(с. 346) Князь Гантимур, предводитель нелюдов – одной из групп забайкальских конных тунгусов (эвенков) – личность, весьма известная в истории Забайкалья. Он сыграл заметную роль в событиях, которые разворачивались в регионе в 1650‑х – первой половине 1680‑х гг., в первую очередь в развитии русско-маньчжурских отношений. С его именем связано много загадок, которые порождены как противоречивыми сообщениями источников, так и некритическим восприятием этих сведений историками. Одной из таких загадок является вопрос о властном статусе Гантимура в период его первых контактов с русскими.

Не вызывает сомнений тот факт, что к 1650‑м гг., когда русские землепроходцы появились в Восточном Забайкалье, Гантимур воглавлял какую‑то группу населения в верховьях р. Шилки, в районе между устьями рек Онона и Нерчи. В русских документах того времени он титуловался «князцом» или «князем». Однако непонятно, какова была по составу и численности данная группа населения, на какую территорию распространялась власть Гантимура.

Е. Хабаров в 1651 г., основываясь на показаниях пленных дауров и тунгусов, сообщал, что вверх по Шилке «есть неясачной князь Гантимур улан и про тово де князя шурин ево, Тыгичей, в распросе сказал: под тем де князем Гантимуром живут люди шародувы и нелюды и почеги многие луков с тысячи з две и больше» [РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стлб. 508. Л. 29–30]. В «шародувах», как считал В.А. Туголуков, следует видеть сартулов – группу тюрко-монгольского происхождения, в «почегах» – тунгусов Почегорского рода [Туголуков, 1975. С. 98]. В 1655 г. енисейский воевода А. Пашков писал в Сибирский приказ, что во время похода П. Бекетова на реки Шилку и Нерчу был взят ясак «с прежних новоприводных землиц князцов Нелюдцково князя Гентамура с товарыщи и с их улусных с 10 землиц людей на тебя государя собольми на нынешней на 162 г. (1653/54 год)» [Сборник…, 1960. С. 203]. Двумя десятилетиями позже другой енисейский воевода – К. Щербатов после личной беседы с Гантимуром, который осенью 1685 г. был проездом в Енисейске, в своей отписке в Сибирский приказ утверждал: «жил де он, Гантимур, преж сего в Даурской земле по великой реке Шилке, а владел де он многими даурскими пашенными люд(ь)ми, а ясак де платили и пашню пахали даурские люди на него, Гантимура» [РГАДА. Ф. 214. Стлб. 1355. Л. 61].

(с. 347) Интерпретируя эту информацию, а также данные XVIII в. о «родовом» составе тунгусов Восточного Забайкалья, находившихся в ведении потомков Гантимура, исследователи стремились представить Гантимура главой либо трех («шародувы», «нелюды» и «почеги»), либо нескольких (Баягирского, Почегорского, Увакасильского, Калтагирского, Дуликагирского) родов, либо одного Дуликагирского рода, либо даже большого «племени» нелюдов, состоявшего из 11 тунгусских и 4 монгольских «родов», либо просто «многих больших тунгусских родов» или основной массы забайкальских конных тунгусов. Кроме того, указывалось на подчинение Гантимуру отдельных групп дауров с верховьев Амура, вследствие чего он якобы являлся «владельцем земель в междуречье Шилки и Аргуни, в верхнем течении Амура» (см.: [Яковлева, 1958. С. 18–19, 28–30, 35–36; Долгих, 1960. С. 349; Степанов, 1973. С. 112; Туголуков, 1975. С. 92, 96, 98; Александров, 1984. С. 21; Артемьев, 1995. С. 47–48; Энциклопедия…, 2002. С. 145, 205; 2003. С. 224]). По мнению Д.Г. Дамдинова, Гантимур «властвовал над … 8–9 тысячами данников – дагуров-монголов на территории Даурии» [Дамдинов, 1996. С. 10].

Все эти утверждения весьма сомнительны. Во‑первых, некорректно применение данных, относящихся к XVIII в., для выявления объема власти Гантимура в середине XVII в. На это уже указывал В.А. Туголуков [Туголуков, 1975. С. 96–98]. Как известно, русская администрация с момента своего появления в Сибири активно занималась форматированием т.н. административных «родов». По этой причине нет оснований полагать и даже предполагать, что те «роды», которые в XVIII в. возглавляли потомки Гантимура, в середине XVII в. ему подчинялись. Во‑вторых, источники, зафиксировавшие первые контакты русских с Гантимуром, не дают оснований для признания его высокого властного статуса.

Донесения и распросы русских землепроходцев, действовавших в конце 1640‑х – первой половине 1650‑х гг. в Даурской земле (низовья Шилки и верховья Амура), а также допросы упомянутых пленных ясно показывают, что Гантимура среди князцов/князей, «владевших» «даурскими людьми» не было. Он фигурировал отдельно от них. Лидирующие и властные позиции в этом районе имели собственно даурские «вожди» Лавкай, Шилгиней и Гильдегу. Район, где Шилка, сливаясь с Аргунью, превращается в Амур, и верховья Амура занимал «Лавкаев улус», или «Лавкаево княженье».В 1649 г. аманат-тунгус Арчеул, допрошенный казаками в Тугирском зимовье (р. Олёкма), поведал, что в верховьях Шилки живут «лелюл(ь)ские люди», которые «плавают сверху Шилки реки» «на плоте» к даурам, «а как де Шилка река осенью станет, и те де люди у Лавкая покупают хлебные запасы и отъезжают назад к собе кон(ь)ми по л(ь)ду» [Дополнения…, 1848. С. 174]. «Лелюльские люди», «лелюли» – искаженное название нелюдов («нелюли», «недюли») [Долгих, 1960. С. 340]. Они, согласно показаниям Арчеула, вели с даурами торговлю, а не брали у них хлеб в качестве ясака-дани, соответственно никакой пашни «даурские пашенные люди» на Гантимура не пахали и не находились от него в зависимости. (с. 348) В то время дауры платили дань маньчжурам [Очерки…, 2009. С. 69, 90, 91]. Информация же Щербатова о владении Гантимуром «многими даурскими пашенными люд(ь)ми» является, как мы полагаем, вольной интерпретацией торговых отношений нелюдов и дауров. Это вполне соответствовало русской практике первых контактов с сибирскими народами, когда товаро/дарообмен (обмен подарков на пушнину) казаки-землепроходцы нередко трактовали как объясачивание. И либо сам Гантимур под влиянием своего общения с русскими, либо Щербатов квалифицировали торговые отношения нелюдов и дауров как зависимость последних от первых. Такая оценка вполне отвечала наметившемуся с 1670‑х гг. стремлению русских властей представить предводителя нелюдов влиятельным вождем, что можно было использовать в качестве аргумента легитимации русской власти в «Даурской землице»: «иноземцы», якобы платившие дань Гантимуру, принявшему русское подданство, автоматически рассматривались как подданные русского царя.

Нет подтверждений и главенства Гантимура над собственно тунгусами южной части Восточного Забайкалья. Среди тунгусских вождей, «властвовавших» на «Великой реке Шилке» и в ее окрестностях, помимо Гантимура и наравне с ним упоминаются и другие князцы: «Какагильсково роду» Бабуг, «Налятцково роду» Тякш, «Баягареково роду» Кагил, «Почегирсково роду» Топук, «Чамамагирсково роду» Болдоной и «Кокогирсково роду» «улусной лутчей человек» Индак [Сборник…, 1960. С. 203]. Фразу из отписки Пашкова «с прежних новоприводных землиц князцов Нелюдцково князя Гентамура с товарыщи и с их улусных с 10 землиц людей» (курсив наш. – А. З.) никак нельзя трактовать в том плане, что Гантимуру подчинялись 10 «землиц» – «родов». Указания на «князцов», «товарыщей» и «их улусных людей» вполне определенно говорят о том, что этими десятью «землицами», кроме Гантимура, «владели» и другие князцы, имена которых Пашкову, пересказывавшему отписки землепроходца Бекетова, были просто неизвестны. Кроме того, упоминание в отписке Пашкова наряду с Гантимуром «князя» «Почегирсково» (Почегорского) рода Топука ставит под сомнение информацию Хабарова о подчинении «почегов» Гантимуру. Никаких намеков на то, что Гантимур являлся влиятельным тунгусским предводителем, не содержится и в отписках других русских землепроходцев, взаимодействовавших с тунгусами в Забайкалье в 1650‑х гг.

Начав давать казакам ясак с 1650/51 г., Гантимур во второй половине 1650‑х гг. со своим родом ушел в маньчжурские пределы, на р. Наун. Примерно в это же время туда же перекочевали и многие другие роды конных тунгусов. В 1666/67 г. Гантимур вернулся в русское подданство, но с ним было всего 40 человек «Нелюдцкого роду» [Акты…, 1842. С. 455]. Основная масса забайкальских тунгусов разных родов (Баягирского, Почегорского, Увакасильского, Калтагирского, Дуликагирского и др.) вернулась позже и во главе со своими собственными вождями. Самостоятельный выход этих родов говорит о том, что они не были в подчинении у Гантимура.

(с. 349) Таким образом, вышеизложенное позволяет заключить, что нет никаких оснований считать Гантимура влиятельным вождем крупного объединения конных тунгусов или тунгусов, монголов и дауров. В конце 1640‑х – первой половине 1650‑х гг. он был лишь одним из многих местных (тунгусских и даурских) князцов, причем не самым авторитетным.

Список литературы

Акты исторические. – СПб., 1842. – Т 4. – 592 с.

Александров В.А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). – Хабаровск: Кн. изд‑во, 1984. – 272 с.

Артемьев А.Р. России верное служение (Род князей Гантмиуровых) // Забытые имена / Ин‑т истории, археологии и этнографии. – Владивосток, 1995. – Вып. 1. – С. 47–59.

Дамдинов Д. Г. О предках Гантимуровых (титуловых князей и дворян по московскому списку). – Улан-Удэ, 1996. – 92 с.

Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. – М.: Изд‑во АН СССР, 1960. – 621 с.

Дополнения к актам историческим. – СПб., 1848. – Т. 3. – VII, 539, 7, 9 с.

Очерки истории Российского Дальнего Востока / Мазуров И.В., Пастухов А.М. – Хабаровск: Изд‑во ДВАГС, 2009. – Кн. 1. – 383 с.

Сборник документов по истории Бурятии. XVII век. – Улан-Удэ: Бурят. кн. изд‑во, 1960. – Вып. 1. – 493 с.

Степанов Н.Н. Присоединение Восточной Сибири в XVII в. и тунгусские племена // Русское население Поморья и Сибири (Период феодализма). – М.: Наука, 1973. – С. 106–124.

Туголуков В.А. Конные тунгусы (Этническая история и этногенез) // Этногенез и этническая история народов Севера. – М.: Наука, 1975. – С. 78–110.

Энциклопедия Забайкалья: Читинская область. – Новосибирск: Наука, 2002. – Т. 1. – 302 с.

Энциклопедия Забайкалья: Читинская область. – Новосибирск: Наука, 2003. – Т. 2. – 418 с.

Яковлева П.Т. Первый русско-китайский договор 1689 года. – М.: Изд‑во АН СССР, 1958. – 236 с.
 

Опубликовано:

Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: Материалы итоговой сессии Института археологии и этнографии СО РАН 2012 г. Новосибирск: Изд во Ин та археологии и этнографии СО РАН, 2012. Т. 18. С. 346 – 349