В последние годы проблема присоединения Сибири к России опять находится в центре внимания исследователей. Это связано не столько с чередой юбилейных торжеств, сколько с поворотом к более взвешенному подходу, учитывающему сложность и противоречивость взаимоотношений русских землепроходцев и поселенцев с коренным населением Сибири в период её присоединения.

По вопросу о характере присоединения Сибири к России в разные исторические периоды существовали разные точки зрения. Первая точка зрения отождествляет присоединение Сибири с колониальными захватами, которые вела Европа, осваивая континенты Азии и Африки (И.С. Фишер, Н.М. Карамзин, А.П. Щапов, С.В. Бахрушин, М.Н. Богданов, В.А. Кудрявцев и др.). Другая точка зрения, характерная для марксистско-ленинской историографии, акцентирует внимание на тезисе о добровольном характере присоединения народов Сибири к России (Б.Д. Цибиков, А.П. Окладников, Е.М. Залкинд и др.). Третья точка зрения рассматривает движение на восток как естественный процесс формирования многонационального российского государства, считая вновь присоединенные области Сибири не колониально вассальными, а втянутыми в единую государственную народно-хозяйственную систему (И.А. Ильин, Н.С. Трубецкой, Н.Н. Молчанов, Л.Р. Павлинская).

Все эти точки зрения присутствуют и в исследовательском дискурсе присоединения Бурятии к России. Так, не теряет своей актуальности и сегодня мнение Е.М. Залкинда, высказанное им в монографии «Присоединение Бурятии к России». «В огромном количестве фактов, способных склонить исследователя либо к выводу о насильственном подчинении бурят, либо к заключению о добровольном принятии ими русского господства, следует выделить основную, ведущую линию, найти тенденции, определявшие ход исторического процесса в Бурятии в рассматриваемый чрезвычайно сложный период»¹.

В конце XV — начале XVI в. в России завершается процесс создания централизованного государства. Московское государство нуждалось в новых землях. Расширение же территории страны в северо-западном, западном и южном направлениях для России было в то время невозможно, так как ей на этих рубежах противостояли такие сильные государства, как Швеция, Речь Посполитая и Оттоманская империя. Оставалось лишь восточное направление, где на бескрайних сибирских просторах ей могло противостоять крайне ослабленное феодальной междоусобицей Сибирское ханство. Дальше к востоку от него обитали народы, не имевшие своей государственности и потому не могущие оказать серьезного сопротивления России.

В 20-е гг. ХХ в. русскими философами (И. Ильин, Н. Трубецкой и др.) была высказана идея евразийского всеединства. Считая, что объединительные тенденции лежали в основе динамики евразийской культуры, континентальной по своему геополитическому и [81] этносоциальному типу, философы выдвинули идею о том, что именно империя Чингисхана, территориально соответствовавшая будущей российской империи, а не Киевская Русь, составлявшая всего двадцатую её часть, стала прообразом Московского государства. Позднее эта идея была дополнена этнографическими исследованиями Льва Гумилёва. Согласно концепции Гумилёва, в середине XV в. на месте древнерусского этноса возникли три новых, не похожих на своего одряхлевшего предка. Новый русский этнос, связанный с подъёмом Московского государства, наследовал свою культуру уже не от одного киевского предка, а от многих этнических субстратов, интегрированных в новую этническую систему.

Формированию нового типа культуры, в который идея степи входила как важнейшая психологическая, этническая и смысловая доминанта, немало способствовало активное включение в «московский» суперэтнос соседних этнических субстратов и, прежде всего, угро-финских и монгольских этносов. Этот пассионарный потенциал стал основой стремительного роста Московского государства, связанного с продвижением русских на восток. Для нового великорусского этноса собственным антропогенным ландшафтом, привычным ареалом обитания становится вся евразийская ойкумена.

В дореволюционной историографии присоединение Сибири к России однозначно трактовалось как завоевание. Концепция завоевания безраздельно господствовала и в первое двадцатилетие советской исторической науки, поскольку отвечала стремлению разоблачить «великорусский шовинизм», царизм и его колониальную политику.

Коренной перелом в оценке «сибирского взятия» произошел в 1940 — 1950-х гг. и был связан с именем известного историка-сибиреведа В.И. Шункова, который предложил заменить термин «завоевание» на термин «присоединение», понимая под этим явления различного порядка — от прямого завоевания до «добровольного вхождения». Термин «присоединение» сразу был принят на вооружение советскими историками и вошел как аксиома в их работы. Но при этом в исследованиях 1950 — 1960-х гг. произошла подмена трактовки самого характера присоединения. В результате к 1970-ым гг. в советской историографии восторжествовала концепция преимущественно мирного и добровольного присоединения Сибири к России.

Факты сибирской истории XVII — XVIII вв. свидетельствуют, что большинство сибирских народов покорилось русской власти только после вооруженного сопротивления. Несомненно, часть аборигенов сразу признали русское подданство. Однако вряд ли это даёт основание говорить о «добровольности» присоединения, так как оно диктовалось стремлением предотвратить набеги ратных людей, либо надеждой на русскую помощь и защиту в борьбе с более сильными соседними племенами, либо желанием поучаствовать в русских походах с целью грабежа «немирных иноземцев».

Необходимо четко развести понятия «присоединение» и «освоение». Как справедливо отмечает Л.П. Павлинская, Байкальский регион на протяжении тысячелетий являлся своеобразным этнокультурным перекрестком, что накладывало отпечаток на психологический характер проживавших на его территории народов. Широкое этнокультурное взаимодействие способствовало формированию здесь культур открытого типа, готовых к культурным инновациям, терпимых к иноэтническому присутствию и склонных к контактам с различными народами².

Для Московской Руси лесостепной пояс Сибири явился естественной природной средой, которая позволила ей прочно утвердиться в огромном пространстве Северной Азии и приступить к созданию многонациональной державы. Обитавшие в сибирской лесостепи народы были готовы к контакту с новым этносом. Хотя эта готовность не исключала на первых порах определенной психологической несовместимости, вызванной значительным различием культур, и, как следствие, активного сопротивления некоторых коренных народов региона русским, она резко ограничивала это противостояние во времени, т.к. исключала нетерпимость к новому иноэтническому присутствию.

К моменту появления в регионе русских его территорию населяли монголо-[82]язычные, тунгусоязычные и тюркоязычные народы. Формирование и развитие этих народов было определено глобальными этническими процессами, охватившими Центральную Азию и Сибирь в эпоху средневековья. Эпоха завершилась крушением империи Чингисхана и собственно монгольского государства, а главное — утратой монголами той пассионарности, которая определяла их доминирующее положение в центральноазиатском и южносибирском регионах. Следующий период был связан с возникновением и развитием двух новых мощных этносов — русских и маньчжуров, которые и определили направленность этногенетических и этнокультурных процессов в Юго-Восточной Сибири и Центральной Азии.

Этническую историю народов Байкальского региона в составе Российского государства можно разделить на два основных этапа. Первый период в научной литературе всегда рассматривался только с точки зрения последовательности исторических событий, а вызванные ими этнические процессы оставались в тени. Второй период отличается стабилизацией этнополитической ситуации, развитием государственной системы управления, усилением центростремительных этнических процессов и внутреннего этнического структурирования новых автохтонных байкальских этносов³.

Хронологически первый этап начинается в 1619 г. (со строительства Енисейского острога, из которого казачьи отряды отправлялись в Восточную Сибирь) и заканчивается в 1728 г. заключением Кяхтинского договора с Китаем.

Если рассматривать исторические события первого периода в хронологическом порядке, налицо частые военные стычки русских с бурятами и тунгусами, то затухающие, то разгорающиеся вновь. Объяснить это только жестокостью русских казаков или нежеланием бурят и тунгусов подчиниться «чужакам», неверно. Но если подойти к этой проблеме с точки зрения этногенеза названных народов, то всё становится на свои места.

Освоение русскими Предбайкалья приводит сначала к разрушению системной целостности коренных народов, и главным образом монголоязычных, занимающих доминирующее положение в регионе. Развернувшееся на этих землях военное противостояние между молодым и сильным русским этносом и небольшими, возникшими в эпоху позднего средневековья протобурятскими народами приводит к их фактическому разрушению как самостоятельных этнических единств и к постепенному расщеплению этнического самосознания в каждом из них. В то же время воздействие мощного пассионарного русского импульса на этнокультурном и генетическом уровнях, а также присущая русскому народу толерантность сознания и основанная на ней государственная политика, направленная не только на расширение своей территории, но и на увеличение населения независимо от этнической принадлежности, способствуют стабилизации этнополитической ситуации в регионе. Это благоприятствует возникновению в среде коренного населения новых этнообразовательных процессов.

К началу XVII в. в бурятском этносе четко выделялись три генетически родственные этнические группы: булагаты, эхириты и хори. В конце XVII в. к ним присоединились вышедшие из Монголии хонгодоры⁴. Военно-политическая ситуация, вызванная завоеванием Байкальского региона русскими, привела к значительному перемещению местных племён и отдельных родовых групп, определив дальнейший характер консолидации бурятского этноса. В начале XVII в. покинули свои исконные земли в Прибайкалье, а несколько позднее и баргузинские степи хоринцы, расширяя свои территориальные владения в Забайкалье за счёт продвижения на восток, в агинские степи. Освободившиеся районы постепенно заняли эхириты, заселив к концу XVIII в. Приольхонье, остров Ольхон и Баргузин. Ушла из Прибайкалья в районы Селенги и Джиды часть булагатов и эхиритов. Оставаясь на своих землях, табангуты вобрали в себя мелкие монгольские группы, выходящие из северной Монголии. Покинули Монголию и хонгодоры, заселяя долины Иркута, Китоя, Белой, оседая по пути продвижения в Закамне и Тунке. Все перечисленные [83] этнические подразделения явились основой для формирования конкретных территориальных групп в XVIII—XIX вв.

На основе этнического подразделения булагатов возникли этнотерриториальные группы нижнеудинских, идинских, балаганских и кудинских бурят. Эхириты составили основу верхоленских, ольхонских и баргузинских бурят. Эти два подразделения вошли также в состав кударинских и селенгинских бурят, основу которых составляли табангуты и другие монгольские группы. Хонгодоры дали начало аларским и тункинским бурятам, а также участвовали в формировании окинских бурят. Необходимо подчеркнуть, что речь идет только об основном этническом ядре той или иной этнотерриториальной группы, состав которой в действительности был значительно сложнее. В создании многих из них приняли участие другие автохтонные этносы Байкальского региона. Так, в формировании нижнеудинских бурят определенную роль сыграли тофалары и эвенки; идинских, балаганских, кудинских, верхоленских, баргузинских — эвенки; тункинских и окинских — сойоты.

Ко второй половине XVII в. буряты уже обрели все характеристики младоэтноса, стремящегося к самоопределению в рамках монгольской историко-культурной общности. Взаимодействие с русским этносом и растущим российским государством способствовало этнической эмансипации бурят и послужило основой для военного объединения бурят с русскими.

В связи с распадом Монгольской империи и агрессивности империи Цин, земли Северной Монголии (куда включалась и Восточная Сибирь) превратились в окраинную лимитрофную зону. Здесь нарастает общая позитивная комплиментарность в отношении Российского государства. Таким образом, весь событийный ряд XVII в. следует охарактеризовать как процесс взаимодействия и взаимного поиска новых форм социально-экономического взаимодействия, устройства общественно-политической и хозяйственной жизни, а также новых способов управления территорией.

Основные этапы присоединения:

• 1609 — 1620-е гг. — первые сведения и

первые экспедиции казачьих отрядов;

• 1620 — 1680-е гг. — строительство сети острогов, формирование отношения подданства, военные столкновения;

• 1680 — 1720-е гг. — формирование границ Российского государства, закрепление подданства и земельных отношений;

• заключение Буринского (1689) и Кяхтинского (1727) договоров определило границы между Россией и Китаем и юридически закрепило Байкальский регион в составе России.

Последний период практически уже ничего не меняет в общем развитии этнических процессов.

Образование системы оборонительных пунктов во второй половине XVII в. содействовало укреплению административного управления Забайкалья, определению основного пути от Байкала к верховьям Амура.

Таким образом, обозначились главные контуры границ расселения бурятского этноса в рамках восточных окраин Российского государства, и процесс присоединения бурят приобрёл необратимый характер: обозначился геополитический перевес в пользу России, начался поиск новой системы взаимоотношений. В последующий период территория современной Бурятии была полностью инкорпорирована в систему управления Российским государством, были признаны специфические формы местного самоуправления и номенклатура управленческого аппарата — тайши, шуленги, зайсаны. Процесс присоединения к Российскому государству явился катализатором формирования единого бурятского народа.

Сложившаяся точка зрения о «добровольном» вхождении Бурятии в состав России, к сожалению, не выдержала испытания временем. Современная историография истолковывает этот вопрос в ином ключе. Представляется наиболее верным, что процесс инкорпорирования Бурятии в состав Российского государства носил характер присоединения, сочетавшего мирные и военные методы.

Экспедиции русских казаков на территорию Восточной Сибири носили военизированный характер, вместе с тем применялись и различные мирные методы взаимодействия с местным населением.

ПРИМЕЧАНИЯ: 

¹ Залкинд Е.М. Присоединение Бурятии к России. — Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1958, стр. 20.

² Павлинская Л.П. Коренные народы Байкальского региона и русские. Начало этнокультурного взаимодействия // Народы Сибири в составе государства Российского. — СПб.: Европейский дом, 1999, стр. 166-167,169-170.

³ Павлинская Л.П. Ук. соч. Стр. 180.

⁴ Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. — М., 1960, стр. 314; Зориктуев Б.Р. Прибайкалье в середине VI — начале XVII века. - Улан-Удэ, 1997, стр. 69 - 71.

Источник:

Общенациональный научно-политический журнал "ВЛАСТЬ" 2008 №12