2011 год для нашего города прошел под знаком празднования 380-летия, важнейшим событием которого по праву считается открытие памятника землепроходцу Ивану Алексеевичу Галкину, основателю Усть-Кута.
Между тем, оценивая вклад атамана Ивана Галкина в истории, доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН, главный научный сотрудник ЯГУ П.Л. Казарян в статье «380 лет судоходству на великой реке…» пишет, что «обстоятельства поездки Галкина в 1631 г. на Лену и сбора ясака с якольских (якутских) племен Средней Лены в подробностях до конца еще не выяснены». Но при этом, отметив открытие Галкиным в 1630 году пути на Лену, ставшего знаменитым Ленским волоком, делает общий вывод о том, что «этот поход, третий русский сплав по Лене, не оставил особого следа в истории региона». С содержанием статьи можно ознакомиться в Интернете (http://ostrog.ucoz.ru/publ/k/kazarjan_p_l/ot_eniseja_do_leny/135-1-0-240).
Такой вывод ученого заставляет задуматься.
Не вдаваясь в подробности, скажем, что первым на Лену с южной стороны, из Енисейска, в 1629 году прошел отряд во главе с десятником Василием Бугром. Им были построены зимовья на устье Игирмы, с ангарской стороны маршрута - на устье Куты, с ленской стороны, и на самой Лене - в устье Киренги. Двое его товарищей – служилые Терентий Корешок и Федор Михайлов, оставленные для сбора ясака в устье Куты, стали, по выражению академика Л.С. Берга, первыми оседлыми русскими на Лене.
Вторым был атаман Иван Галкин с отрядом служилых в 30 человек. Поскольку документов о том, как на Лену попал Бугор, пока еще никто не опубликовал, о путях на Лену, известных русским до похода Галкина, мы знаем только из отписки атамана енисейскому воеводе. В ноябре 1630 года Галкин сообщал: «А по Идирме, государь, водяного ходу до усть Чюхтармы реки три дни, а по Чюхторме идти до волоку день водяным же путем, а волок на реку на Ялыку, а сухово волоку с Чюхтормы на речку Ялыку днем переходят рано, а по Ялыку до Куты плыти день <…>  а до другого волоку идти по Идирме реке вверхь до устья Дидилмы два дни, а с усть Дидилмы сухово волоку идти на реку на Куту, на усть Кутоя два дни». Он хотел было идти «<…> всеми судами вверхь по Идирме-реке со всеми запасы <…>», но « <…> Идирма, государь, река мелкая, болшими  судами итьти по ней не мошно, а  малых судов не было <…>.
Сейчас на картах нет названия Дидилма. Теперь это либо ручеек Еловый, впадающий в р. Игирму ниже нынешнего поселка Новая Игирма, примерно в 7-8 км, либо речка Черная, также левый приток Игирмы рядом с поселком. Поднимаясь по любому из этих притоков, попадаешь из ангарского бассейна в ленский на р. Куту. А в названии Дидилма (Дидылма) слышится сочетание нескольких эвенкийских слов, которое можно перевести как «перевал по черной воде». Так что, скорее всего, Дидилма - это та речка, которую сейчас называют Черной.
Одарив подарками тунгуса, атаман узнает еще один, пока неведомый, маршрут на Лену. Тунгус «<…>сказал волок на реку на Купуй с устья Идирмы итти вверх по Илиму водяным путем до подволочья два дни<…> И я, государь, с тем тунгусом посылал  служивых людей дву человек, Ивашка Чюрочку да Якуньку Васильева, волоку отведывать. И они, государь, ходили с тем тунгусом, волок отведали и, пришед, сказали про тот волок, что де лехко человек тот волок днем перейдет. А с ношами тот волок итти два дни на реку на Купуй. А по Купую плыть на низ до Куты день водою. А Купуй - река водяна». И мы узнаем имена служилых, кто первыми прошел по сухопутной части будущего Ленского (Илимского) волока. В сообщении Ивана Галкина есть некоторая путаница в названиях рек. Имея в виду устье одной и той же реки, которую сейчас называют Купа и которая впадает в Куту, он называет Купу то «Кутой», то «Купой». Вполне извинительная ошибка при необычайности для русского слуха эвенкийских названий и внешней схожести слов. Когда р. Купу стали называть именно так, наверное, теперь сказать точно нельзя. Отметим лишь, что и через четверь века, в 1657 году, Петр Бекетов, сообщая якутскому воеводе о своем движении с казной в Москву, написал: «от Якутского острогу до усть Куты реки дошли в четыре недели два дни, августа в 17 числе. А по Куте и по Купую до часовни (эта часовня была на устье р. Муки, то есть в нижнем конце сухого пути Ленского волока – Ю.Ч.) шли шесть дней, потому что Кута и Купуй реки до броду сухи и мелки».
Найдя удобный путь, Галкин посылает « <…>  через тот волок на реку на Лену служивых людей шесть человек, десятника  Илейку Ермолина, Ивашка Романова, Исачка Васильева, Ярофейка Спиридонова, Марка Любовсково, Гришку Ярославца. А за ними, государь, посылал осмнатцать человек запасы их несть за волок<…> И они, государь, запасы их перенесли за волок на реку на Купуй. И нашли, государь, на реке на Купуе под волоком тунгусов дву человек. И купили они, служивые люди, у тех тунгусов лотки берестяные. И те, государь, шесть человек поплыли на низ по Купую и Куте два дни до Лены реки».  
 Вперед идут давно проверенные люди. Это потом М.В. Ломоносов скажет пророческие слова о будущем прирастании могущества России Сибирью. А тогда и «государьских служилых», и промышленных (охотников), и торговых людей манила в неизведанные края пушнина, в первую очередь, соболь: им и казна, и люди богатели. А век был жестокий, и перед походом на Лену атаман с отрядом практически тех же служилых, кто был отправлен с ним на Лену, в зиму 1629-1630 года из Енисейского острога жестоко подчинил инородцев на енисейских притоках, реках Кан и Усолка, взял добычу и «ясырь» (пленных женщин и детей). Было тогда ранено из отряда атамана десять человек, в том числе трое из будущего передового ленского отряда. Их вытащили на нартах в Енисейск и вернулись из трехмесячного похода без потерь. 
А здесь, на Лене, на первых порах обошлось без крови. Вверх и вниз от устья Куты жили береговые тунгусы,  ввиду своей немногочисленности и разрозненности подчинившиеся без сопротивления русскому царю. В нём они также искали защиту от ежегодных набегов воинственных племен тунгусов-охотников с верховьев Нижней Тунгуски и верховьев Куты, грабивших становища и уводивших в плен женщин и детей.
Найденный Галкиным путь не был меньшим по продолжительности. Решающим стал другой фактор: по Илиму можно было поднять несколько больше груза к новому волоку, чем по Игирме к любому из двух известных. На том месте, откуда двинулся на Лену отряд Галкина, и был впоследствии построен Илимский острог, ставший на долгие годы центром воеводства. Ленский или Илимский волок до устья р. Муки, потом водой по Купе и Куте в Лену – вот та дорога, которая соединила Русь с Восточной Сибирью, Якутией и Колымой, позволила выйти к морям Северного и Тихого океанов. И честь открытия этого пути принадлежит Ивану Галкину.

Посмотрим на строительную деятельность Ивана Галкина.

8 мая 1631 года енисейский воевода князь Семен Шаховский получает от Ивана Галкина сообщение из зимовья на устье Игирмы «<…> как де он с служилыми людьми на усть Идирмы реки в старое зимовье пришел и зимовье укрепил, зделав городком, и башню для караула поставил <…>». «Старое зимовье» - это то, что на устье Игирмы поставил Василий Бугор. Позже, после возвращения в Енисейск, атаман в челобитной от 29 марта 1632 года описывает свою службу на Лене: «<…> и пришет на усть Идирмы реки, по твоему государеву указу, поставя зимовье, учали твой государев ясак збирать с Ылима реки да с Идирмы реки и с Куты реки, и по иным сторонним рекам, которые впали в Лену реку».
Некоторые исследователи считают, что Ивану  Галкину, как и другим первым землепроходцам, было свойственно приписывать себе заслуги. Да количество противников, убитых и раненых непокорных инородцев приписывали. Могли приписывать и подарки тунгусам, чтобы те шли под государеву руку. Это проверить было невозможно. Не вызывает сомнения и тот факт, что, преувеличивая свои заслуги, землепроходцы нередко стремились приуменьшить заслуги других.
Но вот зимовья! В 1632 году приписывать себе хоть строительство нового зимовья, хоть укрепление старого было бессмысленно. Во-первых, в Енисейск еще в 1630 году вернулся Бугор, и там знали о построенном им на устье Игирмы зимовье. Во-вторых, Галкину было очевидно, что ему на смену кто-то будет прислан, так как он сам отправлен был всего лишь на годовую службу и должен был вернуться в Енисейск. В-третьих, никто пока не опроверг документально ни укрепления старого зимовья, ни строительства еще одного.
А что если, учитывая численность своего отряда, в три раза большего, чем у Бугра, и предусматривая вероятность зимовки на устье Игирмы, Галкин, прибыв туда в конце лета 1630 года, и старое зимовье сделал острожным, и построил еще одно новое зимовье? Но это предположения, уйдем от них и заодно перейдем на Ленскую сторону волока.
И вот здесь начинаются проблемы. Построил ли что-то Галкин, а если построил, то что именно?
На смену Галкину в июле 1631 года в идирминское зимовье прибыл сотник Петр Бекетов с отрядом. Он принял у Ивана казну, сейчас бы мы сказали «принял дела». Историк, руководитель первой научной экспедиции на Лену в 40-е годы XVIII века, академик Г.Ф. Миллер в «Истории Сибири» опубликовал сообщение Бекетова об этом. Даты в нем нет, но Г.Ф. Миллер считал, что Бекетов писал не ранее 25 декабря 1631 года. Сотник докладывал в Енисейск: «И яз служилыми людми под волок пришел июля в 16 день и принял государевы казны у атамана Ивана Галкина на сеи стороне волоку в зимовье на усть Идирмы реки <…> а про острог мне он Иван, сказал, что поставил острог на Лене реке на усть Куты реки в угожем месте, и на усть Куты поставлено острог у него зимовье по промышленному, одна изба с сенцы, десяти человеком одва можно жити в тоем зимовье, а острожкова заводу около тово зимовья нет никаково».
Бекетов перешел волок в августе и видел то, что построил Галкин. Потом сотник отправился с устья Куты вверх по Лене, а Галкин вниз, побывал на Алдане. Собрав ясак, оба отряда вернулись на волок. Зимой 1631-1632 года атаман возвращается в Енисейск, а Бекетов и приданная ему часть отряда Галкина остаётся на Лене.
В той же челобитной от 29 марта 1632 года Иван Галкин вопреки Бекетову пишет: «И поставили тут на Лене острог середи многих землиц на усть Куты реки в угожем месте. И соль, государь, под тем острогом, самосадка, с версту от того острогу, или мало больше. И в остроге оставили служивых людей. А иные мы, холопы твои, плавали вниз по Лене реки приводить под твою государьскую, высокую руку новые земли <...>».
 К сожалению, дан только один ориентир местоположения построенного. И тогда, и сейчас употребляют предлог «под», если нечто расположено ниже по течению от объекта, стоящего на берегу, и «над», если речь идет о том, что расположено выше по течению. Значит, в версте или чуть больше (а верста - это примерно 1090 м) вниз по течению был природный выход соли. В то же время это «на усть Куты». Если существующие ныне представления об остроге на месте нахождения зимовья и там, где еще недавно была сгоревшая районная библиотека, то выход соли-самосадки был где-то на территории нынешнего Западного грузового района. Может быть, в проектной,  строительной документации района, его причала имеются какие-то сведения о перекрытии соляного выхода.
Наступает лето 1632 года. Петр Бекетов продвигается в земли якутов, строит в октябре Якутский острог и отписывает об этом в Енисейск. При этом подчеркивает, что «<…> преж того на Лене реке и в Якутцкой земле государева острогу не бывало нигде».

Так что же? Кому верить?

Здесь уместно отметить, как, не подкрепляя документами, исследователи, переписывая друг у друга, вводят читателей в заблуждение.
Современник Г.Ф. Миллера, другой историк И.Э. Фишер, участник той же экспедиции, еще в 1774 году писал в «Сибирской истории», что Петр Бекетов в 1631 году, когда был вверху на Лене, построил Тутурский острог. Его повторяли неисчислимое количество раз, но никто не привел ни единого документа об этом. Между тем, в 1638 году сам сотник, отчитываясь о своей службе, подзабыв, правда, год, писал, что он в 1630 году ходил вверх по Лене и там его осадили «<…> брацкие люди, не похотя <…> ясаку платить. <…> И с служилыми людьми в своей Брацкой землице на степу … сидел я в осаде». В конечном итоге оказалось, что никто и никогда такой острог не строил, и это убедительно доказал в одной из своих работ исследователь Архива древних актов Г.Б. Красноштанов. Вот так рождаются мифы, растиражированные в истины.
Продолжается это и сейчас. В 2009 году в Новосибирске вышла «Историческая энциклопедия Сибири» в трех томах. Читаем статью на стр. 249 первого тома о Бугре Василии Ермолаевиче. «<…> прошел по волоку до р. Кут, спустился до Лены и далее - до Чаи, где перезимовал. Во время похода им поставлены острожки в устьях Идирмы и Кута».
Вот так, оказывается, 10 человек Бугра поставили целых два острожка. Но на устье Идирмы (Игирмы) никогда острожка вообще не бывало, а о строительстве Бугром острожка на устье «Кута» и говорить не приходится.
О Галкине на стр. 367 того же тома читаем: <…> В 1630 году с 30 казаками из Енисейска послан на р. Лену для сбора ясака. По пути, в устье р. Идирмы, укрепил и расширил построенный ранее Бугром Илимский острог (1630). Одним из первых дал подробное описание пути на Лену через реки Илим, Кута и Кулей. В результате его похода (1630-31) в Москву доставлено 2,6 тыс. соболей».
Правда здесь перемешана с вымыслом. Теперь уже Бугор ни много ни мало – строитель, да еще в 1630 году, Илимского острога, который на самом деле строился значительно позже многими людьми. А наш атаман, сам того не зная, этот острог укрепил и расширил. И на Лену попал через какую-то мифическую реку «Кулей», название которой так ловко рифмуется со словом «соболей».

Но вернёмся к документам.

Пока Петр Бекетов в Якутском остроге по Лене и другим рекам собирал ясак, в 1632 году из Енисейска на смену ему пошел большой отряд Парфена Ходырева, зазимовавший на волоке. А с бекетовским ясаком в Енисейск в начале осени прибыли отправленные сотником люди. В начале лета следующего 1633 года с Лены в Енисейск доставили ясак Ходырева.
Новый енисейский воевода Ждан Кондырев в середине июня 1633 года направляет атамана Ивана Галкина на смену Парфену Ходыреву с заданием «< …> ехати из Енисеиского острогу «< …> на Лену в новои острог, что поставлен на усть Куты реки < …> и из острогу ходить и служивых людеи посылать с толмачи вверх и вниз по Лене, и по Киренге, и по иным сторонним рекам, которые впали в Лену реку, опричь Олокны реки» (т.е. Олёкмы).
Что это означает? Может быть, Кондырев, несмотря на прибытие к тому времени с Лены в Енисейск множества людей, все же не имел информации об отсутствии острога на устье Куты, или, наоборот, имел такую информацию и потому назвал острог построенным?
Пока документального ответа на этот вопрос нет.
В той же «Исторической энциклопедии Сибири» в статье об Усть-Куте (т.3, стр.383) сказано: «Первое зимовье в устье р. Куты на р. Лене поставлено енис. (енисейским – прим. автора) атаманом И. Галкиным в 1631 году. Впоследствии зимовье обнесено частоколом, в нач. 1640-х г.г. поставлен острожек <…>». Так ли это, могут подтвердить только документы.
Особенностью нижнего конца волока было то, что здесь, в районе устья Куты, поселился Е.П. Хабаров. А это был, в нынешнем понимании, предприниматель. Он с 1639 года завел пашни там, где сейчас располагается санаторий. Здесь же у него были сенные покосы, расчищено место под расширение пашни. Здесь же он устроил соляную варницу. На него работали как привезенные еще в 1633 году на Лену, так и вновь нанятые люди. Он же занимался торговлей и хлебом, солью и пушниной, и прочими товарами. Сам Хабаров не жил постоянно в этом месте, имел своих приказчиков.
В капитальном труде «Ерофей Павлович Хабаров» и в других своих работах Г.Б. Красноштанов приводит сотни документов, относящихся к XVII веку. Их изучение показывает, что и в 30-е, и в 40-е годы XVIII века, и позже, говоря об устье Куты, писали «на усть Куты», а с началом варки соли Е.П. Хабаровым стали писать еще и «у Соли», «на усть Куты у Соли», «на усть Куты в Усолье». Острог на устье Куты не упоминается.
По указанию первого Якутского воеводы Петра Петровича Головина казачий пятидесятник, приказной человек Семен Родюков провел учет земель. В наказе о проведении этой работы сказано, чтобы земли «<…> сметили с устья Куты до усть Муки реки <…>». Родюков тщательно все досмотрел, измерил, но ни словом не обмолвился об остроге. А это сентябрь 1640 года.
«На устье Куты» - слишком неопределенное понятие. Если был острог, то он и служил бы ориентиром, как это было в отношении тех или иных мест вокруг Илимского, Верхоленского, Якутского острогов.
Особенностью нижнего конца волока являлось также то, что здесь приказчики были приписаны не к одному месту, как в большинстве случаев, а к разным. Так, для ведения соляных дел после отобрания варниц в казну у Е.П. Хабарова приказчик приписывался к Усолью, то есть к возникшему там небольшому поселению, для руководства варницами. С поселением на пашню сначала служилых, а потом и пашенных крестьян в районе устья Куты (будущие деревни Каймоново, Карпово, бывшие пашни Хабарова, деревни Усть-Кут, Балахна, Зыряновка, Якурим, Турука) сюда стали назначаться приказные, ведавшие крестьянами и хлебными делами, и приписывали их «на усть Куты». С поселением привезенных на Лену плотников на устье Муки и на устье Куты приказчики стали ведать ими, а с возникновением таможни на устье Муки появились таможенные целовальники.
Очевидно, за прошедшие после 1631 годы вокруг галкинского зимовья росло количество построек, и жилых, и иного назначения. Через устье Куты шло движение и на Лену, и в обратном направлении, накапливались грузы, прибывали торговые люди, были построены амбары. В 1652 году на Амур шел отряд Дмитрия Зиновьева. Чтобы не везти из Илимского острога через волок, воевода решил обеспечить молотой ржаной мукой и солью из государевых «<…> анбаров на усть Куты реки в Усолье». Дороги тогда еще через волок не было, была вьючная тропа до устья Муки, дальше только на плотах или дощаниках до Лены. Мосты через ручьи, гати, через грязи и болота строили в 1655 году.

Так был ли острог в понимании живущих в то время?

Не всякое укрепление являлось острогом. В документах встречаются и «засека», которую строили на скорую руку во время боев, и «крепь», в которой укрывался отряд во время похода и совершал оттуда вылазки на инородцев, и туда доставлял ясак и ясырь. А вот острог всегда рассматривался как долговременное укрепление. Это могло быть и зимовье с прилегающей территорией с амбарами, обнесенное забором, и имеющее сверху как бы второй этаж - «нагородню». Но это могло быть и укрепление более мощное со стенами из стоящих вертикально и заостренных сверху бревен, с башней одной или несколькими. Внутри такого укрепления могли находиться церковь, служебные постройки, амбары и т.д. В остроге не жили, это сооружение служило защитным целям. Поэтому площадь острогов была сравнительно небольшой. Устье Куты, под которым понималось и собственно то место, где все началось в 1631 году, и место солевых варниц, и близлежащие пашни, не было местом, имеющим оборонительное значение, это был некий, в первую очередь, транспортно-грузовой узел.
В 1646 году новый якутский воевода В.Н. Пушкин перечислял все ясачные зимовья и все острожки по Лене, в которые из Якутска посылаются служилые люди, и куда требовались дощаники (суда). И вот что было названо выше Якутска: «<…> да вверх по Олекме в зимовье ж да на Чичюйской волок в зимовье  же да под Ленской на усть Куты и в Верхоленской Братцкой острожек всего в дватцать мест надобно дватцать дощаников со всеми судовыми снастьми».
С некоторой натяжкой это можно считать первым неявным упоминанием Усть-Кутского острога в документе. С натяжкой потому, что все-таки не сказано в «<…> острожки», а древние в таких бумагах были точны. Не сказано же, что под Ленский волок в острожек, а опять «на усть Куты». Такое впечатление, что зимовьем уже назвать нельзя, но еще нельзя назвать и острожком.
Спокойная обстановка вскоре стала меняться. Летом 1652 года с Лены на Амур побежали служилые, в том числе и служилые ленские плотники, которые строили дощаники на устье Муки и на устье Куты. Это были десятки человек. Существует множество документов о побеге, в том числе и сообщение Илимского воеводы. В них указаны места службы бежавших, но в отношении служилых интересующего нас района по-прежнему не указывается острог, а пишется, что бежали «с усть Муки» или «с усть Куты».
Применительно к тому же году академик Г.Ф. Миллер употребил в «Истории Сибири» термин «Усть-Кутский острог», сказав, что в том году приказчиком соляных варниц этого острога был Никифор Черниговский. Но документа, подтверждающего и службу Черниговского и существование тогда острога, не приведено. Хотя до этого сообщения Г.Ф. Миллер всегда употреблял термин «зимовье на устье Куты».
Документальное упоминание острожка обнаруживаем в документе, описывающем побег летом 1655 года в Даурию от 200 до 300 человек красноярских и верхоленских служилых, крестьян, промышленных во главе с Мишкой и Якушкой Сорокиными. Позже Илимский воевода С.О. Оничков писал в Сибирский приказ, что эти «воры и изменники» «< …> и к Усть-Кутцкому острожку приступали, и по острогу стреляли, и в острожке торговых и всяких людей грабили, и иных побивали и досмерти».
Но и после этого года в переписке илимских и якутских воевод употребляется термин «усть Куты». Предлагая наказать Петра Бекетова за самовольный уход из Даурии, назначенный туда воеводой Афанасий Пашков в мае 1657 года пишет в Сибирский приказ и перечисляет места, где ушедшие могут объявиться и их можно перехватить «в <…> государевых сибирских городех на Лене и в Якутском, и в Ылимском, и в Енисейском, и в Брацком острогах». Усть-Кутский острог не назван!
Острожек достраивается. « <…> да мы ж построили в Усть-Кутцом острожке башню. А перед тою башнею построили от реки обруб, а на обрубе мост с перилами»,- пишут ленские плотники в челобитной о своих работах в 1681-1682 годах. Обруб – это сооружение из бревен на берегу, к которому приставали суда в большую воду. А так как на обруб с суши надо было взойти и ходить вдоль причала, то был построен мост. Стоит обратить внимание на эти слова «а перед тою башнею». Вероятно, башня была проходная, надвратная, и выход был на Куту.
После этого в документах острожек упоминается постоянно.
Илимский воевода Ф.М. Павлов записывал сборы от винной продажи за 1687 год в Усть-Кутском острожке. Назван острожек и в разгонной (ямщицкой) книге Илимского воеводства за 1689 год.
В 1699 году илимский воевода Ф.Р. Качанов, объехавший все воеводство, записал размеры острога, назвал церковь в нем «Нерукотворного образа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» и указал место острога: «А против того острожку на усть Куты реки – остров». Есть и расстояние от деревни Карпово – 7 верст, а периметр острога всего 61 сажень, то есть немногим более 129 метров.
Располагал сведениями об остроге и составитель чертежей Сибири в 1698-1701 годах С.У. Ремизов, поместивший на нескольких из них изображение именно острога на устье Куты.
Приведем еще один документ прошлого. Он от 1 сентября 1701 года: «<…> Отпущен из Верхоленского острогу ис таможни вниз по великой реке Лене мимо Тутурскую и Орленскую волостей, и Усть-Кутцкой, и Киренской, и Чечюйскиой острошки в Якутский город промышленный человек <…>».
Подведем  итоги. Иван Галкин в 1630 году на устье Игирмы, то есть на первоначальном верхнем конце Илимского волока, укрепил то зимовье, которое  ранее построил там Бугор, и, возможно, поставил там еще одно зимовье.
В 1631 году Иван Галкин построил на устье Куты зимовье, которое постепенно превратилось в острог.
Существует несколько критериев определения  возраста поселения. Возраст считают либо со времени первого упоминания названия в документах, либо со времени сведений о первом заселении при условии постоянного непрерывного проживания  там людей в последующие годы. Названия деревням давали подьячие значительно позже. Примеров тому на Ленских берегах множество. Например, на устье р. Туруки первым пашенным в 1645 г. стал пинежанин Синьков Мишка Костентинов, а название д. Турука записано в переписи 1723 года, хотя после Синькова там землепашество не прекращалось. Там, где сейчас ул. Балахна (а тогда писалось «на усть Куты»!), еще в 1643 году пахал Исачко Максимов по прозвищу Зырян. Там же тогда пахал Андрюшка Кирилов. И позже оттуда никогда не уходили люди. Но казак, проводивший в 1719 году перепись, деревню никак еще не назвал, а в переписи 1723 года появилось название Балахонская.
В нашем случае 1631 год – это дата строительства зимовья Иваном Галкиным, и с этого времени место никогда не пустовало. И летом, и зимой на устье Куты обязательно жили люди: служилые, направлявшиеся на сбор ясака по Лене и вверх, и в Якутию,  промышленные и торговые люди, шедшие через волок за соболем. Кстати, уже в 1632 году к этому месту прибились первые промышленные, а в 1633 году на устье Куты со своими людьми по пути в Якутский острог побывал тогда еще торговый человек, будущий знаменитый землепроходец Е.П. Хабаров, примкнувший к отряду Галкина во второй его поход на Лену. Приказные люди стали приписываться к службе «на усть Куты» для ведения дел, связанных с перемещением людей и грузов, для учета «государьского» хлеба у крестьян, для предотвращения незаконного винокурения и разбора мелких споров, для ведения дел по строительству дощаников и соляных дел.
О зимовье Бугра на устье Куты известно только, что осенью 1631 года жившие там двое служилых из отряда Бугра по разрешению Ивана Галкина, получив от атамана запасы, покинули зимовье и отправились собирать ясак с «цынгогарских людей» на реке Камту. (П.Л. Казарян в другой своей работе указывает, что это река Кытыма в 150 км выше устья Куты).
Поэтому мы вправе назвать именно зимовье Галкина на устье Куты первым постоянным русским поселением на Лене, а его самого - основателем нашего, самого первого из ныне существующих городов на Лене и во всей Иркутской области. И именно через это поселение шло обеспечение и заселение Якутии. И на судах именно усть-кутских плотников: Нечаевых, Косыгиных, Гиляшевых (Гелишевых), Жернаковых, Лузениных, Бутаковых - шло освоение Лены. 
Значит, скажем еще раз, памятник Ивану Алексеевичу Галкину, вне всякого сомнения, его потомками поставлен заслуженно. Он олицетворяет собою всех тех, кто осваивал эту великую реку Лену.

Воспроизводится по:

УСТЬ-КУТСКАЯ ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ГАЗЕТА Диалог ТВ N 5 ( 27.01.2012 )