Челобитные сибирских служилых людей первого столетия русской колонизации, написанные в целях повышения чиновного статуса или улучшения материального положения, интересны в нескольких отношениях. Как документы личного происхождения (хотя и созданные в рамках определенного формуляра) они в какой-то мере заменяют отсутствовавший в XVII в. жанр автобиографической мемуаристики. Зачастую они являются единственным подробным источником сведений о людях, чьи имена связаны с теми или иными историческими событиями, но чье происхождение, возраст, предшествующая карьера историкам не были известны. Собранные в достаточном количестве, эти челобитные создают своего рода коллективный портрет первых 2-3 поколений колонистов Сибири – людей как с неординарными судьбами, так и вполне типичными (что для историка не менее важно). Помимо этого, челобитные часто несут в себе уникальную информацию о событийной канве освоения Сибири, которая не сохранилась в документах иного характера.
Исследователь, достаточно долго работающий с документами обширного фонда Сибирского приказа РГАДА, рано или поздно не избежит соблазна "коллекционирования" биографического материала. И не пожалеет об этом. Отложенные "в стол" биографические сведения челобитных неожиданно могут быть востребованы при разработке практически любой темы по истории Сибири XVII в. Исследования С. В. Бахрушина, В. А. Александрова, Н. Н. Покровского, Н. И. Никитина, Г. А. Леонтьевой, А. Т. Шашкова, А. А. Люцидарской и др. более чем убедительно свидетельствуют об этом. Итогом многолетнего сбора фрагментарного материала биографического характера предстает интересная монография Д. Я. Резуна, пока что единственная в своем жанре¹. Целью нашей публикации является введение [16] в научный оборот трех челобитных, авторы которых, вольно или невольно, связали свою судьбу с Сибирью в поворотный момент ее истории.
Как известно, в сибирских гарнизонах XVII в., особенно среди детей боярских, было немало выходцев с территорий Речи Посполитой, потомки которых ассимилировались и стали естественным компонентом русского старожильческого населения. Будучи активными и подчас весьма заметными участниками колонизационного процесса в Сибири, ссыльные представители ‘‘литвы’’ лишены начальных страниц своих биографий. Если их служилую карьеру в Сибири можно с большей или меньшей степенью подробности проследить по сохранившимся документам, то предшествующий отрезок жизненного пути бывших шляхтичей отечественным историкам, как правило, неизвестен. Исключений здесь пока что немного, и к таким исключениям можно отнести томского сына боярского Юрия Тупальского.
Как следует из его челобитной (прил. 1), Тупальский был сослан в Томск сразу после смерти патриарха Филарета Никитича, скончавшегося 1 октября 1633 г. А до этого жизнь польского шляхтича на протяжении нескольких лет была наполнена шпионскими тайнами. С 1622/23 г. Юрий Тупальский являлся русским агентом при дворе польского короля Сигизмунда III и успешно действовал в течение 6 лет. Его признания проливают некоторый свет на организацию, если можно так сказать, русской разведки того времени. Деятельность иностранных шпионов на русской службе контролировалась непосредственно патриархом Филаретом и думным дьяком Федором Федоровичем Лихачевым. Последний в 1620-х гг. пользовался большим доверием патриарха и царя, в 1621/22 г. возглавлял Посольский приказ, а в 1623 – 1630 гг. – Разрядный приказ. Именно поэтому Тупальский указал, что его служба в качестве тайного агента записана в Разряде. Узнавая "всякие тайные вести", Тупальский посылал донесения в Москву через приезжавших в Польшу русских купцов. Патриарх Филарет, как известно, был весьма враждебно настроен к Речи Посполитой и выжидал лишь удобного момента, чтобы начать с ней войну. В условиях разгоравшейся Тридцатилетней войны Россия стремилась поддерживать добрые отношения со странами антигабсбургской коалиции, в первую очередь со Швецией. В начале 1629 г. шведский король Густав Адольф, находившийся в состоянии войны с Польшей, предлагал России объединить свои усилия. Однако в том же году Швеция и Польша заключили перемирие, о чем шведская сторона официально известила Москву в начале 1630 г.² Возможно, что именно с известием о предстоящем польско-шведском перемирии и бежал в Россию Юрий Тупальский в 1629 г., бросив семью и "все свое имение в Невельском уезде на Луцком ру-[17]беже". Впрочем "великое тайное дело", о котором Тупальскому было запрещено распространяться в русском обществе, могло заключаться и в чем-то другом.
Есть основания предполагать, что Филарет Никитич и Тупальский были лично знакомы задолго до того, как последний стал шпионить в пользу России. В записках польских мемуаристов Будилы и Миколая Мархоцкого – участников и свидетелей Смуты в России начала XVII в. – несколько раз упоминается некий г. Тупальский (без имени). Тождество этого польского ротмистра и нашего Юрия Тупальского представляется весьма вероятным. Мозырский хорунжий Будила присоединился к войску Лжедмитрия II в Стародубе в сентябре 1607 г. В записях за январь 1608 г. он отметил: "Того же дня пришел на службу Тышкевич старый с г. Тупальским с 400 человек конницы"³. В конце апреля 1608 г. произошло двухдневное сражение под Волховом между войсками Лжедмитрия II и царя Василия Шуйского, в котором участвовал и Тупальский. Находившийся в войсках Лжедмитрия II ротмистр Мархоцкий вспоминал о первом дне битвы: "Наше войско потеряло лишь одну хоругвь некоего Тупальского, когда он, увлекшись, погнался за москвитянами (да и ту на следующий день он вернул)"⁴. В мае 1610г. войска Василия Шуйского разгромили 1,5-тысячный отряд поляков и донских казаков, отступавший от Иосифо-Волоколамского монастыря. В числе пленных ротмистров оказался и Тупальский. Между прочим тогда же русские ратники "отполонили" Ростовского митрополита Филарета, находившегося среди поляков. Таким образом, Юрий Тупальский и патриарх Филарет могли познакомиться еще в лагере Лжедмитрия И. Поляки, в том числе и Тупальский, были отпущены из плена в августе 1610 г., после крестоцелования москвичей королевичу Владиславу. По сведениям издателя записок Мархоцкого Е. Куксиной, после освобождения из плена Тупальский служил в войске Сигизмунда III, осаждавшего Смоленск⁵.
Не исключено, что знакомство Тупальского и Филарета Никитича продолжилось во время многолетнего польского плена последнего. Как бы то ни было, остается только гадать, почему Тупальский изменил Сигизмунду III и стал русским агентом при королевском дворе. После отъезда в Россию Тупальский пользовался покровительством Филарета Никитича и получил земельные пожалования. Однако при дворе Михаила Федоровича у бывшего тушинца и шпиона оказались родовитые недруги – окольничий кн. В.П. Львов и боярин Ф.И. Шереметев, входивший в состав "семибоярщины" во времена междуцарствия. Очевидно, только покровительство Филарета Никити-[18]ча не позволяло врагам Тупальского расправиться с ним. Ко времени смерти патриарха другой "патрон" Тупальского, думный дьяк Ф.Ф. Лихачев, был временно удален от государственных дел. После смерти Филарета влиятельный родственник царя боярин Ф.И. Шереметев лишил Тупальского вотчин и поместья и сослал его в Томск.
Видимо, контраст между прежней деятельностью, причастной к тайнам сильных мира сего, и службой сына боярского в далеком Томске до конца жизни угнетал Юрия Тупальского: недаром он написал в челобитной, что 17 лет "мучит свой живот" в Сибири. Он не стал знаменитым землепроходцем и открывателем неведомых "землиц". Войдя в состав томской служилой верхушки, он старался не скомпрометировать себя перед московским правительством и не участвовал в "бунтах" и "заводах" томских казаков. Эта позиция Тупальского отчетливо проявилась в событиях 1648 – 1649 гг., когда служилый мир Томска отстранил от власти первого воеводу кн. О.И. Щербатого. Несмотря на сильное давление со стороны восставших, Тупальский выступил противником мирского самоуправления и твердым приверженцем официальных указов Москвы. Ни арест, ни погром его дома, ни избиение его самого и жены не смогли поколебать эту позицию⁶.
После окончания восстания, в 1650 г., Тупальский подал в Сибирский приказ челобитную, в которой просил передать сыновьям после его смерти свое окладное жалованье. В связи с этим возникает вопрос: о какой семье Тупальского идет речь и сколько раз он был женат? Как следует из челобитной, свою семью при поспешном бегстве в Россию в 1629 г. Тупальский оставил в "Литве". Можно было бы предположить, что на новой родине он женился второй раз и завел другую семью. Однако против этого косвенно свидетельствует один факт. В событиях Томского восстания фигурирует взрослый сын Юрия – Лука Тупальский, причем в чине сына боярского⁷. Если бы он был сыном Юрия от второго брака, то в 1648 г. ему исполнилось бы в лучшем случае 18 лет. В таком молодом возрасте и при жизни отца Луку вряд ли бы поверстали в престижный чин сына боярского. Возможно, что Юрию удалось в свое время соединиться с семьей, оставленной в пограничном Невельском уезде.
Руководство Сибирского приказа, очевидно, оценило стойкое поведение Тупальского во время восстания: 19 мая 1650 г. была составлена грамота, в которой указывалось после смерти Юрия передать его денежное, хлебное и соляное жалованье сыновьям "Стеньке с братьею". Для съезжей избы Томска [19] с грамоты предписывалось сделать копию, а подлинник отдавался на хранение в семью Тупальских⁸. В 1652 г. Юрий Андреевич еще продолжал служить в Томске в чине сына боярского: в декабре этого года ему было поручено переписать местных промышленных людей и посадских захребетников⁹. Когда закончил свой жизненный путь Юрий Тупальский, нам пока не известно.
Определенный интерес представляет биография тобольского сына боярского Андрея Княжнина (прил. 2), принадлежавшего к слою русского провинциального дворянства и силою неведомых нам обстоятельств втянутого в колонизацию Сибири. Среди сибирской служилой верхушки XVII в. таких обедневших российских "идальго" было не так уж мало – вспомним Петра Бекетова, Степана Неверова, Воина Шахова и др. В " XVIII" — " XIX " вв. дворянский род Княжниных дал России нескольких известных представителей (в том числе знаменитого драматурга Я.Б. Княжнина). Но, скорее всего, о судьбе своего маргинального родственника, умершего когда-то в Сибири, они не имели представления. Сам же Андрей Силыч Княжнин хорошо помнил свою родословную легенду, согласно которой его прадед Лев "вышел из немец" при великом князе Василии Дмитриевиче. Родоначальником Княжниных стал живший в XV в. Афанасий Елизарьевич, что совпадает с данными современной родословной Княжниных¹⁰. В источниках второй половины XV в. зафиксированы реальные Княжнины – Иван и Федор Афанасьевичи¹¹. Так что состарившийся сын боярский Андрей Княжнин, влачивший жалкое существование в Енисейске в 1660-х гг., не обманывал разношерстный сибирский люд, когда рассказывал о давней службе своих предков московским князьям. С середины 1620-х гг. и в течение 40 лет Андрей Княжнин нес службу в тобольском гарнизоне. Что помешало благополучной карьере сына боярского, нам неизвестно, но в 1665/66 г. он был отправлен в Илимский острог, куда, впрочем, не добрался. Опускаясь все ниже и ниже, "скитаясь в миру" в Енисейске более трех лет, Андрей сделал отчаянную попытку напомнить о себе. В лучшем случае ветерана многочисленных стычек с калмыками ожидала богадельня при монастыре...
Вместе с Княжниным в походах на калмыков, возможно, не раз участвовал тарский конный казак Кузьма Горбунов, чья служба началась в Сибири с 1613/14 г. (прил. 3). Челобитная Горбунова интересна уже своим началом: он утверждал, что его отец служил вместе с Ермаком. В подробной статье Н. И. Никитина, посвященной соратникам Ермака и их дальнейшей [20] судьбе после гибели атамана, нам не удалось обнаружить фамилии Василия Горбунова¹². В таком случае, если, конечно, сам Кузьма Горбунов по вполне понятным мотивам не прихвастнул, перед нами еще один неизвестный участник сокрушения "царства" Кучума. Кстати, Хметевские, которых Кузьма Горбунов назвал среди своих предков, действительно служили в XVI в. по Дмитрову и Переяславлю¹³.
Челобитная Княжнина, как и Горбунова, может представлять специальный интерес для историков русско-калмыцких отношений в первой половине XVII в. О челобитной Кузьмы Васильевича, правда, создается впечатление, что писалась она под легким влиянием винных паров: текст очень мелкий, местами неразборчивый, логика изложения, особенно в конце документа, нарушена. Осенью 1640 г. Горбунов находился в Москве и, надо думать, не упустил случая похлопотать о своих нуждах. Из тарских конных казаков в сургутские атаманы он был переведен в 1633/34 г. До этого много лет в Сургуте служили лишь 2 атамана – Тугарин Федоров и Богдан Зубакин¹⁴. На "выбылое место" последнего и был поверстан Горбунов. В 1639 г. атаман Тугарин Федоров, чья служба в Сибири началась еще в 1591 г., умер. Он имел значительный по сибирским меркам оклад в 15 руб., 8 с осьминой четей ржи и 4 чети овса. Именно этого оклада и стал добиваться в Москве Кузьма Горбунов. Ответ на просьбу Горбунова был положительным: сургутскому воеводе А.С. Вельяминову было предписано поверстать Горбунова окладом умершего Федорова, а оклад самого челобитчика сохранять пока что нерастраченным¹⁵. Судя по всему, потомки Кузьмы Васильевича (если таковые были) не осели в Сургуте; по крайней мере, в разборной книге Сургута 1689 г. Горбуновы среди казаков отсутствуют¹⁶."

Приложения:

Приложение 1
Челобитная томского сына боярского Юрия Тупальского – 1650 г., не позднее мая 17.

Приложение 2
Челобитная тобольского сына боярского А.С. Княжнина – Не "ранее 1669г.

Приложение 3
Челобитная сургутского атамана К.В. Горбунова – 1640 г., не позднее ноября 28.

Примечания:

¹ См.: Резун Д. Я. Родословная сибирских фамилий: История Сибири в биографиях и родословных. Новосибирск, 1993.
² См.: Соловьев С.М. Сочинения. М., 1990. Кн. " V". " C". 127 – 128.
³ История ложного Дмитрия (из дневника Будилы) //Памятники Смутного времени. Тушинский вор: личность, окружение, время. М., 2001. С. 169.
⁴ Мархоцкий Н. История Московской войны. М., 2000. С. 36.
⁵ История ложного Дмитрия... С. 193, Мархоцкий Н. История Московской войны. С. 125.
⁶ См.: Покровский Н.Н. Томск 1648 – 1649 гг. Воеводская власть и земские миры. Новосибирск, 1989. С. 33, 53, 250 и др. Н.Н. Покровским указано отчество Юрия Тупальского – Андреевич.
⁷ См.: Покровский Н.Н. Томск 1648 – 1649 гг. С. 33, 56 и др.
⁸ РГАДА. Ф. 214. Стб. 339. Л. 32-34.
⁹ Там же. Стб. 446. Л. 68.
¹⁰ См.: Отечественная история: История России с древнейших времен до 1917 года: Энцикл. Т. 2: Д – К.М., 1996. С. 601.
¹¹ См.: Алексеев Ю.Г. У кормила государства Российского. СПб., 1998. С. 185-186, 230.
¹² См.: Никитин Н.И. Соратники Ермака после "Сибирского взятья" //Проблемы истории России. Вып. 4: Евразийское пограничье. Екатеринбург, 2001. С. 51 – 87.
¹³ См.: Веселовский С.Б. Ономастикон. М., 1974. С. 340.
¹⁴ См.: Древний город на Оби: История Сургута. Екатеринбург, 1994. С. 122 – 123; Вершинин Е.В., Шашков А.Т. Документы XVII века по истории Сургутского уезда //Материалы и исследования по истории Северо-Западной Сибири. Вып. I. Екатеринбург, 2002. С. 118.
¹⁵ РГАДА. Ф. 214. Стб. 88. Л. 269 – 273.
¹⁶ См.: Вершинин Е.В., Шашков А.Т. Документы XVII века... С. 204 – 229."

Воспроизводится по:

Вершинин Е.В. Челобитные сибирских служилых людей XVII в. (Материалы к биографиям) / Е.В. Вершинин // Уральский сборник. История. Культура. Религия. — Екатеринбург, 2003. — [Вып. 5]. — С. 15-25.