История «Ермакова взятия» «Сибирского царства» хранит ещё немало загадок. Одна из них, о которой следом и пойдёт речь, – каким образом погиб Иван Кольцо, – по выражению летописца, «сверсник» Ермака Тимофеевича, то есть один из главных предводителей дерзкой казачьей экспедиции за «Камень», положившей начало крушению «Кучумова юрта», а как считал замечательный учёный недавнего времени А.Л. Станиславский, наряду с прослывшим «Поволским» «ратоборным» атаманом и возглавивший поход «руских воев» в бескрайнюю страну, подвластную сибирскому «салтану».
Наиболее подробный (и, скорее всего, самый ранний) рассказ об истреблении «кучумлянами» отряда Ивана Кольца мы встречаем в той редакции «синодика (то есть поминального списка) ермаковым казакам», который ровно четыре десятилетия тому назад посчастливилось найти новосибирскому филологу Е.К. Ромодановской, ныне член-корреспонденту Российской академии наук. Как сообщается в этом «помяннике», «в третие лето по... взятье» ермаковцами ханской столицы города Сибири (или Кашлыка, Искера) к ним отправил послов Карача – «думчей царев», прежде один из приближенных Кучума, – с просьбой помочь людьми, дабы обороняться «от Казачьи (Казахской) орды», и «по приговору всего товарства» (войска), поверив «нечестивому безверному шертованию», иначе говоря, присяге, к Караче отпустили Ивана Кольцо и сорок казаков. «И предашеся неволно судом Божиим в руки нечестивых», – дважды сетует безвестный книжник, видимо, из числа священников Тобольского архиерейского дома. По свидетельству этого «слогателя», Иван Кольцо, Владимир, Василий и Лукиян «со всею дружиною своею... единокупно (вместе) главы своя под меч положиша и живот свой скончаша в плену». Те же сподвижники Ермака, «призванные» Карачей, перечислены в синодике Софийского (Успенского) собора Тобольска, скопированном в 1734 или 1740 – 1742 годах по заказу «отца сибирской истории» академика Г.Ф. Миллера. (Вопреки представлению тобольских книжников, Карача – не имя собственное, а обозначение высшей административной должности – везира – в Сибирском ханстве. К началу легендарной казачьей эпопеи эту должность занимал Кадыр Али бек. Как читаем в летописце, уцелевшем в принадлежавшей историку и публицисту академику М.П. Погодину рукописи конца XVII века, этот советник Кучума «любим ему был, делал царю пансыри и колчюги, и всякую ратную збрую».)
Ещё в одном «помяннике», заключающем «Повесть» владычного дьяка Саввы Есипова (1636 год), – самую раннюю из дошедших о нас сибирских летописей, лишь упомянуто, что Иван Кольцо и сорок его казаков, отпущенные по всеобщему «совету» в ставку татарского мурзы, «тамо вси избиении быша».
В Есиповской летописи, завершённой в первые месяцы пребывания на «святительском» престоле в Тобольске архиепископа Нектария, вдобавок к синодику сказано, что послы Карачи, к тому времени ушедшего от разбитого ермаковцами Кучума и обосновавшегося в верховьях Иртыша, между реками Тарой и Омью, у Юлымского (Юлмыского) озера, явились в казачий стан в 1582 или следующем году, – тогда, когда на помощь немногочисленной «дружине», сумевшей выгнать хана из его столицы, подоспел направленный Иваном Грозным отряд воеводы князя Семёна Болховского и головы Ивана Глухова, а пленённого казаками сибирского царевича Маметкула повезли в Москву. Если верить Савве Есипову, Иван Кольцо (это прозвище – наверняка сокращение фамилии волжского атамана Кольцов) и сорок его соратников внезапно были перебиты, когда показались в стане Карачи. Узнав об этом, Ермак со своим «товарством» «рыдаху на мног час (это – популярное в средневековой русской книжности выражение), аки о чадех своих», а «кучумляне» начали «во многих местех казаков побивати... по волостем по улусам»; Карача же с наступлением Великого поста осадил город Сибирь и стоял возле его стен до первых дней лета, но не добился успеха и «со срамом» отступил.
[13] Позднейшие летописцы дополнили повествование софийского дьяка лишь отдельными подробностями, не всегда достоверными, а подчас и маловероятными.
Например, в «Сказании о стране Сибирской и о сибирском от Ермака взятии» (раннем виде летописца из собрания знаменитого мецената графа Н.П. Румянцева) утверждается, будто казачий отряд был уничтожен в «городке» Карачи. Его послы, как узнаем из «Сказания о Сибирском царстве и о взятии» (другой разновидности того же сочинения), клялись «никакова дурна над казаками не содеяти». В Погодинском летописце сообщается, что ермаковцы отправились к Караче «перед воеводцким приходом» (а не позже, если следовать «гистории» Есипова) и «с вогненным боем» (эта часто попадающаяся в документах формулировка обозначает огнестрельное оружие, точнее, пищали), «и вси», но, оказывается, обманом, «избиени быша» – повторяет с оговоркой редактор за дьяком Софийского дома. Тот вид Есиповской летописи, который получил название по рукописи из богатейшего собрания А.А. Титова, в изображении интересующего нас трагического эпизода прославленного зауральского похода мало примечателен: там можно прочитать, что Ермак «с товарыщи», получив весть об убийстве «проклятым и лукавым татарином» Карачей своих сподвижников – сорока «избранных казаков», «рыдаху горко по многи дни». (Эта цифра, кстати, наводит на мысль, что раз, по указанию Есипова, «руский полк», двинувшийся с Волги в Сибирь, насчитывал пятьсот сорок человек, «дружина» Ивана Кольца, объединившегося с Ермаком для похода за «Камень», состояла из четырёх десятков казаков, и до выступления, как им думалось, на выручку Караче она не понесла потерь. В 1581 году на переправе через Волгу у Соснового острова «воровской» в глазах московских властей атаман «Ивашка» Кольцо напал на возвращавшегося из Ногайской орды царского посланника Василия Пелепелицына. На Волге с Иваном, в канун похода угрожавшим Максиму Строганову расстрелом «по клоку», действовали и Никита Пан, Савва Болдыря, которые затем сражались с «кучумлянами». Возможно, у них были собственные «станицы» примерно такой же, как у Кольца, или меньшей численности.)

Послы Ермаковы — атаман Кольцо с товарищами бьют челом Ивану Грозному Царством Сибирским. Гравюра XIX в.

В «Летописце тоболском», единственная рукопись которого принадлежала известному сибиреведу XIX века Н.А. Абрамову, рассказывается о том, что посланцам Карачи, прибывшим в бывшую резиденцию Кучума в 1584 году, Ермак приказал «по правде шерть давать», обязавшись «никакова зла и дурна на государских казаков не мыслить, и в том шерть дали». Посовещавшись, казаки выбрали «из войска своего лутчих людей храбрых» и вооружёнными отпустили их с посланцами Карачи. В стане этого «думного» Кучума всех сорок казаков «побиша невозбранно», то есть они не оказали сопротивления, о чем Ермак узнал через несколько дней. Ещё в одной вторичной редакции Есиповской летописи, Лихачевской («Слове о [14] Сибирской стране» из коллекции рукописей академика Н.П. Лихачёва), сообщается об отправке предводителем знаменитой экспедиции к просившему защиты Караче «40 человек казаков добрых, удалых молотцов». Так книжник последних десятилетий XVII века, хорошо знакомый с казачьим фольклором и возникшей в Прикамье Строгановской летописью, оценивает ермаковцев и ранее: «добрые молотцы», «удалые молотцы». Атаманы и казаки, решившие откликнуться на просьбу Карачи, – с горечью сетует автор, – «не благ совет сотвориша и не помянуша реченнаго (сказанного): «Не всякому духу веруйте, не искушайте, сице (это) от Бога есть или от диявола». Они же, – говорит безвестный «списатель» о Ермаке «з дружиною», – «сотвориша лукавая и злая и предаша атамана (Ивана Кольца) с казаками врагом, в руки нечестивым». Поздние редакторы сочинения Есипова «Сибирское царство и княжение, и о взятии, и о Тоболске граде» писали также о «лестном шертовании» явившихся в казачий стан посланцев Карачи, убийстве ермаковцев в его «улусе», неких вестниках, сообщивших «наставнику» бесстрашных «воев» о судьбе их товарищей.
По словам старшего современника Петра Великого – тоболяка Семёна Ремезова, обладавшего разносторонними дарованиями сочинителя «высокохудожественной» (в оценке Е.К. Ромодановской) «Истории Сибирской», обманщик посол, который «шертовал по своей вере», очутился в расположении казаков 10 сентября 1583 года, и Ермак поверил «безбожию их». В записи синодика тобольского Софийского собора, переданной Ремезовым, а позднее доступной Миллеру, было сказано, что обманом Карачи «льстиваго» Ивана Кольца «с товарыщи» убили 17 апреля.
В московском «Новом летописце» 1630 года упомянуто об участии Ивана Кольцова в походе по Вагаю – как казалось погибшему тогда Ермаку, навстречу бухарским купцам. На взгляд современной санкт-петербургской исследовательницы В.Г. Вовиной-Лебедевой, это оригинальное известие, скорее всего, имеет устное происхождение. Пытаясь примирить столь любопытную версию с воспроизведённым им прежде сообщением Есиповской летописи, автор одной из поздних её редакций (Головинской – по фамилии воеводствовавшего в Тобольске в 1686 – 1689 годах боярина Алексея Петровича Головина, брат которого Михаил владел древнейшей рукописью памятника) стал утверждать, что татары перебили тридцать восемь казаков, а двум и их атаману удалось бежать; затем он наряду с Ермаком возглавил поход, во время которого русские достигли Атбаша и, не встретив бухарцев, повернули назад. Эти строки, – справедливо рассудила Н.А. Дворецкая, – запечатлели «фольклорную традицию». Ведь гораздо более ранние синодики и летописи не оставляют сомнений в гибели Ивана Кольца и всего его отряда после того, как войсковой круг «приговорил» отправить их на помощь Караче.
Тем самым, – полагал Г.Ф. Миллер, – Ермак рассчитывал, пользуясь влиянием знатнейшего из татарских мурз во владениях Кучума, склонить на свою сторону хотя бы некоторых приближённых хана, войско которого было ещё весьма многочисленным. Но, как быстро выяснилось, Карача обратился к атаману «притворно только с таким намерением, чтоб казацкую силу порознь разделить», дабы уничтожать один отряд за другим; так затем произошло и со сборщиками ясака. Г.Ф. Миллер, однако, признавал неверным показание синодика о времени, когда были перебиты Иван Кольцо и его «товарыщи», ибо согласно открытой выдающимся ученым Ремезовской летописи, ещё 12 марта 1584 года войско Карачи окружило город Сибирь. Такое решение, впрочем, небезупречно, ведь большинство датировок «Истории Сибирской» может считаться произвольным. К примеру, как уверяет Ремезов, посланец Карачи явился в лагерь Ермака 10 сентября, и в тот же день, но пять лет спустя, тобольский воевода Данила Чулков отправил в Москву пленённых накануне князя Сейдяка (Саййид Ахмад бека), казахского султана Ораз-Мохаммада и самого «зломысленного» Карачу. Видный знаток сибирской истории XVI — XVII веков А.Т. Шашков, однако, определил, что в действительности эта «посылка» состоялась по меньшей мере годом раньше.

Тобол, перегороженный цепями

Н.М. Карамзин упрекал Ермака, выделившего Караче отряд казаков, в легковерии и неосторожности. (Попутно [15] заметим, что указания писавшего два столетия тому назад прославленного «историографа» на многолюдность тарского «улуса» Карачи и отправку им даров «храброму смлада» атаману не находят подтверждения в летописях, а утверждение автора «Истории Государства Российского» о ногаях, грозивших бывшему ханскому «думчею», явно противоречит сведениям Саввы Есипова и редактировавших его повествование «слогателей».) «Сия горсть людей отважных, – восклицал Н.М. Карамзин, – могла бы двумя или тремя залпами разогнать тысячи дикарей... козаки шли к мнимым друзьям без всякого опасения и мирно стали под нож убийц; первый Герой Ермаков и воины его, львы в сечах, пали как агнцы в Тарском улусе!».
Как же случилось, что четыре десятка хорошо вооружённых казаков, успевших за два года сибирской эпопеи приобрести немалый опыт борьбы с «кучумлянами», а прежде, надо думать, часто бившихся с татарами на берегах Волги, а возможно, и Яика, были поголовно истреблены, вероятно, даже не сопротивляясь?
В двух синодиках, напомним, поимённо названы, кроме своего атамана, три казака из состава «дружины», приглашённой Карачей якобы для защиты от воинственных казахов. Очевидно, к моменту появления «помянника» (при возникновении в 1621 – 1622 годах Тобольской архиепископии) ветераны «Сибирского взятия» уже запамятовали, кто, помимо Владимира, Василия и Лукьяна, не вернулся вместе со «сверсником» Ермака из злосчастного похода. Они, надо полагать, перечислялись в сочинённом со слов остававшихся в живых ермаковцев «написании», «како приидоша в Сибирь, и где у них с погаными бои были, и где казаков и какова у них имянем убили», отданном на владычный двор. Эта казачья «скаска» и позволила кому-то из приближённых первого тобольского «напрестольника» Киприана составить синодик, по которому ежегодно в Неделю православия «кликали» вечную память в Софийском соборе «начальнейшего града» Сибири «велеумному» атаману и его павшим от рук «кучумлян» соратникам.
Иван Кольцо со своими казаками унесли в могилу тайну гибели, и приходится только гадать, как о ней стало известно Ермаку. Быть может, страшную весть принёс в занятый казаками полтора года назад город Сибирь кто-то из них, собиравший ясак неподалёку от «улуса» вероломного Карачи. Не исключено, как и на Абалаке, куда направилась рыбачить «станица» есаула Богдана Брязги, или в устье Вагая, где утонул Ермак Тимофеевич, его «товарыщи», явившиеся во владения прежнего ханского «думчего», заснули, не выставив охраны («почиша без стражи»), и были умерщвлены. Известие раннего синодика о смерти казаков Ивана Кольца «в плену» наводит на мысль, что коварному Кадыр Али беку удалось каким-то образом захватить пищали, бердыши и сабли казаков. Возможно, наконец, русский отряд попал в засаду где-то на подступах к ставке татарского мурзы, решившего воевать с ермаковцами самостоятельно, без помощи своего бывшего повелителя.
Вопреки представлениям известного петербургского ученого Р.Г. Скрынникова, нет сведений о том, что в честь Ивана Кольца Карача устроил пир, но сразу убил атамана, так что доверчивость казаков, не взявших заложников (аманатов), «обернулась катастрофой». Утверждение другого современного историка К. Кабдулвахитова, будто недавний приближённый Кучума обманом заманил Ивана Кольцо в засаду и обезглавил его, если принимать во внимание сохранившиеся свидетельства, следует признать домыслом.

Убийство Кучума ногаями

Заметно ослабленные потерей «дружины» Ивана Кольца, они, однако, сумели удержать город Сибирь, а Карача едва ли не вынужденно присоединился к Сейдяку, мечтавшему, пользуясь неудачами Шейбанида Кучума, вернуть себе Сибирский «юрт» (где совместно правили отец и дядя возвратившегося из Бухары на родину князя из династии Тайбугидов).

Воспроизводится по:

Этнополитический и литературно-художественный журнал «Мир Севера» № 5 – 6 (73), 2010. С. 12 – 15.