Важными вехами на пути развития отношений России с Китаем и Монголией являются международные договоры, царские указы, воеводские наказы, грамоты звена местного управления и др. источники. Большинство из них скреплены соответствующими печатями. С возникновением сибирского «государева» города в 1-й половине XVII в. как предмет его юрисдикции возникла и окончательно сформировалась к концу этого столетия сибирская территориальная печать. Особую значимость она приобрела в XVIII в. Существовавшая к этому времени международная юридическая практика также сталкивалась с возрастающим количеством и разнообразием скрепляющих документы печатей. Какой же правовой статус, т. е. комплекс функций имела печать в период становления отношений Русского государства с Цинской империей и Монголией? Подведем эту ситуацию под общую схему становления и качества печати как средства, усиливающего ценность и важность того или иного документа, имеющего отношение к международной политике России. Схема эта действует на протяжении многовековой истории института печати и в настоящее время признается всеми странами мира. Имея в своих руках документ с печатью, адресат рассматривал ее как свидетельство подлинности источника. Подлинность документа могла вызвать сомнение только в том случае, если ему не соответствовала форма текста или сама печать. Печать имела ярко выраженное удостоверяющее назначение и узаконивала власть того, кто обладал правом прикладывания печати. Кроме того, печать скрывала (закрывала) содержание и несла охранную функцию документа. Главным же являлось то, что печать являлась символом господствующей, т. е. государственной и административной власти [Соболева, 1991, с. 27—32].
 Источниковая база исследования подразделена на фонды государственных архивов, краеведческих музеев и сборники опубликованных документов, среди которых: «Акты исторические», «Сборник документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960), сборник материалов и документов «Русско-китайские отношения» (М., 1969—2004), где имеется справочный аппарат, служивший ориентиром в поиске документов, содержащих оттиски заверяющих их печатей. Таким образом, центр изучаемой проблемы сфокусирован как на исследовании памятников сибирской сфрагистики, так и на анализе актовых источников, поскольку сфрагистический материал может рассматриваться только в единстве с исследуемым документом. Прикладная печать, обычно являющаяся вторичным источником на документе, в данном случае доминирующий предмет исследования.
Восточная Сибирь рассматриваемого периода представляла единый хозяйственно-административный организм, нацеленный на пополнение государственной казны. Сибирская территориальная печать занимала в этом организме свою нишу и ее функциональные возможности получили распространение не только на подчиненной ей территории, но и далеко за ее пределами. Так, акты, скрепляемые печатью административного центра Восточной Сибири Енисейского острога с изображением двух стоящих соболей, держащих стрелу и лук тетивою вниз, имели хождение в самые отдаленные восточные земли. Енисейский воевода К.А. Яковлев скрепил ею память нерчинскому воеводе Д.Д. Аршинскому о приеме отправленных в Нерчинский острог боевых снарядов, хлеба и вина в 1672 г. [Акты исторические, т. 4, № 226]. Воевода М.В. Приклонский приложил печать на наказ сыну боярскому И.М. Перфильеву при отправке его в монгольские земли в 1673 г. [РГАДА, ф. Портфели Юни, 1673 г., д. 4, л 4]. Кроме того, сибирская городская или острожная печать играла роль не только в деле присоединения к Русскому государству сибирских территорий и обеспечения жизнедеятельности огромного региона, но и в геополитической сфере Востока Русского государства. В 1-й половине XVII в. русские установили контакты с монгольскими феодалами, а во 2-й половине столетия — с цинским правительством Китая, которое в скором времени начало вооруженную борьбу за вытеснение их с территорий Приамурья. Начались сложнейшие десятилетия противостояний двух государств за влияние на землях, расположенных по обе стороны условных границ. Обмену посольствами предшествовал целый ряд мероприятий, который сопровождала переписка русского правительства и маньчжурского двора. В дальнейшем сибирские воеводы в письменном виде по указу из центра, а также самостоятельно и непосредственно обращались к соседним правителям с различными просьбами или предложениями о поездке в Китай служилых и торговых людей, выдаче пленных или перебежчиков с монгольской стороны и др. В подобных посланиях немалое значение, как гарант подлинности от исходящего лица и достоверности, имели скрепляющие их печати приказного делопроизводства с территориальной символикой Восточной Сибири. Определенная часть этих источников на русском языке осела в архивах Китая и Монголии. Так, в Первом государственном архиве Китайской Народной Республики (бывший ЦГА КНР), который расположен в бывшем императорском дворце Гугун, имеется фонд «Архив Минской и Цинской династий», [45] где хранятся «листы» сибирских воевод разнообразного содержания к китайским правителям и военачальникам, скрепленные прикладными красными сургучными печатями. Среди них «печать Нерчинской приказной избы», которая заверяет: «Лист нерчинского воеводы Ф.Р. Качанова в Нэйгэ и Лифаньюань о выдаче новокрещенов Тимофея Степанова и Петра Леонтьева, бежавших к монгольскому тайдже Церенчжабу Бинтухаю от 8 октября 1713 г.» [Русско-китайские отношения…, 1978, с. 141]. Символика печати Нерчинской приказной избы (Нерчинского города, Нерчинских земель, Даурских земель, Нерчинских острогов) имеет несколько вариантов изображения летящего одноглавого орла, держащего лук тетивою вниз, и характерна для становления городов Восточной Сибири. Орел с луком как видом оборонного оружия и без него — лидирующий сфрагистический территориальный символ региона. Изображения орлов разных модификаций, присутствующих на печатях главных окраинных городов и острогов Восточной Сибири XVII — XVIII вв. (Якутск, Нерчинск, Иркутск, Албазин), принято рассматривать как символику государственной власти восточного форпоста Русского государства и его официальную идеологию. Сибирский орел как бы отделился от двуглавого государственного символа и был запечатлен на государственных территориальных печатях.
 Большинство из уцелевших архивных фондов Сибири, которые начали формироваться здесь с возникновением острогов и началом создания местных административноуправленческих центров, были постепенно перемещены в архивохранилища Москвы и Санкт-Петербурга. В них сосредоточено богатейшее собрание документов по истории русско-китайских отношений 2-й половины XVII — начала XVIII вв., которое впервые выделил и начал изучать академик Г.Ф. Миллер. В РГАДА в фонде Нерчинской приказной избы хранятся документы нерчинского воеводы И.Н. Озерова, датируемые августом 1715 г., скрепленные печатями «земли Сибирския города нерчинска и даурских острогов» и печатью «великого государя // Нерчинского города» [Там же, с. 166—167]. Они также имеют символику орла и скрепляют «Наказную память нерчинского воеводы И.Н. Озерова нерчинскому сыну боярскому С.Н. Сенотрусову о поездке в Цицикар с листом. 1715 г. августа около 22» и «Лист нерчинского коменданта И.Н. Озерова хэйлунцзянскому цзянцзюню о посылке в Цицикар и Мергень нерчинских служилых и торговых людей С.Н. Сенотрусова с товарищи. 1715 г. август» [РГАДА, ф. Нерчинская приказная изба, д. 101, л. 370, 372 об.].
Уникальность серебряной печати Албазина «Печать великих государей Сибирской земли Албазинского острогу» заключается в ее стратегической внешнеполитической функции в годы сложнейшей международной обстановки России XVII в. Печать была учреждена и изготовлена в 1682 гг., в Албазинский острог доставлена из Москвы воеводой А.Л. Толбузиным. При первом разрушении острога маньчжурскими войсками печать была спасена подьячим Албазинской приказной избы П. Хмелевым, сбежавшим из маньчжурского плена, затем вывезена А.Л. Толбузиным в Нерчинск. По возвращении в Албазин печать употреблялась вплоть до его разрушения по Нерчинскому договору. Она хранилась в приказной избе, известно, что ею закатывались отписки, посылавшиеся из Албазина в Нерчинск. Отсюда возникает проблема научного анализа взаимосвязи оттиска печати, ее исторического образа и актового материала. Но сегодня трудно установить изображения разрушенных и полуразрушенных оттисков на исследованных нами источниках РГАДА. Возможно, это были «Отписки воевод Федора Головина и Афанасия Бейтона Нерчинскому воеводе Ивану Власову о набегах китайцев на Албазин и о необходимости снабдить Албазинских поселенцев хлебом и скотом и увеличить для защиты городка, число ратных людей. 1688 г. в сентябре, октябре». Этот опубликованный документ помечен, что «подлинник был запечатан» [Акты исторические, т. 5, № 169]. Другие источники, среди них подлинник «Отписка стрелецкого головы Бейтона и воеводы Ф.А. Головина о съезде китайских послов и переговоров с ними» от … 1689 г.» [РГАДА, ф. 1142, оп. 1, д. 48, л. 9об.] имеют следы разрушенной черновосковой печати. После гибели Албазинского острога матрицу вывез в Нерчинск полковник А.И. Бейтон и сдал в приказную избу, где она не только хранилась в 1-й половине XVIII в., но и при необходимости ею заверяли документацию в делопроизводстве Нерчинского воеводства. Несмотря на то, что использовали печать недолго, она сыграла определенную роль в геополитической сфере Востока России. Изображение одноглавого коронованного русской древней царской короной орла, готового отразить неприятеля, было выбрано в Москве не случайно. Занятая внешнеполитическими проблемами Запада, Россия не сразу оценила опасность и возможные последствия маньчжурской агрессии, поэтому поздно приняла решение об усилении обороны Забайкалья и Приамурья. В 1682 г. было создано Албазинское воеводство, что явилось демонстративным политическим актом, которым правительство подчеркивало незыблемость присутствия на Амуре русской администрации, ничем не уступавшей воеводствам др. сибирских территорий [Александров, 1969, с. 116]. Этим же целям призвана была служить острожная печать Албазина. Следует обратить внимание на положение лука и стрел в лапах орла, который держит их не в боевом положении, а в разных лапах. Этим подчеркивалась не только готовность к защите своих земель, но и стремление русской стороны к мирному соглашению с маньчжурским двором. Печать уникальна ввиду ее физической редкости (единственная матрица сибирских городов XVII в., дошедшая до современности, в настоящее время печать хранится в ну-[46]мизматической коллекции Эрмитажа). Таким образом, символика орла, присутствующая на актовых документах контактной зоны России и Китая 2-й половины XVII в., является сводом ценных специфических источников, отражением не только правовых, социальных, этнокультурологических, но и политических процессов, происходящих в отдаленном, недавно вошедшем в сферу российской государственности регионе империи.
 Сама постановка вопроса о сведении воедино комплекса документов международной тематики сибирского происхождения, разбросанных по архивохранилищам страны, Китаю и Монголии, но связанных объектом исследования, единым временным пространством, персоналиями, предметно-тематическим и географическим ракурсом — важнейшая часть исторического исследования и одна из проблем современного источниковедения. В ряде случаев автору не удалось решить в полной мере поставленные задачи по поиску и дешифровке оттисков печатей на актовом материале ввиду того, что в исследовании существенную роль сыграли не только подлинники, но и копии документов.
Важнейшим этапом в истории приграничных отношений явилось посольство в Цинскую империю русского государственного деятеля и дипломата графа С.Л. Владиславича-Рагузинского. Когда он в сентябре 1728 г. возвращался в Россию после заключения Буринского и Кяхтинского договоров (1725 — 1728), из Коллегии иностранных дел ему был послан рескрипт Петра II «Об отсылке образцов государственной печати для сверки паспортов впредь отправляемых в Пекин куриеров». Речь в нем шла о государственной средней и малой печатях, которыми «пашпорты печатаются» и двадцати печатях «Сибирской нашей губернии» [Русско-китайские отношения…, 2006, с. 266 — 267]. В регламентирующем документе «Росписи сибирским печатям» в 1692 г. было утверждено 20 образцов печатей всех главных сибирских городов [Полное собрание…, т. 3, № 1443]. Эти образцы оттисков и были затребованы китайскими министрами для сверки актов на границе с Китаем по Кяхтинскому договору «ради пропуску впредь в Пекин куриеров». Об этих требованиях Рагузинский сообщил царю в апреле этого же года, но еще в марте в Иркутск был послан указ, в котором император требовал сделать печати Иркутской и Нерчинской провинций «на стали или на серебре, как за благо он граф разсудит, с гербом Российским… для запечатывания листов, которые даются Российским купецким людям и посылаемым о проезде в Мунгалы и в другие места Китайского владения» [Там же, т. 8, № 5254]. Сибирскому губернатору князю М.В. Долгорукому был послан указ Петра II о создании им качественных образцов печатей «на красном воску под кустодиями» (покрытие, помещаемое сверху печати для предохранения ее от повреждений). Шкатулку с этими образцами Рагузинский получил уже в декабре в Тобольске, откуда она была отправлена в Ургу и на китайскую границу, о чем он и доложил императору [Русско-китайские отношения…, 2006, с. 276 — 277] . Посол в своем ответе Петру II ничего не сообщал о названиях и изображениях печатей, он указывал только их количество: «20 печатей государственных» и «20 ж печатей Сибирской губернии», а также то, что собственноручно сделана подпись «обрасцы печатные для пропуску впредь куриеров в Пекин». Это объяснимо тем, что содержимое посылки было хорошо известно и российскому дипломату, выполнившему наиважнейшие международные миссии Коллегии иностранных дел. Главным же для Рагузинского было в момент завершения своей службы в Сибири с честью выполнить последнее государственное задание — обеспечить доставку Тушету-хану посылки с образцами российских печатей. В результате сибирская территориальная печать здесь вновь имела конкретное юридическое назначение и силу. Оттиски печатей Тобольска, Верхотурья, Березова, Обдорска, Мангазеи, Тары, Тюмени, Туринска, Пелыма, Сургута, Томска, Енисейска, Кетска, Нарыма, Красноярска, Кузнецка, Якутска, Илимска, Иркутска и Нерчинска были отправлены в трансграничье для облегчения таможенного контроля принимающей стороны. Как указывалось в рескрипте, они должны были быть сделаны «на красном воске». Сургуч к этому времени только начал входить в употребление. До этого оттиски печатей делались на воске, смешанном с мастикой, и имели красный цвет, т. к. лучше всего в такой массе держались киноварь и сурик. Именно такими печатями был скреплен текст мирного Нерчинского договора 1689 г. [Каменцева, Устюгов, 1963, с. 46; Русско-китайские отношения…, 1972, с. 793]. Цвет печатей на договоре, кроме др. формальностей, был согласован с маньчжурской стороной, поскольку для китайских оттисков красный цвет считается традиционным: «уполномоченные цинской стороны скрепляли документы служебной печатью красного цвета», а сам оттиск является не только предметом юрисдикции, но и эстетического созерцания [Русско-китайские договорно-правовые акты, 2004, с. 19]. В Китае изготовление матриц печатей ценится очень высоко, оно и сегодня считается одним из традиционных видов искусств, а цвету оттиска печати придается особое значение.
 Исследования оттисков русских сибирских печатей XVII — XVIII вв. в фондах РГАДА показывают, что основным цветом мастичных прикладных территориальных печатей России этого времени являлся черный цвет. Так, подлинник грамоты «Из Сибирского приказа иркутскому воеводе Л.А. Синявину о выделении служилых людей для сопровождения торгового каравана в Цинскую империю» от 15 мая 1706 г. «скреплен черной мастичной печатью» [ПФА РАН, ф. Иркутская воеводская изба, д. 210, л. 4].
Как уже указывалось выше, печать на запечатанном ею документе несла удостоверяющее назначение и охранную функцию. Актовые источники на городских и острожных печатях Сибири имеют разнообразные изображения пушных и мифических зверей. Однако, до создания регламентирующих документов по символике территориальных печатей в 1-й половине XVII в. грамоты в большей степени заверялись подписями и личными печатями сибирских воевод. В результате в символической форме персонифицированная печать удостоверяет личность ее владельца и сама представляет собой документ. На определенном этапе своего развития печать полностью вытеснила собственноручную подпись выдавшего грамоту [Соболева, 1991, с. 35 — 37]. В период развития Русского централизованного государства перстневые оттиски печатей являлись неотъемлемой принадлежностью сибирских администраторов. В фондах РГАДА имеется немало источников, заверенными личностными печатями воевод С.И. Шеховского, П.Ф. Соковнина, Н.Л. Веревкина, А.Ф. Пашкова, М.Г. Ртищева и др. [РГАДА, ф. 281, [47] д. 4542 — 4594]. Эти печати также свидетельствовали о правовой силе документа и имели разнообразную функциональность в делопроизводстве социальных и политических условий сибирской территории. Обычно на матрице вырезалась инициалы или фамилия с инициалами, но и довольно часто встречались разнообразные символические изображения, это так называемая «портретность» печати, т. е. соответствие личности владельца. К такому типу относится символика личной печати первого официального администратора Нерчинского воеводства А.Ф. Пашкова, прибывшего в Даурию из Енисейского острога в 1658 г. с целью создания воеводства и управления нерчинскими землями. Пашкову было велено выяснить «про Китайское и Индейское государства, даурские и иные…» и часть его деятельности на этом поприще, так или иначе, была нацелена на становление внешних связей с соседними государствами [Русско-китайские отношения…, 1969, с. 14]. Хронологически создание печати относится к более раннему периоду воеводства Пашкова в Енисейском остроге, то есть до его прибытия в Даурию, где Пашков пробыл по май 1662 г. Печать воеводы черновосковая, малых размеров (диаметр 15 мм), матрица перстневая, в центре овала изображен идущий в правую геральдическую сторону лебедь. Она присутствует на многих грамотах, в т. ч. «Данная Боярскому сыну Василию Колесникову на владения пашенной земли и сенными покосами» от … 1654 г. [РГАДА, Грамоты архива коллегии экономии, ф. 281, д. 4558]. Символика лебедя связана с польским происхождением ее владельца. А.Ф. Пашков имел корни шляхтичей Пашкевичей, когда-то состоящих на русской службе (польск. labedczi pash — лебяжий пух).
 Если печати енисейских и др. сибирских воевод были исследованы в фондах РГАДА, то материал персонифицированных сфрагистических памятников Нерчинского воеводства в большинстве своем известен по опубликованным источникам. О том, что свою печать имел сотник П.И. Бекетов, отряды которого играли большую роль в строительстве фортификаций в т. ч. и от внешней угрозы и охране огромных прилежащих к ним территорий, известно из его отписки из Иргенского острога (июль 1953 г.). Отписка гласит о том, что он принял ясак в «шесть сороков четыре соболя» «и, запечатав своей печатью, велел положить в государеву казну» [Сборник документов…, 1960, с. 196].
Чтобы дешифровать символику «черной мастичной» «Даниловой печати Аршинского» необходимо исследование подлинника, хранящегося в РГА. Печать заверяет уникальный в своем роде документ 1670 г. «Наказную память воеводы Д.Д. Аршинского нерчинским служилым людям И. Милованову с товарищами о поездке в Цинскую империю», в которой Аршинский как наместник царя в восточных землях предложил цинскому императору (богдойскому царю), привыкшему рассматривать весь окружающий мир, в т. ч. и Россию, как вассалов, присылающих ему дань, привести вместе с др. царями и королями под «высокую его царского величества руку», т. е. вступить в русское подданство. В документе указано, что «К сей наказной памяти по указу великого государя царя и великого князя // Алексея Михайловича, всея Великие и Малые и Белые России самодержца, воевода Данило Данилович Аршинский печать свою приложил». По прибытии в Пекин русских посланников братьев И. и В. Миловановых «Наказная память» была насильно изъята у них цинскими чиновниками. Однако текст послания не был доведен до императора благодаря иезуитам, служивших при Цинском дворе и выступивших в роли переводчиков. В противном случае даурских послов ждала бы смертная казнь. Печать следующего нерчинского воеводы П.Я. Шульгина скрепляет «Наказную память нерчинскому сыну боярскому И. Милованову с товарищи, данной из Нерчинской приказной избы о поездке в пограничные города Цинской империи для предупреждения о посольстве Н.Г. Спафария» от 9 ноября 1675 г. В конце источника указано, что «К сей наказной памяти по указу великих государей царей и великого князя Алексея Михайловича, всея Великие и Малые и Белые России самодержца, Павел Яковлевич Шульгин печать свою и руку приложил» [Русско-китайские отношения…, 1969, с. 17, 271, 483].
Видный государственный деятель 2-й половины XVII — начала XVIII вв., соратник Петра I, дипломат Ф.А.  Головин, посланный в «Дауры» в 1685 г. для урегулирования русско-китайских отношений, имел несколько личных печатей. Одна из них была поставлена послом на латинском тексте Нерчинского договора во время его подписания 27 августа 1689 г. Как известно, текст договора был подготовлен на русском, маньчжурском и латинском языках, но печати троих послов с русской и китайской стороны были приложены только к латинскому тексту, который хранится в Архиве внешней политики Российской империи1 (АВПРИ, ф. 163, оп. 1, д. 22, л. 6—6об.) [Русско- китайские отношения., 1972, с. 647 — 648]. С русской стороны, кроме Ф.А. Головина, свою печать на договоре поставил второй посол нерчинский воевода И.Е. Власов. С китайской стороны в переговорах участвовали великий посол князь Сонготу (дядя императора Канси), князь Тун Го-Ган и Лантань, начальник войск, участвовавших в осаде Албазина в 1685 — 1687 гг. Но, по данным В.С. Мясникова и Н.Ф. Демидовой, на русско-китайских договорноправовых актах не всегда ставилась печать главы цинской делегации. Латинский текст договора скрепляет печать не главы делегации, а одного из ее членов — хэйлунцзянского [48] цзянцзюня Сабсу, чья фамилия названа 5-й среди фамилий цинских представителей и также стоит 5-й среди подписей под текстом трактата.
Имеется ли возможность исследовать символику этой судьбоносной для России печати Ф.А. Головина, исходя из данных «Комментария к статейному списку» посла и фотокопии латинского текста договора, предоставленных 2-м томом «Русско-китайских отношений в XVIII в.» (М., 1972), поскольку ее изображение практически уничтожено: «Оба оттиска воско-мастичные, красные, наложены непосредственно на бумагу, в результате чего на ней образовались большие жирные пятна». Печать известна в нескольких вариантах. Во время действий посольства Головин «употреблял овальную перстневую печать с изображением, являвшимся, по-видимому, гербом рода Головиных [РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, 1685 г., д. 2, ч. 2, л. 316 об.]. На оттиске ее, находящемся на одной из отписок Ф.А. Головина, всю поверхность печати занимает фигура идущего на задних лапах льва, обращенного вправо и держащего в правой поднятой лапе древко знамени, полотно которого складками ниспадает на спину льва. Однако к Нерчинскому договору приложена др. печать — круглой формы (диаметр 3,7 см). На печати также изображена фигура льва, обращенная вправо, но уже идущего на четырех лапах. В правой лапе лев держит поднятый вертикально вверх меч. Надо львом изображена корона. По краю печати круговая надпись: «Окольничей и наместник [брянский] Ф[едор Але]ксеевичь Головинъ» [Русско-китайские отношения…, 1972, с. 648, 793].
 Необходимо дополнить, что на родовом гербе «графов и дворян» Головиных, ведущих свою родословную от византийских аристократов, занимавших престол империи и составлявших «во все три первые века московского государства высшую аристократию», фигура льва является лишь составной (1/5 частью). Лев изображен во 2-й (правой верхней части): «в красном поле поставлен золотой коронованный лев с саблею, вверх поднятою». Щитодержатели герба «звери: коронованный лев с мечом и соболь со стрелою» [История родов…, 1991, с. 87—88]. Оставив дешифровку остальной символики щита герба Головиных за кадром и обратив внимание на щитодержатели, становится совершенно очевидным, что др. яркие и популярные образы сибирской территориальной символики — соболь и стрела — введены в фамильный герб Головиных не случайно. Федору Алексеевичу не было и 35 лет, когда он был назначен главой дипломатического посольства и воеводой в даурские земли. Здесь, в Нерчинском воеводстве, ему была дана не только дипломатическая, но и административная власть. Занимаясь административной, хозяйственной, оборонительной и дипломатической деятельностью, полномочный посол пробыл в Даурии почти 5 лет и, конечно же, эти годы явились одной из главных вех в его государственной службе, что и нашло отражение в символике родового герба Головиных. Тем более что именно Федор Алексеевич, получив графское достоинство от Петра I, начал графскую линию рода Головиных, к сожалению, в XIX в. уже угасшую.
В фондах РГАДА найдены сведения о том, что, будучи в Нерчинском воеводстве, Ф.А. Головин употреблял еще одну свою перстневую печать, имеющую и антропоморфное и зооморфное изображение. На овальном аверсе печати (размер 15 х 20 мм) запечатлена мужская голова с характерным римским профилем, обращенным в правую геральдическую сторону. Голова находится на спине согнутой фигуры, символика которой не ясна. Печать заверяет грамоту 1688 г. «Данную игумену Селенгинского Троицкого монастыря Феодосию с братией, на поступную отставного селенгинского казака Филипа Чернаго деревню Темлю, со всем хоромным строением и угодьями по Селенгинскому уезду за № 4» [Сборник…, 1858, табл. XVIII, № 286]. Печать, по всей вероятности, характеризует Головина как человека, гордящегося своей классической родословной.
О печати «второго посла» Нерчинского договора можно сказать следующее: «оттиск печати И.Е. Власова на договоре почти не сохранился. Не удалось обнаружить ее оттисков и на других документах» [Русско-китайские отношения…, 1972, с. 793]. В то же время материалы свидетельствует об активном использовании нерчинским администратором своей воеводской печати. «А велено ему, Ивану2, приехав Нерчинской, говорить стольнику и воеводе Ивану Остафьевичу Власову, чтоб он и тем и договорным письмам руку свою приписал и печать приложил.» [Там же, с. 475—476, 793]. Речь в документе, конечно же, идет именно о личной печати Власова, по-[49]скольку печать Нерчинского острога с одноглавым орлом официально была учреждена в 1692 г. после отъезда воеводы в Москву. Здесь уместно предположить, что оттиск печати Власова, следуя традиции того времени содержал инициалы или фамилию владельца. В то же время матрицы личных печатей дворянских родов во 2-й половине и к концу XVII в. в русском государстве, как указывалось, часто имели повторение изображения фамильного герба. На известном портрете И.В. Власова работы живописца Г.Н. Одольского (Отдальского)3 в правом углу изображен герб рода Власовых, где центральным символом является трехбашенная городская стена. Над средней башней, состоящей из трех зубцов, изображена выходящая из облака державная рука, круглый гербовый щит увенчан колосьями, лентами и традиционным рыцарским шлемом со страусиными перьями. Однако, предположение идентичности изображения печати воеводы и его фамильного герба маловероятно в связи с тем, что герб Власовых был создан после того, как Иван Евстафьевич был принят в Москве царями Иваном и Петром в феврале 1691 г. и получил «милостливое слово» за «службу в Даурской земле» и за «особенное радение при заключении мирного договора с Китайским государством» [Собрание…, 1828, с. 625]. Портрет же Власова был написан по поручению Петра I в 1695 г. также уже после отъезда воеводы из Даурии.
Тем не менее вся композиция портрета уже не стольника, а «думного дворянина» Ивана Власова создана на основе даурского сюжета, т. е. наиглавнейшего периода его жизни. Петром I служба воеводы а Даурии была отмечена богатыми подарками и выдачей поместий. Власов зарекомендовал себя как опытный администратор, политик и первый организатор плавильного производства края. А потому на портрете «слева открыт вид на горы и небольшое озеро, около которого изображены высокие горны и люди, занятые обжигом руд. Внизу на картине помещена надпись, в которой перечислены главные заслуги Власова — разработка серебряных руд около Нерчинска и участие в переговорах о мирном договоре с Китаем» [Трошин, 1963, с. 19 — 21]. Но не только сюжетная канва портрета, но и символика родового герба Власова отражает сибирский период его службы. Так, городская башенная стена — символ первого русского города в Даурии — Нерчинска, а рука со скипетром — государственная власть на этой территории.
Следующая личная печать имеет «портретность» владельца, также связана с установлением пограничных отношений с Китаем. Речь идет о графе С.Л. Владиславиче-Рагузинском, который кроме дипломатической миссии, определившей правовую основу взаимоотношений России с Китаем вплоть до середины XIX в., исполнял здесь ряд мероприятий по геодезии, картографии и фортификационным сооружениям от внешней опасности пограничных Селенгинской и Троицкосавской крепостей. Печать графа стала известна после его смерти в 1738 г., когда в Сенате был обнародован пакет с духовным завещанием «за ево печатью» [Русско-китайские отношения…, 1990, с. 572], имеющей изображение, срисованное с фамильного герба сербов Владиславичей: «В центре на овальном щите изображение герба: щит разделен на 4 равных части: в верхней левой части на красном (графическом) фоне — обращенная вправо рука с мечом; в нижней левой части на голубом поле — 2 серебряные косые перевязи; в верхней правой части на голубом фоне — три шестиконечные звезды; в нижней правой части на красном фоне — обращенная вправо голова в профиль. Над щитом — шлем, увенчанный графской короной с восемью жемчужинами. Вокруг щита растительный намет». Оттиск красной сургучной печати посланника значится на ряде русско-китайских актов. Сам С.Л. Рагузинский отписывал в августе 1728 г. из Енисейска в Коллегию иностранных дел о завершении своей миссии по подписанию Кяхтинского договора, о том, что когда он получил от китайских министров 3 экземпляра трактата на маньчжурском, латинском и русском языках, то «против оных взаимно дал я им два трактата, на русском и латинском языках за моею рукою и печатью» [Русско-китайские отношения…, 2006, с. 259].
В отличие от Западной Европы, где искусство печати играло немалую роль в жизни аристократии, фамильный герб ее представителей уже давно изображался на перстнях, попытки создания личных гербов в России относятся к концу XVII — 1-й половине XVIII вв. Возникает сеть управленческих учреждений (контор и канцелярий), где наряду с гербовыми и территориальными печатями в течение всего XVIII в. создавались и использовались персонифицированные печати новой российской аристократии, достигшей расцвета в эпоху Екатерины II. В Восточной Сибири особенно интенсивно личные печати применялись в делопроизводстве Нерчинского горного округа в XVIII в., где в его управлении было сосредоточено немало горных офицеров дворянского происхождения. Ряд документов с их личными печатями тематики пограничных связей сосредоточен в фондах ГАЗК, например «Промемория в Нерчинское уездное казначейство из Цурухайтовской пограничной дистанции», заверенная печатью некоего капитана Данилова [ГАЗК, ф. 271, оп. 1, д. 13, л. 354об.]. На оттиске в центре солнечного диска — монограмма «Д», вверху правой геральдической стороны характерный в европейской геральдике рисунок — облако и выдвинутая из него рука со шпагой. Возможно, этот знак указывает на то, что его владелец родом из вологодской земли, поскольку представляет элемент герба города Вологды, на котором изображена выдвигающаяся из облака рука со шпагой и державой. Изображение знамен, клинка и древней царской короны присутствует на сургучном оттиске печати с монограммой и личным гербом балаганского частного комиссара Бейтона — потомка русского полковника и картографа А.И. Бейтона, возглавившего героическую оборону Албазинского острога и члена сибирской династии Бейтонов, верой и правдой служивших Отечеству в сибирских землях на протяжении XVII — XVIII вв. Печать малых размеров (диаметр 20 мм) помещена на рапорте Бейтона в Иркутское губернское правление о получении указа Его императорского Величества о кавказских переселенцах от 3 января 1805 г. [Там же, ф. 29, оп. 1, д. 1, л. 332об.; ф. 271, оп. 1, д. 13, л. 354об.]
Таким образом, территориальные и персонифицированные печати сибирского региона — специальные исторические источники, отражающие становление и развитие отношений России с Китаем и Монголией..
[50] Библиографический список
1. Акты исторические, т. 4, № 226; т. 5, № 169.
2. Александров В.А. Россия на дальневосточных рубежах (2-я половина XVII в). — М.: Наука, 1969. — 266 с.
3. ГАЗК, ф. 29, оп. 1, д. 1; ф. 271, оп. 1, д. 13.
4. История родов русского дворянства. — М.: Современник, 1991. — Т. 2. — 310 с..
5. Каменцева Е.И., Устюгов Н.В. Русская сфрагистика и геральдика. — М., 1963. — 223 с.
6. Куренная И.Г. Территориальная символика Восточной Сибири (2-я половина XVII — начало XX вв.). — Новосибирск: Наука, 2010. — 292 с.
7. Полное собрание законов Российской империи. — Т. 3. - № 1443; Т. 8. - № 5254.
8. ПФА РАН, ф. Иркутская воеводская изба, д. 210, л. 4.
9. РГАДА, ф. Нерчинская приказная изба, д. 101; ф. 281, д. 4542—4594; ф. 1142, оп. 1, д. 48; ф. Портфели Юни, 1673 г., д. 4, л. 4; Грамоты архива коллегии экономии, ф. 281, д. 4558; Госархив, разряд 27, д. 359; ф. Сношения России с Китаем, 1865 г., д. 2, ч. 2.
10. Русско-китайские договорно-правовые акты (1689—1916) / под общ. ред. В.С. Мясникова; Ин-т Дальнего Востока РАН, МИД РФ, Ист.-докум. деп. — М., 2004. — 696 с.
11. Русско-китайские отношения в XVII в.: материалы и документы. — М.: Наука, 1969. — Т. 1: 1608— 1683. — 612 с.
12. Русско-китайские отношения в XVII в.: материалы и документы. — М.: Наука, 1972. — Т. 2: 1686— 1691. — 834 с.
13. Русско-китайские отношения в XVIII в.: материалы и документы. — М.: Наука, 1978. — Т. 1: 1700— 1725. — 704 с.
14. Русско-китайские отношения в XVIII в.: материалы и документы. — М.: Наука, 1990. —Т. 2: 1725— 1727. — 669 с.
15. Русско-китайские отношения в XVIII в.: материалы и документы. — М.: Наука, 2006. — Т. 3: 1727— 1729. — 542 с.
16. Сборник документов истории Бурятии. XVII в. / Бур. комплексный НИИ СО АН СССР; ред. Г.Н. Румянцев. — Улан-Удэ, 1960. — Вып. 1. — 493 с.
17. Сборник снимков с древних печатей, приложенных к грамотам и другим юридическим актам, хранящимся в МАМЮ, составленный директором архива П.И. Ивановым. — М., 1858.
18. Соболева Н.А. Русские печати / Ин-т истории СССР. АН СССР. — М.: Наука, 1991. — 239 с.
19. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. — М.: Тип. Селивановского, 1828. — Ч. 4. — 678 с.
20. Трошин А.К. Иван Евстафьевич Власов — воевода- рудознатец XVII в. — М.: Изд-во АН СССР, 1963. — 100 с.
21. ЦГА КНР, ф. Архив Минской и Цинской династий, Документы на русском языке по истории китайско- русских отношений. Подлинные документы периода Канси Цяньлун, 1670, д. 1; 1713, д 15.
Примечания:
1 Архив внешней политики Российской империи Историко-документального департамента МИД РФ(ранее АВПР — Архив внешней политики России МИД СССР).
2Иван Логинов, посол в Цинскую империю, подьячий Посольского приказа, прибывший в Удинский острог в полк полномочного посла Ф.А. Головина.
3Нижегородский художественный музей.
Воспроизводится по:
Приграничное сотрудничество и внешнеэкономическая деятельность: Исторический ракурс и современные оценки: Материалы Междунар. науч. конф. 22–27 нояб. 2012 г. (г. Чита Забайкальского края Российской Федерации – г. Эргуна Автономного района Внутренняя Монголия Китайской Народной Республики) / отв. ред. М.В. Константинов; Забайкал. гос. гум.-пед. ун-т. – Чита, 2012. – 292 с.
ISBN 978-5-85158-864-8 |
