Заговор Томской "литвы" в 1634г.

I.

 В колонизации Сибири за XVII в. весьма видное участие принимали "литва" и "черкасы", т. е. белоруссы и малороссы. Впрочем, под "литвою" в XVII в. разумелись не одни только белоруссы и литовцы в собственном смысле, но также и поляки, черкасы, латыши и др. подданные Польскаго государства. Только в тех оффициальных документах, которые описывают момент ссылки разных "иноземцев" в Сибирь, еще возможно (хотя и не всегда) отличить белорусса от поляка, от черкашенина и т. п. Напр. в "росписи ссыльным опальным людям", присланным вместе с их семьями в 1651 г. в Кузнецк, в службу и на пашню, ясно различается национальность сосланных: "поляк" Янко Шварц, "черкасы" — Ив. Бидарь, Демка Губаренко, Троф. Момот, Куз. Уманской, Вас. Водопьян, Яцко Золотаренко и проч.¹). Но раз эти поляки, черкасы, белоруссы и пр. верстались в государеву службу, или садились на "государеву пашню", их национальное происхождение исчезает: попавшие в "пашенные крестьяне" они совершенно сливаются с великорусским крестьянством, а поверстанные в службу образуют по сибирским городам особую группу служилых людей под общим именем "литвы" или "литовскаго списку козаков". Если в этих отрядах служилой "литвы" можно иногда хотя бы по фамилиям отличить черкасов от поляков и белоруссов, то уж  в массе сибирскаго крестьянства [2] даже по этим признакам нельзя отделить малоросса и др. "литвы" от великоросса, потому что первые с течением времени теряют свои местныя "прозвища" и получают новыя, а чаще, подобно великороссам, именуются только по отчествам (см. в Сибирском приказе "крестьянския книги" XVII в, т. е. именные списки крестьян).

Вся эта "литва" (т. е. поляки, малороссы, белоруссы и проч.) заселяла в XVII в. Сибирь конечно не добровольно. Правда, попадаются хотя изредка и добровольные переселенцы из "литовских людей": таких добровольцев можно иногда встретить среди того сброда, который, под именем "гулящих людей", в большом количестве поселялся в XVII в. в Сибири и здесь или шел в государеву службу, или садился на землях, занимался торговлей, промыслами и пр. Главную массу "гулящих людей" составляли русские крестьяне, посадские, дворовые и др. люди, но изредка мелькают среди них и типичные Носенки, Губенки и т. п.

Но это были исключения. В большинстве же случаев "литва" появлялась в Сибири в качестве ссыльных людей из военно-пленных, разнаго рода "изменников" и проч. Определить количество их трудно. Проф. Буцинский подсчитал в известных ему архивных и печатных источниках "около 1500 человек" ссыльных за период с 1593 г. но 1645 г., в том числе он нашел — около 650 иноземцев разнаго рода, (поляки, литвины, немцы и др.), 366 черкасов, остальные великороссы ²). Но он решительно оговаривается, что цифра — 1500 человек — только приблизительная. Да, она слишком гадательна и ее смело можно увеличить едва — ли не вдвое. Довольно точный подсчет г. Буцинский мог сделать только за десятилетие 1614 — 1624 г.г. и за один этот короткий период получилось 560 ссыльных. Но и предъидущее и последующия десятилетия были бурны не меньше периода 1614 — 24 г.г.: военныя и политическия обстоятельства не переставали давать московскому правительству значительное количество ссыльных черкас, литвы и пр. Притом же, из приводимаго г. Буцинским перечня отдельных случаев ссылки³) видно, что ему [3] были известны далеко не все эти случаи... Для примера укажу на пропущенный им случай ссылки в 1642 г. на р. Лену, к воеводе П. П. Головину, 188 черкас с женами и детьми, уроженцев Чугуевскаго, Курскаго и Воронежскаго уездов ⁴).

С другой стороны, г. Буцинский упустил из виду, что далеко не все из ссыльных иноземцев оставались навсегда в Сибири; напротив, многие, именно из военнопленных, были только временными поселенцами Сибири и затем возвращались на родину вследствие заключения мира и "размена вязней" (т. е. взятых в плен. Приведу некоторые из таких случаев отпуска и "розмена" военнопленных, относящихся к "литве"⁵).

В 1634 — 37 г.г. производилось в Сибирском приказе дело о возвращении "по посольскому договору и вечному докончанью" сосланных в Сибирь в 1633 — 34 г.г. "литовских и немецких людей и жидов", которые во время "Смоленской службы" (похода) были "иманы на боех и языцех"⁶) и сосланы в Сибирь в службу и на пашню. На родину отпускались все, кроме тех иноземцев, которые "похотели остаться", а также приняли православие и женились на русских. Впрочем, относительно принимавших православие не было установлено однообразнаго правила: иногда их обязательно удерживали в России, в другой раз предоставляли на их волю — остаться или уезжать. В делах сохранились "именныя росписи" иноземцев как едущих на родину, так и остающихся в Сибири, также умерших там и пр., с указаниями их национальности, состава семьи, службы или крестьянства и проч. ⁷).

Сохранились еще два дела о возвращении из Сибири польских, литовских, еврейских и немецких людей в 1660 — 64 г.г. по случаю  размена  "вязней"⁸) и в 1667 — 68 г.г., вследствие [4] заключения мира с Польшей ⁹). В связи с первым находится особое дело 1665 — 69 г.г. о тех польских и литовских "вязнях", которые "не похотели" идти "на розмен и били челом "на вечную службу" государю, вследствие чего были отправлены на сибирскую службу, где многие из них и раньше служили, поженились на православных и сами приняли православие. На размен должны были идти "вязни" с 1654 года¹⁰). Бывали, впрочем, случаи, когда литва, принявшая православие, не отправлялась в Сибирь, а служила в московских городах. Так в 1660 г. была отменена ссылка в Сибирь полоцкой "шляхты" — Богдана Подбипенты, Казимира Храповицкаго, Ивана Завалишева и др., пожелавших принять православие ¹¹).

Но не смотря на все эти случаи возвращения на родину ссыльной "литвы", количество ея в Сибири всегда было значительно и постепенно увеличивалось к концу XVII века, когда в составе этой собирательной "литвы" численное преобладание получают "черкасы".

II.

Как же жилось в Сибири этим невольным колонизаторам ея? — Мы видели, что многие из них добровольно "похотели" остаться там "на вечной службе" государю, хотя бы могли совершенно свободно вернуться на родину. Очевидно, эти лица вполне удовлетворялись тою жизнию и деятельностию, какая выпадала им в Сибири. Они сознательно находили здесь свое "второе отечество" и служили ему по совести, забывая о родине. Г. Буцинский совершенно справедливо объясняет это обстоятельство теми выгодами, какия получали иноземцы на сибирской службе. Большинство их были "люди грамотные и сравнительно развитые", и немудрено, что "скоро они дослуживались" до хорошо оплачиваемых высших рангов сибирских служимых людей — боярских детей, сотников, атаманов, голов и проч. Около 1630 г. был издан указ, чтобы [5] все ссыльные из иноземцев, которые примут православную веру, верстались в боярские дети"¹²).

Но, конечно, такой "литвы" вряд ли было большинство... Другая часть литвы, вынужденная оставаться в Сибири в силу разных обстоятельств — по случаю женитьбы на русских, по мотивам ссылки (если это были не военнопленные, а "изменники — черкасы" и др., или преступники) и проч. — такая литва не видела в Сибири второго отечества и не переставала забывать и постоянно стремилась к первому, тяготясь жизнью в Сибири... Очень типичную характеристику такого настроения литвы передает г. Буцинский, разсказывая "известное дело" 1637 г. ссыльнаго литовскаго чернеца Малаха ¹³), довольно известнаго в то время в Сибири своими "безчинствами и многим воровством", а особенно своими многочисленными "изветами"... Извлекаю отсюда только некоторыя характерныя подробности из речей ссыльных литовских монахов.

Чернец Малах, сам родом из Литвы, донес воеводам про "неистовыя речи" других ссыльных литовских монахов, живших в Тобольском Знаменском монастыре. Когда в Тобольске узнали о походе под Смоленск московских ратных людей, старец Галактион сказал Малаху: "послали-де ратных людей под Смоленск патриарх да старцев сын (т. е. царь Михаил Федорович), захотели — де литвы взять; вот-де что им будет!"— и "показал перст" (т. е. кукиш) Малаху... Когда этого старца Галактиона переводили вследствие доносов Малаха в енисейский острог, другой литовский чернец Капитон сказал Малаху: "отца — де их духовнаго Галактиона посылают в енисейский острог за тебя худого доносчика, а ты Малах забыл свою веру и набрался — де русскаго собачьяго духа!"...

Дальше такого проявления ненависти к русским трудно найти... Но одними словами не ограничивались проявления недовольства со стороны ссыльной литвы: при удобных случаях она старалась бежать из Сибири, и хоть это редко ей удавалось, однако покушения на побег затевались часто. Г. Буцинскому известны 4 [6] случая массоваго побега из Сибири литвы в первой половине XVII в., когда бежали партии в 19 человек, 30 чел. и пр. ¹⁴). Особенно любопытна подробно разсказываемая им одиссея бегства в 1620 г. партии литовцев (и кажется — черкас) в 30 чел., под предводительством Первушки Шершня. После неимоверных трудностей и под угрозою неотстававшей погони, партия достигла Двинскаго уезда сильно растаявши от погромов служилых людей и крестьян, и, кажется, только 4 беглеца, с Шершнем во главе, спаслись.

Но случаев покушений на бегство литвы было гораздо больше. Один из таких случаев — заговор Томской литвы в 1634 году — разсказывается ниже.

За вторую половину XVII в. мне известны в Сибирском приказе два дела о покушениях сибирских иноземцев на побег из Сибири: 1) дело о побеге в 1660 г. из Сургута сосланных туда немцев, литвы (Ян Потемкин, Богдан Xалецкой и др.) и черкас. Партия побежала "на низ Обью рекою", но с дороги добровольно вернулась, узнавши, что посланные в погоню сургутские служилые люди "дорогу переняли" ¹⁵).  2) Дело о замысле иноземцев сибирской службы (преимущественно поляков) бежать за рубеж, в 1669 — 71 г.г.; заговор обнаружен в Москве и в нем принимали участие, повидимому, и иноземцы московской службы¹⁶).

Перехожу к передаче дела о заговоре Томской литвы в 1634 году¹⁷). О нем говорят следующие документы: 1) отписка томских воевод стольника кн. Никиты Ивановича Егупова-Черкасскаго, товарища его Федора Григорьевича Шишкина и дьяка Андрея Строева, в июне 1634 г., 2) приложенныя к отписке распросныя речи в Томской съезжей избе обвиняемой в заговоре литвы и др. лиц и 3) выпись Сибирскаго приказа для доклада государю.

[7] Данныя этих документов не особенно подробны и сущность их заключается в нижеследующем.

Томск с давних лет был одним из главных пунктов Сибири, куда ссылалась литва в службу и на пашню. В августе 1633 г. была прислана туда большая партия "литовских людей" в 150 человек. Часть их была поверстана в "конные и пешие козаки", а некоторые попали и в боярские дети, остальные же написаны в пашенные крестьяне. Большинство "новоприсыльных литовских людей" было из Белоруссии — уроженцы "поветов" Мстиславскаго, Кричевскаго, Оршанскаго, Могилевскаго, Пропойскаго и др. Но были между ними и черкасы главным образом из Нежинскаго повета, затем из Стародуба, Чернигова, Паволочи и др. Один был родом из Львова, один назвал себя "белорусцем" и проч.

Вся эта разношерстная "литва" с трудом сживалась с новою обстановкою и деятельностию и томилась тоскою по родине... Если попавшие в боярские дети отчасти примирялись с своим обезпеченным положением, то рядовые козаки и крестьяне не имели и этого утешения. Именно среди "новоприсыльных" козаков и крестьян началось вскоре брожение, незамедлившее перейти в открытый заговор, поставивший своею целью — добиться освобождения из Сибири и возвращения на родину... Мысль эта бродила и у "староверстанной" Томской литвы, но ея было мало и она не могла отважиться на решительныя действия. А тут сразу прибыло 150 человек новой литвы — сила значительная для глухой Сибири того времени!.. С такою силою можно было пуститься и в рискованныя предприятия... История побега Первушки Шершня была еще жива в памяти старожилов. Если тогда 30 человек рискнули на бегство из Сибири, то с такою силою литвы, какая теперь была в Томске (вместе с старою литвою число ея доходило до 200 человек), трудно было ей не попробовать счастья...

Мысль о побеге была всеобщею среди литвы, но непосредственное участие в заговоре приняли около 50 служилых людей (1 боярский сын, 1 "затинщик", остальные конные и пешие козаки) и около 25 крестьян.

Во главе заговора стояли конные козаки Иван Петров Белиловец (нежинец), из "новоприсыльной литвы", и Иван [8] Краснопольской "староверстанный литвин" (а потому его родина неизвестна). Как старожил томский, Краснопольский имел в городе свой двор, в котором жил и Белиловец. Что именно последний был главою заговора, об этом единогласно утверждают все его товарищи, а томские воеводы в отписке царю так о нем выражаются: "а первый у них всему тому злому совету заводчик Иван Белиловец" . . .

Но роль Ивана Краснопольскаго не так ясна. Повидимому, он не был сознательным главарем заговора и если очутился на первых ролях, то совершенно случайно и только потому, что Белиловец жил в его доме и именно здесь, у Белиловца, собирались заговорщики - "думали" и "советовали" о своем деле. Правда, некоторые товарищи Краснопольскаго говорили о нем что он "в той их воровской думе с ними ж был и бежать с ними хотел же". . . Но другие обвиняли Краснопольскаго только в том, что в его дворе заговорщики "совет воровской" держали. А воеводы в своей отписке хотя и ставят Краснопольскаго в числе главных зачинщиков, но говорят о нем с такою странною оговоркою: "а он с ними ж (заговорщиками) думал в начале"..., т. е. как будто впоследствии он отказался от "воровской думы" своих товарищей. Однако, как увидим ниже, Краснопольской был жестоко наказан  наравне со всеми "пущими заводчиками".

В числе последних документы выставляют еще нескольких лиц, именно: "затинщика" Василия Борисова, коннаго козака Мосяжку (Моисей?) Голящевскаго, пеших козаков Софрона Стасейскаго (нежинец), Кондрата Михайлова ("козак из Носовки") и Тимофея Левонтьева, крестьянина Софрона Иванова и Зеновия Левонтьева - "холопа" томскаго воеводы кн. Егупова-Черкасскаго. Только затинщик и воеводский холоп были из "старой литвы", а все остальные из "новоприсыльных". Привлечение к заговору Зиновья Левонтьева было очень ловким шагом со стороны заговорщиков: через него они могли узнавать все новости с воеводскаго двора и сообразно с обстоятельствами вести свое дело...

Любопытно участие в заговоре представителя высшей служилой знати Томска - боярскаго сына Михаила Гробовецкаго, также из новоприсыльной в 1633 году литвы. Свидетели говорят о нем, что он был "в думе" с остальными заговорщиками. 14 [9] июня 1634 г. (день открытия заговора) Гробовецкий посылал Кондрата Михайлова к Ивану Белиловцу с вопросом: что — де у вас приговорено — и вы — де готовитесь — ли?... Да и сам Гробовецкий признавался впоследствии на допросе: "в вине — де ево волен Бог да государь!... вся — де литва одномышлена — в одной думе с Ивашком Белиловцом"... Это было его первое показание, а на втором он сделал существенную оговорку, будто в заговоре замешана далеко не вся литва, а только "нововерстанные" в конные и пешие козаки и в крестьяне, но верстанные в боярские дети из старой и новой литвы к заговору неприкосновенны... Но, кажется, первое показание Гробовецкаго более заслуживает доверия по своей искренности и естественности...

"Воровское лихое дело", которое "умыслили" литовские люди, заключалось в том, чтобы "побить" воевод и других русских служилых и жилецких людей, "пограбить казну" денежную, соболиную и "зелейную" (порох и пр.), "а город и острог и посады жечь, и взяв лошадиное стадо, бежать степью мимо Тары на Волгу и проиматца в Литву"... Замысел хотели выполнить летом I634 г. — "изплоша в деловую пору — в жнитво и в сенокос, а в тое пору служилые люди живут по заставам, и в проезжих и в отъезжих сторожах, а в городе в тое в деловую пору людей живет мало"... Овладевши городом и избивши воевод и русских служилых людей, литва собиралась отправиться в Томский уезд и на пашнях, сенокосах, заставах и проч. уничтожить остальных служилых людей, чтобы избежать всякой погони за собою, затем — бежать на родину...

Однако, этим широким планам не удалось сбыться... 14 июня явился в съезжую избу к воеводам пашенный крестьянин Тимофей Емельянов Смольянин и "извещал в изменном деле" на козаков Ив. Белиловца, Кондр. Михайлова, Тим. Левонтьева и вообще на всех 150 новоприсыльных литовских людей... Воеводы не причисляют Смольянина к литве но судя по прозвищу он был уроженцем Смоленскаго уезда и в качестве таковаго мог быть в числе старой или новой литвы. По крайней мере, между участниками заговора был один уроженец Смоленскаго уезда из новоприсыльной литвы. Очевидно, что и Тим. Смольянин был в числе заговорщиков: он был в близких сношениях [10] с одним из главных "изменщиков" — с Кондратом Михайловым, и от него слышал все подробности заговора. Утром 14 июня Кондрат говорил Смольянину: "делать — де им то воровское дело вскоре"... Это-то сообщение и заставило Смольянина изменить своим товарищам и выдать всех их правительственной власти.

Воеводы немедленно схватили указанных Смольянином главных заговорщиков и др. литовских людей и "про тот воровской завод роспрашивали и пытали и огнем жгли"... Все главные деятели зоговора "винились" во всем, в чем оговорил их Смольянин — что они хотели овладеть городом и бежать в Литву... Мосяжка Голящевский между прочим назвал "пущими заводчиками воеводскаго холопа Зиновья Левонтьева и крестьянина Софрона Иванова, приписывая именно им мысль — убить воевод, сжечь город и ограбить государеву казну...

Второстепенные деятели заговора — козаки также частию "винились", что "в воровской думе" были и "воровской завод ведали", но большинство уверяло, что только "слышали" про "воровской завод у своей братьи", иные даже указывали — от кого именно слышали. Только один литвин (Захар Сергеев) прямо сказал, что хотя обо всем "слышал", но "сам бежать не хотел"... Но часть козаков и все крестьяне решительно заявляли, что о заговоре ничего "не ведали", так как "были в те поры на лешем (лесном) промыслу" или просто говорили, что "про воровской завод не слыхали"...

Томские воеводы кн. Егупов-Черкасской и Шишкин и дьяк Строев поступили с заговорщиками очень решительно: не отписываясь в Москву и не дожидаясь государева указа, они — "за такую великую измену и за воровской лихой завод, которые в том воровском  деле большие пущие заводчики — 12 человек велели повесить"...

Жестоко поступили воеводы с людьми не заслуживавшими такой страшной кары, но они оправдывались тем, что "во многих, государь, в Томском в ссыльных в литовских и в руских (sic!) людях, в донских и в волских казаках и в пашенных крестьянах о побеге шатость" существует... Для успокоения этой то "шатости" воеводы и принесли в жертву 12 несчастных литовских людей... Вообще, воеводы уверяют, что если в Томск и [11] города его "Разряда" по прежнему будут присылаться "ссыльные литовские и русские воровские люди в служилые и в пашенные крестьяне — и от тех воровских ссыльных людей опроче дурна и воровского заводу никоторого добра не чаят же"...

Вот имена казненной литвы: конные козаки — Ив. Белиловец, Ив. Краснопольской и Мосяжка Голящевской, затинщик Вас. Борисов, пешие козаки — Софр. Стасейской, Кондр. Михайлов, Тим. Левонтьев, Гавр. Гришин (нежинец), Ив. Степанов Басань ("с Паволочья"), Петр Салтыковской (Мстиславскаго повета), крестьянин Софр. Иванов и воеводской холоп Зиновий Левоньев. Остальные заговорщики были посажены в тюрьму. "Распросныя и пыточныя речи" воеводы   отправили   в Сибирский приказ.

Из воеводской отписки и распросных речей Сибирский приказ составил "выпись" о количестве казненных литовских людей и посаженных в тюрьму и вообще об обстоятельствах заговора. Выпись назначалась для доклада государю, но доклада не последовало, как говорит следующая помета приказа: "по сей выписке не докладывано, потому что те литовские люди взяты к Москве"... Речь идет, очевидно, о тех литовских людях, которые в Томске были посажены в тюрьму, но затем освобождены и отправлены в Москву по случаю возвращения пленных вследствие заключения мира с Польшей (см. выше). Тем безцельнее представляется казнь I2 литовских людей, стоявших уже на пороге законнаго освобождения от сибирской неволи!...    

1) См. в Моск. архиве м-ва юстиции Спбир. приказа сголбец № 112, л. 535.

2) "Заселение Сибири и быт первых ея насельников", с. с. 198-199.

3) Ibid., 199 - 201.

4) Сибир. приказа столбец № 206, л. 222 и след.

5) Правда, г. Буцинскому известен один случай "розмена" литвы в 1619 г. (см. стр. 200 — 201), но автор не обратил внимания на значение этих фактов в вопросе об убыли в колонизации Сибири иноземцами.

6) "Языки" — ратные и др. люди неприятельской стороны, взятые в плен для распросов о положении неприятеля, иногда — неприятельские шпионы. Очевидно, "жиды" попадали в плен в качестве только "языков".

7) Сибир. приказа столбцы №№ 55и 59 (л.36 и след).

8) Столбец № 557.

9) Столбец № 991.

10) Столбец № 812.

11) Столбец № 575 (дела ссыльных за 1660 — 64 г.г.).

12) Буцинский, 208 - 209.

13) См. очерк г. Буцинскаго: "Сибирские архиепископы Макарий, Нектарий, Герасим" (Харьков, 1891), с.с. 40 - 42.

14) Заселение Сибири", с.с. 200 — 201, 204 — 208.

15) Столбец № 594.

16) Столбец № 829.

17) Столбец № 40, л.л. 265 — 285.

Воспроизводится по изданию:«Заговор Томской "литвы" в 1634г.» 1894г Киев. Н.Н. Оглоблин .

Стиль, пунктуация и орфография  сохранены, буквы старого русского алфавита заменены современными.