Судьбы людей, живших во время начального этапа колонизации Сибири, были богаты приключениями самого разного свойства. Порой они заканчивались трагически, а иногда извилистый жизненный путь приводил к благополучию и заметной известности в своем окружении. В большей мере это утверждение справедливо по отношению к колонистам, однако затрагивало и представителей аборигенного населения Сибири и прилегающих к ней территорий.
Обратим внимание на один сюжет, связанный с жизненными коллизиями толмача томской приказной избы Никиты Чуры. По имеющимся документам известно, что Никита Чура попал к русским в качестве пленного. Джунгары считали его своим ясырем (невольником, рабом), истинную этническую принадлежность которого выявить не представляется возможным. При каких обстоятельствах произошли, эти события остается за кадром исторических реалий. Так же неизвестно в каком возрасте Чура попал к казакам в плен и к какому слою населения он принадлежал. Логично предположить, что Чура стал ясырем в юношеском возрасте, поскольку он сумел быстро и хорошо усвоить навыки русской речи и приобщиться к новой для него культуре. Есть вероятность, что по происхождению Чура принадлежал к родовой элите, т. к. вокруг его личности разыгрались нешуточные страсти [Бутанаев, Абдыкалыков, 1995, с. 85].
Итак, что же произошло в 30-х годах XVII в. с томским толмачом? Достаточно обрусевший, принявший православие и вошедший в служилое сословие Никита Чура толмачил при томской приказной избе. Томск в этом период времени являлся не только значимым военно-административным и торговом центром, но и был опорным пунктом русской дипломатии при сношениях с государствами и государственными объединениями южных территорий Центральной Азии. Из Томска отправлялись посольские миссии и Томск, в свою очередь, не однократно принимал «иноземных посланников». События, связанные с именем томского толмача Н. Чуры развернулись в 1638 г.
В этот год были организованы поездки томских детей боярских Василия Старкова и Стефана Неверова к монгольским правителям, Алтын-хану и его ближайшему окружению. Посольская группа выполняла поставленные перед ней задачи, постоянно сталкиваясь с множеством трудностей. [402] На обратном пути в Томск путь лежал через «немирные» территории енисейских кыргызов. В посольской группе в это время находился толмач Никитка Чура, который был послан с томским сыном боярским Стефаном Неверовым для переговоров к ламе Даин Мерген-ланзу. Толмач должен был передать ламе государево жалованье и зачитать царский наказ. На обратном пути в Томск, Чура оказался среди спутников В. Старкова [Материалы.., 1974, с. 136].
На территории проживания енисейских кыргызов русскую делегацию ждал неприветливый прием. Отношения с кыргызами русским не удавалось наладить в течение почти всего XVII столетия. В Табунове улусе, по словам главы посольства, «чести никакой не было, и стать близко своего стану юрт своих нам не дали, и велели нам стать от своих юрт за версту». Через некое время в ставку Старкова вторглись «черные калмаки» (джунгары) с угрозами и толмача Чуру забрали с собой [Там же, с. 130]. Эти действия мотивировались тем, что захватившие Чуру люди опознали в толмаче своего беглого холопа. Напрасно Стефан Неверов говорил, что М. Чура послан «для государева посольского дела» в землю монголов и их поступок «не делает чести Алтын-царю и ламе», поскольку енисейские кыргызы являлись данниками Алтын-хана, тем не менее не воспрепятствовали захвату толмача [Там же, с. 147]. Возвращение толмача стало на определенное время камнем преткновения в переговорном процессе с монгольскими правителями.
Русские послы считали, что монгольская сторона должна была оказать влияние на «черных калмаков» в разрешении ситуации с похищением члена посольской группы. Непонятно, было ли похищение толмача инициировано, для того, чтобы осложнить отношения русских с Монголией, или же это произошло спонтанно, однако инцидент приобрел принципиальное значение. Во-первых, было проявлено неуважение к посольской миссии, во-вторых, Никита Чура являлся необходимым и подготовленным для ведения переговоров человеком.
Крайне интересна позиция самого похищенного толмача. Впоследствии он рассказывал, что его хотели увести «в черные калмаки» (в Джунгарию). Чура при этом говорил, что «он человек русской, природный государев холоп». Толмач предпочитал смерть возвращению в Джунгарию, заявляя своим похитителям, что «...жив у них быть не хочет» [Бутанаев, Абдыкалыков, 1995, с. 85]. Подобное состояние Н. Чуры лишний раз свидетельствует о полной адаптации бывшего ясыря к «русскому» образу жизни и приобщению к когорте служилого казачества.
Сибирская администрация продолжала возвращаться к вопросу о похищении Чуры в течении долгого времени. Весной 1639 г. в Томск прибыли послы Алтын-хана и сопровождающего их посла ламы Мергена Деги. Монгольскую делегацию принимал томский воевода И.И. Ромодановский. Послов встретили с должным почетом и определили на постой в нижнем остроге около Томи и выделили все необходимое, «чем им сытым быть». [403] В ходе переговоров томичи вновь возвратились к обстоятельствам захвата Н. Чуры, сетуя на то, что «алтыновы люди за него стали», таким образом, не подтверждая своих добрых намерений [Материалы.., 1974, с. 161].
Ситуация, когда в служилом новокрещене мог быть опознан бывший зависимый от какого-либо государственного или родоплеменного объединения человек (их холоп), не являлась для Сибири XVII в. чрезвычайной. Однако в данном случае речь шла о члене посольства и факт похищения приобрел особую окраску. Предполагалось, и в большинстве случаях так и было, что каждый состоящий на царской службе человек вне зависимости от места своего рождения и этнической принадлежности считался, «государевым человеком» и государство защищало и отстаивало его интересы, заранее пресекая возникновение каких-либо притязаний на его личность с третьей стороны. Казус с толмачом Чурой иллюстрирует этот принцип. В результате твердой позиции сибирской администрации и подключению к разрешению вопроса монгольских правителей Чура был отпущен. Захватчики толмача скоро осознали негативные последствия своего поступка. Освободившийся толмач прибыл в Томск, где получил жалованье в размере «7 рублей с четью на подмогу», и продолжил свою «государеву службу» [Материалы.., 1974, с. 159-161]. В Томске Чуру расспрашивали о планах и численности враждебно настроенных народов. Толмач поведал, что «многие люди вскопе, а сколько их числом и он того не ведает» [Бутанаев, 1995, с. 86].
Непрекращающиеся в XVII столетии военные конфликты колонистов с аборигенным населением приводили к тому, что именно из числа захваченных «ясырей» очень часто формировался контингент толмачей-переводчиков. Успеху в таком подборе толмачей должны были сопутствовать два условия: во-первых, способность кандидата в переводчики к усвоению нового для него языка, и, главное, - преданность «новым хозяевам». Для этого ясыря крестили и вводили в состав того или иного гарнизона со всеми привилегиями служилого человека. Как правило, прежде чем бывший пленник получал статус толмача, он исполнял ряд других вспомогательных обязанностей, например, кашевара и т. п. За это время новоявленный служилый приобщался к субкультуре сибирского казачества.
По-видимому, так обстояло дело с уже известным нам Никитой Чурой, а также с тарским толмачем Иваном Ясырем [Материалы.., 1974, с. 27, 28, 176, 245, 254]. Подобных примеров в истории Сибири XVII в. достаточно. В данном тексте речь идет о толмачах определенного статуса: состоящих на «государевой» службе при гарнизоне и получавшим соответствующее своему положению жалованье. Нехватка квалифицированных толмачей в полиэтничном и многоязычном пространстве нередко приводила к тому, что в экономически неразвитых регионах Сибири в роли толмачей использовали зачастую случайных людей, не владевших в должной мере необходимыми навыками перевода. Такие толмачи «однодневки» использовались от случая к случаю. Не зная толком языка и не ориентируясь в обстановке, [404] они приносили больше вреда, чем пользы, зачастую срывая переговорный процесс. На периферии, преимущественно в Восточной Сибири, практиковалось использование для переговоров «новокрещенных» казачьих жен, которые имели в своем лексиконе лишь минимум слов, преимущественно для бытового общения. Подобные явления происходили в местах, где не была отлажена административная система, что неизбежно приводило к недопониманию противостоящих сторон [Миллер, 2005, с. 200; ДАИ. Т. 5. С. 339].
Попасть в ранг служилого толмача было престижно и выгодно с материальной точки зрения. В качестве примера отметим, что томский толмач «новокрещен» Василий Канаев имел в городе Томске 2 отапливаемых дома, что являлось определенным мерилом достатка, вел активную торговлю, а его сын к началу XVIII в. достиг высокого служилого чина [РГАДА. СП. Кн. 1435].
Главным и самым привлекательным для толмачей из числа автохтонного населения Сибири было приобретение того, что современным языком называем «социальными гарантиями». Это прежде всего защита со стороны государства и стабильное жалованье. Соблюдение подобных условий в полной мере сопутствовали оказавшемуся в непростой ситуации толмачу приказной избы Никите Чуре.
Знающие, квалифицированные толмачи, вне зависимости от их происхождения, на протяжении первоначального этапа колонизационного процесса были востребованы как совершенно необходимое звено для нормализации политической обстановки в полиэтничном регионе.

Список литературы

Бутанаев В.Я., Абдыкалыков А. Материалы по истории Хакасии XVII - начала XVII в. - Абакан: Хакасия, - 1995. - 250 с.
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1636-1654 гг. - М.: Наука, - 1974. - 467с.
Миллер Г.Ф. История Сибири. - М.: Вост. лит., 2005. м Т. 3. - 592 с.

Воспроизводится по: