|
ОГЛОБЛИН
Н.Н.
ЯКУТСКИЙ РОЗЫСК О РОЗНИ БОЯРСКИХ ДЕТЕЙ и КАЗАКОВ.
(Очерк из жизни XVII века).
ГЛАВЫ
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
Переходя к обвинениям против остальных рядовых казаков и отмечая общую их страсть к данному винокурению (в чем и казаки обвиняли всех вообще боярских детей), Павел Шульгин относительно казака Ивана Xвораго говорит, что хотя он и изобличен в корчемстве за время его службы «за морем, в разных зимовьях», но «в казачьей (войсковой) скаске о том винном куреньи и продаже не написано, потому что он (Хворой) их брат - казак »...
Воевода Иван Голенищев - Кутузов послал на приказ в Верхнее Вилюйское зимовье «поляка» Василья Петрова, а с ним казака Ивана Жука с 10-ю товарищами. Все казаки, а Жук в особенности, чинили там инородцам «обиды и насильства большия: свои товары на ясачных людей сильно наметывали (т. е. силою заставляли брать), и рухлядью за те наметные товары на них имали». Об этих казачьих поборах производился «сыск». Иван Жук сослан в Якутск «в смутное время, изо Пскова, за многия воровства»...
Казак Алексей Годиев, посланный Голенищевым - Кутузовым за Алдан в Боягактайскую волость, встретил одного тунгуса, несшего к ясачному сборщику свой ясак - соболи. Годнев «отнял» у тунгуса не только эти соболи, но и двух коней его. Тунгус подавал на Годнева челобитную.
Годнев пробовал уверить, что тунгус его «поклепал», но, однако,
[390] должен был сознаться, что поклепу в Якутске поверили: по челобитной тунгуса «за то -
де
ему, Олешке, и наказание было», какое именно - скромно о том умалчивает...
Казак Семен Шелыханов «продал» якуту Теренею «якутскую женку», а взял за нее две коровы. И у того якута та баба сбежав утонула. И он Сенька, умысля воровски, за большими угрозами, а иное и силою, взял за ту бабу (за которую уже получил 2 коровы) на нем Теренее девку, племянницу его», которая и ныне живет у Сеньки, и крещена. Но Сенька не удовольствовался 2 коровами и девкою и еще обобрал Теренея, очевидно угрожая ему ответственностию за смерть «якутской женки»... С того же Теренея «за ту же бабу взял он по якутской вере головщину» - коня, «кобылу бережую», 8 «скотин рогатых», 6 соболей и красную лисицу. Словом, Сенька обобрал якута начисто... Все это знают якуты той волости, где живет Тереней. Все они хотели бить челом на Сеньку, но тот «с друзьями своими застращал» Теренея, - и якуты молчат...
Сенька Шелыханов так оправдывался: якутскую женку он не продавал, а «выдал замуж» за Теренея, за что «калыму взял за нее 5 животин». Женка утонула, когда еще не весь «калым» был получен, а потому Сенька считать себя вправе и после ея смерти дополучить остальной калым... Племянницы Теренея Сенька «не имывал», но сам Тереней за недоплаченный калым «привел к нему женку якутскую, а не племянницу». Эта женка и ныне живет у Сеньки еще не крещена, но «дана ей молитва».
О казаке Семене Прибылом, бывшем московском стрельце, сосланном в Якутск «за великия воровства, и за поклепы, и за воровские бунты», Шульгин говорит, что это — пущий вор и затейщик: у казачьей челобитной и у составной их скаски многих наговаривает»... А между тем сам Прибылой далеко не безгрешный человек: на службе в Патомском зимовье он и другие казаки «наметывали сильно» тунгусам свои товары «большою ценою, а имали (с них) всякою рухлядью малою ценою»... Не успевши все обобрать у бедных инородцев, казаки захватили у них в качестве залога «лишнего аманата»...
В 1667 г., при сдаче Прибылым государевой соли, обнаружилось его прямое воровство...
Подобно своим товарищам, Прибылой мог прибегнуть только к голословному отрицанию всех фактов: «воровства» - де за ним на Москве «не бывало», и в Якутске он «не воровывал», служилых людей «не учивал и не наговаривал» к «составным челобитным» на боярских детей, государскою солью «не корыстовался», своих товаров инородцам «не наметывал», и проч. и проч.
[391]
Остальных казаков Павел Шульгин обвиняет в разных мелких злоупотреблениях, главным образом в том, что как в Якутске, так особенно в ясачных зимовьях и волостях казаки курили вино и варили пиво не только для себя, но и на продажу, при чем сильно спаивали инородцев. До чего доходило это спаиванье, показывает указанный выше юкагирский бунт в Нижнем Янском зимовье...
Казаки сознавались в винокурении, но старались уверить, будто курили вино только «для себя», за что — де и «пеню» платили.
Примеру служилых людей, уверяет Павел Шульгин, стали подражать торговые и промышленные люди. Последние с разрешения служилых людей курили вино как в уездных зимовьях, так и в самом Якутске, где например занимались этим «многижды» торговые люди Гаврило Романов, Родион Щепеткин, Федор Оглоблин и другие.
Все это можно было безнаказанно проделывать в Якутске, так как, по словам Шульгина, «большого заказу о том не бывало, потому что и воевода Иван Голенищев - Кутузов, и сын его Михайло на себя вино курили же»... А каков - де поп, таков и приход...
На этом собственно и оканчивается розыск, сделанный якутским воеводою кн. Иваном Петровичем Барятинским и дьяком Степаном Ельчуковым. Все розыскное дело «в списке» отправлено ими при отписке в Сибирский приказ, куда оно дошло только осенью 1672 года. Именно этот список розыскнаго дела и дошел до нас (в столбце № 874). На списке читаем помету Сибирскаго приказа: «выписать в доклад». Очевидно, доклад назначался для поднесения царю, а может быть и боярской думе. К сожалению, этот доклад, повидимому, не сохранился, или по крайней мере не найден доселе. Таким образом, мы не знаем, как отнеслось центральное правительство к поднятому якутскими казаками вопросу и к злоупотреблениям, раскрытым взаимными обвинениями казаков и боярских детей.
По всей вероятности обе враждовавшия стороны были виноваты и обе в равной мере заслуживали строгаго наказания за свое разнообразное «воровство», особенно же за возмутительное отношение к несчастным инородцам... Но наказать почти весь наличный состав якутских служилых людей — было делом раскованным и трудно-выполнимым. Привыкшие к большой самостоятельности, своенравные и свободолюбивые служилые люди далекаго от Москвы Якутскаго Края могли бы «учиниться сильными», не пошли бы под государево наказанье...
[392] Возможно даже, что дело дошло бы до открытой «смуты и бунта»... В виду этого московское правительство, по всей вероятности, ограничилось или одним легким «осудом» поведения служилых людей, или наказанием нескольких отдельных лиц, отличившихся особенно безобразными подвигами.
Примечания.
|
UcoZ системойой
