ОГЛОБЛИН Н.Н. 

ЯКУТСКИЙ РОЗЫСК О РОЗНИ БОЯРСКИХ ДЕТЕЙ и КАЗАКОВ.

(Очерк из жизни XVII века).

ГЛАВЫ

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

Боярския дети не ограничились однеми оправдательными скасками лично за себя, но выдвинули на свою защиту двух лиц, выступивших с особыми «росписями казачьих вин». Впрочем, эти росписи были поданы не от имени всех боярских детей Якутска, но только от их составителей: одну роспись подал боярский сын Павел Шульгин, другую — вышеупомянутый Семен Епишев. Последний называется то просто служилым человеком, то казачьим десятником. Очевидно, он не был в числе боярских детей и если примыкал к ним, то разве в качестве «безымянника».

Павла Шульгина казаки задели в своей «войсковой скаске», обвиняя в разных злоупотреблениях. Шульгин отвечал на это как личною оправдательною «скаскою», так и особою «росписью казачьих вин». В скаске он говорит (против обвинения казаков), что казака Федора Заплетая «в колоду сажал за воровство, что — де он, Федька, украл хлеб великаго государя»... В Жиганском зимовье «никакой изгони» не чинил инородцам. Правда, бил на него челом один якут, но его «научил на то казак Василий Новгород. О «воровском винном куренье» Шульгина ложно показывают «воры и корчемники и всякому воровскому делу заводчики» — казаки Герасим Цыпандин, Федор Заплетай, Панфил Мокрошубов, Семен [387] Прибылой, Алексей Годнев и др. Все сии действуют против боярских детей дружно, «стакався с небольшими людьми, с такими же ворами, и хотя (желая) в посылках быть сами приказными людьми, а его — де, Павла, ненавидя, для того, что служит - де он, Павел, великому государю, помня государево крестное целованье, а к их воровству не пристает», и самих казаков от «воровства унимает»... Возможно, что Шульгин был прав, объясняя именно этим мотивом неудовольствия казаков на боярских детей. На тотже мотив намекает и Семен Епишев в своей «росписи», где объясняет все взведенныя на него казаками обвинения, и именно тем, что он всегда «удерживал» служилых людей от всяких злоупотреблений и «к их заводным делам не приставал».

Чтобы не быть голословным, Павел Шульгин перечисляет в своей «росписи» многия злоупотребления казаков. Оговоренныя им лица подавали в свое оправдание ответныя «скаски».

Шульгин начинает с вышеупомянутаго казака Федора Заплетая В 1651 г. Заплетай был «на приказе» в Олекминском острожке и там сильно «корыстовался великаго государя ясачными лутчими собольми». Чтобы скрыть это воровство от служилых людей, он — «и у государевых дел, и у всякаго толмачества, для своего воровства, велел толмачить у иноземцев жене своей». Когда его в «воровствах стали обличать товарищи его, казаки», Заплетай «говорил воровски — называл Олекминский уезд своею землицею»!..

В 1656 г. Заплетай был приказным человеком в Майском зимовье и там грабил инородцев — брал у них оленей, жен их имал к себе на блуд» и проч.

Позже Заплетай был послан с Павлом Шульгиным в Илимский острог для приема государева хлеба и здесь отличился — украл 25 пудов хлеба, который был отыскан: «и за то его воровство был он, Федька, скован, а наказанье ему не учинено, для того, что бить его батоги за такое большое воровство мало, а кнутом никого бить по наказу мне (т. е. Шульгину) не велено»...

На устье р. Муки Заплетай ограбил Спасскую часовню: «выбив окно, ходил в часовню и пол высек, а что из той часовни пограбил — того подлинно не ведаю», но знают это в Илимске, где воевода Петр Бунаков бил кинутом Заплетая за это святотатство... Семен Епишев в своей росписи называет Федора Заплетая казачьим пятидесятником и дополняет обвинения Шульгина указанием, что у одного якута Заплетай увез дочь - девку...

На все обвинения Шульгина и Епишева Заплетай отвечал голословным отрицанием.

Далее Шульгин переходит к казачьему десятнику Панфилу [388] Мокрошубову. В 1663 году он был послан на приказ на р. Анандыр и проездом зазимовал на р. Яне, в Нижнем зимовье, в 3-х верстах от котораго стал вино курить и продавать. Это место знали юкагиры и «приметили, что того вина напиваютца у него, Панфилка, почасту многие люди». Однажды, когда у Панфила не было никого из служилых людей, к нему явились юкагиры - стали «вино пить и напились пьяны». В пьяном возбуждении юкагиры отправились в Нижнее Янское зимовье, служилые люди котораго ушли в то время почти все на промыслы. Оставались в зимовье только ясачные сборщики Алексей Бусурманов с товарищи. Всех их юкагиры избили до смерти, выпустили аманатов и «от ясаку отложились». Словом, произошел бунт инородцев, благодаря вину Панфила...

Раненый тогда юкагирами казак Семен Фонемин подал Панфилу Мокрошубову челобитную, чтобы идти в поход за юкагирами. О том же настаивали бывшие в зимовье торговые и промышленные люди, предлагая на помощь своих работных людей, оружие, порох и свинец. Но Панфил, кругом во всем виноватый, «своровал» и тут - «за теми иноземцами не пошел и упустил их, не хотя покинуть воровскаго своего промыслу - винной поварни». И это несмотря на то, что в зимовье собралось тогда около 60 казаков, торговых, промышленных и других русских людей.

Один только казак Семен Фонемин не послушался Мокрошубова и с 4-мя товарищами погнался все-таки за юкагирами и «нашел их на первых станах». Юкагиры, «чая за собою больших людей, побежали наспех, пометав на станах рухледишко свое». Однако, при своем малолюдстве Семен не решился продолжать дальше погоню и вернулся в зимовье.

Семен Епишев в своей росписи подтверждал это обвинение против Мокрошубова и также разсказывал, как Панфил споил ннородцов и вызвал их бунт. Мокрошубов отделывался одним голословным отрицанием этого факта.

Казачьяго пятидесятника Герасима Цыпандина Шульгин обвинял в тайном винокурении и продаже вина в Жиганском и Алазейском зимовьях, где Герасим был на приказах. Притесняя инородцев, он так сильно здесь нажился, что «тех у него пожитков и ныне в заморских зимовьях в долгах с I000 рублев и больше». Собирать эти долги он послал «вора брата своего Ондрюшку».

В Учурском зимовье Герасим Цыпандин «чинил обиды и налоги» инородцам, за что, вследствие их челобитий, в 1667 г. бит кнутом по воеводскому приговору.

Семен Епишев дополняет это обвинение указанием на крайнюю [389] жестокость Герасима Цыпандина: на р. Индигирке Герасим, вместе с боярским сыном Кириллом Ванюковым - многих иноземцев пытая зажгли до смерти и Уянду - лучшаго человека, по их зову князца — повесили, для своих пожитков разорили многих иноземцев».

О брате этого негодяя казаке Андрее Цыпандине Шульгин разсказывает: приказный человек Жиганскаго зимовья боярский сын Матвей Сосновский послал Андрея и другаго казака Михаила Лифанова, в качестве ясачных сборщиков, по якутским улусам. Оба они во время сбора ясака сильно «воровали — великаго государя соболи переменяли», отбирая в свою пользу лучшие экземпляры, а худшие отдавая в государеву казну. За это они были «пытаны» по приказу якутскаго воеводы и «с пытки винились» в своем воровстве.

Ни Герасим, ни Андрей Цыпандины не могли сказать ничего существеннаго в свое оправдание.

VII.

Примечания.

Библиографическое описание:

 "РУССКАЯ СТАРИНА" ЕЖЕМЕСЯЧНОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗДАНИЕ, С.-ПЕТЕРБУРГ, Том девяносто первый. 1897г.

Сетевая версия – В. Трухин, 2008