О «Сибирском взятии», с которого началось вхождение бескрайней «Закаменьской страны» в состав Московского государства, десятилетиями помнили и соратники «храбросердого» атамана Ермака, и выходцы с «Руси», обосновавшиеся в «далечайшей вотчине» российских самодержцев, и представители коренных народов бывшего «Кучумова царства». Например, кодские остяки писали в одной из челобитных, что, находясь под «высокой рукой» новых властителей, несли «всякие государевы службы... и кровь проливали и головы свои складывали исстари, от Сибирского взятья», под которым единодушно понималось завоевание немногочисленной казачьей «дружиной» татарского юрта. В 1624 году обратившиеся к местному воеводе боярину князю Ю.Я. Сулешову «тобольские старые служивые литовские люди... сказали, что они служили... в Сибири лет по сороку и болши с Сибирсково взятья». Очевидно, ветераны бессмертной экспедиции, числившиеся по «литовскому списку» (в него включали поляков, литовцев, черкас, как зачастую называли украинцев), помнили, что овладели ханством Кучума четыре, даже с лишним, десятилетия тому назад, но когда именно, вряд ли кто-то из них знал. Недаром в синодике (или поминальном списке) «ермаковым казакам», составленном накануне, вслед за учреждением Тобольской архиепископии, на основании показаний сподвижников «ратоборного» атамана, «взятие» Сибири отнесено к 7089 году по летосчислению от сотворения мира, что соответствует по нынешнему – от Рождества Христова – промежутку времени между 1 сентября 1580-го и 31 августа следующего года.
Эта дата повторена в летописи «Сибирское царство и княжение, и о взятии, и о Тоболске граде», вышедшей из-под пера дьяка Тобольского архиерейского дома Саввы Есипова примерно через полтора десятилетия. Некоторым сибирским книжникам представлялось, будто Ермак «с товарыщи» появился в раскинувшейся за «Камнем» стране в 1579/80 г., столичные же и северорусские летописцы приурочивали ее «взятие» к первым годам царствования «преблаженного» Фёдора Ивановича, указывая, однако, разные сроки – с 1584/85 до 1588/89 г.
Почти одновременно с Есиповым по заказу «именитых людей» Строгановых в их главной резиденции – Соли Вычегодской – анонимный историк сочинил летопись «О взятии Сибирской земли, како благочестивому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии подарова Бог Сибирское государство обладати ... », где выступление казаков в поход против кучумлян отнесено к 1 сентября 1581 года. Не прошло и двух месяцев, как 26 октября, в день памяти Димитрия Солунского (об этом читаем и едва ли во всех сибирских летописях) ермаковцы заняли Кашлык, являвшийся главной ханской ставкой. Про день, когда атаманы и казаки двинулись за Урал из строгановских владений на Чусовой, безвестный «историограф» узнал из «опальной» грамоты Ивана Грозного прикамским солепромышленникам и купцам, но почему-то рассудил, что это случилось не в 1582 году, названном в документе, а годом прежде. Грамота, которая угрожала немилостью Максиму Яковлевичу и Никите Григорьевичу Строгановым, принявшим на службу Ермака и других «волжских воров» (ранее грабивших ногайских татар), была составлена в Москве 16 ноября 1582 года по донесению (отписке) воеводы главного центра Пермского края – Чердыни – В.И. Лобанова-Пелепелицына. Тот утверждал, будто накануне, в первый день осени, казаки, приглашённые Строгановыми для обороны своих городков, вместо того, чтобы защищать их, отправились воевать в земли вотяков, вогулов, пелымцев и даже сибирцев, не оказав помощи Чердыни, на которую именно тогда напал пелымский князь Аблегирим.
Следуя «опальной» грамоте, Н.М. Карамзин, С.М. Соловьёв и многие другие учёные считали, что знаменитая экспедиция, повлекшая за собой быстрое крушение ханства Кучума, началась 1 сентября 1581 года. Живший же в XVIII веке «отец сибирской истории» академик Г.Ф. Миллер, не располагавший Строгановской летописью, доверял, хотя и с оговорками, сообщениям Ремезовской летописи [16] (петровской эпохи) и включённой в её текст Кунгурской (запечатлевшей казачьи предания о подвигах Ермака и его «товарства») о том, что первые походы ещё перед тем, как им удалось «сбить с куреня» «сибирского салтана», русские совершили в 1577 и 1578 годах. Г.Ф. Миллеру казалось, что сочинитель «кунгурских листов», упоминая о грозном «писании» царя Ивана Максиму Строганову (1578/79 г.), имел в виду «опальную» грамоту, но «ошибся... во времени». Получается, что такую же ошибку совершил и выдающийся учёный «Века Просвещения». (Замечательный же сибиревед прошлого века С.В. Бахрушин находил, что «опальной» грамоты автор Кунгурского летописца не видел, а сообщил о ней понаслышке.) Г.Ф. Миллер пренебрёг и известиями челобитной тюменского конного казака Гаврилы Иванова, поданной царю Михаилу Фёдоровичу в конце 1622 года. Добиваясь атаманского чина, сподвижник Ермака уверял, что прослужил в Сибири 42 года, то есть, выходит, с того же 1580/81 г., указанием на который открывается синодик тобольского Софийского собора. Однако едва ли Гаврила Иванов писал о многолетней службе (её наиболее значительными эпизодами он называл разгром Кучума на Оби и пленение десятилетие спустя его наследника Алея, «поставление» Тюмени, Тобольска, Пелыма, Тары, Томска, начало «объясачивания» Кузнецкой земли) под влиянием тобольского помянника. Скорее всего, что, по наблюдениям известного современного историка Н.И. Никитина, не было редкостью среди сибирских служилых людей, Гаврила Иванов завысил свой «стаж». Соратник Ермака мог полагать, что ко времени зачисления в ряды тюменского гарнизона (1586 г.) уже 5 лет бился с кучумлянами, но, видимо, запамятовал, что после гибели своего «наставника» покинул Кашлык и вернулся в Сибирь приблизительно через год в отряде В.Б. Сукина, «срубившем» первую русскую крепость в этой «восточной стране».
В XIX веке мало кому известный учёный В.В. Голубцов скопировал такую надпись на затинной пищали (небольшой пушке) из строгановской коллекции: «В граде Кергедане на реце Каме дарю я, Максим Яковлевич Строганов, Ермаку лета 7090», иначе говоря, 1581/82 – в канун сибирского похода, что, на взгляд маститого историка последних десятилетий Р.Г. Скрынникова, повышает доверие к свидетельству «опальной» грамоты. Со временем пищаль куда-то пропала, и современные пермские краеведы Г.П. Головчанский и А.Ф. Мельничук считают её не той, что была подарена Ермаку и потом снова каким-то образом очутилась в руках Строгановых, а новоделом – подделкой XVII века, когда «именитые люди» старались, как видно, не только в заказанной ими летописи, обосновать своё деятельное участие в подготовке казачьей экспедиции в «сибирские землицы». (В.И. Сергеев же думал, что М.Я. Строганов, главная резиденция которого находилась в Нижнем Чусовском городке, лишь собирался подарить пищаль Ермаку, но ему она так и не досталась).
Примечательно, что в давно известной учёным царской грамоте конца 1606-го или начала 1607 года об отставке верхотурского атамана Пиная Степанова говорится о его 24-летней службе во всех сибирских городах, то есть с 1582/83 г. (Правда, в 1598 году, когда этого ермаковца перевели «на Верхотурье» из Тобольска, Степанов писал в челобитной о том, что 12 лет, или с 1586 года, служил в городе, вскоре сделавшемся «начальным» в Сибири. Но «Тоболеск» был выстроен год спустя.) Вероятно, будучи уже «слеп и увечен», Пинай смог вспомнить, когда появился за «Камнем», надо думать, благодаря послужному списку.
К 1582/83 г. – к тому же самому, что в «опальной» грамоте, «Сибирское взятие» отнесено в приписке, впрочем, неизвестного происхождения, на одной из рукописей (конца XVII в.) Безнинского летописца, сохранившейся в богатейшем собрании академика М.П. Погодина. (Этот летописец получил название по фамилии предполагаемого автора – старца Иосифо-Волоколамского монастыря Мисаила Олферьева-Безнина, в недавнем прошлом думного дворянина, «дядьки» или воспитателя будущего царя Фёдора.) О «Сибирском взятии» 1582/83 г. идёт речь и в документе, опубликованном в «Актах Археографической экспедиции» Академии наук ещё в 1836 году, но странным образом ускользнувшем от внимания многочисленных исследователей дерзкого казачьего похода из Пермского края за Урал. Возможно, историков ввело в заблуждение название, которым этот документ снабдили издатели, – об устройстве Соликамского яма. (По определению В.И. Даля, ям – «стан на большой дороге, где едущие меняют почтовых лошадей и где ямщики имеют жительство».) 11 июля 1606 года в ответ на челобитную пермских посадских людей Ивана Могильникова и Михаила Ванкова была составлена государева грамота в Чердынь воеводе князю С.Ю. Вяземскому и подьячему И. Фёдорову. (Её привёз в «Пермию» сам Могильников – местный староста.) Согласно челобитной, воспроизведённой в одной из первых грамот царя Василия «на Чердынь», с 1582/83 г. – при Иване Грозном, потом его «освятованном» преемнике Фёдоре – «сибирские отпуски» – сбор и доставка хлеба в зауральские уезды России, сопровождение туда служилых людей, «ямская гоньба», то есть почтовая связь, – осуществлялись за счёт денежных доходов, которые были пере-[17]даны в ведение самих пермичей. В 1599/1600 г. же царь Борис распорядился, не отменяя «отпуски» в Сибирь, эти деньги собирать в казну, что ввиду тяжести новой повинности привело к разброду населения по «московским и сибирским городам». Челобитчики, вероятно, ответственные за её выполнение, по крайней мере причастные к организации «сибирских отпусков», обращаясь, наверное, к Лжедмитрию I, просили вернуться к положению, существовавшему до самого конца XVI века, и московское правительство, теперь уже царя Василия, решило устроить ямы силами местных жителей или же из пермских денежных доходов.
Известие о начале практики «сибирских отпусков» (они скоро стали важнейшей из «служб» населения Верхнего Прикамья) с 1582/83 г., скорее всего, имеет документальную основу. Недаром челобитчики из среды пермского посадского люда сослались на «указ» избранного меньше десятилетия тому назад государем Бориса Годунова. Видимо, такая же грамота, но за 1582/83 г., и сохранявшая силу до самого конца XVI века, отложилась в делопроизводстве пермской «приказной избы». (Редкие документы в «чердынской архиве» имелись ещё во времена выдающегося русского учёного второй четверти XVIII века В.Н. Татищева).
Сообщение царской грамоты 1606 года, выпавшее из поля зрения сибиреведов, подтверждается материалами, изданными уже Г.Ф. Миллером. В грамоте Ивана IV Строгановым от 7 января 1584 года сказано о предстоящем походе князя С.Д. Болховского из Перми за Урал «с запасом» В наказах воеводам П.И. Горчакову и А.В. Елецкому, заложившим в 1593 и 1594 годах Пелым и Тару, упоминается о необходимости сбора муки в Пермском крае. («Пермичи» участвовали и в строительстве этих городов, а также Берёзова и Сургута).
Царская грамота от 11 июля 1606 г. оказывается самым ранним и, кстати, пока единственным прямым свидетельством о времени «Сибирского взятия». Судя по ней, правительство «гордояростного» самодержца сравнительно быстро узнало о завоевании ермаковцами татарского ханства. Не исключено, что об этом сообщил в Москву тот же чердынский воевода В.И. Пелепелицын, который, вспомним, накануне пожаловался на Строгановых, отпустивших «воровских» казаков за Урал и оставивших без помощи главный город Пермского края, когда к нему подступили войска Аблегирима.
Как установлено В.И. Сергеевым, самое раннее документальное свидетельство о действиях Ермака на Волге относится к 8 июля 1581 года. Урмагмет-мирза из Ногайской орды известил тогда московские власти, что у него «наперёд сего» атаман отогнал 60 лошадей. Судя по этому выражению, он мог действовать в Поволжье весной того же года или ещё и в конце предыдущего.
Летом 1581 года атаманы Иван Кольцо и Никита Пан – соратники Ермака во время зауральской эпопеи – разгромили ногаев на волжской переправе у Соснового острова. Вероятно, эти атаманы присоединились к отряду предводителя беспримерной экспедиции в Пермской земле, а не во владениях Кучума, как думалось В.И. Сергееву.
Погодинский летописец конца XVII века сохранил восходящий к сообщениям участников «Сибирского взятия» рассказ о том, что на берегах Волги, куда ермаковцы прибыли по Иргизу с Яика, казаки грабили государеву казну и (о чём идёт речь также в «опальной» грамоте») громили ногаев, а узнав о вторжении ханского сына Алея, «прибежали» на Чусовую и не дали её «повоевать», после чего «учали... мыслить и збираться, как бы им доитти до Сибирские земли до царя Кучюма». Эти строки, да и жалоба Урмагмета-мирзы на Ермака, заставляют (подобно, в частности, А.А. Введенскому и А.А. Преображенскому) отказаться от гипотезы, будто в середине 1581 – начале 1582 гг. атаман, прослывший «непобедимым ратоборцем», участвовал в Ливонской войне, покинув якобы театр боевых действий почти за полтора года до её окончания.
Следуя Кунгурскому летописцу, ряд тюменских историков недавно постарался доказать, будто уже в мае 1582 года ермаковцы сражались с вассалами Кучума в низовьях Оби, овладев Самаровским городком и добравшись до Белогорья. Ввиду позднего происхождения этого летописного сочинения и обилия хронологических ошибок, допущенных его автором либо редактором (которым мог быть тобольский сын боярский С.У. Ремезов), такой вывод следует признать заблуждением.
Ранние документы – «опальная» грамота Ивана Грозного Строгановым, грамота царя Василия в Пермь Великую, до сих пор не привлекавшаяся к рассмотрению самого, пожалуй, дискуссионного вопроса в обширной историографии «Сибирского взятия» – о времени его начала, составленная год спустя грамота об отставке верхотурского атамана П. Степанова – позволяют с большей уверенностью, нежели прежде, заключить, что к востоку от Каменного пояса, в «страну солнечного восхода» ермаковцы шагнули осенью 1582 года. Тогда же они вступили в Кашлык (Искер), возле которого позднее поднялись стены и башни Тобольска – будущего «златоразрядного града» «Сибирской страны».


Воспроизводится по:

Этнополитический и литературно-художественный журнал «Мир Севера» № 4 (72), 2010. С. 15 – 17.