История польско-сибирских связей ведёт отсчет с похода дружины атамана Ермака в 1582-1585 гг., положившего начало присоединению Сибири к Московской Руси. Первые сибирские летописи, древние акты XVI-XVII вв., а вслед за ними историки Г.-Ф. Миллер, И.-Е. Фишер, Н.М. Карамзин и многие другие отмечают участие как в ермаковской эпопее, так и в последующих событиях пионерского периода истории Сибири, «литвинов» (литовцев), называемых также «служилой литвой» и казаками «литовского списка» [3; 40; 47; 32].
Следует ли видеть в литвинах XVI-XVII вв. этнических литовцев, ведь в документах они фигурируют преимущественно под польскими фамилиями? Какую роль они сыграли в русской колонизации территорий Западной Сибири? Идёт ли в данном случае речь только о пленных, на чём делают акцент историки XVIII-XIX вв.? Обратимся к истории.
Во второй половине XIV в. возникает, а в первой половине XV в. утверждается уния двух государств: Польши и Великого княжества Литовского, включающего этнографически литовские и русские земли. Эту общую территорию, подчиненную польской короне, дом Гедымина увеличивает в одиннадцать раз. Такой рост мощи польско-литовского государства изменяет значение этнонима «литвин» (литовец) [37, с. 20-31]. Начиная с XVI в. литвин – не только человек, говорящий по-литовски, но также по-русски и по-польски, т.е. это любой житель огромных пространств Великого княжества Литовского. Его родовая литовская и русская знать получает права польской шляхты, выбирает послов на сеймы, входит в состав Сената, поскольку от 1569 г., от Люблинской унии, у польско-литовского государства общий парламент, хотя и имеющий два правительства.
Процесс добровольной полонизации Литвы приводит к повсеместному вытеснению не только литовского языка, который никогда в Княжестве не был государственным, но и русского (с начала XVII в.). Этому способствуют: Костёл, поскольку ксёндзы и монахи, поселившиеся в Литве, имеют польское происхождение, шляхта (около 12% населения Литвы к XVIII в.), мещане и евреи, средством общения которых служит польский язык, который признают своим национальным языком, кроме того, и литовские кальвинисты. В сферу действия польского языка не входит только сельское население, верное литовскому и русскому диалектам.
В XVII в. Великое княжество Литовское можно считать абсолютно полонизированным. Возникший там патриотизм Речи Посполитой (Rzeczypospolitej Polskiej, т.е. Республики Польша – С.Ф.) не исключает местного патриотизма. Жители Царства Польского называются «короняжами», Литвы – «литвинами», но и те, и другие, носители польской культуры, ощущают свою принадлежность к единому государству. Это похоже на то, как жители национально-территориальных образований России, осознают российское гражданство. Точно также А. Мицкевичу и Ю. Пилсудскому, называвшим себя «литвинами», уже в период разделов польского государства и в голову не приходило, что при этом они перестают быть поляками. Они лишь тем самым хотели подчеркнуть, что являются поляками с территорий давнего Великого княжества Литовского, части Речи Посполитой.
Казаки «литовского списка», значащиеся в историографии первых полутора столетий освоения Сибири, - это, как увидим ниже, в основном представители польской шляхты с земель Великого княжества Литовского, защищавшие рубежи объединённого польского государства. И в российском войске они оказывались, попадая в плен или нанимаясь на службу. Чем же объяснить их растущее присутствие в Московии?
Факт наличия в отряде Ермака «литвинов» не вызывает удивления. Известный русский историк В.О. Ключевский в труде «Сказания иностранцев о Московском государстве» (первое издание в 1866 г.) приводит любопытные мнения иноземцев из почти 40 источников, убеждающих в том, что «литвины»-наёмники – характерная черта повседневности Московии XVI-XVII вв. [33].
Так, в частности, в первой половине XVI в., при великом князе Василии, в русском войске положено было начало важному нововведению: в сражение начали вводить пехоту. По свидетельству С. Герберштейна, Василий вывел в поле пехотный отряд против татар вместе с пушками. По его же словам, у этого князя было 1500 пехоты, состоявшей «из литовцев и всякого сброда» [27, с. 114.]. «Ясно, что эта пехота имела характер, отличный от употреблявшихся до того времени пеших отрядов; можно думать, что этим сбродным отрядом положено было основание  постоянной пехоте в московском войске», - резюмирует В.О. Ключевский  [33, с. 67-68].
В конце XVI в. в «Описании Московии» А. Гваньини сообщает, «что русские в его время очень часто и очень искусно действовали пушками, выучившись этому у каких-то беглых итальянцев, немцев и литовцев» [33, с. 73]. Превосходя в деле военного искусства татар, москвитяне значительно уступали в нем своим западным соседям. Тот же А. Гваньини отмечает, что «открытый бой с поляками и литовцами в чистом поле…очень редко удаётся московскому войску, и оно редко вступает с ними в такой бой, потому что не имеет тех качеств, которыми враги обыкновенно побеждают его, не имеет ловкости и стойкости, не умеет драться и владеть оружием по правилам искусства. Подобно всем восточным ополчениям, состоящим преимущественно из конницы, оно, за недостатком искусства, старалось брать более количеством и силою первого натиска, нежели стойкостью и строгим порядком в действии» [33, с. 77].
Именно в XVI в., подводит итог В.О. Ключевский, «все резче и резче обнаруживалось расстояние, на которое Москва отстала в военном искусстве даже от Литвы, не говоря уже о других западных государствах» [33, с. 78]. В то же время в самой Москве, по словам Д. Флетчера, польское войско находится на очень хорошем счету [33, с. 78]. «По выражению Корба, только татары боялись московского оружия; западные соседи смеялись и над духом и над искусством московских ратников.
Увеличение враждебных столкновений с западными соседями, тяжёлый опыт, выносимый отсюда, сознание отсталости – все это заставляло московское правительство, обыкновенно во всем так ревниво оберегавшее старину, отцовский обычай, делать некоторые перемены в ратном деле, хлопотать о наряде, о найме способных заправлять им иностранцев, о заведении постоянной пехоты» [33, с. 79-80].
Вследствие того, что ближайший западный сосед Московии Литва, количество литовских воинов, служивших русском у царю по найму, представляется едва ли не превалирующим над другими вместе взятыми иноземцами.
В XVII в., отмечает Я. Рейтенфельс в «Сказании светлейшему герцогу тосканскому о Московии», для «привлечения большого числа опытных иноземных офицеров им назначали жалованье гораздо большее, нежели русским. В Москве в XVII в. постоянно жило много иностранных полковников и офицеров, которые в мирное время оставались без дела, получая половинный оклад жалованья, так как войска, которыми они командовали, в мирное время распускались. Когда открывалась война, иностранным офицерам поручали командование рейтарскими и солдатскими полками и выдавали полные оклады: рейтарскому полковнику шло тогда денежного жалованья по 40 рублей в месяц, подполковнику по 18, майору по 16, ротмистру по 13, поручику 8, корнету 7. В солдатских полках жалованье было несколько меньше… При поступлении на службу иностранец получал от царя в подарок платье, лошадь и прочее. Несмотря на выгоды, которыми пользовались иностранные офицеры на русской службе, многие из них высказывали Мейербергу сожаление, что оставили свою родину и пошли искать счастья в Москву;  они жаловались на то, что по выслуге условленного срока нет возможности вырваться из Москвы; если для удержания иностранца на службе долее срока не помогали разные приманки и награды, упрямого ссылали в какое-нибудь отдаленное место, откуда трудно было выбраться. В оправдание таких стеснений иностранцам говорили в Москве, что нечестно покидать службу, когда идёт или ожидается война; а на это всегда можно было сослаться, так как Московское государство по характеру своих отношений с соседями постоянно или воевало, или ожидало войны» [33, с. 89-90].
Принимая во внимание вышеизложенное, можно заключить, что «литвины»-первопроходцы сибирских пространств XVI-XVII вв. – это, во-первых, пленные участники Ливонской войны (1558-1583) и непрекращающихся пограничных боев Литвы и Московии в течение XVI-XVII вв., присягнувшие на верность русскому государю и, таким образом, перешедшие к нему на службу, а, во-вторых, собственно наёмники-добровольцы. «Литва»  обеих категорий относилась к служилым людям «по отечеству»: детям боярским (выборным, дворовым, городовым), а не «по прибору» (стрельцы, казаки, пушкари и т.п.), получая независимо от причин появления в Сибири одинаковое жалованье согласно разряда. Зыбкая граница в положении тех и других исчезает и вовсе с учетом того, что служба наёмников, как видим, носит принудительный характер.
Обратимся к деяниям бывших воинов королей Стефана Батория, Сигизмунда III Вазы, Владислава IV, литовских гетманов: Кшиштофов I, II и Януша XI и Яна-Кароля Ходкевича, а также их последователей, которым в Сибири удалось добыть славу военными удачами и строительством городов.
Число и имена «литвинов», участвовавших в походе Ермака, вряд ли когда-либо удастся установить. В то же время, по мнению петербургского учёного Р.С. Скрынникова, поляком был один из сподвижников Ермака атаман Никита Пан, когибший при покорении Кодского княжества (в районе построенного в 1583 г. Берёзова) [49, с. 53]. Относился к «литве дворовой» и первый администратор Сибири, воевода, князь Семён Болховский. Болховские, выходцы из Литвы, владевшие поместьями в Муроме и Ростове, служили царю добровольно. Князь Семён Болховский накануне сибирского похода значился вторым воеводой в небольшом городке Курмыш на Волге [49, с. 122].
Одной из известных фигур в истории Сибири конца XVI в. следует считать Александра Черкаса Корсака [1. - Т. 3. С.1-4; 40. С. 288, 359; 2. С. 99], прозвища которого указывают на связь с запорожскими казаками и полоцкой шляхтой. Он был в отряде Ермака на протяжении всего похода на сибирского хана Кучума и даже входил в посольство к царю Ивану Грозному. Позднее, вернувшись с отрядом князя Болховского, которого в числе многих других не станет той же зимой, Черкасс вновь уйдёт на Русь с казаками после гибели атамана Ермака.
В следующем 1586 г., однако, «Черкас Александров с товарищи» примет участие в очередном «государевом» походе в Сибирь. Именно в этом году с воеводами Василием Сукиным и Иваном Мясным, многими русскими людьми и Ермаковыми казаками он заложит 29 июля Тюмень, «ворота Сибири», а затем, весной 1587 г. Тобольск, в котором будет служить казачьим атаманом, письменным головой служилых юртовских татар, и, наконец, в 1594 г. Тару, обогатив свой послужной список ратным усердием в разгроме хана Кучума на реке Ирмень в 1598 г. и сопровождением царственных пленников в Москву.
Родоначальником многочисленного тобольского клана Аршинских был «литвин» Павел из-под Орши. Причину изменения написания фамилии здесь следует видеть в качественной редукции гласного «О» в первом безударном слоге, звучание которого перешло в «А». Именно в результате написания фамилии по произношению, по-русски, а не по-польски, с чётким проговарием «о» даже в безударной позиции, Павел Оршинский становится Аршинским. Так он записан среди участников битвы с ханом Кучумом на реке Ирмень в 1598 г. [1. - Т. 2. С. 6].
Его сын Богдан становится казачьим головой Тобольска, командиром «старой сотни» ермаковских казаков, отправляется в походы на Ямыш-озеро, где русские добывают соль, приводит к присяге татарские улусы на озере Чаны. Воин и дипломат, Богдан имел свою деревню и несколько дворов, занимался и торговлей. В 1625 г. он ездил в «Колмаки к Ишимовым детям царевича Сибирского» [44. – Т. 2. С. 1067; 50. С.7, 13; 46. – Т. 2. С.26, 106, 140-141; 4. С. 85;  7. С. 209], т.е. к потомкам хана Кучума с посольским поручением. С ним были тобольские служилые люди «литва»: Томилко Петров, Дружинка Кулигин, Кирюшка Крупленский, Гришка Урбанов, Матюшка Коломильцов, Петрушка Матусов и другие. А встречал их в Тобольске сын боярский Ян Павлуцкий, о котором речь впереди.
Иногда отчётливо русская форма фамилий «литвинов»: Петров, Иванов не должна смущать, поскольку в данном случае речь идёт о принявших православие. Это относится также и к Поляковым, и к Ляховым, и к Литвиновым, и частично к Выходцевым. Фамилии Урбанов и Матусов, вероятно, производные от Урбанович (Урбанский) и  Матусевич (Матусовский).
Упоминаются «литвины» и фамилия Аршинский в «Летописи Сибирской тобольского ямщика Ивана Черепанова», датированной по содержанию 1646 годом, в разделе об организации обороны г. Тобольска от калмыков: «В Пермских воротах и от них до Базарных ворот велено знать сын боярскому Борису Аршинскому и атаману Степану Выходцеву. У них в команде двадцать человек архиерейских дворовых служителей, 14 человек дьячков и пономарей, 16 казачьих детей, 44 человека тобольских служивых людей, которые на службу свою на очередь наймовали, а сами в Тобольску жили. И с теми всего 156 человек. От артиллерии была в Пермских воротах пушка медная пулею в два фунта, при ней десять пуль железных, двадцать фунтов с половиной пороху. Пушкарь Григорий Ширков, да на поворот той пушки один крестьянин, да у боевых окон у верхних и у нижних восемь человек казачьих детей…
Под горою, у государевых амбаров, где казенный магазин стоит, велено быть атаману и с ним 30 человек тюменских казаков; под горою же … велено быть ротмистру литовскому и головам конных казаков, голове же татарскому с литвою и конными казаками и с юртовскими служивыми татары…
Отставных военных служителей столько было: 3 казачьих головы, 1 ротмистр литовский, 36 сын боярских, 5 атаманов казачьих, 114 литовцев, 93 конных казака, 21 новокрещенных, 77 стрельцов, 321 пеших казаков, 240 служивых татар» [36, с. 192-194].
Из текста документа следует, что литовцев, относящихся к коннице, на 1646 г. в Тобольске больше, чем конных казаков, и подчиняются они ротмистру, а затем «литвину» сыну боярскому Б. Аршинскому, разделяющему ответственность за оборону города с казачьим атаманом С. Выходцевым.
К потомкам Павла Аршинского относится и «тобольский литовского списку ротмистр Данило Данилов сын Аршинский» [46. - Т.2. С. 271-276, 415, 503, 505; 3. С. 372; 1. – Т. 4. С. 454, 456, 481], тобольский сын боярский, с 1668 г. Нерчинский воевода. В 1670 г. он отправит в Китай с посольством сына боярского Н. Милованова «без государеву указу», самостоятельно полагая, что царское величество желает жить со всеми в мире.
В связи с упоминанием должности воеводы уместно подчеркнуть, что само это слово вместе с понятием, как и связанный с ним принцип территориального управления, были заимствованы из Речи Посполитой. Ещё И.-Е. Фишер со ссылкой на Г.-Ф. Миллера отмечал: «Польские провинции управляемы бывают воеводами, а по примеру их и в России над городами и их уездами определяли воевод» [47, с. 150-151].
Вслед за Г.-Ф. Миллером он также объяснит появление «литвинов» в Сибири только пленом и, подчёркивая их близость к казачеству, отметит и их своеобразие: «Со времени державы царя Иоанна Васильевича всех пленных поляков и литвинов обыкновенно рассылали в пограничные города, а особливо в Сибирь, где они употребляемы были в военную службу. Они с казаками содержаны были равно во всём, но служили особенно, и имели собственных своих начальников, при том удержали и прежнее своё имя литвинов» [47, с. 254-256].
Действительно, чаще всего в документах командир «литвинов» называется ротмистром, а реже – атаманом и письменным головой. И живут казаки «литовского списка» чаще обособленно и компактно в т.н. «литовской слободе», возникающей в каждом сибирском городе [28, с. 25].
Цифры, приводимые в документальных источниках или историками относительно активной роли «литвинов» в освоении сибирских пространств, иногда просто поражают.
В 1593 г. для постройки Тарского городка на Иртыше из поволжских городов Казани и Тетюшей за Урал посылается тысяча пленных из Великого княжества Литовского [28, с. 23].
И.-Е. Фишер так опишет это событие: «Для того князь Андрей Елецкий с двумя письменными головами послан был в Сибирь с таким повелением, чтоб приискать удобное место на реке Таре к заложению нового города, или, ежели на Таре не сыщутся все потребные способности, выбрать другое ближнее место у Иртыша. Они со 145 человеками стрельцов пустились в обыкновенный путь через Чердынь и Лозву, где положа на суда съестные свои припасы, поехали в Тобольск. Там собралось великое множество всяких людей: татар, полоненых поляков, литвинов, черкасов и казаков, которые вместе с московскими стрельцами 1500 человек составляли. Одна их часть должна была служить конницею против скитающегося всюду в степях Кучума, а другие имели употреблены быть в работу на судах, так же для строения и прикрытия нового города. Пришед на назначенное место, нашли они, что места около реки Тары низки, и к разведению пашен неудобны, ниже от наводнений довольно безопасны. Чего ради выбрали они речку Агарку, которая далее к низу, в 40 верстах от устья рекиТары, с западной стороны в Иртыш впадает. Устье сей речки, хотя и на низких луговых местах: но едва с версту от берега реки Иртыша весома воздвигается земля; и так избрано сие место, и строение нового города в 7102 (1594) году счастливо окончено. Оный назван назначенным сперва именем Тарою, несмотря, что место для приведённой причины переменить надлежало» [47, с. 180].
Как видим, уже по второй цитате сочинения И.-Э. Фишера он различает поляков, проживавших собственно в «Коронных землях» (которых попадало в Сибирь намного меньше, чем «литвинов»), и собственно «литвинов», жителей Великого княжества Литовского, соединенных унией в Республике Польша.
Различали «литвинов» и поляков и представители сибирской администрации. Так, тобольский воевода Иван Хилков в ответ на запрос из Москвы в отношении шкловского доминиканца Станислава Гренского и двух дубровенских бернардинцев Фоустела Добролевского и Мелхела Вороны, пленных периода войны Московии с Речью Посполитой в 1654-1667 гг, называет их исключительно «поляками», сообщая, что М. Ворона в Сургуте крестился, приняв имя Василий [41. С. 191].  В то же время прибывшие в январе 1656 г. в сургутскую ссылку Богдан Халецкий и Богдан Матшечеев именуются «литовскими людьми» [41, с. 191].
Если «литвинов» шляхетского сословия верстали в казаки «литовского списка», то их «челядников» (слуг) - в пешие казаки. Так, например, поступили в январе 1661 г. в Сургуте в отношении «челядников»: Александра Керсницкого, Казимерки Вешинского, Мартынки Каспырова, Пашки нечецкого, Микулайки Яншкуцкого, Янки Ивановского, Романки Михайлова, Ивашки кузмицкого, Самуила Евгнавского и капрала Павла Тригора [41, с. 191].
Описывая деяния тобольских и тюменских «литвинов», важно не забывать, что главным административным центром для возведённых и строящихся городов Сибири в XVI-XVII  и почти до конца XVIII в. был Тобольск. Вот почему, характеризуя преимущественно вклад в освоение Сибири тобольской и тюменской «литвы», мы сочли возможным обратиться также к заслугам томских, тарских, кузнецких и других казаков «литовского списка», ведь территория их службы была административно подчинена Тобольску. Кроме того, постоянно переезжая из одного места службы в другое, все они бывали в сибирской столице, поскольку их судьба чаще всего определялась именно здесь.
В 1597 г. отсюда на разведку земель севера нынешней Тюменской области отправился безымянный поляк: «Лета 7105 году Юрье Долгушин, устьцылемец, да пан литовский полонёник, да смирной, пинежанин-лавелец, первые Мунгазею проведали Надым реку, а на другой год Таз реку» [34, с. 80]. Характерное слово «пан» по отношению к «литовскому полоненику» указывает и на его национальное и социальное происхождение польского шляхтича. В августе 1619 г. через Тобольск в Сургут был отправлен в ссылку и «литвин» Янка Плешевский, которого здесь поверстали в службу с денежным и хлебным жалованьем «с иноземцы в ряд» [41, с. 190].
В 1598 г. в окончательном разгроме хана Кучума «литвины» тоже приняли активное участие. Тарские воеводы, князь И. Масальский и И. Воейков, «собрав в Таре и Тобольске 700 человек русских и 300 татар, выступили в последний поход против Кучума. 20 августа отряд Воейкова, состоявший из трёх сыновей боярских, татарского головы Черкаса Александрова, трёх атаманов и 400 без трёх «литвы», казаков и татар, явился на стойбище Кучума на р. Оби. Кучум, имевший до 500 человек войска, был разбит на голову…». [54, с. 50]. Ближайшие его родственники и приближённые пали в битве или были взяты в плен. Сам же Кучум, хоть и бежал с поля боя, но всё же вскоре был умерщвлён ногайцами. Таким образом, этот год считается годом окончательного падения Сибирского ханства и утверждения русских в Сибири. Среди героев этой битвы, помимо Павла Аршинского, значатся и тюменский «литвин» Никита Барзобогатый и Яков Шелковский [1. – Т.2. С. 6].
Как видим, русские победы пионерского периода освоения Сибири нередко имеют «литовскую закваску». Сколько же их было повёрстанных в государеву службу «литовских людей»? Просматривая «дозорные книги», «разборные списки» и «росписи» служилых людей сибирских городов за XVII в., В.П. Грицкевич взялся за подсчёты «литвинов», установив, что «в 1616-1617 гг. в Тобольск сослали 234 человека, в 1619 – 75, в 1633 – 156, 1635 - 140 человек…» [27, с. 24-25]. Добавим к этому, что с 1593 по 1642 гг. всего в Сибирь было сослано 1500 человек, в частности, в 1661-1662 гг. с сентября по апрель в Тобольск было принято ссыльных русских, литовцев, черкас, мордвы – 134 человека [53, с. 13].
Анализ списков дворов и служилых людей в сибирских городах позволил В.П. Грицкевичу дополнительно засвидетельствовать, что в 1624 г. в Тобольске из 245 дворов служилых людей 26 (свыше 10%) принадлежали «литвинам». Спустя девять лет из числа служилых там же 892 человек 140 (15,5 %) составляли «иноземцы Литва, и поляки, и черкасы, и немцы». В 1672-1682 гг. в Томске из числа 79 «детей боярских» 52 человека числились выехавшими из Литвы или взятыми в плен. В 1684-1685 гг. среди 1990 служилых людей Тобольска 415 человек были «литвой». В Тюмени на 903 служилых было «103 человека литвы», а в Таре из 730 – 300 были «литва», черкасы, немцы, «литовского списка и конные казаки». Всего из более чем 3600 служилых людей этих городов около четверти – 800 человек «были литвинами» [28, с. 24-25.].
Одной из распространённых в Тобольске фамилий была фамилия литвинов Венгерских, тобольских сынов боярских. Один из них по службе был знаком с отцом Семёна Ульяновича Ремезова (1642- после 1720), первого сибирского учёного [52. Стб. 212. Л. 487; 44. – Т.2. С.684; 50. С. 46]. Эту же фамилию встречаем в «Указе Сибирской губернской канцелярии о назначении на должность провиантмейстера в Тюмень тобольского дворянина Венгерского. 1754 г. май 6» [9. ЛЛ.32-33]. В 1758 г., 1 апреля, уже в должности тобольского провиантмейстера Пётр Венгерский обращается в Тюменскую воеводскую канцелярию с рапортом о закупке у жителей Тюмени и уезда семян конопли для посева [10. Л.6]. Сохранился в ГАТО и «рапорт комиссара Устьницинской слободы Венгерского о поимке и доставке в Тюмень закованными в колодки 11 крестьян Устьницинской слободы, отказавшихся выступать против пугачёвцев», датированный мартом 1774 года [11. ЛЛ.225-236]. Сводная ведомость о промышленных заведениях г. Тобольска от 5 ноября 1888 г. фиксирует и кустарный кирпичный заводик Агафьи Венгерской [51. ЛЛ.3-19.]. От XVII в. до начала XX в. продолжается история «литвинов» Венгерских в Сибири. Может быть, живут еще где-нибудь в сибирских городах и весях её продолжатели, не зная о своих корнях.
Степан Валишевский (Велишевский), пленённый под Смоленском, ссылается «в службу» в Нарымский острог, где проводит два года. Во время обмена военнопленными в Москве Степан высказывает пожелание остаться в России. Отслужив три года в Уржуме, он вторично отказывается вернуться на родину. Учитывая это, Степана Валишевского верстают в сыны боярские и в 1668 г. посылают служить в Кузнецкий острог с жалованьем 14 рублей, 12 частей хлеба, столько же овса и 3 пуда соли в год. Здесь же он отличается в боях, собирает 10-ю деньгу (налог с доходов у промышленных, торговых и ремесленных людей), женится на русской женщине, заводит деревню. Ежё в 1732 г. он числится в списке лучших обывателей г. Кузнецка. Представители многочисленного потомства Валишевских (Велишевских) до сих пор проживают в деревне Сосновка Новокузнецкого района Кемеровской области [43. С. 39-40].
«Литва» в Сибири нередко занимает административные должности, выполняет ответственные дипломатические поручения. В 1600 г., в то время, как в Пелыме письменный голова «литвин» отстраивает торговые лавки [8. С. 79], тобольский «литвин» Ян Федьковский сопровождает в Москву пленного царевича Берди Мурата, сына хана Кучума [1. - Т.2. С.34; 8. С. 79], а несколько позже тюменский «литвин» участвует в дипломатическом посольстве, о чём сообщает И.Е. Фишер: «Лета 7125 (1617) году декабря в 15 день в съезжей избе воеводе Фёдору Васильевичу Бабарыкину, Гаврилу Июдичу Хрипунову сказали в расспросе Тарского города атаман казачий Василий Тюменец, да тюменский десятник литовской Иван Петров с товарищи: как де мы из Томского города пришли в Киргизскую землю, и нас де в Киргизской земле встретили Золотого царя люди: Тайбын мурза, а с ним тринадцать человек, и взяли де нас на свои руки, и вели де нас к Золотому царю Кункончую дорогою с великим… береженьем, и честь над нами держали» [47. С. 254-256].
В 1620 г. в Сибирь с 36 товарищами ссылается Антоний Добжицкий (Добритцкий), вскоре поставивший себе в Тобольске двор на Пермской улице. Часто выполнявший обязанности посланника «в колмаках», Антоний первым даст сведения и о Якутии и великой реке Лене. Отправленный в 1629 г. на нижнюю Тунгуску, он собирает затем в Якутии первый ясак. Полученные им сведения были использованы мангазейским воеводой А. Палициным при составлении первого чертежа Якутской земли, отосланного в Москву [52. Стб. 84. Л. 397; 46. - Т. 2. С. 176, 178;  38. С. 190; 43. С. 57-58].
В первых десятилетиях XVII в. в Таре появляется Назар Жадобский (Жадовский), произведённый в сыны боярские с денежным жалованьем до 20 рублей. В 1634 г. он отличится при осаде Тары калмыками вылазкой в стан врагов. Знающий калмыцкий и татарский языки, не раз участвует он в переговорах с калмыцкими тайшами. С его именем связаны и первые несостоявшиеся попытки основать современный город Омск, а также походы за солью [44. – Т. 8. С. 522, 527, 573; 29. С. 102; 43. С. 69-70].
Часто выступали «литвины» и в роли основателей деревень. Например, томскими служилыми людьми Жуковскими основаны деревни Жуковская (1690) и Маркелова (1702) Томской области [30. С. 37, 39; 43. С. 72-73.]. Ссыльные Тихон Федоровский и Гавриловский (без имени), уйдя с мест поселения, завели в 1646 г.: первый – деревню Духовка, второй – Ключи, расположенные рядом с вскоре построенной Исетской слободой (основана около 1650) [53. С. 13-14].
В историю первых десятилетий русской Сибири вписано имя томского сына боярского Остафия Михалевского, одного из основателей Кузнецка [53. С. 13-14] и посла к калмыкам и киргизам, продемонстрировавшего беспримерную храбрость и полководческий талант в бою с киргизами в 1635 г. недалеко от современного Ачинска, в результате чего киргизы были разбиты, Остафий избран атаманом, а московский дворянин воевода Просовецкий, тоже поляк, «смещён с занимаемой должности» [43. С. 122-123]. Остафий Михалевский погиб в Якутии в 1642 г. во время одного из походов, но в фондах ГАТО хранится, к сожалению, в разрозненных фрагментах переписная книга, составленная другим представителем этой фамилии Афонасием Михалевским: «Окладная книга по сбору оброчных денег со вновь приисканных и внесённых в 1687 г. в писцовую книгу Афанасием михалевским рыбных ловель, сенных покосов, а также с бобылей и захребетников, приисканных и внесённых в писцовую книгу Львом Поскочиным», датированная 1693 годом [12. ЛЛ. 1-8].
Среди представителей «литвы» следует назвать и Самсона Новацкого, перешедшего на русскую службу еще в 1612 г. и служившего в Тобольске в 1620-х гг. Именно он встанет во главе экспедиции на Нижнюю Тунгуску, в которую входил Антоний Добжицкий (Добритцкий) [46. – Т. 1. С. 254, 260, 266; 6. С. 123; 43. С. 131].
В XVII-XVIII вв. в Тобольске была широко известна фамилия Павлуцких, родоначальник которой «литвин» и шляхтич, а потом тобольский сын боярский Ян Павлуцкий, первым произвёл перепись населения Тобольского уезда в 1622-1624 годах. Его прямой потомок драгунский майор Дмитрий Павлуцкий составил одну из первых карт Чукотки, погибнув в 1747 г. в стычке с чукчами [1. - Т.3. С. 328; 46. – Т.2. С. 372; 39. С. 83; 43. С. 141-142].
Фамилия Павлуцких зафиксирована и в тюменских документах. В 1690-е гг. среди слободчиков Терсяцкого острога (около Исетского острога) назван Павлуцкий (без имени) [53. С. 19].  А Тюменская воеводская канцелярия содержит упоминание о промемории полковника Павлуцкого за 1744 год [13. Л.8]. Отложились в ГАТО и документы, упоминающие ещё одного картографа Павлуцкого: «Указ Сибирской губернской канцелярии, выписка из журнала Тюменской воеводской канцелярии об оказании всяческого содействия прапорщику Павлуцкому, присланному тайным советником Татищевым для составления ландкарты и географического описания Сибири. 1738, 1739 гг.» [14. Л. 6; 15. ЛЛ. 35-36.], а также «Доношение геодезии прапорщика Петра Павлуцкого в Тюменскую воеводскую канцелярию с просьбой направить в его распоряжение 6 человек служилых людей с лошадьми. 1740 г. Июль 5» [14. Л. 7].
В Томске и Кузнецке был известен клан Рыхлевских, основанный «литвином» Павлом-Александром Рыхлевским, родом из Каменца-Подольского. Добровольно перешедший на «службу государеву», он был послан в Тобольск и повёрстан в сыны боярские. В 1624 г. вместе с Павлом Хмелевским Рыхлевского посылают в Томск «на подмогу против киргиз». Прослужив верой и правдой русскому царю 50 лет, побывав и в послах, и в сраженьях, он оставил после себя трёх сыновей, запечатлённых уже в истории Кузнецка [42. С. 298, 326, 334; 46. – Т.1. с. 217, - Т. 2. С. 31, 71-72, 285; 43. С. 166-167] .
Пожалуй, одним из самых известных сибирских послов XVII в. следует считать «литвина» Петра Сабанского (Собаньского), проживавшего в 1624 г. в Тобольске на второй улице от Казачьих ворот, а позднее служившего в Томске. Он был участником почти всех переговоров с калмыцкими и киргизскими князьками. Только его просил прислать для переговоров Алтын-хан. Выполнял Пётр и другие поручения: был приказчиком, проводил сыски. А, кроме того, имел свою пахоту и занимался торговлей [45. – Т. 8. С. 455; 39. С. 126-127; 43. С. 177-179].
Среди вошедших в Сибирскую историю «литвинов» следует назвать и «ротмистра» Станислава Бартоша (Бартоша Станиславова), проживавшего в Тобольске в 1624 г. в тупике 1-й Гостиной улицы, первым (в 1613) дошедшего дл солёного Ямыш-озера, из которого русские в основном и черпали всю соль [47. С. 247], и Леонтия Ставского, в 1680 г. привёзшего в Томск царскую грамоту о принятии калмыцкого народа в подданство России [1. -  Т.5. С. 78], и Степана Станкеева (Станкевича), около 1660 г. переведённого из Тобольска в Верхотурье, автора летописи «Сибирская история» [43. С. 181].
Практически ни один поход, посольство или иное «мероприятие» конца XVI- начала XVIII вв. не обходятся без упоминания о «литвинах». В 1672 г. «Приехал от Великого Государя в Сибирь его государев думный дворянин Яков Тимофеевич Хитров, а товарищ с ним сын его Венедикт, да подьячий с приписью Еремей Полянской. А велено ему в Сибири… и на Уральских горах, искать и проведывать серебряной руды; а на Уральских горах, на речках на Томах, и город поставить… А из Тобольска посыланы с ним были дети боярские, и рейтары, и Литва, и конные с полковником и с начальными людьми от всех городов, оприч понизовых городов. И были они в Сибири во 182 году, и ничего серебряной руды не сыскали» [48. С. 22].
А в 1693 г. «литвины» участвуют в защите Ялуторовской слободы: «И того же году июля 21 приходили безвестно и войною воровские казачьи орды и каракалпаки, татара под Ялуторовскую слободу. И под слободою и в деревнях в ближних местах на лугах сенных покосов побили до смерти 42 человека да в полон увезли мужеска полу и женска больших и малых 69 человек. И дворянин Василей Шулгин… пошёл… в степь за ними, воинскими людьми, того же месяца 25 дня в вечере призахождении месяца. А ратных людей с ним… было тобольских детей боярских 50 человек, литовского и конных казаков 60 человек, татар 45 человек да слобоцких беломесных казаков и крестьян из детей и бобылей 172 человека…» [3. С. 377].
Степные кочевники не давали покоя и курганцам: в лето 1691 г. «киргизской орды люди захватили слободу Царекурганскую, спалили острог и приказчика их, сына боярского Спиридона Ранчковского с женой и детьми пожгли, убили коих, а 200 человек увели в полон» [35. С. 29]. Любопытно, что, по все вероятности, именно этот «литвин» тобольский сын боярский Спиридон Ранчковский после смерти в 1704 г. строителя Гостиного двора в Тобольске Г. Шарыпина продолжит его с подъячим А. Морозовым, доведя до конца через пять лет [31. С. 115].
Помимо татар, киргизов (казахов), калмыков и др., докучали и башкиры: в 1710 г. «по Указу Великого Государя, послан был для поиску на воров изменников Башкирцев, драгунский полковник Леонтий Парфентьев, подполковники Степан Текутьев и Фёдор Матигоров; да с ним тобольские и тюменские дворяне и дети боярские и Литовцы и новокрещённые по списку, и конные казаки и юртовские служилые люди татара; всего у них было в полку ратных людей тысяч с восемь, и ходили на их Башкирские жилища и многих Башкирцевпобили, и в полон аманатов брали и юрты их жгли» [48. С. 42].
Примеров, свидетельствующих о разностороннем весомом вкладе «литвинов» в процесс русского освоения Сибири, можно приводить ещё довольно долго… но и без того общая картина их роли выстраивается довольно отчётливо. Стоит согласиться с мнением историка Д.Я. Резуна, что 5-6 тысяч «литвинов», оказавшихся в Сибири в период конца XVI – начала XVIII вв. польских шляхтичей с территорий Великого княжества Литовского: Бжицких, Подборских, Орловских, Путковских, Нарбутов, Бернацких, Вежбиловских, Ольховских, Великосельских, Закжевских, Згибневых (метатеза звуков в имени Збигнев), Вертинских, Врублевских, Вындомских, Соболевских, Мечковских, Зенбицких, Коловских, Раецких, Зельских, Сарбарских, Рутковских, Петранских, Скидарей, Ржицких, Скоржицких, Островских, Слонских, Староховских, Хлыновских, Стасейских, Шелжевских, Плешевских, Силезских, Ходзинских,  Скугоров, Тупальских, Сваровских, Шпаковских, Чаусов, Халецких, Шадковских, Шинкеевых (Шинкевичей), Юдашевских, Яблонских, Юрагиных, Ядловских, Ядровских, Якубовских и многих других не могут считаться иноземцами. Для них, как и для русских, Сибирь стала новой Родиной, ради которой они служили и погибали [43. С. 82].
Конечно, со временем национальные различия стирались, и в третьем-четвёртом поколении потомки служилой «литвы» могли считать себя русскими, ведь их вскармливали молоком русские матери, они крестились в православных церквах и языком их общения был русский язык. Окончательно этноним «литвины» исчезает из древних актов к концу первой четверти XVIII в. Это можно проследить по материалам Тюменского уезда XVII-XVIII вв., хранящимся в ГАТО.
Ещё в 1680 г. в «Допросе тюменских детей боярских Прокопия Вальковского, Ивана Козловского и Василия Грушевского о конфискации вина и оборудования винокурни у крестьян Григория Дементьева и Фрола Ветлугина, заподозренных в тайном корчёмстве» [16] приложение «сын боярский» («дети боярские») соседствует с приложением «литвин» («литвины»), как и в «Переписи (доездах) пашенных земель, сенокосов, скота, строений и домашней утвари целовальников, посадских крестьян дер. Киселёвой, Лужбиной, Ворониной, княжевой, Метелёвой, Коклягиной, Кулаковой, Гусельниковой, сёл Луговского и Каменского, составленного сыном боярским Евсеем Понятовским, пятидесятником Дмитрием Кузнецовым и подъячим Сюрюковым. 1717 г.»  [17. ЛЛ. 4-19].
Как «литвины» и дети боярские в январе 1704 г. в «Ревизских сказках тюменских служилых людей об их дворовых и наемных людях» значатся: «Фёдор Семёнов сын Аржиловской, Яков Фёдоров сын Стрекаловской, Ян Мячковский, Яков Крупской, Вохрамей Иванов сын Янушковской, Родион Вохрамеев сын Янушковской, Иван Егорьев сын Спигалской, Василий Валковской, Елизар Касабуцкой, Костентин Дубровской, Юрий Барщевской, Пётр Теляшевской, Степан Марновской, Станислав Гилевской, Логин Кутлубовской, Томаш Янковской» [26. Л. 2-8, 8 Об]. Однако пройдёт некоторое время и слово «литвины» исчезнет из документов.
Тюменский воевода князь Иван Болховский, имеющий те же корни, что и первый администратор Сибири, ни в одном из трёх документов 1754, 1755 и 1757 гг., хранящихся в Тюмени, не значится «литвином» [18; 19; 20.].
Вместо сына боярского Вальковского встречаем крестьянина Вальковского, поселённого с семьёй в Ялуторовском дистрикте в 1773 г. [21]. Ещё до появления барских конфедератов, по которым в ГАТО хранится немало документов, в 1765 г. будет издан указ Сибирской губернской канцелярии «В Тюменскую воеводскую канцелярию о выселении разночинца Велижанского с «товарищи» из татарских урочищ и водворении их на прежние места жительства» [22. Л.5].
Выезжая из Тюмени на север, по направлению к районному центру Нижняя Тавда, мы следуем по т.н. Велижанскому тракту, проезжая посёлок Велижаны, обязанный своим названием польскому разночинцу. До конца 1930-х гг. здесь по хуторам и деревням будут жить сотни поляков-переселенцев, рассеянных и уничтоженных в период сталинизма, так что и сами хутора, а потом и сельсоветы, где они жили и трудились: Понизовский, Большезаморозовский, как и сам Велижанский район, к 1962 г. будут упразднены, став историей Тюменской области.
Ещё ранее, в 1743 г., выйдет «Указ Сибирской губернской канцелярии, определение Тюменской воеводской канцелярии о публичном «жестоком» наказании плетьми тобольского разночинца Андрея Рублевского, толмача при сборщике ясака, за взятки с ясачных татар» [23. Л.3, 45].
Мы узнаём из документов XVIII в. о назначении солдата гарнизонного полка Алексея Голенецкого в Тюменскую таможню в 1726 году [24. Л.14], о том, что поляк Пётр Веретинский в 1736 г. утаил от властей «допросы» монахинь Успенского девичьего монастыря в Тюмени, уклонившихся от обязательных служб [5. Л.1], о тюменском цеховом Андрее Голянецком, в июле 1776 г. наказывавшем крестьян батогами [24. Л.32], и не встречаем ни слова о «литвинах».
Задолго до барских конфедератов эти представители первой волны принудительных и добровольных польских сибиряков будут полностью русифицированы, растворившись в окружавшем их населении. Память о них хранят документы, топонимы, фамилии. А сами они стали частью этногенеза современного русского народа Сибири.

Литература
1. Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. – СПб., 1841. – Т. 2,3; 1842. – Т. 4,5.
2. Александров В.А. «Войско» - организация сибирских служилых людей XVII века// История СССР. – 1988. - №3.
3. АН СССР. Институт истории СССР// Сибирское отделение АН СССР. Институт истории, филологии и философии. – Полное собрание русских летописей. – М.: «Наука», 1987. – Т. 36. – Сибирские летописи. – Ч. 1. Группа Есиповской летописи.
4. Аполлова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI – первой половине XIX в. – М.: «Наука», 1976.
5. Архив С.Г. Филя. Доношение капитана Филисова в Тюменскую канцелярию воеводского правления. 24 июня 1736.
6. Бахрушин С.В. Научные труды. – М., 1955. – Т. III. – Ч. 2.
7. Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. – Харьков: Тип. Губ. Правл., 1889.
8. Верхотурские грамоты конца XVI- начала XVII в. – М., 1982.
9. ГАТО. Ф.И.-47. Оп.1. Д. 3411.
10. ГАТО. Ф.И.-47. Оп.1. Д. 2719.
11. ГАТО. Ф.И.-47. Оп.1. Д. 5536.
12. ГАТО. Ф.И. – 47. Оп. 1. Д. 826.
13. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 1901.
14. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 3626.
15. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 3012.
16. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 111.
17. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 2035.
18. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 3315.
19. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 3316.
20. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 3317.
21. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 2155.
22. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 2331.
23. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 1991.
24. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 3009.
25. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 2696.
26. ГАТО. Ф.И. 47. Оп. 1. Д. 520.
27. Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. с нем. А. И. Малеина и А. В. Назаренко; Вступ. ст. А. Л. Хорошкевич; Под ред. В. Л. Яни¬на. - М: МГУ, 1988.
28. Грицкевич В.П. От Немана к берегам Тихого океана. – Минск: «Полымя», 1986.
29. Евсеев Е.Н. Тара в первые свои два столетия// Сибирские города XVII – начала XX века. – Новосибирск: «Наука».
30. Емельянов Н.Ф. Томские служилые люди «литва» в XVII – первой четверти XVIII в.// Проблемы исторической демографии СССР. – Томск, 1982. – Вып. 2.
31. Заварихин С.П., Княжев В.В. Экология зодчества. – СПб.: «Стройиздат», 1995. С. 115.
32. Карамзин Н.М. История государства Российского. – СПб. – Т. 7, 1817.
33. Ключевский В.О. Сказание иностранцев о Московском государстве. М.: «Прометей» МГПИ им. В.И. Ленина, 1991.
34. Копанев А.И. Пинежский летописец XVII в.// Рукописное наследие Древней Руси: По материалам Пушкинского дома. – Л.: «Наука», 1972.
35. Курганская область// Составители-редакторы Г.П. Устюжанин, А.И. Букреев. – Курган: «Парус-М», 1993.
36. Летопись Сибирская тобольского ямщика Ивана Черепанова. Список с рукописи. Тобольский государственный историко-архивный музей-заповедник.
37. Mackiewicz Stanisław. Cztery znaczenia wyrazu: Litwin// Dom Radziwiłłów. – W-wa: «Czytelnik», 1990.
38. Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири XVII века. – Новосибирск, 1988.
39. Оглоблин Н.Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа. - М., 1895. – Ч. 1.
40. Описание Сибирского царства и всех происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской державе по сии времена; сочинено Герардом-Фридериком Миллером, историографом и профессором университета Академии наук и социетета Англинского членом. Книга первая. Второе издание. – СПб.: при Императорской Академии наук, 1787.
41. Очерки истории Югры// Под ред. Д.А. Редина, Н.Б. Патрикеева. – Екатеринбург: НПМП «Волот», 2000.
42. Памятники Сибирской истории XVII века. – СПб., 1885. – Кн. 2.
43. Резун Д.Я. Родословная сибирских фамилий. – Новосибирск: «Наука», 1993.
44. Русская историческая библиотека. - Спб., 1876, – Т.2; 1884. – Т. 8.
45. Русская историческая библиотека. – СПб., 1875. – Т. 2.
46. Русско-монгольские отношения в XVII веке. – М., 1974. – Т. 1, 2.
47. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания этой земли российским оружием, сочиненная на немецком языке и в собрании академическом читанная членом СПБурской академии наук и профессором древностей и истории, также членом исторического Геттингского собрания Иоганном-Эбергардом Фишером. – СПб.: при Императорской Академии наук , 1774.
48. Сибирский летописец. Летопись конца XVII и начала XVIII столетий веденная в Тобольске// С предисловием Е.В. Кузнецова. – Тобольск, 1892.
49. Скрынников Р.Г. Ермак. – М.: «Просвещение», 1992.
50. Тобольск: Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. – М., 1885.
51. ТФ ГАТО. Ф. 417. Оп.1. Д. 355.
52. ЦГАДА. Сибирский приказ. Стб. 84, 212.
53. Чернышев С. Ф. Наш край. – Шатрово, 1993.
54. Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. 1032-1882 гг. – Сургут: АИИК «Северный дом», 1993.