История Даурской духовной миссии и Албазинской Спасской пустыни

В течение всего XVII века отправление духовенства в Сибирь и на Дальний Восток с миссионерскими целями было процессом эпизодическим. Так, например, в 1635 году царь Михаил Фёдорович указал вологодскому и великопермскому архиепископу Варлааму выбрать в его епархии архимандрита, 5 иеромонахов, 10 священников «людей добрых, крепкорождённых, духовных учителей, которые б были по преданию и по правилам святых апостол и святых отец, а не бражников»¹. Однако, несмотря на указ, священников, желавших переехать в Сибирь на неопределённый срок, поначалу не нашлось. Тогда в Москве решили дополнительно субсидировать представителей духовенства деньгами. Помимо того, что жалование священнослужителей, переехавших через Уральский хребет, варьировалось от 10 до 25 рублей (для сравнения: годовое жалование стрельца в середине XVII века составляло 5,5 рубля), предполагалась единовременная выплата в размере 50 рублей. Таким образом, священник мог одновременно получить до 85 рублей, что составляло по тем временам солидную сумму, однако ненамного большую, чем выдавали, например, переселявшимся в Сибирь крестьянам. Миссионерская политика русских властей не отличалась от используемой тогда практики посылки на дальние окраины небольших групп «пашенных» крестьян или «служилых людей». Так или иначе в 1636 году набралось до 60 человек священников, дьяконов, «старцев» и их родственников, которые и были отправлены для церковных нужд в сибирские города.
Отдельного внимания заслуживает проблема основания и обустройства сибирских и дальневосточных монастырей. В этой статье мы познакомимся с историей двух «строителей» — игумена Феодосия и «старца» Гермогена — основателей Селенгинского Троицкого монастыря и Албазинской Спасской пустыни.

[136] Всего за Уральским хребтом в XVII веке было основано 37 монастырей, из них в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке — Албазинский Спасский, Иркутский Вознесенский, Иркутский Знаменский, Кетская Преображенская Пустынь, Селенгинский Троицкий, Усть-Киренский, Якутский Спассо-Преображенский.
Церквей и монастырей в Сибири тогда катастрофически не хватало, что было для того времени серьёзной проблемой: потребность в таинствах в раннее Новое время была невероятно высока. Без исповеди и причастия боялись умереть, а новорожденному даже не давали имени до крещения. Ещё одна функция монастырей — содержание немощных стариков, пожелавших закончить свои дни, постригшись в монахи. Роль монастырей в этом отношении была просто бесценной, учитывая практически полное отсутствие социальной поддержки со стороны государства. В 1664 году нерчинский воевода Лаврентий Обухов писал в Москву: «...в остроге многие всяких чинов люди при старости живут, а обещания кладут в иноческий чин постричься...»²
Несмотря на то, что на огромной территории Восточной Сибири, Забайкалья и Приамурья было построено всего несколько монастырей, в Москве, как кажется, не слишком торопились изменить положение. Далёкие сибирские «украины» только что вошли в состав Русского государства, поэтому высшая церковная иерархия и царское правительство были больше обеспокоены вопросами контроля над местным духовенством, которое здесь могло позволить большие «воль-[137]ности», чем в центральных уездах. В одном из своих писем к Фёдору Ртищеву патриарх Никон писал: «Монастыри, иже без благословения и без повеления епископа создани быша, не создани суть, ни освящены. Без повеления епископа никому же достоит монастыря создати...»³ Не только для постройки нового монастыря, но зачастую даже для освящения часовни в Сибири требовалось разрешение тобольского митрополита, а иногда даже и патриарха.
В свою очередь, светские власти не только старались ограничить рост церковного землевладения в Сибири, но и не торопились поощрять активную миссионерскую деятельность, опасаясь, что проповедь среди туземного населения пошатнёт стабильность в регионе. В Москве также опасались, что излишние контакты священников и монахов с местными жителями могут подорвать государственную монополию на сбор ясака. Власти строго следили за тем, чтобы церковь не присоединяла к себе ясачных земель. В случае, если до Москвы доходили слухи о том, что кто-то из духовенства
посягнул на собственность «сибирских иноземцев», земли отбирались и возвращались прежним хозяевам. Такой порядок не имел исключений: так, в 1678 году у митрополита Корнилия отобрали обратно захваченные тобольским Софийским домом земли тюменских ясачных татар⁴.
В 1681 году в Москве состоялся собор, на котором было решено отослать в Сибирь духовную миссию во главе со сретенским игуменом Феодосием⁵. В соборном постановлении говорилось, что в «сибирской стране от столичного [138] града тоя епархии до даурских и нерчинских и албазинского острогов ... во едино лето и в полтора и в два едва преходят, а в тех дальних местех христианская вера не расширяется, развратники же святыя церкве там умножаются...»⁶ В связи с этим планировалось посылать в сибирские города «священников добрых и учительных для учения христианского закона и просвещения неверных»⁷. Высшее московское духовенство осознало необходимость миссионерской деятельности на самых дальних рубежах Русского государства.
О результатах миссии Феодосия говорить сложно. В Сибирь было отправлено двенадцать монахов для того, чтобы основать монастырь на реке Селенге «для призывания иноверных в православную христианскую веру и крестить...»⁸. Необходимо было перекрестившимся «велети жити, где они похотят в службе или монастыре или у всяких чинов русских людей. смотреть, чтоб они православную христианскую веру хранили твёрдо и на прежние разные прелести не обращались...»9. Однако крестить надо было «не озлоблясь», то есть не насильно. В царском указе предписывалось наделить монастырь «порожими землями», «чтоб селенгинским жителем всяких чинов русским и ясачным людем от того утесненья не было»¹⁰. На строительство монастыря правительство, однако, было готово выделить довольно скромную сумму — 200-300 рублей¹¹. В царском указе предусматривалась и опасность от «воинских мунгальских» людей, в случае которой предполагалось перевести Феодосия с братией в Иркутск или Енисейск.
Несмотря на угрозу набегов и скромность «подъёмных» средств, монастырь был основан и со временем стал наиболее значимым духовным центром Восточной Сибири. Сорок три года спустя один из монахов, приехавших вместе с Феодосием на Селенгу, Мисаил, ставший к тому времени архимандритом, составил краткую историческую справку Селенгинского Троицкого монастыря. Согласно ей, игумен Феодосий стоял во главе монастыря двенадцать лет. При нём в 1684 году была построена соборная церковь во имя Троицы Живоначальной, а ровно через год — Николая Чудотворца. Долгая дорога и суровый климат, видимо, подорвали здоровье игумена. В 1692 году Феодосий бил челом тобольскому митрополиту Игнатию, чтобы вернуться умереть на родину, в Москву, но, не доехав, скончался в Устюжском Архангельском монастыре¹².
В 1700 году по благословению митрополита Феодора Мисаилом была освящена Троицкая церковь на Посольском мысу, «на краю Байкала моря»¹³.
За первые сорок лет существования на долю монастыря пришлись многие невзгоды. «Оному Троицкому монастырю, — писал архимандрит Мисаил, — в несчастливые случаи в прежние годы обиды бывали от нападения неприятельских мунгальских людей. А имянно конные табуны и рогатой скот силою отимали и отгоняли»¹⁴. Но, несмотря на это, уже к концу XVII века монастырь владел до полутора тысяч десятин земли и вкладом в Селенгинский солеваренный завод. В 1723 году в результате челобитья Мисаила, по указу Петра I, Селенгинскому Троицкому монастырю было передано 5 деревень¹⁵. В результате энергичной деятельности первых двух настоятелей Селенгинский монастырь всё-таки стал центром миссионерской деятельности. Мисаил писал, что за сорок лет монахи монастыря «многия неверныя крестили».
Другой пример миссионерской деятельности на дальневосточных рубежах — жизнь иеромонаха Гермогена, основавшего Албазинскую Спасскую пустынь. В 12-м номере журнала «Родина» за 2011 год мы уже писали об освоении Приамурья и основании Албазинского монастыря¹⁶, однако напомним о некоторых основных этапах возникновения поселения на Амуре. Албазинскому острогу было суждено возникнуть два раза. Впервые русское поселение на среднем течении Амура было основано знаменитым русским землепроходцем Е. П. Хабаровым в 1650 году, но в конце 1650-х из-за постоянной угрозы со стороны «мунгалов» (монгол) и маньчжур и отдалённости от остальных русских городов Сибири острог запустел. Хотя нерчинские и ленские казаки мечтали вернуться в этот край, что очень понятно. Впервые русские услышали об Амуре в начале 30-х годов XVII века в рассказе эвенкийского шамана Томкони о «серебряной горе». Серебра русские первопроходцы, к сожалению, не нашли, но зато обнаружили местность, более чем пригодную для земледелия. Несмотря на суровые зимы, на Амуре выращивались такие экзотические для русских людей культуры, как дыни, арбузы, рос виноград, грецкий орех и, что самое главное, — корабельный лес. В 1738 году, спустя почти пятьдесят лет после того, как русские оставили Албазинский острог, знаменитый географ и историк Г. Ф. Миллер писал: «Сие подлинно, что тамошняя страна пред прочими весьма плодородна, так как «сказывают, что с несколько времени потом на бывших около Албазина и по деревням пашнях хлеб сам стал родиться»¹⁷. По сравнению с остальной Сибирью Приамурье могло показаться таким «земным раем»¹⁸.
Второй этап заселения Албазинского острога связан со следующим событием. В 1665 году приказчик Усть-Кутского солеваренного завода, бывший пленный поляк Никифор Черниговский с небольшим отрядом напал на уже упомянутого воеводу Л. Обухова и убил его «за невозможное своё терпение, что он Лаврентей, приезжая к ним в Усть-Киренскую волость, жён их насильничал, а животы их вымучивал»¹⁹. Разбив небольшой отряд воеводы и подняв на захваченном судне «великого государя илимское знамя», зимой 1665/1666 года Черниговский вместе с 84 казаками нашли полуразрушенный Албазинский острог, восстановили его, а весной уже взялись за хлебопашество, а также обложили местное население ясаком.
Вместе с собой Черниговский увёл и «чёрного попа» Гермогена. Выбор, по всей видимости, был не случаен. В 1663 году по царскому указу Гермогену было поручено строительство Усть-Киренского Троицкого монастыря²⁰. Гермоген привёз с собой икону «Слово плоть бысть», называемую с тех пор Албазинской. В 1671 году Гермоген основал небольшую Спасскую пустынь «вверху по Амуру реке с версту на Брусяном Камени»²¹. Пустынью в то время называли небольшие загородные обители, основанные монашествующими священниками²². И действительно, на протяжении своего недолгого существования Спасская пустынь на Амуре по своим размерам была несопоставима не только с монастырями центральной России, но и уже упомянутыми Усть-Киренским или Селенгинским. В 1681 году албазинский казак Иван Коркин в Сибирском приказе сообщил, что «старцов де в той пустыни четыре человека»²³.
Около десяти лет ни в Москве, ни в Тобольске, по всей видимости, о Спасской обители и не слышали. Первые вести о монастыре пришли в связи со следующим событием. В 1682 году албазинские казаки, не желая отдавать ясака до выплаты задержанного жалования, захватили в плен сына нерчинского воеводы Фёдора Воейкова. Воеводе пришлось самому вести переговоры. Испугавшись остаться [139] один на один с бунтовщиками, Воейков остановился у Гермогена в Спасской обители. Время было такое, что воеводе пришлось не только пойти на уступки, но и даже занять денег у нерчинских «промышленных людей», дабы выплатить задержанное албазинским казакам жалование. Это событие, конечно, испортило отношения между казаками и воеводой, который впоследствии на все жалобы, поступавшие на албазинских жителей от крестьян или купцов, «отмахивался» тем, что предлагал им самим «копьями колоть и саблями рубить»²⁴.
Воейков написал в Сибирский приказ, прося вернуть ему деньги, и именно тогда, по всей видимости, в Москве узнали о существовании маленькой пустыни на далёких дальневосточных «украинах». В 1683 году судья Сибирского приказа И. Б. Репнин приказал: «...отписать по какому указу и сколь давно построена и сколько далеко от Албазина и на каких землях и сколько около той пустыни пашенные и непашенные земли и сенных покосов и всяких угодий и крестьян и работных людей и крестьянские дворы поимянны и не в ясашных ли угодьях и от той пустыни ни русских ли ясачных людей нет ли какого стесненья»²⁵. Как и в других случаях, царскую администрацию в первую очередь интересовало, не нарушаются ли имущественные права служилых людей, от которых зависело освоение новых территорий. Крестьяне были переведены из монастырских в «пашенные» в связи с тем, что только государственные крестьяне пахали «десятинную» пашню, хлеб с которой шёл на жалование служилым людям. Боялись также обострения отношений с местным населением. После последовавшей переписи из Сибирского приказа вышло строгое предписание: земли, мельницы, звериные угодья и промыслы вернуть предыдущим владельцам или «переписать на государя», «а впредь никаких земель и угодий в монастыри не давать и не покупать и не закладывать и в заклад не имать и не оброчить и крестьян беглых и никаких пришлых людей во крестьяне и в бобыли не примать...»²⁶.
В ответ Гермоген слёзно просил оставить хоть какое-нибудь имущество на «прожиток». В своей челобитной он напомнил, что обитель была построена не по приказу, а самими казаками «ходя по миру с ыконою», что всего за время существования пустыни постриг в ней приняло 9 человек, «старцев», решивших прожить последние годы в монашестве²⁷. В результате этого последовал временный указ: «Спаскою пустынь со всякими заводы и землёю и со крестьяны велеть владеть чёрному попу Ермогену з братьею до указу великих государей... чтоб... в конец не погинути и в рознь из монастыря не розбрестись».
Последний эпизод в истории пустыни — это первая оборона Албазинского острога от маньчжурских войск. Маньчжуры опасались появления и проникновения русских вблизи от своих «священных земель», которые оставались для них надёжным тылом в борьбе с сопротивлением китайского народа²⁸. Спасская обитель сгорела во время первой осады маньчжурами Албазина. Известно, что Гермоген, сосланный старец соловецкого монастыря Тихон и священник албазинской Воскресенской церкви Фёдор первыми посоветовали сдать временно крепость, чтобы спокойно пройти в Нерчинск. Сохранилась челобитная Гермогена, который от лица всего населения Албазина писал в Москву о том, что «видя против их богдойских неприятелских воинских людей своё неможение, что стоять нам против их неприятелских богдойских воинских людей и битца невозможно били челом. воеводе Алексею Ларионовичу Толбузину словесно, чтоб он послал из Албазинского... о переговоре...»²⁹. Маньчжуры, увидя упорное сопротивление русских, спокойно пропустили их до Нерчинска, отняв, правда, всё имущество. «Идём к вам великим государем, — писал Гермоген на имя царей Ивана и Петра, — в ваши великих государей городы с воеводою Алексеем Ларионовичем Толбузиным наги и босы и питаемся травою и кореньями»³⁰. Маньчжуры какое-то время преследовали уходивших албазинских жителей и даже предложили перейти на свою сторону, но большая часть албазинцев «памятуя православную христианскую веру и ваше великих государей премногую милость... их прелесту не далис...»³¹.
После второй осады, которая продолжалась почти два года и закончилась в 1687-м, Гермоген переехал в Усть-Киренский монастырь, в котором когда-то был настоятелем, где и скончался в 1690 году. Точное место захоронения его неизвестно³². Однако вместе с собой он вывез икону Албазинской Божией матери, которая до сих пор хранится в Благовещенском кафедральном соборе.
Таким образом, временно завершилась история православной церкви на Амуре. В отличие от Спасской пустыни, Селенгинский монастырь не только не заглох, но и дальше разрастался. В советское время в нём была сначала устроена тюрьма для пересыльных, а затем психиатрическая лечебница. В 2004 году помещения Селенгинского Троицкого монастыря были переданы Русской православной церкви. Сейчас он действует.
Даурская духовная миссия выполнила свою задачу: монастырь был основан и в нём регулярно крестили «сибирских иноземцов». Однако осторожная политика русских властей и высшего духовенства отразились на деятельности православных миссионеров в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке во второй половине XVII века, ограничив её масштабы. Кипучая деятельность Петра I и большое количество выпускников Киево-Могилянской академии с богатым опытом миссионерской работы в среде высшего русского духовенства кардинально изменили ситуацию в начале XVIII века.

Примечания:

*Статья подготовлена по заказу Фонда «Петропавловск».
^1.Буцинский П. Н. Заселение Сибири и быт её насельников. Харьков. 1889. С. 187.
^2.РГАДА. Ф. 214. Сибирский приказ. Ст. 450. Л.114.
^3.Там же. Разряд 27. Д. 140. Ч. IV. Л. 123.
^4.Шунков В. И. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII — XVIII веках. М.; Л. 1946. С. 64.
^5.Акты исторические. СПб. 1842. Т. 5. С. 101-102.
^6.Там же. С. 109-110.
^7.Там же.
^8.РГАДА. Ф. 199. Портфели Миллера. Порт. 481. Ч. 1. Л. 121.
^9. Там же. Л. 122 об.
^10.Там же. Ф. 214. Сибирский приказ. Ст. 450. Л. 28.
^11.Там же. Л. 28.
^12.Там же. Ф. 199. Портфели Г. Ф. Миллера. Порт. 481. Ч. 1. Л. 121-122.
^13.Там же. Л. 125.
^14.Там же. Л. 122 об.
^15.Там же. Л. 125-126.
^16.Степанов Д. Албазин в XVII веке: военная и духовная крепость Приамурья; Черкасов А., Зайцев Н., Онищук В., Сухоруков Н. Албазинская экспедиция. Современные геофизические методы в исследовании Албазинского острога// Родина. М. 2011. № 12. С. 52-63.
^17.РГАДА. Ф. 199. Портфели Миллера Г. Ф. Портфель № 507. Ч. 1. № 3. Л. 1.
^18.Бахрушин С. В. Казаки на Амуре. Л. 1925. С. 10-11.
^19.Александров В. А. Народные восстания в Восточной Сибири в XVII в.// Исторические записки. № 59. М. 1957. С. 124-125.
^20.РГАДА. Ф. 214. Сибирский приказ. Ст. 450. Л. 113.
^21.Там же. Л. 8.
^22.Румянцева В. С. Монастыри и монашество в XVII веке//Монашество и монастыри в России XI — XX в. Исторические очерки. М. 2002. С. 163.
^23.РГАДА. Ф. 214 Сибирский приказ. Ст. 720. Л. 35.
^24.Там же. Ф. 214. Сибирский приказ. Ст. 411. Л. 120-125.
^25.Там же. Ф. 214. Сибирский приказ. Ст. 450. Л. 1-2.
^26.Там же. Л. 8.
^27.Там же. С. 7.
^28.Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.) М. 1974. С. 103.
^29.РГАДА. Ф. 214. Сибирский приказ. Ст. 973. Л. 119.
^30.Там же. Л. 201.
^31.Там же.
^32.Красноштанов Г. Б. Возвращение чёрного попа Ермогена в Киренск//Известия Архитектурно-этнографического музея «Тальцы». Иркутск. 2005. Вып. 4. С. 7-24.

Воспроизводится по:

Российский исторический иллюстрированный журнал «РОДИНА» 2012г., № 10