Возрожденные к сегодняшнему дню казачьи войска и землячества представлены пока лишь потомками русских казаков. И это вполне естественно, поскольку дореволюционное казачество по своему национальному составу было преимущественно русским. Преимущественно, но не исключительно. Известно, что уже первые казачьи общины на Дону, Волге и в Запорожье формировались вольными людьми не только славянского происхождения, но и татарами, ногайцами, кавказцами и даже турками. И в последующем, в XVII — XIX веках, в составе российского казачества наряду с русскими существовали и особые (их тогда называли «инородческие») казачьи полки, комплектовавшиеся из представителей других национальностей, населяющих Российскую империю. Были среди казаков и представители коренного населения Забайкалья — буряты и эвенки.
Заключенные в 1727 — 1728 годах Буринский и Кяхтинский русско-китайские трактаты впервые четко обозначили границу России в Забайкалье от Горбицы на востоке и до Алтайских гор на западе. Однако установление границы не принесло покоя ни российскому правительству, ни местным забайкальским властям, ни населяющим Забайкалье бурятам, тунгусам (так тогда называли эвенков), ни русским. Дело в том, что в это время ряд монгольских родов, недовольных китайским владычеством (а Северная Монголия с конца XVII в. находилась под властью Цинской империи), стремился откочевать в российские пределы, а русское правительство, связанное с Китаем Кяхтинским трактатом 1728 г., обязано было возвращать беженцев назад. Особенно широкий размах эти откочевки приняли во второй четверти XVIII в, Границу подчас переходили одновременно по несколько тысяч монголов. Толпы перебежчиков, нарушавшие границу, держали в постоянном напряжении российскую пограничную стражу и местное гражданское и воинское начальство, отвлекали значительные вооруженные грабительские набеги шаек бродячих монголов — харацириков (черных воинов). Особый размах эти набеги приняли в 1750-х годах на нерчинском участке границы, когда отряды харацириков в несколько сотен человек стремительно налетали на тунгусские и бурятские улусы, русские деревни и пограничные караулы, грабили российских подданных и угоняли скот, а потом так же стремительно скрывались за кордоном. Малочисленная российская пограничная стража была не в состоянии отражать набеги крупных «партий воровских мунгал». В начале 1750-х годов на каждом пограничном карауле находилось всего по 1 — 8 русских служивых людей, по 15 — 40 бурят или тунгусов, да на некоторых караулах по 1 — 3 солдата. К тому же между караулами порой было значительное расстояние, доходящее до 100 верст, так что харацирики вполне безнаказанно могли проникать сквозь эти слабо охраняемые участки границы на российскую территорию и свободно уходить обратно.
В целях предотвращения грабительских набегов «черных воинов» и укрепления границы местные забайкальские власти начинают наращивать в приграничной полосе вооруженные силы. Туда с 1756 г. спешно перебрасывают отряды казаков из забайкальских городов и острогов, мобилизуют бурят и тунгусов, из которых формируют так называемые «резервные партии». Последние располагались на путях наиболее вероятного вторжения «воровских мунгал».
Принятые меры по укреплению границы вряд ли бы смогли прекратить избеги харацириков и переходы перебежчиков. Наличных вооруженных сил для этого было недостаточно. К концу 50-х годов XVII в. а Забайкалье насчитывалось всего около 900 конных и пеших служилых людей (казаков, детей боярских и дворян), там дислоцировались также Якутский пехотный полк с конногренадерской ротой, две роты Сибирского гарнизона и два капральства Екатеринбургской горной стражи (всего около 1,5 тыс. чел.), да около тысячи бурят и тунгусов стояли «под ружьем» на пограничных караулах и е резервных партиях. К тому же эти силы были рассеяны небольшими отрядами и гарнизонами по забайкальским городам, острогам, крепостям, пограничным караулам и резервным партиям. Так что сибирский губернатор Ф.И. Соймонов з 1759 г. имел все основания доложить в Сенат, что в Забайкалье «воинских людей крайний недостаток» и они «по нынешним мунгальским воровским въездам к охранению одних караулов безнадежны и не в состоянии».
Положение спасло то, что за искоренение грабительских шаек харацириков взялись китайские власти. После завершения в 1758 г. победоносной войны с Джунгарским ханством (государством монголов — ойратов в Западной Монголии) цины бросили подразделения своей армии на борьбу с харацириками. Делали они это, конечно, не из любви к северному соседу, а потому что харацирики досаждали и самим китайцам, не упуская при случае возможности пограбить и мирных монголов — подданных Китая и китайскую пограничную стражу. После серии карательных операций китайской армии монголы прекратили, по крайней мере, в крупных раз-[134]мерах набеги на российскую территорию.
Но еще не успела исчезнуть угроза со стороны «воровских мунгал», как резко обострились отношения России с самой «Поднебесной империей»…
С середины 1750-х годов российское правительство начинает предпринимать шаги к организации плавания русских судов по Амуру, который по Нерчинскому договору 1689 г. принадлежал Китаю.
С этой целью была создана секретная Нерчинская экспедиция. Одновременно с этим вынашивались планы присоединения Северной Монголии (Халхи), находящейся под властью цинов, к России. В 1756 — 1757 годах по этому вопросу шли переговоры между русскими властями и рядом влиятельных халхаских феодалов, имевших намерение принять российское подданство. Замыслы русского правительства, однако, стали известны при цинском дворе, вызвав негодование богдыхана.
В то же время и действия Цинской империи в отношении России носили отнюдь не миролюбивый характер. В 1758 г., разгромив и уничтожив Джунгарское ханство, китайцы стали вторгаться в российские пределы и грабить алтайские народы, принявшие покровительство России. Кроме того, китайское правительство упорно настаивало на выдаче джунгар, бежавших под защиту русских пушек.
все изложенные выше обстоятельства привели в конце 1750-х годов к обострению русско-китайских отношений, которое грозило вылиться в открытый вооруженный конфликт между Российской и Цинской империями. В то же время массовые переходы границы вo второй четверти XVIII в. монгольскими беженцами, набеги харацириков воочию показали слабость обороны Забайкалья от возможной интервенции, а угроза войны с Китаем заставила правительство России обратить серьезное внимание на «умножение войск на сибирской границе» и укрепление самой границы. Спешно наращивались вооруженные силы на западно-сибирских пограничных линиях. Военная коллегия и Сенат активно обсуждали вопрос и о переброске дополнительных войск в Забайкалье.
Еще в середине 1 750-х годов военный комендант Селенгинска, начальник пограничной канцелярии и командир Якутского полка генерал-майор В. В. Якоби подал в Военную коллегию проект о необходимых мерах по усилению обороны Забайкалья. Он предлагал построить крепости по реке Амур, сформировать дополнительно к имеющимся в Забайкалье регулярным частям 4 пехотных полка и перевести с западно-сибирских линий 5 тысяч выписных казаков. Военная коллегия, а затем Коллегия иностранных дел в 1 757 г. поддержали проект В. В. Якоби. Сенат, в целом согласившись с необходимостью увеличения войск на забайкальской границе, все же остановился на поданном 9 марта 1759 г. проекте сибирского губернатора Ф.И. Соймонова. Ф.И. Соймонов предлагал сформировать 4 конных ланд-милицейских полка и 1 регулярный полк, перевести их в Забайкалье и разместить вдоль границы. До завершения же их комплектования предлагалось командировать в Забайкалье команды донских и яицких казаков числом в 980 человек. Кроме того, Ф.И. Соймонов настаивал на организации на месте пятисотенной команды из тунгусов.
18 сентября и 17 октября 1760 г. Правительствующий Сенат двумя указами утвердил проект сибирского губернатора. Но в ходе его реализации произошли, однако, существенные отступления от первоначальных планов, Вместо яицких и донских казаков в Забайкалье были отправлены 250 казаков с западно-сибирской границы (кузнецкой и колыванской линий). Из-за отсутствия необходимых денежных средств было прекращено формирование 4 ланд-милицейских полков. В итоге из намеченного удалось только сформировать и перевести в Забайкалье регулярный полк, названным Якутским, да образовать из тунгусов казачью команду в 500 чел.
В отношении тунгусов в сенатском указе 17 октября 1760 г. говорилось: «… по южной стороне Нерчинского уезда, где больше прочих мест мунгальские воровские въезды бывают, для содержания караулов выбрать тунгусов от родов добрых 500 человек… И к вящему их ободрению и оказанию к службе ревности, дабы они в бедности не были, выключить их из ясака…».
Узнав о формировании казачьей команды из тунгусов, буряты, несущие пограничную службу на западном участке забайкальской границы в Селенгинском уезде, так же пожелали выделить из своей среды особые команды «пограничных охранников». В 1762 г. к Селенгинскому коменданту и начальнику пограничной канцелярии В.В. Якоби поступило прошение от 14 селенгинских бурятских родов, в котором сообщалось, что буряты означенных родов выделили из своего состава 2400 годных к службе человек, которые на условиях освобождения от уплаты государственного налога — ясака могут выполнить обязанности по охране границы, «будучи готовыми, когда б ни спросили». При этом избранные к военной службе обязывались содержать себя на свой счет без государственного жалованья.
Просьбу селенгинских бурят об определении выбранных ими 2400 сородичей в пограничную службу В. В. Якоби представил сибирскому губернатору, сопроводив ее своим особым мнением: «оных буряцких выбранных из ясашных всех определить действительно лехкими нерегулярными военнослужащими и из ясаку выключить, а за то им быть на своем коште во всякой лошадьми и оружием исправности и как всегда содержать пограничные караулы попеременно, так и готовыми быть по всегдашним партиям; что ж их толикое число из ясаку выбудет и то число ясаку казанным убытком будет, но вместо того щитать надлежит ту пользу, что оное число брацких заменить может такое же число потребных быть там по состоянию тамошних мест и соседственного народу казаков, которых иметь там необходимо надобно, а содержание таких ка-[135]заков интересам Её Императорского Величества против тех брацких на оном основании многим убыточнее, а при том и со многим затруднением и народною тягостию в приготовлении и довольствии их провиантом. Тако ж… на них (бурятах — А. 3.) в крепком смотрении по границе, а особливо воровства и тайных чрез границу торгов изыскивать можно. И они всемерно крепче смотрение иметь будут…».
Сибирский губернатор Ф.И. Соймонов полностью поддержал прошение бурятских родов и мнение В.В. Якоби в своем доношении от 11 декабря 1762 г. в Сенат, особо подчеркнув, что формирование бурятской пограничной стражи будет не в убыток, поскольку «содержание такого же количества русских казаков обойдется дороже, а буряты всегда при границе с пользою употребляемы быть могут».
Правительствующий Сенат, Военная коллегия и Коллегия Иностранных дел, рассмотрев предложения Якоби и Соймонова и учитывая, что русско-китайские отношения остаются по-прежнему напряженными, а возможности увеличить в Забайкалье численность регулярных войск не имеется, согласились с созданием из бурят казачьей пограничной стражи. 22 июня 1764 г. Сенат приказал бурят, «желающих служить на своем коште, учредить лехкими нерегулярными военнослужащими на таком основании, как от него Якобия представлено было и для ясака с них не взыскивать до указу».
… Итак, 13 сентября 1760 г. и 22 июня 1764 г. можно считать датами рождения тунгусского и бурятского казачества.
Привлечение на службу «инородцев» как нельзя лучше способствовало закреплению за Россией «новых землиц». Это была тонкая и мудрая политика. С одной стороны она позволяла российскому правительству увеличивать свои вооруженные сипы, а с другой — обеспечивала «верноподданство» подвластных народов. Определяясь на службу к «Белому царю» и участвуя совместно с русскими солдатами и казаками в защите российских рубежей от набегов немирных кочевников (казахов, джунгар, монголов), местные сибирские князцы и ханы со своими родами начинали осознавать себя не покоренными и подчиненными, а полноправными подданными Российского государства.
К середине XVIII в. имелся уже вековой опыт привлечения на службу и забайкальских бурят и тунгусов, Уже в 80-х годах XVII в. они плечом к плечу с русскими ратными участвовали в отражении маньчжуро-монгольской агрессии а Забайкалье. В 1726 — 1728 годах во время русско-китайских переговоров о разграничении территориальных владений России и Цинской империи в Забайкалье бурятские и тунгусские дружины своим присутствием поддержали российского посла графа С. Л. Владиславича-Рагузинского и умерили притязания китайской стороны. Именно за активную поддержку русского посольства на этих переговорах император Петр II 29 марта 1720 г. по представлению Владиславича-Рагузинского распорядился выдать особые знамена «восемнадцати родам брацких иноземцев Селенгинского и Нерчинского дистриктов за их прилежную Его Императорскому Величеству службу» Знамена были выданы 27 сентября 1735 г.
После определения забайкальской русско-китайской границы караульная служба на ней была возложена преимущественно на бурят и тунгусов. (В охране границы участвовали также русские казаки и солдаты). 5 селенгинских и 11 хоринских бурятских родов, да 12 тунгусских родов выставляли вооруженных воинов на 18 и 20 забайкальских пограничных караулов.
Постоянная и сопряженная с большими трудностями и опасностью служба на границе отрицательно сказывалась на материальном положении «инородческой» пограничной стражи. И хотя буряты и тунгусы несли службу на пограничных караулах посменно, тем не менее она стесняла вольную пастушескую жизнь. Привязанные к своим караулам, стражники не имени права откочевать от границы в более безопасное место на удобные и богатые травами пастбища. Один же набег «воровских мунгал» мог лишить кочующих вблизи границы бурят и тунгусов всего скота. Так что один-два года службы на границе зачастую полностью разоряли пограничную стражу. А ведь, кроме службы, и бурятам, и тунгусам нужно было ежегодно платить ясак.
Особенно тяжко приходилось нерчинским тунгусам, которые от постоянных монгольских грабежей пришли в совершенное разорение. Ф.И. Соймонов, бывший одно время в Нерчинском крае, сообщал в 1758 г, по их поводу в Военную коллегию: «… тунгусы же на тех караулах находятся все пешие и разъездов чинить не на чем, а к тому и голод весьма претерпевают и от того помирает их немало. Протчие же питаютца собаками и всяким гнусом… и что их чиновные (т. е. засулы и шуленги — А. 3. ) объявляют яко оных тунгусов сменить некем, почему и они за упатком скота и лошадей помирают з голоду и все те роды содержащих своих караулов откочевали внутрь российской границы в дальние расстояния и в случае какой экстры во оные роды вскоре известия дать будет не можно…».
Тяжелое материальное положение «инородческой» пограничной стражи являлось одной из непосредственных причин ее реорганизации в начале 1760-х годов.
В первой половине XVIII в. буряты и тунгусы не только несли посменную службу на границе, но и отдельных их представителей можно было встретить в рядах и собственно забайкальского казачества. Известно, что в Нерчинске первыми «инородцами» на казачьей службе стали два крещеных тунгуса — братья Максим и Яков Ларионовы, поверстанные еще в середине XVII в. при воеводе Афонасии Пашкове. Прием «инородцев» в казачью службу был официально санкционирован правительством. «Наказными статьями» (инструкцией) 1701 г. нерчинскому воеводе дозволялось верстать в государеву службу на «убылые места» крещеных бурят и тунгусов. Казачья служба ставила [136] «Новокрещенов» в более привилегированное положение по сравнению с ясачными родовичами, хотя бы уже потому, что служилый не был обязан выплачивать ясак.
Русские власти, привлекая к службе забайкальских бурят и тунгусов, кроме своих политических расчетов, принимали во внимание и военные способности последних. Кочевники-буряты и тунгусы были отличными кавалеристами, прекрасно владели оружием и хорошо ориентировались на местности. Эти качества забайкальских номадов не раз отмечали местные власти и современники. Еще в конце XVII в. участник российского посольства в Китай немец И. Идес с восторгом писал по поводу Нерчинских конных тунгусов: «Тунгусы очень воинственный народ… Все это здоровые и смелые люди. Нередко до полусотни тунгусов, напав на четыре сотни монгольских татар доблестно разбивают их по всем правилам… И женщины и девушки ездят верхом, так же, как мужчины, вооружены луком и стрелами, с которыми прекрасно умеют обращаться». Через полстолетия ему вторил француз Ренье, бывший домашним учителем у иркутского губернатора А.И. Бриля: «Как предбайкальские, так и забайкальские буряты и тунгусы — очень ловкие наездники и замечательно меткие стрелки из лука… Пешие, они также очень ловко пользуются луком и стрелами… Впрочем, они умеют хорошо обращаться также и с ружьями и стреляют из него без промаха… Хотя среди этого народа нет особенно сильных людей, но тем не менее они очень смелы, отличаются пылкостью, закаленностью и поэтому, следовательно, дают из своей среды хороших солдат, при всем том, однако, только кавалеристов: пешие буряты немного стоят, так как не на лошади они не очень-то расторопны…» Хорошо отзывался о бурятах и тунгусах и Ф.И. Соймонов, называя их «храбрыми» и «смелыми» и считая, что для охраны границы они, «как особливо лехкие и проворные люди по тамошним обстоятельствам наипаче здешних казаков способными находятся».
Ну, и, наконец, нельзя не отметить, что создание бурятских и тунгусского полков было выгодно для Петербурга и с финансовой стороны дела. Экономика России, базирующаяся на крепостничества, была не в состоянии обеспечить государству доходы, достаточные для покрытия расходов. Участие же русской армии в Семилетней войне против Пруссии в 1757 —  1761 годах пробило существенную брешь в государственном бюджете. И поэтому, по подсчетам тогдашних экономистов, гораздо дешевле и выгоднее было освободить 2900 бурят и тунгусов от ясачного платежа и тратить ежегодно на содержание тунгусского полка 3 тыс. руб., нежели специально формировать и перебрасывать в Забайкалье несколько регулярных полков, которые бы обошлись в десятки тысяч рублей.
Создание боеспособных и самое главное дешевых бурятских и тунгусского казачьих полков было выгодно и самим бурятам и тунгусам. До начала 1760-х годов селенгинские бурятские и нерчинские тунгусские роды были обязаны государству двоякой повинностью: и платежом ясака, и воинской службой. Выделение же из их среды особых полков «пограничной охраны» позволяло, с одной стороны, освободить значительную часть родовичей от обременительной и разорительной службы на пограничных караулах (оставив за ними только уплату ясака), а, с другой стороны, облегчить службу «инородческой» пограничной стражи, освободив бурятских и тунгусских казаков от государственного налога — ясака.
На каких же принципах строились полки «инородческих» казаков в Забайкалье?
Пятисотенный тунгусский полк в соответствие с сенатскими указами 18 сентября и 17 октября 1760 г. должен был быть набран из Нерчинских родов конных тунгусов. Формирование полка было поручено начальнику Селенгинской пограничной канцелярии В.В. Якоби и главе Нерчинских тунгусов князю Павлу Гантимурову. 15 января 1761 г. В.В. Якоби командировал в Нерчинск своего сына секунд-майора Ивана Якоби.
Зима 1760/61 года была чрезвычайно снежная и собрать в одно место тунгусов было затруднительно, поэтому И. В. Якоби назначил несколько сборных пунктов, куда Нерчинская воеводская канцелярия и вытребовала тунгусов. После чего И. В. Якоби с князем П. Гантимуровым объехали все эти сборные пункты. Собравшимся тунгусам зачитывали сенатский указ и вызывали охотников. Так, переезжая с места на место, секунд-майор постепенно набрал 500 тунгусов, «добрых и здоровых» и не замеченных в пограничном воровстве. Выбранные таким образом тунгусы приводились по их обычаю к присяге на верность службы: некрещеные целовали оружие, а православные — крест.
18 апреля 1761 г, тунгусские казаки уже были отправлены под начальством ефрейторов из солдат на пограничные караулы вместе с семействами, пожитками и скотом, а 9 августа того же года В.В. Якоби донес в Петербург, что тунгусский полк окончательно сформирован.
Бурятские полки а соответствии с желанием самих бурят набирались из 14 селенгинских родов, На месте формированием полков руководил назначенный В.В. Якоби инструктуром селенгинский дворянин Шарин. Больше всего выставили желающих служить роды цонголов (582 чел. муж. пола), ашебагатов (352 чел.), сортолов (около 395 чел) и атаганов (около 650 чел.). Остальные 10 родов (Подгородный, Алагуевский, Бумелгутульский, 1, 2, 3-й Табангутские, Чернорутский, Ользонов, Харанутский, Хатагинов) пополнили своими людьми недостающий комплект до 2400 человек. К середине 1765 г. формирование 4-х бурятских полков было закончено. Полки эти получили наименование тех родов, которые более всего выставили волонтеров: цонголов, ашебагатов, сортолов и атаганов.
Дальнейшее пополнение бурятских и тунгусского полков уже должно было идти путем верстания в службу пришедших в «совершенный возраст», т. е. достигших[137]15 лет, детей самих бурятских и тунгусских казаков. И лишь в случае недостатка последних в казаки могли зачисляться ясашные но только из тех родов, из которых были сформированы полки. С течением времени, примерно с конца XVIII в., когда численность «инородческого» казачества увеличилась путем естественного прироста, полки стали пополняться исключительно казачьими детьми.
Срок службы бурятских и тунгусских казаков в правительственных указах никак не оговаривался, что означало одно — служба была пожизненной. Уйти в отставку казак мог лишь по болезни, дряхлости и совершенной неспособности к отправлению служебных обязанностей. Разрешение на увольнение от службы давал только иркутский губернатор.
Что касается государственного обеспечения «новообразованных» казаков, то, как уже говорилось, оно было положено одним лишь тунгусам — по 6 руб., ежегодно на человека. Бурятские же казаки сами изъявили желание служить на собственном коште.
Новоиспеченные бурятские и тунгусские казаки должны были являться на службу конными и вооруженными. Но с последним не все обстоя по благополучно, поскольку, стремясь освободиться от уплаты ясака, в полки в большом количестве записывались обедневшие родовичи, Известно, например, что из 2400 бурят, изъявивших желание стать казаками, безлошадных насчитывалось 888 человек. Не лучше были дела и у тунгусов. Чтобы исправить данную ситуацию, правительство распорядилось в период формирования полков снабдить безвозмездно неимущих казаков двумя лошадьми: одну должны были предоставить ясашные родовичи казака, а другую — хоринские буряты, На долю 11 хоринских родов выпало обеспечение лошадьми и бурятских и тунгусского полков до полного комплекта. Таким образом, выступая на службу, каждый казак имел по 2 лошади, одна считалась его собственной, другая — казенной.
Наблюдательные современники тех событий оставили нам красочные описания вооружения бурят и тунгусов. Благодаря Ф.И, Соймонову мы знаем, что тунгусы «всегда обыкновенно имеют при себе луки и по 60, а исправные и больше, самых боевых стрел, у некоторых же есть панцири и кольчуги, особливо ж огненное ружье, то есть винтовки исправные содержат, и с которых так дельно бьют, что никогда стрелы и заряды напрасно не потеряют». Более подробны заметки Ренье, он отмечал, что оружие бурят и тунгусов, «которое они употребляют против своих врагов, состоит обычно из лука и стрел, сабли на боку и кольчуги. Забайкальские буряты имеют, помимо обычной кольчуги, еще особый род панциря, сделанный из своеобразно заплатанной бумажной холстины, которую они не менее 10 раз обматывают вокруг тела и через которую не может проникнуть никакая стрела».
Форменной одежды бурятским и тунгусским казакам не было определено.
Создавая организационную структуру бурятских и тунгусского полков, власти исходили из общепринятой в иррегулярных частях и среди кочевников десятичной системы построения войска. Каждый полк делился на сотни, сотни — на пятидесятки, а последние — на десятки. Во главе их соответственно стояли сотники, пятидесятники и десятники. Шестисотенные бурятские полки возглавляли есаулы, а командиром всех четырех полков являлся Главный войсковой старшина — атаман, Над тунгусским пятисотенным полком начальствовал Главный тунгусский старшина. Все полковые должности были выборные, но при этом утверждались: до сотника включительно — Главным старшиной, а командиры бурятских полков, кроме того, и иркутским губернатором. Главные же войсковые старшины назначались из Петербурга. Первым атаманом бурятских полков стал зайсан Ашебагатского рода Цырен Бадалуев, он пробыл в сем звании с 1764 по 1802 год. Главным старшиной тунгусского полка в 1760 г. был назначен глава нерчинских конных тунгусов и нерчинский дворянин князь Павел Гантимуров. После его смерти (вероятно, в конце 1770-х годов) старшинами тунгусского полка стали определять русских дворян «нерчинского списка» и казачьих сотников.
Оба главных войсковых старшины, и Ц. Бадалуев, и П. Гантимуров, были подчинены начальнику Селенгинской пограничной канцелярии В.В. Якоби. И в дальнейшем, до 1851 г., бурятские и тунгусские полки находились в ведомстве забайкальского пограничного начальства.
Тунгусские казаки в силу своей малочисленности службу на границе несли постоянно, они даже селились там семьями и обзаводились хозяйством. Ввиду неодинаковых по качеству угодий для скотоводства на разных караулах было предложено время от времени караульных тунгусов переводить с одного караула на другой. Буряты же выполняли обязанности пограничников поочередно, сменяясь через год. Ежегодный наряд на службу достигал 400 человек. Остальные составляли резерв, службу по очереди не несли и жили в кочевьях совместно с ясачными сородичами. Кроме караульной службы на границе, бурятские казаки отряжались также в Кяхтинскую таможню для поимки беглых каторжников с Нерчинских заводов, ссыльных и разбойников.
Такова вкратце история появления в 60-х годах XVIII в. бурятского и тунгусского (эвенкийского) казачества. В дальнейшем, в 1770-х и 1830-х годах, дважды вставал вопрос о его ликвидации якобы «за ненадобностью», но оба раза российское правительство, взвесив все «за» и «против»; приходило к убеждению о необходимости сохранения бурятских и тунгусского полков, исправно несущих службу на границе. А в 1851 г. бурятские и тунгусские (эвенкийские) казаки наравне с русскими вошли в состав созданного по Высочайшему Императорскому повелению Забайкальского казачьего войска.

 Воспроизводится по:
 
 Журнал «Байкал» № 6 ,1991г., Улан-Удэ.