в избу и чрез окно же ясачные сборщики отдаривают инородцев одекуем, оловом и хлебом. "Мангазейские инородцы, пишут воеводы, боятся входить в избы, чтоб их ясачные сборщики не захватили в аманаты, а сами сборщики не выходят к ним из изб, опасаясь от них смертных убийств и потому сидят с аманатами, запершись"³⁰).

Часть 2

Часть 3

¹) А. М. Ю. Сиб. Приказ кн. № 1, п. 247.

²) Р. И. Б. т. II стр. 1127 — 1128.

³) Опис. Сиб. Царства стр. 299.

⁴) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 19 н. 1; ibid. кн. № 58 п. 254. Считаем нужным исправить здесь свою ошибку, допущенную нами в своем изслед. «Заселение Сибири»..., где в примеч. к 174 стр. Мангазея названа Мулгазея и Молгазея; нас ввели в заблуждение некоторые документы, неправильно списанные для Миллера. Но когда мы нашли те же самые документы в подлинном виде, то везде прочли в них Мангазея.

⁵) Впрочем в известном сказании «О человецех незнаемых в восточной стране», древнейший список котораго относится к XV в., есть упоминание о нашей Мангазее. Там читаем: «На восточной стране за Югорискою землею над морем живут люди Самоедь, зовомы Могонзеи; а ядь их мясо оленье, да рыба, да межи собою друг друга ядять, и гость к ним откуды приидеть и они дети свои закалают на гостей, да тем кормят, а который гость у них умреть, и они того седают, и в землю не хоронят, а своих такоже. Сия же люди не великы возрастом, плосковиды, носы малы, но резвы вельмы и стрельцы скоры и горазды, а яздять на оленях и на собаках. А платие носят соболие и оленье, а товар их соболи». Г. Анучин справедливо называет это сказание новгородским.

⁶) Считаем нужным заметить, что мы под Югрою, о которой упоминается в летописях и в договорах новгородцев с князьями, разумеем самоедов, живших около устьев реки Мезени. О местоположении этой Югры высказывались довольно различный мнения, но мы полагаем, что она там, где место ей указано в чертежной книге Сибири, составл. Ремезовым в 1701 г.: на первом общем листе этой книги около устьев Мезени мы находим — «югорская земля», а на 22 листе в том же самом месте — «югорское царство». А так как в данной местности жили самоеды, то поэтому подновгородскою «югрою» только их и можно разуметь. Заметим тоже, что следует различать Югру от Юнгров: последние жили по западным склонам Уральских гор в области, которая в «Черт. книге Сибири» называется Юнгорией или Удорией и которую несомненно населяли остяки. Впоследствии, когда остяки переселились к своей братии на Сосву (15 в.), за Уральский хребет, то и местность, занятая ими, в книге Большой Чертеж стала называться «Югорией».

⁷) Т. 1 кн. 1 стр. 93 изд. 1781 г.

⁸) Изследования... древн. Р. Истории стр. 80 — 81 изд. 1819 г.

⁹) Очерки Р. И. Геогр. стр. 62 — 63.

¹⁰) О походе Улеба на Железныя Ворота так передается в дошедших до нас летописях. Воскрес. "В лето 1032 Великий князь Ярослав поча городы ставити и по Руси и тогда же. Улеб изыде из Новагорода на Железныя врата и опять мало их прииде". Тоже читаем и в Соф.; в Никон. "Того же лета (1032) Улеб иде на Железныя Врата из Новгорода, и вспять мало их возвратишися, но многи тамо погибаша". Но в Истории Татищева под 1032 г. читаем следующее. "Ярослав строил города по Руси и за Днепром. Сего же году родилась Ярославу дщерь. Новгородцы с Улебом ходили на Железныя врата, но бысть несчастие, побеждены были Новгородцы от Югров". С перваго же взгляда на это место у Татищева можно убедиться, что он буквально передает то, что нашел в летописи; он же упоминает под этими годами и о рождении дочери Ярослава — чего нет ни в Воскр., ни Ник., ни Соф. летописях.

¹¹) Изслед. стр. 19 — 20.

¹²) Лаврен. Лет. изд. 1872 г. стр. 226—227.

¹³) Р. И. Б. т. 11 стр. 1050 — 1051.

¹⁴) Герберштейн. "Записки о Московии" перев. Анонимова стр. 25 Спб. 1866 г.

¹⁵) Экспедиции — 1580 г. под командою Пета и Дотскмана 2 судна, 1594 г. под ком. Баренца, Найя и Бранта 3 судна, 1596 г. под ком. Рина и Гемскера, 1608 г. под ком. Гудзона, 1625 г. под ком. Босмана — далее Карскаго моря не могли пробраться.

¹⁶) Лерберг стр. 30.

¹⁷) А. И. т. 11 № 30.

¹⁸) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 2 л. 28.

¹⁹) Опис. Сиб. Цар. Миллера стр. 300 см. гр. Бориса от 9 Апреля 1601 г. к березов. воеводам.

²⁰) Р. И. Биб. т. 11 стр. 824.

²¹) Ibid. стр. 826. Нужно заметить, что документ, напечатанный в Р. И. Б. т. 11 № 188 под именем наказа кн. В. Мосальскому и Савлуку Пушкину, на самом деле есть не что иное, как отписка в Москву тобольских воевод Федора Шереметьева и Остафия Пушкина, но в этой отписке сообщается: а) донесете в Тобольск березовских воевод о погроме самоедами первой экспедиции и b) наказ, данный этими воеводами начальникам второй экспедиции.

²²) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 2, см. Память тоб. воеводам от 1601 г. Февр.

²³) Р. И. Б. т. II стр. 833 — 845.

²⁴) Ibid. № 135.

²⁵) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 14 л. 402; ст. № 24 л. 34.

²⁶) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 78 л. 93, л. 1006.

²⁷) Р. И. Б. т. 11 № 213.

²⁸) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 19.

²⁹) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 20.

³⁰) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 58 лл. 375, 420; ibid. кн. № 204 л. 150.

Библиографическое описание:  "Записки Императарскаго Харьковскаго. Университета", книга I, 1893 г., часть неоффицальная. (а). Харьков 1893г.

Сетевая версия – В. Трухин, 2010г