1893г.   Буцинский П. Н. 

К истории Сибири. Мангазея и мангазейский уезд (1601 г.—1645 г.).

Часть 1

Часть 2

К таможенному ведомству принадлежали еще целовальники и толмачи; целовальничество и толмачество было повинностью для торговых и промышленных людей и последние выбирали на эти должности людей из своей среды. Поэтому злоупотребление целовальников и толмачей было несколько инаго свойства, чем злоупотребление таможенных голов: они действовали в пользу своих избирателей а от их злоупотреблений страдала главным образом государева казна. Как целовальников, так и толмачей в Мангазее было по 15-ти человек: по одному сидело в Мангазее и Турухане, остальные ездили с служилыми людьми по зимовьям и там отправляли свои обязанности. Какого рода были злоупотребления этих должностных лиц можно видеть из отписки мангазейскаго воеводы Погожего. В 1623 г. он писал в Москву: "приезжают в Мангазею с Руси из многих городов торговые и промышленные люди для торгов своих и соболиных промыслов и выбирают промеж себя в мангазейский уезд в зимовья целовальников и толмачей своих городов друзей и дают им своих товаров рублей на 100, 200, 500 и 600 и тем целовальникам и толмачам заказывают накрепко, чтоб воеводам про то было неведомо, и на те товары толмачи и целовальники в мангазейском уезде в зимовьях, где который будет для государева ясачнаго сбора соболиной казны, покупают лучшие соболи и бобры и всякую мягкую рухлядь прежде государева ясака, и выходят из зимовий на соболиные промыслы, и с своими товарами, не допуская ясачных людей до ясачных городков и лучшую мягкую рухлядь у них выкупают на свои товары. А ясачные люди приходят в зимовье к служилым людям с худыми соболями и [79] толмачи воровством приказывают им, чтобы они лучшие соболи продавали, а в государев ясак носили соболи худые и те ясачные люди по их приказам так и делают". Да кроме того целовальники и толмачи, пишут воеводы, закабаливают государевых ясачных людей небольшими долгами, дают им в долг рубля по 2 или по 3, а потом за проценты берут у них всякую лучшую мягкую рухлядь годов по пяти и по шести, а долг всетаки остается; от того государевы ясачные люди во всех зимовьях стали без оленей и без промыслов, многие померли, а иные разбрелись. Из того же документа видно, что торговые и промышленные люди нарочно из своей среды выбирали в целовальники и толмачи людей "худых задолженных", но лишь бы знавших самоедский и остяцкий языки; потому что таких людей легче было задобрить и заставить их заботиться более о своих кредиторах и друзьях, чем о государевой прибыли. И если так вперед будет, замечает тот же воевода, т. е. торговые и промышленные люди будут выбирать в целовальники и толмачи людей худых, то хорошаго ясачнаго сбора нельзя ожидать. Получив эту отписку, Михаил Федорович приказывает воеводам выбирать в толмачи и целовальники людей добрых и зажиточных, а не воров, выбрав — поверстать их жалованьем денежным и хлебным, кто в какую статью годится, и привести их к крестному целованию, чтоб им государю служить и прямить, а себе мягкой рухляди не брали-б, ничем не торговали и торговым и промышленным людям не наровили-бы ⁷⁵). Но зажиточным людям не было никакого интереса служить в этих должностях: жалованье толмачам давалось такое же, как и рядовым стрельцам, целовальникам — несколько более. А между тем им строго запрещалось вести торговлю, и значит торговый человек, взявши на себя обязанность толмача или целовальника, должен был довольствоваться только ничтожным жалованьем и бросить столь выгодные в Мангазее промыслы и торговлю. Вследствие этого, не смотря на царские указы, в толмачи и целовальники торговые и промышленные люди выбирали из своей среды только людей худых и воеводы не имели возможности заставить служить в этих должностях людей зажиточных: толмачем и целовальником мог быть только тот, кто знал самоедский и остяцкий языки, но зажиточные торговые люди нарочно говорили, что они этих языков не знают и стало-быть не могут исполнять обязанностей ни толмачей, ни целовальников. Поэтому нужда, особенно в толмачах, была [80] великая и иногда доходила до того, что толмачество поручалось таким лицам, которыя сами плохо знали инородческие языки и толмачили чрез своих жен. В конце царствования Михаила Федоровича остяки Имбацкаго зимовья послали в Москву следующую челобитную. Упомянув сначала о прежнем толмаче Иване Волынкине, который хорошо знал остяцкий язык и толмачил в Имбацком зимовье лет 12 и что при нем обид остякам никаких не было и расправа им от приказных людей была правая, челобитчики пишут: "а с 1641 г. воеводы стали посылать к ним в Имбацкое зимовье с служилыми людьми толмачей переменных и худых, которыя их остяцкаго языка вполне не разумеют и разговора остяцкаго хорошо не знают, а толмачат при посредстве своих жен; при таких толмачах им от приказных людей прямой расправы нет, так как жены толмачей ни о чем говорить приказным людям не смеют и им в ясачном сборе бывает великое отягощение" ⁷⁶).

Мы выше говорили о тех разнообразных пошлинах, которыя собирались в государеву казну, как то: поголовное, амбарное, лавочное, поживотное, проезжая, отъезжая и пр. Но самая важная пошлина — это десятинная с промыслов, с купли и продажи всяких товаров и разных съестных припасов, которые торговые и промышленные люди привозили в Мангазею. Относительно съестных припасов сделано только исключение для хлеба, который можно было провозить безпошлинно. Но торговые люди стали злоупотреблять этим правом и, накупив хлеба в верхотурском, тюменском и туринском уездах, привозили оный в Мангазею под видом съестных запасов и производили там очень выгодную торговлю: в пашенных сибирских уездах в урожайные годы пуд муки стоил несколько копеек, а в Мангазее и Турухане он продавался по 50 к., по рублю и даже по 2 р. за пуд. На это обстоятельство обратил внимание тобольский воевода Сулешов, столь много заботившийся о государевой прибыли, и установил пошлину и с хлебных запасов. Вследствие этого так много собиралось в государевой мангазейской казне хлеба, что при Сулешове им уплачивали в Мангазее хлебное жалованье служилым людям, ружникам и оброчникам и из Тобольска в это время совсем не посылался хлеб в "заморскую государеву вотчину" ⁷⁷). Это "уложение" Сулешова существовало не долго и в мангазейских книгах хлебных приходов с 1627 г. мы не встречаем статьи [81] прихода пошлиннаго хлеба. Очень может быть, что торговые люди перестали торговать в Мангазее хлебом, находя эту торговлю невыгодною, после того как должны были уплачивать десятинную пошлину при покупке хлеба в пашенных сибирских городах и при продаже в Мангазее. На практике оставалось так: хлебные запасы по 5 четвертей на человека можно было провозить безпошлинно, а при продаже его взималась пошлина. Но из отписки мангазейскаго воеводы в 1641 г. видно, что торговые и промышленные люди иногда отказывались платить десятую пошлину и при продаже хлеба, и воевода не находил нужным требовать ее ради того, чтоб "их торговых и промышленных людей от мангазейских торгов и промыслов не отогнать", тем более, как доносил воевода, продажа хлеба бывает малая — четверти по 2 и по 3 ⁷⁸). С других же съестных запасов — меду, рыбы, зайцев и пр. десятая пошлина взималась всегда, если только торговые люди наперед не заручились царской грамотой "о безпенном провозе", что было редким исключением.

Главная статья государевых доходов в Мангазее — это десятая соболиная пошлина с промышленной и покупной всякой мягкой рухляди. Это ясно будет видно из следующих данных:

Мы везде обозначали мангазейскую цену пушнаго товара, но московская оценка была гораздо выше: напр. в 1628 г. в Мангазее десятинный сбор мягкой рухляди оценен в 15,354 р., а в Москве — в 17,285 р. ⁷⁹); в 1635 г. десятинную мягкую рухлядь в Мангазее оценили в 10,749 р., а в Москве — в 12,952 р. ⁸⁰). Таким образом, если к десятинной пошлине прибавить еще ясак и поминки, то окажется, что государева казна ежегодно получала из Мангазеи мягкой рухляди minimum по московской цене на 17 тысяч рублей, а [82] maximum около 30 т. рублей *). Но Мангазея, как мы упомянули выше, была золотым дном не только для государевой казны, но и для торговых и промышленных людей. Контингент последних состоял почти исключительно из жителей нынешних северных губерний. Так из таможенной книги 1641 г. видно, что чрез мангазейскую таможню в Июне и в Июле месяцах этого года проехали на Русь всего 247 человек: пинежан — 61 ч., устюжан — 44, важенян — 21, сольвычегодцев — 17, мезенцев — 7, вологжан — 5, усольцев — 6, двинян — 4, гостинной московской сотни — 4 чел., патриарших крестьян — 2 ч., Сергиева монастыря крестьян — 4 ч., тюменцев — 3, [83] тобольчан — 6 и т. д. Словом ⁹/₁₀ торговых в промышленных людей приходилось на жителей нынешних северных губерний и это понятно почему. Последние давно были знакомы с Мангазеей, как и с инородцами — самоедами и остяками, знали их язык и нравы, давно были знакомы с водными путями, ведущими в Сибирь, и затем вследствие неудобной для хлебопашества почвы они преимущественно занимались торговлею и промыслами. Эти 247 человек имели пушнаго товара на 28 т. рублей: некоторые из них везли рублей на 40, на 100, другие на 500 р., и некоторые на 1000, 1500 р. и более ⁸¹).

Район торговых и промышленных операций русских людей очень обширный — по рр. Пуру, Тазу, Енесею, Пясиде, Хете, Хотанге, Анабаре, Тунгускам, Вилюю, Лене и даже по островам Ледовитаго океана. Число торговых и промышленных людей, ежегодно отправлявшихся в мангазейский уезд, было неодинаково, как это видно из таможенных книг, от 500 и до 1000 человек, но когда существовал морской путь их, вероятно, было значительно более; только от того времени до нас не дошло ни одной таможенной книги. Они жили там по 2, по 3 и даже по 5 лет. Большая часть их самостоятельно занималась торговлею и промыслами, а некоторые торговые люди, напр. гостинной сотни, посылали в Мангазею своих приказчиков или за покупкою пушнаго товара, или для промыслов. А как велики были денежныя суммы, посылаемыя торговыми людьми с своими приказчиками для закупки шкур пушных зверей, можно судить по следующему случаю. В 1637 г. Надейка Свешников послал в мангазейский уезд своего приказчика с тремя людьми и вручил ему денег 5500 р. Судьба этого дела была самая печальная. В следующем году Свешников уже бил челом государю, что посланный им приказчик умер, а люди его живут в Сибири на Лене "проживают и пропивают тот живот мой" и просил написать грамоту ленскому воеводе, чтоб он отыскал тех людей и выслал их в Москву ⁸²). Эта сумма в 5¹/₂ т. рублей свидетельствует о больших торговых оборотах, которые имели некоторые торговые люди в Сибири.

Что же касается всего товара, провозимаго ежегодно чрез мангазейскую таможню, то об этом также можно судить по некоторым данным. Десятая пошлина, собираемая на государя, не всегда может обозначать количество всего товара, провезеннаго чрез мангазейскую таможню, потому что иногда торговые люди возвращались чрез Мангазею [84] на Русь, уже уплатив таковую пошлину в Ленском или Енесейском острожках: напр. в 1637 г. мангазейский воевода доносил, что 130 человек, с которых довелось взять десятой пошлины 827 сороков, 36 соболей, уплатили эту пошлину в Ленском и Енесейском острогах ⁸³). Но за то все платили в Мангазее "поживотное на мирские государевы расходы" и если б эта пошлина собиралась постоянно, то мы имели бы документальныя данныя относительно ценности всего товара, ежегодно провозимаго на Русь чрез Мангазею. Но, как мы выше говорили, "поживотное" принадлежало к чрезвычайным пошлинам и взималась только за некоторые годы. Так с 12 Июля 1635 г. по 1-е Сентября таковой пошлины по. деньге с рубля взято с торговых и промышленных людей 565 р., стало-быть ценность их товара определена в 565,000 рублей ⁸⁴); в 1629 г. этого же рода пошлины по 5 денег с рубля взято с 347 человек 674 руб., значит, товара было на 135 тысяч рублей ⁸⁵).

К концу царствования Михаила Федоровича город Мангазея: стал все более и более падать. Еще в 1627 году мангазейские торговые и промышленные люди разных городов били челом государю, что в Мангазее — около Мангазейскаго города, Туруханскаго зимовья, вверх по Енесею и внизу Нижней Тунгуски — соболи и бобры "опромышлялись" и они начали ходить в верхния места Тунгуски, где соболи добры и всякаго зверя много ⁸⁶). Таким образом первою причиною упадка Мангазеи было оскудение того богатства, которым прежде славилась мангазейская область. Открылись новыя места промыслов — это верхния части Нижней и Средней Тунгусок, но эти места слишком далеко находились от города Мангазеи: торговые и промышленные люди пишут, что они из Тазовскаго города доходят до верхних промышленных мест только на другое лето. И вот торговые и промышленные люди, чтобы сократить разстояние начинают жить в Туруханском зимовье и в этом месте мало-по-малу образуется такой же центр, каким прежде был город Мангазея. Только пока существовал последний проживанье в Турухане вызывало множество неудобств. Торговым и промышленным людям по разным случаям часто приходилось ездить в город, где жили воеводы и эти поездки сопряжены были с большими трудностями, убытками и [85] потерею времени. Например в 1684 г. они жаловались, что приказные люди в Турухане судят их по исковым челобитным только до 5 р., а если иск превышал эту сумму, то они расправы не дают и посылают истцов и ответчиков к воеводам в Мангазею. Это — во-первых. Во-вторых, на торговых и промышленных людях лежала обязанность возить ежегодно весною из Туруханскаго зимовья в Мангазею аманатов с служилыми людьми для государева жалованья и разспросу о сборе ясака и привозить их обратно. А между тем путь этот был длинный и неудобный: по реке Турухану можно было плыть в больших судах, по малым речкам нужно было перегружаться в коломенки, некоторыя места тянуть волоком, а затем по реке Тазу снова переходить на кочи; вследствие этого путь от Туруханскаго зимовья до Мангазеи совершался только в три недели и обратный проезд требовал столько же времени. А пока, пишут челобитчики, из Мангазеи не привезут аманатов, приказные люди не отпускают торговых и промышленных людей из Туруханскаго зимовья на соболиные промыслы ни одного человека, а в это время вешняя вода из Тунгусок уходит, путь по этим рекам вследствие порогов делается затруднительным и они доходят до промышленных мест слишком поздно и потому ежегодно "живет безпромыслица". Да и мангазейский воевода в том же году доносил, что эти переезды тяжело отзываются на торговых и промышленных людях и спрашивал, не прикажет ли государь ему или его товарищу жить в Туруханском зимовье, тем более, что в Мангазее теперь собирается пошлина только с юколы, "с собачьяго костья", с рыбы и с зайцев да и то небольшая ⁸⁷). Благодаря указанным обстоятельствам промыслы, которые в прежнее время давали огромные барыши, делаются все менее и менее выгодными, да к тому же они находились теперь в стране тунгусов, народа жестокаго, который массами нападал на торговых и промышленных людей и убивал последних ежегодно человек по тридцать, по 50, по 100 и больше. Слухи об этих трудностях и убийствах доходят до Руси и в Мангазею все менее и менее торговых и промышленных людей отваживаются ездить ради торговли и промыслов. Наконец, некоторыя случайныя обстоятельства имели большое влияние на падение города Мангазеи. Мы выше упоминали, что с 1641 и до 1644 г. в этот город не пришло ни одной кочи с хлебом: все они были разбиты бурями в Обской губе. И в Мангазее настал великий голод: жители питались в это время юколой, "собачьим [86] костьем" и т. п. К довершению несчастья в 1643 г. город почти весь выгорел: сгорели воеводский двор, государевы амбары, съезжая изба, некоторыя городския стены, а оставшияся от пожара постройки были то разломаны, то раскрыты. Из Казанскаго дворца шлется мангазейским воеводам приказ немедленно служилыми, торговыми и промышленными людьми поставить острог, укрепить его всякими крепостями, построить воеводский двор, съезжую избу, государевы амбары. Но исполнить этот приказ оказывается нет возможности. Служилые люди послали государю такую челобитную: "Нам холопям твоим порченых, разломанных и раскрытых мест Мангазейскаго города и острог ставить на горелом месте, съезжую избу, воеводский двор и государевы амбары делать некем: нас в Мангазее служилых людишек всего 94 человека, да из них 70 человек посылаются на государевы годовыя, двухгодовыя и трехгодовыя службы по ясачным зимовьям и с ясаком в Москву, 10 человек сидят в тюрьме и остается в Мангазейском городе для бережения государевой казны всего 14 человек. Да в Мангазею по 3 года государевых кочей и торговых и промышленных людей не приходило, все те суда разбило в море до основания и мы служилые людишки не получали хлебнаго и солянаго жалованья по 2 по 3 и по 4 года. На твои государевы службы поднимались, должая великими долгами, жены и дети наши, живучи в Мангазейском городе, терпят голод, а теперь и должаться не у кого, потому что город запустел...." ⁸⁸).

Сам воевода зимою писал в Москву, что "он в великий пост уходить в Туруханское зимовье и до того времени хлебными запасами, привезенными из Енесейска, нельзя прокормиться помимо юколы и "костья собачьяго", что дьяк Ододуров, бросив государевы дела, убежал, и ехавший на его место дьяк Теряев, не доехав Мангазеи, застрял в реке Таз и умерь голодною смертью; промышленные жилецкие люди осенью побрели в Турухан и енесейский острог, а многим стрелецким женам, мужья которых находятся на службах, придется с детьми помереть от голоду, потому что в Турухан оне брести не могут, а из Турухана в зимнее время прислать в Мангазею хлебных запасов невозможно. Кроме того, воевода сообщал, что на весну он не может послать служилых людей в зимовье для сбора ясака так как нечем подняться, что в Турухане и в Мангазее в этом году государевых денежных [87] доходов ничего не будет, потому что собрать не на ком и не с чего" ⁸⁹).

Такова была печальная картина положения Мангазеи в 1644 году! В Туруханском зимовье дела были не лучше. Мангазейский воевода, явившись сюда, прежде всего объявил торговым и промышленным людям указ о постройках в Мангазее, но сам он, видя их бедность и малочисленность дал им "в городовой поделке сроку до государева указа". Но эта бедность однако не помешала ему взыскивать с тех же торговых и промышленных людей деньги 73 р. за площадное письмо. Последнее отдавалось на откуп за 73 р. в год, но площадной писец в виду тяжелых времен сбежал и теперь воевода решается доправить эти деньги на торговых и промышленных людях и, по обыкновению, правежом; таким же средством он хотел заставить торговых и промышленных людей дать целовальников для посылки последних в ясачныя зимовья. В ответ на царский указ о постройках в г. Мангазейском и на действия воеводы торговые и промышленные люди послали Михаилу Федоровичу челобитную, из которой ясно видно, чем была для них Мангазея прежде и чем теперь стала. "По твоему государеву указу", пишут они, "воевода велел нам, сиротам твоим, промеж себя из торговых и промышленных людей выбирать во всякия, мангазейския службы годовыя, двух годовыя и трех годовыя против прежних годов. А в прежние годы всяких выборных людей в Мангазее было по 30 человек и больше те службы всякому человеку стоили в год рублей по 40 и 50, а дальние рублей по 80, но теперь таких служб мы нести не можем, потому что не те времена, не такие теперь торги и промыслы! В прежние годы торговых и промышленных людей приходило в Мангазею человек по 600, 700 и больше и с соболиных промыслов возвращалось каюков по 100 и по 150 и больше да из Енесейскаго острога приходило дощаников по 20, так что всяких людей на мангазейскую ярмарку съезжалось тысячи по две и больше. А каковы тогда были торги и промыслы! У одного человека товару тысячи на 2, на 3, на 4, на 5 и более. На одного человека "ужин" (долей) по 50 и более. И всякия государевы службы служили без ослушания и без отягощения, а теперь собралось торговых и промышленных людей только человек 150, да из Енесейска пришел один досчаник. И все люди бедные задолжавшиеся и голодные! А если бывают богатые люди, то это прикащики купцов гостинной [88] сотни, которые торгуют тысяч на 6, на 7 и больше, но они пожалованным московским грамотам не служат никаких государевых служб". В той же челобитной мы находим и указания — почему в Мангазею все менее и менее стадо приходить торговых и промышленных людей. Последние годы промыслы стали неудачны и избыточны: ясачные люди тунгусы на промыслах в лесах и в зимовьях промышленников убивают, мучат, жгут, отнимают хлебные запасы, всякия промышленныя орудия соболи и платье: в 1642 г. тунгусы убили промышленников 20 человек, в 1643 — 1644 гг. убили 35 человек, а во многие годы убивали человек по 100 и более. Вследствие этого, читаем в челобитной, оттого мученья и грабежу промышленные люди отбыли промыслов и задолжались великими долгами. Да в 1642 г. кочи, прибывшия с моря, замерзали в р. Тазе и русским людям пришлось побросать свои товары и оттого торги и промыслы принесли только одни убытки. Мы также упоминали, что в продолжение нескольких лет государевы кочи с хлебными запасами разбивало на море, но между этими кочами всегда были и кочи торговых и промышленных людей, стало быть и последния постигала та же участь, как и казенныя. И вот промышленные люди, слыша об убийствах и грабежах тунгусов, о крушении кочей на море, о пожаре в Мангазее, о великих тягостях от государевых служб и изделий, о голоде в Тазовском городе, не решаются уже предпринимать далекое путешествие в Мангазею. Да и те, которые были на промыслах, человек 150, получив подобныя вести, не пошли в Мангазею в 1644 г., а, уплатив десятую пошлину на заставе при устьях Подкаменной Тунгуски, возвратились на Русь иным путем чрез Енесей, Елогуй, Вах и Обь мимо Сургута. В заключение челобитной торговые и промышленные люди просили государя избавить их от целовальников, от построек в Мангазее, не взыскивать с них площадных денег, чтоб им в конец не погибнуть и не разбрестись врозь….. ⁹⁰).

Собственно говоря, уже с того времени, как изсяк источник богатства в Мангазее, как "соболи опромышлялись" по рекам Пуру и Тазу, Мангазейский город оказался совершенно не на месте: существование его приносило только один вред торговым и промышленным людям. Правительство еще могло дорожить им, так как там были возведены разныя казенныя постройки, но в 1643 г. пожар уничтожил почти весь город и правительство теперь легко могло [89] разстаться с ним и перенести его в Туруханское зимовье. И в самом деле, какой смысл теперь имел город на р. Тазе? Пожалуй, он должен был еще служить в качестве зимовья для сбора ясака с мангазейских самоедов, но не как административный и торговый центр мангазейскаго уезда; эта роль должна перейти к Туруханскому зимовью и московское правительство поступало в высшей степени неблагоразумно, направляя торговых и промышленных людей чрез Мангазею. Иное дело, когда был свободен морской путь в Сибирь! Этою последнею дорогою торговые и промышленные люди — разные дввняне, мезенцы, пинежане, устюжане, важене гораздо скорее и с меньшею опасностию достигали Мангазейскаго города, чем путем, который установило правительство, т. е. Обью и Обскою и Тазовскою губами. Что морской путь из устьев Двины и Мезени не только в Мангазею, но даже в Туруханское зимовье был спешнее, чем чрез устья Оби, на это мы имеем прямое свидетельство самих торговых и промышленных людей. Торговый человек Кондрашка Куркин и стрелец Кондрашка Корела на допросе говорили тобольским воеводам: "от Архангельскаго города по вся годы ходят кочами многие торговые и промышленные люди со всякими немецкими товарами и с хлебными запасами, а поспевают морем в Карскую губу в две недели, но реке Мутной ходу 5 дней, - волок полторы версты и по Зеленой 4 дни...." весь же путь от Архангельска до Мангазеи по показанию этих лиц совершался в четыре недели. По другим показаниям Мутную реку проходили в 5 дней, Зеленую в 10 дней, "а от устья Зеленой реки губою бежать парусным ходом до завороту (т. е. до Тазовской губы) день, Тазовскою губою до устьев реки Таз два дня и две ночи.... И рекою Таз до города Тазовскаго (т. е. Мангазеи) двое суток"... ⁹¹). Другие находили этот морской путь несколько продолжительнее, но из всех показаний тобольский воевода вывел заключение, что из Архангельска морем в Мангазею поспевают в 4¹/₂ недели. Между тем из Тобольска в Мангазею по Иртышу, Оби и чрез Обскую и Тазовскую губы в благоприятную погоду "большим погодьем" суда достигали в 8 недель, а в менее благоприятную погоду "коли погодья живет мало" недель в 13 и больше ⁹²). Если столько времени требовалось проплыть из Тобольска в Мангазею, то сколько же нужно было времени, чтобы разным двинянам, мезенцам, устюжанам добраться до Мангазеи чрез Уральский [90] хребет? Очевидно, что гораздо более. Кроме того нужно заметить, что путь чрез Обское устье был опасен: в Обской губе редко бывала благоприятная погода, а почти всегда дул северный ветер, который иногда совсем препятствовал выйти судам из Обскаго устья, или во время пути прибивал их к берегу, а часто, как мы выше упоминали, даже разбивал их. Торговые и промышленные люди считали этот путь самым опасным и даже советовали правительству избегать его. Еще в 1627 г. они в Казанском дворце говорили, что если посылать служилых людей из Тобольска в Туруханское зимовье, то следует направлять их по Иртышу в Обь и по Оби вверх чрез Кеть в Енесейск и затем вниз по течению Енесея, что ход из Тобольска в Туруханское зимовье чрез Енесейск спешнее, "поспевают ранее", чем чрез Обскую губу и чрез Таз ⁹³). "Поспевают ранее" не потому, что этот путь короче; нет, он гораздо длиннее, чем чрез Обское устье: из Тобольска в Мангазею последнею дорогой плавали от 8 до 13 недель, да от Мангазеи до Туруханскаго зимовья 2¹/₂ недели, а нартяным ходом три недели. Тогда как до Енесейска чрез Иртыш, Обь, Кеть, волок и Кас можно было доплыть только в четыре месяца; в Енесейске, говорили промышленные люди, нужно зимовать, а потом уже на другую весну плыть в Туруханское зимовье. Путь от Енесейска до Туруханскаго зимовья совершался водою в две недели, а нартяным ходом три недели. Очевидно, что такой кружной путь торговые люди предпочитали только потому, что путь чрез Обское устье был в высшей степени опасен. Между тем морской путь в Мангазею не только был спешнее, как мы видели, но и безопаснее, чем чрез Обское устье. По крайней мере о крушениях на морском пути нет и помину в показаниях торговых людей. Выплыв из устьев реки Зеленой в Обскую губу, суда попадали прямо под попутный северный ветер, который прямо гнал их в губу Тазовскую и был попутным до самой Мангазеи.

Все это мы говорили к тому, чтобы показать, что город Мангазейский даже после окончательнаго упадка соболиных промыслов в самой Мангазее, мог бы еще существовать и процветать, еслиб только был свободен морской путь к нему — "старая дорога". Тогда торговым и промышленным людям нельзя было обойти его и чрез Мангазейский город ежегодно проходило-бы minimum 1¹/₂ т. человек с товарами на несколько сот тысяч. Когда же морской путь был [91] запрещен, а местныя богатства оскудели, то существование города на р. Тазе сделалось совершенно безполезным и убыточным, как для правительства, так и для торговых людей. Его роль теперь с большим успехом могло исполнять Туруханское зимовье, куда путь от устьев Иртыша чрез Обь мимо Сургута, по рекам Ваху и Елогую и затем по Енесею был значительно спешнее, чем чрез Обское устье; этим последним путем уже ходили торговые и промышленные люди, а в 1644 г. и государев ясак из Туруханскаго зимовья отправлен был именно чрез Елогуй. Между тем московское правительство сохраняло этот город до самаго 1672 г., когда он был перенесен к устью Турухана. В это время морской путь в Сибирь уже был забыт и до известнаго Крижанича, жившаго тогда в Тобольске, доходили о нем только неясные слухи. Тем не менее он обратил на них внимание и в одном своем сочинении высказал взгляд на значение для Сибири морскаго пути от города Архангельска. Говоря о разных предметах торговли, которыми изобилует Сибирь, он пишет: "можно было бы добывать от калмыков воловьих и овечьих шкур тысяч 30 и 40 и продавать немцам, если-бы найден был путь по Иртышу на море до моря Архангельского". В другом месте того же труда Крижанича читаем: "немцы ежегодно плавают в пустую северную страну, в дальнее студеное море ради велерыбьяго жира и труд не только оплачивается, но и дает им прибыль. Не знаю, продолжает Крижанич, нельзя ли того же и от сего царства сделать — от Мангарии (Мангазеи) или от Архангела". Знаю только, что если-бы Сибирью владели немцы, то никак не могли бы жить без морских ладей и разведали бы дальше морские пути, коих мы не знаем. И кто знает, может быть из Мангареи и путь в Индию был бы найден" ⁹⁴).

Но мы уже знаем, что морской путь от Архангельска в Сибирь давно уже был известен русским; жители нынешних северных губерний пользовались им не одну сотню лет, плавая из устьев Двины, Мезени и Печоры в Мангазею. Только правительство Михаила Федоровича этот путь, который оно в 1616 г. считало старою дорогою, запретило под страхом, смертной казни, напрасно испугавшись немцев.

[92] В заключение мы выскажем несколько общих замечаний относительно торговых и промышленных людей в Сибири. Следя за предприятиями русских промышленных партий, историк не может не поражаться их смелостию, терпением, настойчивостию, доходящею до упорства, уменьем ориентироваться среди незнакомой и дикой местности, способностию скоро и легко изучать инородческие языки и уживаться с людьми инаго происхождения, иных вер, нравов и обычаев. Торговые и промышленные люди шли всегда впереди тех мест, где действовало правительство: они пролагали дороги, отыскивали инородцев, заводили с ними торговлю, а иногда даже налагали на них ясак от имени Белаго царя и затем уже появлялись в тех местах правительственные острожки и зимовья. Пред этими подвигами русских людей бледнеют предприятия в Америке разных Кортецов и Пизарров, если мы возьмем во внимание природу, среди которой пришлось действовать русским в Сибири и испанцам в Америке, и средства, которыя имели те и другие. Уже в первой четверти XVII в. русские промышленники выплывали из устьев Енесея и Лены, плавали по Ледовитому океану, открывали на нем острова и занимались там промыслами. Удивительно в данном случае то, что русские мореплаватели совершали свои плавания по Ледовитому океану без всяких морских карт, даже без компаса и притом на небольшях судах, так называемых кочах. "Поговоря с товарищи, да помолясь Богу, государь, мы поплыли"….. Куда же и на чем?

В Ледовитый океан и на своих утлых ладьях — необыкновенная смелость! Ведь достаточно было одной ничтожной льдины, чтобы превратить эти "судёнышки" в щепы. И действительно, как показывают документы, русские люди во время этих смелых экспедиций погибали целыми партиями в 50 и 100 человек, но это, однако, не останавливало других: составлялись новыя партии, шли по следам своих предшественников и делали новыя и новыя открытия на страшном Ледовитом океане. А какия лишения они испытывали во время этих предприятий? По целому году не ведали огня и питались юколою, падалью и собачьим кормом.

Я не разделяю того мнения, что будто — бы алчность к наживе вела русских промышленников все далее и далее в глубь Сибири….. Нет, помимо материальных интересов ими руководили необыкновенный дух предприимчивости, страсть к рискованным предприятиям, жажда знания — что таится в неведомых местах. Об этом свидетельствуют неопровержимые исторические факты. Ведь уже в начале XVII в. русские завладели громаднейшею частию Сибири и на этом [93] пространстве они могли удовлетворить самую ненасытную алчность. Между тем, что же мы видим? Оказывается, им мало материка Сибири. Торговые и промышленные люди простирают свои виды на Ледовитый океан, плавают по нем в разнообразных направлениях, не смотря на страшную опасность, которая там угрожала мореплавателям.

Равным образом несправедливо обвинение, что будто эти передвижения русских людей в Сибири неизбежно сопровождались грабежами и даже истреблением инородцев. Так может говорить только тот, кто или совсем не знакомь с историческим материалом, или слишком доверяет челобитным инородцам, в которых иногда попадаются жалобы на грабежи их торговыми и промышленными людьми. Я мог бы привести много данных из следственных дел по поводу разных челобитных в подтверждение того, как нужно быть осторожным в своих заключениях при пользовании подобным материалом. Мало того, даже к донесениям самих воевод нужно относиться критически и в своих выводах из них необходимо иметь в виду другия данныя. Для иллюстрации этого повергнем на суд читателя следующеѳ донесение мангазейскаго воеводы в 1623 г.⁹⁵). Он писал, что многие русские люди приходят в мангазейский уезд, женятся на инородках и поселяются в инородческих юртах: некоторые уже живут лет по 15 и по 20, убивают и грабят инородцев, "задалживают" их великими долгами, заказывают инородцам приносить в ясак добрых соболей, выкупают у них всякую лучшую мягкую рухлядь и, если не выгнать этих русских из уезда, то государевой казне будет убыль и полный ясак с ясачных людей собрать будет невозможно. Какой вывод можно сделать из этого документа касательно отношений русских людей к инородцам? Совершенно верно, что русские люди, поселившиеся в инородческих юртах, как более смышленые и предприимчивые эксплоатировали приютивших их инородцев, людей безпечных и очень, очень ленивых. Но возможно ли допустить грабежи и убийства, о которых пишет воевода? Ни в каком случае! На инородца русский человек смотрит прежде всего как на человека: разное происхождение, разная вера, разный язык, иные нравы и обычаи не препятствуют ему даже входить в семью инородца, жить в одних юртах, вместе пить и есть, но славить Бога по своему, по-христиански. Русские люди в таких случаях появляются между инородцами не [94] массами, а одиночками в, поселившись среди целаго рода или целаго племени, как они могут грабить и убивать инородцев? Ведь не с детьми же им приходилось иметь дело! Очевидно, что воевода сообщает в Москву заведуемую ложь и понятно почему: русские заказывают инородцам приносить ясак хорошими соболями, выкупают у них всякую лучшую мягкую рухлядь, а правительство требует от воеводы, чтобы он, как можно более, заботился о государевой прибыли, собирал ясак с инородцев хорошими соболями. И вот воевода в оправдание свое, что не может исполнить царскаго наказа, указывает на русских людей как на препятствие к исполнению правительственных требований, просит дать ему указ об изгнании этих русских, и если говорит в своей отписке и грабежах и убийствах, то только для того, чтобы усилить свою просьбу.

Конечно из-за промыслов у русских промышленников бывали и кровавыя столкновения с инородцами, бывали и убийства, но преимущественно движение русских торговых и промышленных людей в Сибири имело торговый и промышленный характер. И уж если при этом говорить о грабежах и убийствах, то не инородцев русскими, а наоборот: инородцы часто грабили и убивали русских торговых и промышленных людей. Это очевидно не только из челобитных русских людей и донесений воевод, но и из следственных дел. Мы выше упоминали о грабежах и убийствах, которые совершали самоеды при крушении судов в Обской губе; об этом есть следственное дело. Приводили мы жалобы торговых и промышленных людей на грабежи и убийства, которые ежегодно они терпят от тунгусов и донесение о том же мангазейскаго воеводы в 1644 году и об этом есть следственное подтверждающее дело.

Таких документов мы можем еще привести несколько и относящихся к разным временам. В 1627 г. мангазейские торговые я промышленные люди подали челобитную, в которой писали следующее: "...Вверх Тунгуски реки живут многие Сыроядцы, Буляши, Тунгусы, Шелягирцы, Чапагиры и Синегирцы и их на соболиных промыслах по лесам побивают и грабят, и к зимовьям их приступают, многия зимовья пожигают, и многих промышленных людей по зимовьям обсадили и на промыслы не пустили; ходят те люди в скопе человек по 60, 70 и по 100 и впредь им угрожают убийством и вверх Тунгуски ходить не велят и похваляются побить до одного человека, а называют землю и реки своими; побив русских людей и пограбив у них соболи, приходят в ясачныя зимовья и теми соболями платят ясак.... и многие промышленные люди от [95] тех иноземцев убийства и грабежу разбрелись с промыслов на Русь..." В Москве пожелали проверить справедливость этих жалоб и в Казанский Дворец с этою целию собрано несколько человек торговых и промышленных людей, бывших на промыслах в мангазейском уезде, да целовальника, который только что приехал из Мангазеи с государевой соболиной казною. Будучи допрошены, они не только подтвердили все то, что писалось в вышеприведенной челобитной, но и дали объяснение — почему инородцы могут грабить и убивать русских торговых и промышленных людей. Из этого объяснения оказывается, что промышленники ходили на промыслы человека по 2, по 3, 4 и по 5, а тунгусы бродили сотнями и понятно, что перевес был на стороне последних⁹⁶).

В 1632 г. в нижней и подкаменной Тунгусках инородцы убили 17 человек торговых и промышленных людей, в 1634 г. инородцы убили таких же людей 53 человека. Государь приказывает мангазейским воеводам произвести обыск, допросить всяких людей — когда, где и за что инородцы побивают русских людей. Следствие вполне подтвердило справедливость жалоб торговых и промышленных людей: все допрошенные "по крестному целованию" говорили, что тунгусы и другие иноземцы в разных местах "по вся годы" побивают на промыслах русских людей, а русские побивать тунгусов не смеют". Из Москвы шлют грамоты мангазейским воеводам, чтоб они посылали в промышленныя места служилых людей для защиты русских промышленников от инородцев. Но в 1634 г. мангазейские воеводы отвечают, что все служилые люди находятся на государевых службах и в Мангазее остается человек по 5 и 6, а в иное время человека по 3 и по 4 для оберегания города и в ясачныя зимовья для защиты торговых и промышленных людей посылать некого". Теже воеводы пишут, что "русские люди на соболиных промыслах садятся врознь по зимовьям в разстоянии дней на 8, на 10 и недели на 3 и на 4, а тунгусы живут переходя с места на место, с реки на реку и переходов этих торговые и промышленные люди не знают" и потому уберечься от инородцев не могут⁹⁷).

Вспомним также вышеприведенную челобитную торговых и промышленных людей, посланную из Мангазеи в Москву в 1644 г., в которой они жалуются, что тунгусы побивают их ежегодно по 50 [96] и по 100 человек. Словом, достоверный исторический материал позволяет нам говорить только о грабежах и убийствах инородцами русских промышленников, а не наоборот. Мы даже можем сказать, что излишняя снисходительность московскаго правительства к инородцам в значительной степени способствовала последним жестоко и безнаказанно расправляться с русскими торговыми и промышленными людьми. Нам известно, что воеводам предписывалось собирать с инородцев ясак  и недоимки ласкою, а не жесточью, а с русских разрешалось собирать подати правежем, плетьми. Следствием такой ласки было то, что на вогулах пелымскаго уезда накопилось с 1628 г. по 1700 недоимок на 7,011 рублей, на остяках сургутскаго и березовскаго уездов на 78,442 р. и не было ни одного сибирскаго уезда, чтоб на инородцах не накопилось за тоже время недоимок на несколько тысяч рублей⁹⁸). И нельзя сказать, чтобы ясак был тяжелый: в год от 2 и до 11 соболей с человека. Инородцы славились как отличные стрелки из лука и добыть такое количество им было очень легко, когда русские добывали на промыслах по 15 и по 20 сороков соболей на человека. Но леность и снисходительность к ним правительства вели к тому,  что инородцы и по пяти соболей не сполна уплачивали и на них из года в год все более и более накоплялись недоимки. Напрасно сибирские воеводы вопиют против гуманности и снисходительности русских царей в отношении разных вогулов, остяков и татар и доказывают всю непрактичность подобных отношений. "Нам, холопам твоим, государь, пишут они, велено ясак и поминки с ясачных людей выбирать ласкою, а не жесточью и не правежем, а ясачные многие люди живут меж русских и всякому русскому обычаю навычны и то им ведомо, что по твоему указу ясак и поминки править правежем не велено и они на твое жалованье надежны.... соболей и лисиц проигрывают в зернь, а в ясак не дают; сотников и десятников своих не слушают, на лешие промыслы проигравься зернию не ходят..." И если, пишут воеводы, ясак правежем не править и за игру в зернь не наказывать, то выбрать ясачную подать без недобору невозможно.

Но чтобы яснее видеть различие в отношениях московскаго правительства к инородцам и русским людям, нужно обратить [97] внимание на следующее обстоятельство. Один пункт наказа мангазейским воеводам предписывал: "Да будет самоядь на торговых людей или на кого ни буди, в обидах и во всяких делех учнут бить челом, и той самоеди на торговых и на всяких людей давать суд и управу чинить, до чего доведетца, безволокитно. А будет Пустозерцы, или иных которых городов, против на самоедь учнут бити челом, и им тем Пустозерцам и иных ни которых городов торговым людям на сомоедь, без государева указа, суда и управы не давати...."⁹⁹) Итак для инородцев расправа безволокитная, а для русских людей должна быть известная московская волокита! К чему вело такое различие?. Последствия такой политики для русских людей были довольно тяжелыя. Положим иногородец убил торговаго или промышленнаго человека и родственники последняго подали воеводе жалобу на убийцу. Воевода принимает челобитную и при удобном случае, когда бывает посылка в Москву, отправляет ее в приказ Казанскаго Дворца. Не ранее как чрез год сибирский воевода получить по поводу упомянутой челобитной указ государя "произвести обыск торговыми, промышленными, служилыми и всякими русскими людьми и инородцами" о том, справедливо ли пишут челобитчики. Пройдет еще год, как воевода успеет произвести обыск, да переслать в Москву "обыскныя речи"; об убийстве в 1642 г. тунгусами 17 человек торговых и промышленных людей следствие производилось только чрез два года. А пока в Москве разберут обыскныя речи, постановят решение, да перешлют его в Мангазею или в Енесейск, то пройдет еще много и очень много времени. А в чем состояло решение? По большей части только в том, чтобы воевода не дозволял инородцам "побивать и грабить торговых и промышленных людей, чтоб в десятинной государевой пошлине не было убыли..." Вот почему все те убийства, о которых мы уиоминали выше, проходили для инородцев совершенно безнаказанно. Да это и понятно: засадить убийцу в тюрьму или казнить было бы убыточно для государевой казны — кто же тогда вместо их будет платить ясак? Теперь возьмем другаго рода пример: торговый или промышленный человек убил и ограбил инородца и инородцы пожаловались на него воеводе. Знаете ли, что грозило убийце или грабителю? Воеводы и приказные люди выпьют из него всю кровь: виновный должен будет поплатиться не только всем пограбленным, но и даже своим [98] собственным имуществом, чтобы ублаготворять своих судей. Отсюда понятно, почему торговые и промышленные люди жалуются в своих челобитных, что их бьют, грабят, жгут огнем инородцы, а они "противу побивать не смеют".

⁷⁵) А. М. И. Д. Портф. Миллера № 477.

⁷⁶) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 189 л. 145.

⁷⁷) Р. И. Б. т. 8, стр. 853.

⁷⁸) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 571.

⁷⁹) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 17 л. 63.

⁸⁰) Ibid. кн. № 20.

*) Пожалуй, иному читателю будет интересно знать, какое же употребление имела эта масса шкур разных пушных зверей, ежегодно присылаемых из Сибири в государеву казну? Чтобы удовлетворить любопытство читателя, мы приведем здесь данныя из расходной книги Казанскаго Дворца, из которых видно будет, на какие [предметы расходовалась государева соболиная казна. "1627 г. сентября 7, 40 соболей цена 60 р. послано государю одарить теми соболями отца своего св. патр. Филарета на праздник Рожд. Богор." Октября 27. "Солунскому епископу, Синайскому архимандриту, Афонской горы строителю и келарю, попам и дьяконам от государя и от свят. патриарха — 40 соболей цена 28 р., 40 соболей цена 20 р., 480 соболей цена по 15 р. сорок". Ноября 26 "Доктору Ортемию для затарской посылки жалованья государева 40 соболей цена 75 р. и 40 "соболей цена 50 р." — Свийсвому королю послано соболей от государя на 240 р. и от патриарха на 70 р." — "Турской земли города Мирликия Никольскаго монастыря митрополиту Иеремии и старцам на 75 р. соболей" "Послать в Крым по цареву и калгину запросу на 1070 р." — "в Крым цареву ближнему человеку Алгазы Аге на 50 р." — "Послать милостыни цареград. патриарху Кириллу и александр. патриарху Герасиму на 400 золотых соболями". Таков расход соболиной казны на жалованье, подарки и милостыни. Но московские цари были и первыми купцами в московском государстве: они вели значительную торговлю пушным товаром в Персии и наживали хорошия деньги. "Гостю Федору Котову и торговым людям, которые посланы с ним с государевым товаром в персицкую землю соболей на 140 рублей" Апреля 20. "По государеву указу гостю Булгакова велено выдать из Казанскаго дворца соболей на 1673 г. для торговли с кизильбашскими купчинами на сырой шелк". Затем московские цари за всякаго рода покупки уплачивали не деньгами, а шкурами пушных зверей. Марта 25. "Велено дать торговому человеку Андрею Семенову за золотые и за золото дельное, что у него взято к золотому делу, соболями на 663 р. 20 а." "Торговому человеку за 800 золотых угорских по цене на 672 р., по 28 ал. за золотой дать соболями и иною мягкой рухлядью всего 15 сороков соболей". „Торговому человеку Семенову за взятый у него жемчюг 482 золотника по цене за 907¹/₂ р. дать соболями". "Торговому человеку А. Семенову за взятые у него к госуд. делу 890 золотых угорских, да 111¹/₂ золотников золота дельнаго, 142 золотника жемчюгу мелкаго по цене за 907 р. 14 а. дать соболями".

⁸¹) А. М. Ю. Сиб. П. кн. № 504 л. 148.

⁸²) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 139 л. 488.

⁸³) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 571 (ненумер.).

⁸⁴) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 78 л. 60.

⁸⁵) Ibid. кн. № 26 л. 68.

⁸⁶) Р. И. Б. т. 11 стр. 849.

⁸⁷) А. М. Ю. Сиб. Прик. ст. № 656.

⁸⁸) А. Ю. Сиб. Прик. ст. № 139 л. 160.

⁸⁹) А. М. Ю. Сиб. Пр. ст. № 134 лл. 443, 444, ст. № 139 л. 165.

⁹⁰) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 139 лл. 168 — 172.

⁹¹) Р. И. Б. т. 11 стр. 1090 — 91.

⁹²) Р. И. Б. т. 11 стр. 1056.

⁹³) Р. И. Б. т. 11 стр. 853.

⁹⁴) "Русское государство в пол. XVII в." стр. 14 и 56. Слово Мангария Мангарийский у Крижанича нужно читать Мангазия и Мангазийский; вероятно издатель этого сочинения смешал латин. буквы r и z.

⁹⁵) А. М. И. Д. Портф. Миллера № 477.

⁹⁶) Р. И. Б., т. 11, стр. 849 — 851.

⁹⁷) А. М. Ю. Сиб. Пр. Ст. № 656 (ненумер, см. следств. дело об убийствах разными инородцами русских людей в 1632 и 1634 г.).

⁹⁸) А. М. Ю. Сиб. Пр. кн. № 1252, л. 73; кн. 1561, л. 81; кн. №1302, л. 99; кн. № 1293, л. 49 и пр

⁹⁹) Р. И. Б. т. 11 лл. 820-321.

Источник:

Библиографическое описание:pan>  "Записки Императарскаго Харьковскаго. Университета", книга I, 1893 г., часть неоффицальная. (а). Харьков 1893г.

Сетевая версия – В. Трухин, 2010